Глава 8. – Леди Селия, мисс Адель неважно себя чувствует

– Леди Селия, мисс Адель неважно себя чувствует. Думаю, стоит вызвать врача.

– Что значит – неважно?

– Ну что‑то вроде той простуды, которая была у мистера Джайлза, только хуже. У нее жар. Температура немного поднялась, чуть выше тридцати семи. И у нее кашель. Очень хриплый. Я весь день растирала ей грудь, но не помогло.

Селия остановилась в нерешительности. Она забежала домой с работы, чтобы мельком повидаться с детьми и переодеться в театр. Она столько мечтала об этом: Сара Бернар в своей, наверное, самой лучшей роли – леди Макбет. А перед уходом в театр Селия собиралась еще кое‑что упаковать. У нее была масса дел: до отплытия оставалось всего две недели.

– Я обязательно поднимусь и взгляну на нее, – сказала она после некоторого колебания. – Увижу, тогда и решу.

– Она обрадуется, леди Селия. Она очень беспокойная.

Адель действительно что‑то беспокоило: девочка раскраснелась, не могла угомониться, ей явно было не по себе. Едва увидев мать, она захныкала и потянулась, просясь на руки. Селия села, взяла дочь на колени и кивнула Нэнни поверх маленькой темноволосой головки:

– Да, нужен врач. Скажите Брансону чтобы вызвал его по телефону.

Доктор пришел через полчаса. Он долго прослушивал маленькую грудку Адели через стетоскоп, осматривал язык и горло.

– Вы правильно сделали, что вызвали меня, – сказал он наконец. – У нее сильные хрипы в груди. Ее надо держать в постели. Продолжайте растирания, Нэнни, и делайте ей ингаляции. А еще купите для нее вот это. – Он выписал рецепт. – Первый прием утром. Лекарство ослабит кашель, очистит ей легкие. Мы же не хотим, чтобы у нее развился круп?

– Ни в коем случае, – ответила Селия. – Это ведь не опасно, как вы считаете, ее болезнь?

– Нет‑нет, – заверил врач со сдержанной искренностью, – не опасно. Но может быть неприятно. Она еще очень маленькая.

– Да, конечно. Боже, ангел мой. – Селия поцеловала головку Адели. – Как… как долго это может продолжаться, доктор Перринг?

– Трудно сказать. Иногда дети справляются с болезнью за считаные часы, иногда недомогание может затянуться на несколько дней. Реальной опасности нет, но ей нужен тщательный уход. В идеале – материнский, разумеется, – добавил доктор, улыбаясь Селии несколько натянутой улыбкой. – Матери – всегда лучшие няньки для своих детей.

Селия спустилась вниз проводить врача и позвонить Оливеру, чтобы предупредить о том, что сегодня ей не удастся попасть в театр.

Утром Адели стало лучше, она все еще была вялой и капризничала, но температура упала и кашель ослаб. Селия, и сама утомленная бессонной ночью в заботах о дочери, ибо серьезно отнеслась к словам доктора Перринга, отправилась в офис на важную встречу с книготорговцами, но обещала немедленно вернуться домой, если Адели вновь станет хуже.

– Тогда позвони мне, Нэнни, и через полчаса я буду дома. А может быть, и быстрее.

Нэнни не позвонила. В тот вечер Адель, казалось, уже совсем вернулась к своему нормальному состоянию. Селия начала паковать вещи. Она боялась даже помыслить, как бы ей пришлось поступить, если бы Адель и впрямь серьезно заболела. Конечно, место матери возле больного ребенка. Но не попасть на «Титаник»! Пропустить первое плавание! Это стало бы самым большим разочарованием за всю ее жизнь. Невыносимым. И с профессиональной точки зрения поездка тоже обретала важность: Селия уже обещала сделать об этом сообщение на литературном вечере в «Хэтчардс» и обсудила с ММ возможность издать книгу – не только о «Титанике», но и о других роскошных лайнерах, которые становились столь популярными. Она просто обязана быть на «Титанике», просто обязана.

– Очередной митинг? – ММ подняла брови.

– Да, – кивнул Джаго.

Он скрестил пальцы в карманах, хотя в том не было необходимости. Потому что это была чистая правда. Он собирался на очередной митинг. Просто так уж выходило, что митинг будет очень маленьким: только он, Вайолет и Бетти Карстейрз, казначей. А что такого? Правда, встреча состоится в маленьком домике, где Вайолет живет вместе со своей матерью‑вдовой, которой, кстати, не будет дома, но ведь он же не собирается изменять ММ – только проверит имена и подписи, наклеит марки на конверты с письмами к сторонникам и сочувствующим.

И он сказал Вайолет, что у него есть кое‑какие новости. Они и в самом деле были. ММ обещала Джаго, что «Литтонс» издаст книгу о миссис Панкхёрст и ее дочери. Конечно, эти женщины не были членами Национального союза борьбы за права женщин, но таким образом можно было придать их делу широкую гласность. Потому что в книге непременно упомянут эту организацию – так сказала ММ. Они будут в восторге. И он, Джаго, сразу вырастет в их глазах. Идея с книгой наверняка произведет впечатление на Вайолет. От мысли об этом Джаго повеселел. Произвести впечатление на ММ было практически невозможно. Конечно, теперь девочки поймут, что он знаком с кем‑то, имеющим отношение к издательству, а в этом нет ничего хорошего – они теперь станут надеяться на деньги, пожертвования. Они становились страшно дотошными, когда дело касалось их интересов, каждая мелочь оценивалась буквально со всех сторон. ММ дала всего двадцать фунтов, и ей очень не понравилось, когда Джаго предложил, чтобы издательство «Литтонс» по‑настоящему, официально внесло денежный вклад.

– Я не собираюсь до такой степени втягиваться в подобные дела, – заявила она. – Полагаю, это совершенно не то, чем должно заниматься «Литтонс».

Когда Джаго спросил почему, ММ некоторое время пыталась уйти от ответа, а затем нехотя объяснила, что многие из их клиентов не испытывают симпатий к суфражисткам, а если уж говорить напрямик, настроены к ним весьма враждебно.

– Подобные действия могут причинить нам большой вред, Джаго, ты должен это понимать.

