Уильям Батлер Йитс 5 page

Несмотря на метлы и слезы, исчезли.

Святые кентавры холмов исчезли.

И нет ничего, кроме горького солнца,

И мать‑луна ушла.

Теперь мне пятьдесят.

Я должен терпеть кроткое солнце.

В космогонической системе символов Йитса луна – знак ночной (юношеской) субъективности, солнце – символ дневного (старческого) утилитаризма, прозаической объективности. Дихотомическое разделение двух миров подчеркивается уже тем, что образ луны раскрывается в контексте возвышающих сопоставлений, поэтических эпитетов и т. п. ("темные леопарды" ее пятен, ее свет – "зеленые глаза", излучающие сказочную таинственность), в то время как у солнца – только два эпитета ("горькое и кроткое").

Йитс считал, что поэзия Ирландии "всегда была чудесным образом связана с магией". Культура и земля Ирландии питали его собственный "магический реализм", давали "содержание его поэзии". Тема Ирландии доминирует в творчестве Йитса последнего десятилетия его жизни. Не случайно конец ирландского литературного возрождения обычно датируют 1939 годом – годом смерти У. Б. Йитса.

За несколько месяцев до кончины Йитс написал стихотворение Под сенью Бен Балбена, завершавшееся автоэпитафией:

Under bare Ben Bulben's head

In Drumcliff churchyard Yeats is laid.

An ancestor was rector there

Long years ago, a church stands near,

By the road an ancient cross.

No marble, no conventional phrase;

On limestone quarried near the spot

By his command these words are cut:

Cast a cold eye

On life, on death.

Horseman, pass by!*

* Под сенью голой вершины Бен Балбена,

На кладбище в Драмклиффе похоронен Йитс

Здесь был священником его предок

В далекие времена, рядом стоит церковь,

У дороги – древний крест.

Никакого мрамора, никаких общепринятых фраз. –

На известняке, добытом неподалеку,

По его приказу, высечены слова:

"Бросьте холодный взгляд

На жизнь, на смерть.

Всадник, следуй мимо!".

Великий ирландский поэт Йитс, как и великий ирландский писатель Джойс, остро чувствовал свою связь с родной землей, придававшей ему силу, точно мифическому Антею. Его дружба с Дж. Сингом и Августой Грегори крепилась тем же – укорененностью в почве Слайго. В юбилейной лекции о Йитсе, прочитанной Т. С. Элиотом в 1940‑м, один великий поэт говорил о другом: "Он был одним из тех немногих поэтов, чья история есть история их собственной эпохи, кто сам является частью общественной мысли, которая не может быть понята без них".

Ирландия не только дала мировой поэзии XX века Уильяма Батлера Йитса – в определенном смысле она его поэтом сделала. Йитс понимал это, отмечая преимущество ирландских писателей, живущих в обстановке исторического кризиса, "который вызывает к жизни литературу, так как вызывает страсть". Йитс открыл миру ирландскую поэзию, и на протяжении почти шести десятилетий она воспринималась под его знаком. Найденные им образы, звучание его голоса, брошенные фразы вошли в плоть Ирландской литературы в не меньшей степени, чем шекспировские – в литературу Англии. В плеяде Йитса, отца "Ирландского литературного возрождения", было много известных поэтов, но ни один не поднялся на соседнюю с ним ступень почетного пьедестала.

Мне было рукой подать до него в Риверсдейле;

Я знал, что старик по‑прежнему ежечасно

В поисках совершенства и в муках рожденья

Стихов, хотя каждое слово ему подвластно;

Я видел, как его катают по саду в кресле,

В мучительном ожидании рифмы, звучащей

Для завершенья строфы. Я медлил, не крался

К дому, к его кабинету, к стене его спальни

В нее по утрам он стучался, требуя чашку

Чая. Я был беспорточный бродяга, спавший

Под кустами, рассказ о Великой Холере, черный

И скорбный, как Рафтери под растерзанным терном.