Джаго сказал, что совершенно ничего не понимает, а ММ ответила: ну что ж, печально, но ситуацию это не меняет.

– Думаю, в конце концов, издание книги будет намного полезнее. А кроме того, Селия хочет выпустить художественное произведение, в котором действие крутилось бы вокруг вашего движения, и один наш редактор уже получил задание подыскать автора. Это тоже будет чрезвычайно ценно. Так что, Джаго, не нужно упрекать меня в том, что издательству или мне безразличны интересы суфражисток.

Джаго, почуяв опасность, заверил ММ, что у него и в мыслях не было в чем‑то ее упрекать.

– Венеция сегодня плохо себя чувствует, леди Селия. Боюсь, с ней то же самое.

Селия отложила комплект отделанного кружевом белья, который только что купила в «Вуллэндз», и тщательно завернула его в тонкую бумагу, чтобы затем упаковать.

– Ох, Нэнни, – вздохнула она. – Ей так же плохо, как Адели?

– Я бы сказала, хуже. Очень нехороший кашель.

– Сейчас поднимусь.

Повторилась точно та же история: был вызван врач, он прописал то же лечение и уход и удалился. На этот раз пришлось вызвать его утром повторно. Венеция, которая всегда была слабее сестры, чувствовала себя намного хуже: температура у нее подскочила до тридцати восьми градусов, маленькая грудка быстро‑быстро поднималась и опадала при дыхании, кашель был острым и резким. За первой беспокойной ночью последовала вторая. В полночь, когда она лежала в кроватке, непрерывно кашляя, и уже ни ингаляции, ни растирания оказались не в силах бороться с этим бесконечным, болезненным кашлем, Селия взглянула на Оливера, который тоже поднялся наверх, чтобы посидеть с дочкой.

– При таких делах, Оливер, тебе придется ехать без меня, – заключила она. – Как можно оставить Венецию, раз она так больна? Мне не будет ни минуты покоя. Это ужасно… Но ты в любом случае должен ехать.

Нэнни, как раз появившаяся с дымящейся кастрюлей взвара для ингаляции, была тронута, увидев, как Оливер нагнулся и нежно поцеловал Селию в макушку.

– Дорогая моя, – сказал он, – если не едешь ты, то, конечно, не еду и я.

– Оливер! Ты же так ждал этого!

– Конечно ждал. Но без тебя путешествие будет совсем не в радость. И должен сказать тебе, дорогая моя, что я очень тронут твоей преданностью нашим детям. Знаю, что́ для тебя означает отказ от этого путешествия.

– Да что ты, Оливер! – ответила с усталой улыбкой Селия. – Каждая мать сделала бы то же самое.

– Не совсем так, – возразил он, – я знаю многих матерей, которые поступили бы совсем иначе.

Нэнни, которая за время своих посиделок с другими няньками на скамейках Кенсингтон‑гарденс наслушалась немало жутких рас сказов о матерях, была полностью согласна с Оливером.

Однако через два дня Венеции стало лучше. Она все еще оставалась бледной, с ввалившимися глазами, но у нее уже хватало энергии и сил, чтобы поставить вверх дном всю детскую. Поэтому путешествие Литтонов на борту «Титаника» было делом решенным.

– Это Сара Паркер, – представила Вайолет. – Она пришла помочь нам. Ты должен познакомить ее с твоим издательским приятелем, Джаго. Сара могла бы рассказать ему несколько интересных историй. Ты ведь только что из тюрьмы, Сара, правда? Сара, это Джаго Форд. Он, конечно, мужчина, но абсолютно безвредный. Даже лучше, чем безвредный, это уж точно. У него друзья в верхах, он там пробивает книжку про миссис Панкхёрст.

– Да что ты? – Сара Паркер улыбнулась Джаго.

Это была высокая женщина, очень худая и бледная, с обманчиво изможденным видом, голос у нее был глубокий, речь выдавала человека образованного, и в поведении ее чувствовалась властность.

– А что это за издательство, мистер Форд?

– Зовите меня Джаго. Контора называется «Литтонс».

– Да ну? – В приятном голосе Сары прозвучал неожиданный интерес и легкое удивление. – Империя леди Селии Литтон?

– Вы о ней что‑то знаете?

– Знаю. Эммелина как‑то обедала с ней. По‑моему, и Кристабель тоже. Это очень интересная женщина. Очень успешная. Разумеется, немаловажно, что она замужем за мистером Литтоном.

– Да? – Джаго был неожиданно смущен этим мнением постороннего человека об империи Литтонов. До сих пор в его жизни она являлась всего лишь слабым фоном его отношений с ММ.

– Конечно. Но я несправедлива. У нее множество умных идей. Значит, она делает книгу об Эммелине? Ну что же, это, конечно, не много поможет нам. Вайолет, подай‑ка мне вон те конверты. Я то же умею быть полезной.

Пока Сара сидела, наклеивая марки на конверты, Джаго заметил, какие у нее тощие и костлявые руки и как некрасиво выделяются ее челюсти.

– Ну и как там, в тюрьме? – внезапно спросил он. Джаго понимал, что это грубый вопрос, но чувствовал, что нельзя не задать его.

– Отвратительно, – спокойно ответила Сара. – Хуже всего – изоляция. Трудно ощущать сестринскую поддержку, когда сидишь наедине со своими мыслями и страхами двадцать четыре часа в сутки.

– Страхами? – переспросил Джаго.

– Да, страхами. К тюремщикам, их грубости. Тяжелый труд не так уж невыносим, но, если тюремщик обнаруживает ошибку, ну, скажем, ты что‑то плохо отчистила, тебя сажают на хлеб и воду. И еще страшный опыт – насильственное кормление. Когда открылась дверь моей камеры и пришли по мою душу, я впервые поняла, что значит «кишки прохудились».

Джаго стало не по себе. Он не привык к таким разговорам. Вайолет протянула руку и накрыла ею ладонь Сары.

– Как часто они это с тобой проделывали? – сочувственно спросила она.

– Да раз шесть. Затем я сильно заболела, и меня поместили в тюремный госпиталь. Все мое горло было ободрано трубкой, через которую заталкивали пищу. Трубка очень широкая и четыре фута в длину, и ее впихивают в тебя с большой силой. И тебя тут же рвет. Я до сих пор не могу есть ничего, кроме жидкой пищи. Мой доктор говорит, что, возможно, и не смогу никогда. – Сара весело оглядела всех. – Но ничего. Я больше не собираюсь даваться им в руки. Вот почему теперь я целиком с вами. Надеюсь, это не сочтут за трусость. Я стала сильно сомневаться относительно пользы насилия вообще. Публика воспринимает наших наиболее воинственных членов как смутьянов. Разумеется, Кристабель и Эммелина со мною не согласны. Боюсь, они мною не вполне довольны.

После того как Сара Паркер ушла, Вайолет задумчиво посмотрела на Джаго:

– Так кто же этот твой приятель? Как его зовут?

– Это не он, а она, – сказал Джаго, – и зовут ее Маргарет Литтон.

– Быть не может! Ну и шуточки! Ты что, знаком с кем‑то из самих этих Литтонов?

– Да.

– Близко? – Большие серые глаза теперь смотрели пристально – пристально и даже как‑то пронизывающе.

– Нет, – поспешно ответил Джаго, – нет, не очень близко. Вовсе нет.

– Да ладно тебе! Ты не можешь иметь такое влияние на кого‑то, с кем не знаком близко.

Джаго промолчал, уставившись в кокетливую чашечку с жидким чаем, поданную матерью Вайолет.

– Ба! Кто бы мог подумать? – понимающе сказала Вайолет. Она взглянула на Джаго из‑под своих длинных ресниц и слабо улыбнулась. – Похоже, тебе и вправду есть что предложить. С такой‑то знатной подружкой.

– Она не подружка, – объяснил Джаго, – не то, что ты имеешь в виду.

– Да ну?

– Вовсе нет. Слушай, мне пора. Было очень интересно познакомиться с миссис Паркер, и все такое. Но мне завтра вставать в пять утра.

– А со мной тебе было неинтересно? Похоже, не очень. Да и не могло быть иначе. Вот такая я, совсем неинтересная.

Вид у Вайолет был очень расстроенный, хрупкие плечи поникли. Джаго почувствовал угрызения совести.

– Разве ж ты неинтересная? – удивился он. – Я так не думаю.

– Думаешь, думаешь. Почти все так думают. Я встречаю всех этих умных людей, ну, кто к нам приходит, и вижу, что они все думают обо мне: да ну ее, пустое место. Прости, ради бога, я не хотела. – Она достала носовой платок с кружевом и высморкалась.

– Вайолет, – мягко сказал Джаго.

– Что?

– Вайолет, я вовсе не думаю, что ты неинтересная. Я думаю, что ты очень милая. И… – он прочистил горло, – очень привлекательная. Очень. И… ну… и интересная.

Подобный поворот был уже опасен, Джаго это понимал. У него не оставалось иллюзий относительно Вайолет. Он испытывал острое влечение к ней. Что и беспокоило, и нравилось ему. Давно уже он не бывал в такой волнующей ситуации.

Неожиданно в дверях появилась миссис Браун – будь она неладна, старая кикимора.

– Вайолет, уже поздно, – сказала она. – Пора двери запирать.

– Да, хорошо, мама. Джаго уже уходит.

На пороге Джаго обернулся и сказал:

– Спасибо тебе за такой чудный вечер, Вайолет. Я, честное слово, был страшно рад поболтать с тобой. Не с Сарой.

Внезапно девушка подалась вперед и на мгновение приникла к нему хрупким телом – он вдохнул аромат ее духов, дешевый и немного приторный, но все же милый и волнующий, почувствовал, как ее губы быстро скользнули к его губам, – но тут же отпрянула, услышав в прихожей голос матери.

– Нам еще многое надо сделать, – шепнула Вайолет, – если вы согласитесь чуть‑чуть помочь нам.

– У меня есть тема для нашего романа о суфражистках, – сказала на следующий день ММ Селии.

Ее увлекли и даже воодушевили рассказы Джаго о Саре Паркер. Профессиональное волнение всколыхнулось в ММ, когда она осознала их силу. Джаго появился у нее на пороге очень поздно и сказал, что ему нужно обсудить нечто важное. ММ знала, что́ именно ему нужно, но она устала и все еще была слегка раздражена его непонятной сверхувлеченностью делом суфражисток. Кроме того, не могла – или не хотела – подыгрывать желаниям Джаго и вскоре отправила его домой. Но информация, которую он принес с собой заодно с парой бутылок пива, оказалась бесценной.

– Да? – спросила Селия. – И что это за тема?

– Совершенно необычная и очень сильная, как мне кажется. О конфликте в рядах движения. О борьбе между воинственно настроенным лидером и не столь одержимым идеей помощником. Улавливаешь мою мысль?

– Думаю, да.

– По‑видимому, конфликтов там предостаточно. Тем, кто объявил голодовку в тюрьмах, приходится переживать тяжелые испытания, переносить невыносимые страдания, одиночество и разочарования. Думаю, это будет хорошим наполнением художественного произведения.

– Согласна. Какая ты умница, что поразмыслила над этим.

– Вообще‑то, это не я придумала.

– Не ты? – Селия взглянула на ММ набрякшими от усталости глазами. Она выглядела измученной и бледной.

– Ночные бдения в детской? – почувствовала прилив сострадания ММ.

– Да. Трудно быть работающей мамой, Маргарет. Но им наконец‑то стало лучше. Наше путешествие на «Титанике» не отменяется. Слава богу. Я так боялась, что нам придется отказаться от него. Вообрази, как ужасно! – Селия улыбнулась. – Но перед отплытием у меня будет пара спокойных ночей, чтобы отоспаться. Так о чем мы говорили? Мне нравится эта идея с книгой. Как ты вышла на подобный сюжет?

– Да это… одна моя подруга надоумила, – отговорилась ММ, – которая побывала на нескольких собраниях.

– А она не могла бы прийти и рассказать нам обо всем, как ты думаешь?

– Нет, едва ли, она очень занятой человек. Она, видишь ли, работает. – ММ почувствовала, что щеки ее заливает румянец, и быстро отвернулась, чтобы пролистать бумаги, которые держала в руках.