По тропинкам Слайго я ездил на осликах – разве

Он не слышал их в детстве, упрямых, как время,

так же

Разве годы спустя в гостиной в Куле не слышал,

Как от чародейства на леднике скисли сливки?

Он сам рассказал, как смылись чрезмерно юркие,

Когда Полоумная Джейн замарала юбки,

И как почтенные подмастерья пальто

Под нее стелили в обочине, и как бедный Том

Заплясал от восторга, когда на рассвете в Крукене

Мили света с птицами закукарекали:

Всего лучше на вольном воздухе, – пишет Вордсворт.

Я застал в орлином гнезде последнюю гордость.

Так писал в стихотворении К столетию Йитса Остин Кларк, преклонявшийся перед мэтром, чувствовавший на себе глубокую тень, отбрасываемую фигурой великого ирландца. Закончу другим стихотворением – реквием Одена, посвященным памяти Йитса:

Поэзия ничто не изменяет, поэзия живет

В долинах слов своих…

И далее:

Пой, поэт, с тобой, поэт,

В бездну ночи сходит свет,

Голос дерзко возвышай,

Утверди и утешай…

Пусть иссохшие сердца,

Напоит родник творца,

Ты в темнице их же дней

Обучай хвале людей.

С Джойсом творчество Йитса объединяет смелое новаторство, восприимчивость к авангардным, модернистским идеям, тяга к мифологизации и усложненности символов, погруженность в бессознательное, психоаналитичность, автобиографичность образов, претворение в символы людей и событий собственной жизни, многослойный подтекст.

Оба испытали мощную иррадиацию мировой и ирландской культуры, высоко чтили Шекспира и подвергали его ироническому "снижению", травестии.

У обоих я обнаруживаю образ склонного к философии и рефлексии героя, творящего философию духа и жизни и живущего в древней башне, вознесенной над земной пошлостью черни*.

* Йитс и Джойс одно время жили в старинных башнях (Мартелло и Бэллили), как бы символизирующих "башню из слоновой кости" – вознесенное над землей убежище мудрецов, размышляющих о судьбах человечества и культуры.

Оба с возрастом наращивают творческую энергию и активность, непрерывно совершенствуясь в поиске новых выразительных средств для выражения глубинно человеческого. У обоих совершенное, прекрасное, возвышенное не самодостаточно – жаждет земного, "дикого леса и свиного навоза", "осквернения и ночи любви".

Однако, между ними существовали и различия. Индивидуализм не воспрепятствовал вере Йитса в демократию, а самоуглубленность – общественной активности, включавшей сенаторство, совершенно немыслимое и не вяжущееся с характером Джеймса Джойса.

Джойса привлекало словотворчество, напластование смыслов, требующее дешифровки и томов ученых комментариев, Йитса – условный театральный язык, поза, движение тела.

Как Джойс относился к Йитсу? Восхищаясь его поэзией, присуждая ему лавры первого лирика современности, Джойс с убежденностью авангардиста и гордостью Люцифера** (на деле же следуя манере и стилю юного Рембо) при встрече с мэтром ирландской поэзии не выказал подобострастия. Впрочем, Рассел засвидетельствовал презрительные отзывы двадцатилетнего, еще ничего не написавшего художника, о творчестве всех литераторов страны, искусство которых ему, Джойсу, дано превзойти.

** Джордж Рассел, характеризуя в одном из писем поведение молодого Джойса, бросил фразу: "Он горд, как Люцифер".

По свидетельству самого Йитса о встрече с Джеймсом Джойсом, произошедшей в октябре 1902‑го, юноша держался вызывающе…

…рассказы Йитса о встрече доносят немало его ярких фраз: "Вы слишком стары, чтобы я мог чем‑нибудь вам помочь" (Йитсу было 37 лет); "Я прочту вам свои стихи, раз вы просите, но мнение ваше мне совершенно безразлично"; и наконец, в связи с обращеньем Йитса к народным темам и диалекту: "Вы быстро опускаетесь". Не изменил он этой манеры и в дальнейшем.