– Понятно, – заметила Селия, – тогда ладно. Не будем ее обременять. Может быть, ты сама запишешь несколько этих историй? Или попросишь подругу познакомить нас с Сарой Паркер?

– Да‑да. Это вполне возможно. Я обязательно попрошу… попрошу ее об этом.

– А я уже нашла того, кто мог бы написать книгу. Умная женщина, зовут Мьюриел Марчант. Она завтра придет ко мне. Скажи, а с твоей подругой можно как‑нибудь переговорить до прихода Мьюриел?

– Думаю, можно, – ответила ММ. – Мы с ней, кстати, собираемся сегодня вечером вместе пообедать. Ну, раз так, я что‑нибудь запишу.

Но когда ММ вернулась домой, в дверном проеме торчала записка от Джаго, где он сообщал, что сильно простудился и не сможет прийти. Ох уж эта простуда! Такая гадость. Может быть, с ним то же, что с близнецами? Ему, должно быть, очень тоскливо. Да и трудно справляться с делами в таком состоянии. ММ решила навестить Джаго в его маленьком домике, отнести ему свежий мясной бульон и немного красного вина, которое он полюбил с недавних пор. Это пойдет ему на пользу. А заодно, пока она у него, можно будет что‑нибудь записать о Саре Паркер.

– Завтра! – воскликнул Джайлз. – Я думал, что корабль отплывает в четверг.

– Так и есть. Но завтра вечером мы должны ехать в Ливерпуль. Там и сядем на корабль.

– А вы не можете сесть на него в Лондоне?

– Нет, милый. Он не зайдет в Лондон. Это слишком сложно.

– Не понимаю почему. Он мог бы подняться вверх по реке. И я посмотрел бы, как вы садитесь на корабль.

– Мой милый! – Селия рассмеялась и крепко обняла сына. – Мысль прекрасная. Но, боюсь, не получится. Он слишком большой. – Они сидели в детской. Селия подвела мальчика к окну и указала на мост Альберта. – Под ним не пройдет даже часть корабля. А если бы он и прошел, мы бы опоздали в Нью‑Йорк.

– Понятно.

Джайлз был очень расстроен. Оливер взял его на руки и крепко обнял.

– Мы ведь ненадолго уезжаем, Джайлз. Обещаю. Всего на несколько недель. Вернемся ко дню рождения близнецов.

– А мне дела нет до их дня рождения, – заявил Джайлз. Голос его звучал глухо и отчужденно.

– Милый! Ну разве можно так говорить старшему брату?

Джайлз молчал.

– Как бы то ни было, – сказала Селия, – мы должны с вами попрощаться сегодня вечером, перед сном. Со всеми. Когда ты проснешься, нас уже не будет. И тогда ты можешь отмечать дни до нашего возвращения. И присматривай за девочками, потому что ты старший.

– Я не хочу за ними присматривать. У них есть Нэнни и Летти. А вот за Барти я не прочь присмотреть, – добавил Джайлз. – Мне она нравится.

– Отлично, – быстро проговорила Селия, – а где Барти?

– Все еще в постели, леди Селия. Она плохо спала… Немного простудилась, – сказала Нэнни.

– Боже! – воскликнула Селия. – Неужели еще одна?

– О нет, леди Селия, с ней совсем другое. У нее просто небольшой насморк, вот и все.

– Слава богу. А времени‑то уже сколько? Нужно идти. На сегодня еще уйма дел.

Когда Селия и Оливер ушли, Летти взглянула на Нэнни.

– Хотела бы я посмотреть, как она откажется от путешествия ради Барти, – сказала она. – Со всеми этими разговорами о том, что она часть семьи.

– Маргарет, – спросила Селия, – с тобой все в порядке? Ты выглядишь ужасно!

ММ сидела, сгорбившись, за своим столом, она казалась меньше и тоньше обычного, а когда глянула на Селию, та увидела огромные, будто нарисованные на побелевшем лице глаза. Они были какие‑то больные – покрасневшие и опухшие; рот ее тоже выглядел странно – бесформенный, как клякса, и какой‑то набрякший.

ММ сидела, тупо уставившись на Селию, словно не вполне понимала, кто это перед ней. Затем заговорила, медленно произнося слова:

– Да, со мной все хорошо. Так, легкая простуда. Все рано или поздно простужаются.

– Так нужно было остаться дома, нужно…

– Я в полном порядке.

– Что‑то не похоже. Совсем не похоже, тебе хорошо бы домой в постель.

– Селия, – сказала ММ, и голос ее прозвучал очень жестко, почти грозно. – Селия, я сама в состоянии решать, в порядке я или нет. И у меня нет ни малейшего желания идти домой. Полагаю, у тебя полным‑полно дел, ведь это твой последний рабочий день перед отъездом. И несомненно, множество поручений ко мне, так что нельзя ли перейти к делу?

– Да, – покорно отозвалась Селия, – да, разумеется.

– С ней случилось что‑то ужасное, – сказала Селия Оливеру, – я точно знаю. Она жутко выглядит. Ее что‑то страшно расстроило. Знаешь, мне кажется, ее расстроил мужчина. Мужчина, кто бы он ни был. Ладно, ей об этом ни слова.

Оливер ответил, что не собирается говорить с ММ, он вообще понятия не имеет, о чем именно нужно не говорить ни слова. Они с Селией пришли на собрание редакторов с ясными, спокойными улыбками на лицах. И с мертвенно‑бледной и измученной ММ старались вести себя так, словно она была в обычном для нее деловом состоянии. Вдруг уже в самом конце совещания ММ сказала, что хотела бы отстраниться от всего, что каким‑либо образом причастно к роману о суфражистках.

– Эта тема вызывает у меня мало сочувствия, и я не смогу внести какой‑либо вклад в данную работу. Простите, если у вас сложилось иное впечатление.

– Позвольте, ММ, – вмешался Ричард Дуглас, – Селия дала мне понять, что вы познакомились с женщиной, которая побывала в тюрьме и может предоставить нам информацию о принудительном питании и тому подобных вещах. Эта информация стала бы огромным подспорьем для Мьюриел Марчант.

– Боюсь, я что‑то напутала, – сказала Селия, заметив, что голос ММ постепенно гаснет и она все пристальнее вглядывается в бумаги, лежащие перед ней на столе. – Это полностью моя вина, я ошиблась. Постараюсь, как только вернусь из Америки, найти кого‑нибудь еще, кто мог бы побеседовать с Мьюриел.

Селия подняла глаза и встретилась взглядом с Оливером: тот был озадачен. Он немного наклонился в сторону ММ, очевидно намереваясь спросить ее еще о чем‑то. Но тут Селия вытянула под столом ногу и стукнула мужа по лодыжке острым носком ботинка. Оливер судорожно вздохнул, и Селия поняла, что больно ударила его. Она протянула руку и мягко коснулась его плеча.

– Не перейти ли нам к следующему пункту? – предложила Селия. – Как обстоят дела с выпуском нового «Словаря имен»? ММ, полагаю, у тебя есть какие‑то цифры?

По измученному лицу ММ, выражение которого немного смягчилось, когда она взглянула на Селию, та поняла, что ее подозрения не напрасны.

– Этот год не столь удачен, как мы надеялись, – сказала ММ. – Я рекомендовала бы сократить выпуск до двух сотен.

– Ты разочарована, Селия? – холодно спросил Оливер. Боль в ноге все еще не утихла. – Ты была абсолютно уверена, что он должен стать бестселлером.

– Да, и явно ошиблась, – призналась Селия.

Больные дети, несчастные взрослые, профессиональные ошибки. С какой радостью она уплыла бы от всего этого в роскошный покой Атлантики на «Титанике»!

Барти чувствовала себя просто ужасно. В голове что‑то стучало, все тело ломило, грудь разрывалась от боли. Каждый раз, когда она делала глубокий вдох, ей казалось, словно в ее грудь вонзаются ножи. А потом начинался кашель и долго не отпускал ее. От этого боль в груди усиливалась, а горло все больше вспухало. Когда она только ложилась спать, в горле лишь немного пощипывало, а теперь его резало, точно бритвой. И у нее был жар, сильный жар. Летти велела ей вставать и одеваться. День был ветреным, а после завтрака все собирались на прогулку, и Барти приказали надеть лиф, теплую фуфайку и длинную рубашку. Каждая из этих вещей казалась ей тесной, раскаленной печкой. Она чувствовала, что не сможет перейти через мост и дойти до парка Баттерси – Джайлз сказал, что они идут именно туда, – хотя парк был ее любимым местом. Ее ноги стали слабыми и ватными; все предметы вдруг начинали плыть вокруг нее, и тогда приходилось садиться. Как всегда, когда ей было плохо, она с тоской вспоминала свою маму.

– Барти, быстрее! Ты всех задерживаешь. У тебя что, камень в туфле или что там еще?

– Я просто плохо себя чувствую, – отозвалась Барти.

– Да ну, глупости, – заявила Летти, – ты хорошо выглядишь. Вон какие румяные щеки. Немного свежего воздуха – вот все, что тебе требуется. Мы в последнее время слишком засиделись дома, со всеми этими кашлями и простудами.

Барти знала, что лучше не спорить. Она из последних сил пыталась не отставать от всех, когда они шли по мосту Альберта. Стоя на берегу пруда, пока близнецы кормили уток, Барти чувствовала, что ее легкие готовы разорваться – так было больно.

– Я правда ничего не хочу. Пожалуйста, не заставляйте меня есть.

– Не глупи, Барти. Это очень вкусный цыпленок. Ты счастливая девочка, ты должна быть благодарна за то, что тебе дают цыпленка, а не баланду из хлеба и воды.

Летти очень нравилось то и дело напоминать Барти о ее происхождении. Девочка постепенно научилась хотя бы притворяться, что не обращает на это внимания, но сегодня, больная и разбитая, она не выдержала. Глаза ее наполнились слезами, и цыпленок на тарелке расплылся в бесформенное пятно.

– Я не хочу, – снова сказала она.

– А ну ешь, – повысила голос Летти, – а не то…

– Не надо, Летти, – попросил Джайлз. – Ей не обязательно это есть. Она плохо себя чувствует.

– Она будет есть то, что ей дают Литтоны по своей доброте, – заявила Летти. – Барти, ну‑ка доедай все, что на тарелке!

Барти взяла ложку, медленно набила рот и попыталась проглотить. На полпути к желудку цыпленок, казалось, раздулся и страшно затвердел. Барти подавилась, и кусок снова оказался на тарелке.

– Ах ты, маленькая гадючка! – вскрикнула Летти, красная от злости. – Ишь, что вытворяет, нахалка!

– Гадючка, – повторила Адель.

– Нахалка, – повторила Венеция.

Сестры понятия не имели, что означают эти слова, но догадались, что Летти сердится на Барти, и это их обрадовало.

И тут Барти словно прорвало.

– Дуры, – буркнула она. – Замолчите! Я вас ненавижу.

– Барти, – выскочила из‑за стола Летти, – ты немедленно пойдешь в ванную и вымоешь с мылом рот. А я приду и прослежу, чтобы ты сделала это как следует. Затем я дам тебе порцию касторки – очень полезное средство для таких скверных, неблагодарных детей, как ты.

Барти встала. Теперь поплыла вся комната, и пол под ее ногами вздыбился.

– Я не могу! – закричала она.

Барти помнила, что в следующий момент без сил стала сползать на пол, а перепуганная Летти звала Нэнни.

– Бронхит, – сказал доктор Перринг, – и весьма тяжелый. Температура тридцать девять. Гораздо хуже, чем у близнецов. Он может развиться в пневмонию. Где леди Селия?

– На работе, – ответила Нэнни.

– Надо ей сказать.

– Может, не стоит ее беспокоить?

– Как так? – недовольно спросил доктор.

– Но ведь другие дети поправились. Ей тоже станет лучше.

– Я говорю вам – здесь все значительно хуже. Неужели вы не понимаете?

– Да, но она поправится. А леди Селия сегодня вечером уезжает. В Америку. Зачем ее волновать?

– Но ее дочь сильно больна! – настаивал доктор Перринг.

– Это не ее дочь, – твердо сказала Нэнни.

– Послушайте, какая разница? – строго взглянул на нее доктор Перринг. – Чем эта малышка сегодня занималась? Надеюсь, вы держали ее в тепле?

– Конечно.

– И не выпускали на этот ледяной ветер?

– Только… совсем ненадолго.

– Она ходила в парк, – уточнил Джайлз. Он читал, забившись в угол детской, так что его никто вначале не заметил.

– В парк? – удивился доктор Перринг.

– Да. Кормить уток. Мы все ходили.

– Очень плохо. Вот что, утром я обязательно приду снова. И звоните мне немедленно, если что случится. Так кто будет звонить леди Селии, Нэнни? Вы или я?

– Я позвоню, – пообещала Нэнни.

Селия устало складывала бумаги в большую кожаную сумку, которой пользовалась, чтобы перевозить рукописи с Патерностерроу на Чейни‑уок и обратно, когда зазвонил телефон на столе.

– Да?

– Тут просят кое‑что передать для мисс Литтон, леди Селия. Какой‑то джентльмен. Я сказал ему, что мисс Литтон ушла, и теперь он просит вас.

– Как зовут этого джентльмена?

– Мистер Форд. Он очень настойчив, леди Селия.

– Хорошо, я с ним поговорю.

Нэнни положила трубку с чувством глубокого облегчения. Не ее вина, что леди Селия не ответила на звонок. Она, конечно, попробует связаться еще раз, но теперь ей недосуг. Сообщения она не оставила, потому что эта девица в офисе наверняка что‑нибудь напутает. А Барти, похоже, стало лучше – она тихонько лежит себе и уже почти заснула. Кашляет, правда, все время, но, может быть, к тому времени, как леди Селия приедет домой переодеться и собрать багаж, она уже заснет. И не будет нужды кого‑либо беспокоить. Конечно, все с ней в порядке. Просто кашель, такой же, какой был у Джайлза и близнецов. А они полностью поправились уже через несколько дней. И Барти поправится. Нельзя же допустить, чтобы леди Селия не попала на этот корабль из‑за какого‑то кашля. И чтобы она расстроилась из‑за того, что Барти расхворалась и доктор решил, что ей нельзя было выходить на улицу. Даже странно. Нэнни подумала: а не позвонить ли доктору еще разок, но Барти уже затихла, и, похоже, лучше оставить ее в покое, просто дать ей заснуть. Это было бы самым разумным. Да, именно так. Летти тоже так считает. А Джайлз, похоже, уже забыл обо всем, и в любом случае он ушел к приятелю пить чай. Так что на самом‑то деле слава богу, что леди Селия не взяла трубку.

– Это была просто ошибка, – оправдывался мужчина. – Глупейшая ошибка. То, что она подумала. Она… не так поняла.

Вид у него такой же скверный, как у ММ, отметила Селия. Мертвенно‑бледен, небрит… Совершенно очевидно, что он из рабочих, даже при том, что на нем довольно красивое твидовое пальто: она поняла это по тяжелым ботинкам, толстому шарфу и кепке. И конечно, по выговору. Но мужчина был необыкновенно привлекателен. В этом не было сомнений. Селия мысленно восхищалась ММ. Если она сумела завоевать внимание такого мужчины – не то чтобы красивого, но очень, как бы это сказать, чувственного, – значит в ней скрыт какой‑то глубокий интерес. Селия представила ММ: ее строгую одежду, непроницаемое лицо, аккуратно уложенные волосы, привычку повелевать – и пришла в изумление. По ее представлениям, рядом с ММ мог быть только мужчина благонравный, разумный – этакая старая дева в мужском обличье. Потом она припомнила убитое горем лицо ММ в то утро, ее дрожавший голос, горящие темные глаза и поняла, какое неистовое чувство таилось за всем этим. Вот так ММ!

– Что значит «не так поняла»? – спросила Селия.

– Боюсь, я не могу вам рассказать.

– Тогда я, боюсь, не могу вам помочь, – отрезала она.

Он помедлил. Затем заговорил сбивчиво:

– Вчера вечером я был дома… с молодой дамой. Перед этим я сказал мисс Литтон, что неважно себя чувствую. Она пришла ко мне и застала нас…

– Застала вас?

– Да.

– По‑моему, это трудно не так понять. Я пришла бы точно к такому же выводу, как и она. И имела бы на то все основания.

– Нет, – упорствовал он, – не было оснований. Мы… мы просто работали.

– Работали?

– Да. Ну, вроде того. Просматривали листовки. Для суфражисток.

Так вот в чем, оказывается, дело.

– У вас дома?

– Да, – сокрушенно кивнул он.

– Мистер Форд, – вздохнула Селия, – вы меня простите, но, если вы всего лишь просматривали листовки, зачем нужно было говорить мисс Литтон, что вы больны? Почему вы не пригласили ее присоединиться к вам и помочь разобраться с этими листовками?

– Я полагал, что ей это не слишком понравится, – объяснил он.

– Почему?

– Ну… та юная леди – она очень хорошенькая. И немного… в общем, немного дерзкая. Она дала мисс Литтон понять, что…

– Ну? Так что же она дала ей понять?

– Будто происходит нечто большее, чем на самом деле.

– Так, значит, что‑то все же происходило?

– Да нет… вовсе нет.

– Как нет?

Он снова замялся.

– Мистер Форд, – строго сказала Селия, – я не смогу вам помочь, если вы мне не расскажете все. Что конкретно там происходило?

– Ну… девушка слегка кокетничала со мной. Я это понимал.

– Вот как? – удивилась Селия, но подумала, что ничего удивительного тут нет. Всякая смышленая девушка, наверное, постаралась бы заполучить мистера Форда. – А как… А почему вы так уверены в этом?

– Потому… то есть, я думаю, потому что… ну, как‑то раз она… меня поцеловала. Просто на прощание, вот и все.

– Поцеловала вас? Понятно. А вы ее поцеловали? – Все это становилось крайне интересно, и Селию просто снедало любопытство. Она заметила замешательство в глазах своего собеседника и поспешно сказала: – Простите. Я же предупреждала, что мне необходимо знать все.

– Я… да, полагаю, поцеловал. – Вдруг он оживился: – Не было особого выбора. А она ясно давала понять, что я ей нравлюсь.

– И тогда вы пригласили ее к себе домой?

– Ну, можно и так сказать.

– Полагаю, яснее не скажешь, мистер Форд.

– Да, возможно. Но лишь для того, чтобы заняться листовками.

– Неужели?

– Думаю, – помедлив, произнес он, – мне все же хотелось, чтобы она пришла, она мне понравилась. Но только это было… Господи, какой я тупица!

– Похоже, вы правы. А какие чувства вы питаете к мисс Литтон, смею спросить?

– Я люблю ее, – просто сказал он.

– Вы ее любите?

– Да. Очень люблю.

– Итак, вы ей солгали. Вы приглашаете в дом другую девушку, девушку, для которой – и вы это прекрасно знаете – вы привлекательны и которая, как я догадываюсь, привлекательна для вас, что, вероятнее всего, чревато проблемами…

– Да, – согласился он, и голос его зазвучал глухо, – да, совершенно верно.

– Но зачем?

Мужчина взглянул на Селию. Последовало долгое молчание, а затем признание:

– Да так… думаю, просто ради забавы.

– Вот как? Ради забавы вы рисковали отношениями, которые важны для вас?

– Я… да. Да. Я… ну, это несопоставимые вещи, понимаете? Она… как сказать, мисс Литтон – женщина замечательная, но с ней все не так просто. И… – Он в который раз замялся.

– Что?..

– Да так, пустяки.

– Нет уж, пожалуйста, говорите.

– Что ж… вечно мне не везет, – наконец сказал он, глядя ей в глаза – немного удивленно, немного смущенно. – У нее ведь есть все, у мисс Литтон: и деньги, и образование, и положение. Мне никогда не победить. А та другая молодая леди… Она решила, что я замечательный. С моей стороны это, может, и дурно, но было так приятно… Всего‑то один раз.

Селия взглянула на мужчину, внезапно и остро посочувствовав ему.

– Да, – медленно произнесла она, – да, я могу это понять. Я правда понимаю. И все же вы поступили дурно. Дурно и безумно обидно для ММ… для мисс Литтон. И я не знаю, что могу сделать.

– Леди Селия, – попросил он. – Пожалуйста… Мне очень нуж на ваша помощь.

– Да, это уж точно. Но…

– А вы никогда не делали ничего такого, – неожиданно поинтересовался он, – чего‑нибудь в другом роде, конечно, но все равно – такого, с чем вы не могли совладать? Заранее зная, что потом пожалеете?

– Возможно, – осторожно сказала Селия, – но, думаю, нет нужды обсуждать это сейчас. Вам это вряд ли поможет.

Он промолчал.

– Вот что вам нужно сделать, – начала Селия, – вам нужно пойти и увидеться с ней. Расскажите ей все то, что рассказали мне. Даже то… как вы чувствовали, что не можете это преодолеть. Попробуйте ее убедить, заставить понять.

– Она не желает меня видеть, – судорожно вздохнув, сказал он. – Не думайте, что я не пробовал. Всю ночь я просидел на ее пороге. И сегодня утром все еще был там. Она просто перешагнула через меня. И не стала слушать.

– Ничего удивительного, – ответила Селия.

– Нет, – перебил он, – я тоже не удивился. Но… я действительно ее люблю. И она любит меня.

– Да что вы?

– Да, любит. – И мгновение спустя добавил: – И я ей нужен.

Селия напряженно размышляла. Наверняка так оно и есть. Он действительно нужен ММ. Совершенно ясно, что с ним она была счастлива. И прежде чем она найдет кого‑то другого, если это вообще случится, пройдет еще уйма времени. Селия инстинктивно почувствовала, что, несмотря на свое весьма легкомысленное поведение, человек он хороший. Может, в том‑то и дело. Очень печальная история. Забавной ММ уж точно не была. В том смысле, который он подразумевал. Он явно моложе ее и изголодался по удовольствиям. А для мужчины, должно быть, очень тяжело оказаться в таком подчиненном положении. Селия улавливала в этом отголосок собственных отношений с Оливером.

– Послушайте, – неожиданно предложила она, – я с ней обязательно поговорю. Попробую уговорить ее встретиться с вами.

– О! – обрадовался он. – Правда, леди Селия? Я был бы вам так признателен.

– Погодите, пока рано благодарить. Она меня даже слушать не захотела. Не говоря уже о вас. Но я сделаю что смогу. Только мне нужно поторопиться, потому что сегодня вечером я отправляюсь в путешествие.

– Да, – сказал он, – она мне говорила. На «Титанике». Вот это приключение! Я бы многое отдал, чтобы поплавать на таком корабле!

Селия взглянула на него и впервые улыбнулась:

– Надеюсь, что для начала вы пожертвуете этой молодой дамой. Но вы правы, это будет замечательное путешествие. Я прекрасно понимаю, как мне повезло. Так, теперь спускайтесь и посидите внизу, а я позвоню мисс Литтон и посмотрю, что сумею для вас сделать. Я спущусь, когда… если у меня будут какие‑нибудь новости.

Через двадцать минут Селия обнаружила его в приемной. Он сидел, опустив голову на руки. Она протянула ладонь и мягко коснулась его плеча:

– Если вы отправитесь в Хэмпстед немедленно, мисс Литтон, по крайней мере, повидается с вами. Больше ничего обещать не могу. А теперь мне пора. Нужно успеть на корабль.

– Она страшно горячая, – сказала Летти, – и пульс у нее очень частый. И она как‑то странно дышит. Не знаю, правильно ли мы поступили, не вызвав доктора еще раз.

– С ней полный порядок, – заявила Нэнни. – Она ведь спит? Лучше оставить ее в покое. Не нужно говорить леди Селии. Это неправильно. Зачем портить ей путешествие?

– Но, Нэнни…

– Летти, ей не хуже, чем было Венеции. Вспомни, что происходило с той. Сорок восемь часов – и ни в одном глазу. Уж в этом‑то можешь не сомневаться.

– Хорошо, Нэнни. А вот и машина леди Селии. Не будем говорить?

– Можешь войти, только ненадолго, – предупредила ММ, – у меня ровно пять минут. Я действительно крайне занята.

Ее голос звучал холодно и безучастно, она смотрела на Джаго так, словно он был каким‑нибудь случайным знакомым, с которым ее никогда ничто не связывало. Он вошел.

– Может, мы… присядем?

– Не вижу в этом особой необходимости. Потому что беседа будет очень короткая.

– Мэг… – Джаго говорил с трудом, его голос дрожал от волнения.

– Да?

– Я так… виноват.

– В самом деле?

– Да. Очень‑очень виноват. Не знаю, что это на меня нашло.

– По‑моему, – сказала ММ, – все довольно ясно. Судя по тому, что я видела. Молодая, весьма привлекательная женщина. Ты ею не на шутку увлекся. Что ж, в конце концов, думаю, это естественно.

– Да, – глубоко вздохнул Джаго, – да, вполне. Естественно, я имею в виду.

ММ отпрянула. Лицо ее побелело.

– Пожалуй, тебе следует немедленно уйти, – сказала она, – если это все, что ты хочешь мне сказать. В качестве объяснения.

– Это так, – повторил он, – да.

ММ поднялась, подошла к входной двери и распахнула ее.

– Всего хорошего, – сказала она.

– Мэг! Мэг, не надо. Не будь такой.

– О, ради бога! – воскликнула она, и ее бледное лицо залил густой румянец. – А чего ты от меня ждал? Всепрощения? Понимания? Извини, Джаго, но в таком случае ты меня плохо знаешь.

– Я этого не жду, конечно, – сказал он, – но я… на это надеялся.

– Надо полагать. Что ж, боюсь, ты будешь разочарован. Пожалуйста, уходи.

– Нет, я не уйду, – произнес он. – До тех пор, пока не скажу все, что должен сказать. Вот тогда я уйду. Закрой дверь, Мэг. Будь любезна.

Она взглянула на него: в нем вдруг появилось что‑то властное, менее приниженное.

– Продолжай, выкладывай. – Она закрыла дверь.

– Это было… естественно, как ты сказала. Но от этого мне не легче. И так же стыдно. Но именно так и было. Она женщина миловидная, решила пококетничать со мной и взяла верх. Это не повлияло на мое отношение к тебе, Мэг. Не заставило меня меньше тебя любить.

– Какая жалость! – съязвила ММ. – И что же мне теперь делать? Благословить, проводить на свидание с ней, когда тебе будет угодно?

– Нет, перестань, нет, конечно же, нет. Просто… посмотреть на это моими глазами. Это не было… не было неверностью. Я только поцеловал и обнял ее, пойми!

– Джаго, мне не нужны подобные детали.

– Нужны, – настаивал он, – ты должна знать. Это важно. Я бы никогда не лег в постель с другой женщиной, никогда. Я бы не смог. После тебя… после того, как я тебя узнал. Это немыслимо. Ужасно!

– Понятно, – пробормотала ММ. Тон у нее был непреклонный, но что‑то промелькнуло в ее темных глазах. Усмешка? Понимание?.. Это приободрило Джаго.

– Вот так… Но я не могу не замечать чью‑либо… привлекательность. И это естественно. И никто не может.

– Разве?

– Ну… никто, кроме тебя, – усмехнулся он. ММ вперила в него каменный взгляд. Рановато ухмыляться. – Но то, что я сделал, – торопливо продолжил Джаго, – пригласил ее к себе, солгал тебе… это непростительно. И то, что я тебя обидел, заставив страдать. Мне очень стыдно, Мэг. Очень стыдно.

Она молча смотрела на него.

– Я люблю тебя, – сказал Джаго, – хоть тебе и трудно в это поверить даже на минуту, но я тебя люблю. Я люблю тебя так, как никогда никого не любил. Конечно, не так уж много их, вообще‑то, и было. Но… больше, чем… чем у некоторых. Никогда.

Джаго не произнес имени Энни, ясно ощущая, что это будет предательством по отношению к покойной жене. ММ была глубоко тронута, на глаза у нее навернулись слезы. Она изо всех сил удерживала их – не могла позволить себе этого. Только не слезы. Только не сейчас…

– И другой быть не может. Никогда, – повторил он. – Никогда после того, что было между нами, после всего, что ты дала мне.

– Должна признаться, – заговорила ММ, и голос ее смягчился, несмотря на попытки воспрепятствовать этому, – твое поведение едва ли об этом свидетельствует.

– Мэг! Ты меня не слушаешь. Я говорю о любви. Не… не о пустяках.

– Эти пустяки… оказались очень тяжелы. Для меня, – заметила она.

– Знаю, – поспешно добавил Джаго, – знаю, что так. Не нужно мне повторять. Но я хочу, чтобы все это закончилось. Для нас обоих. Хочу, чтобы мы снова были вместе. Очень хочу.

– Как я могу верить тебе? – спросила она, чувствуя, что почти против воли смягчается. – Вот в чем дело, Джаго. Верить снова?

– Придется, – просто ответил он. – Тебе ничего больше не остается. Или верить мне, или распрощаться. – (ММ молчала.) – Дело в том, – продолжил он, – и я об этом не говорил, для меня не всегда все так уж просто. Ты такая умная, и прочее, и у тебя все есть.

– У меня не все есть, Джаго, – сдержанно ответила ММ. Но теперь она позволила себе улыбнуться.

– Да нет, все. Деньги, образование, карьера. Вот что я называю «все». Пока я не поговорил с той женщиной, я не понимал, какие Литтоны важные, какой важной должна быть ты. От этого я почувствовал себя таким мелким. Ничтожным. Ну вот, а с ней… с той девушкой… я вдруг стал что‑то значить. На меня полагались. Думаю, что дело было еще и в этом. И, надо сказать, в немалой степени.

ММ во все глаза смотрела на Джаго: пришел ее черед почувствовать себя мелкой и ничтожной. Она никогда не задумывалась о том, как, должно быть, трудно Джаго. В рамках их отношений, по крайней мере. Она любила, чтобы, как он это сформулировал, все во всем полагались на нее. Возможно, тут не было высокомерия, но ей все же нравилось давать, предлагать – одним словом, обладать. Никогда не брать, никогда не чувствовать себя кому‑то обязанной. Она оглянулась на прошедшие годы, увидела их так, как наверняка видел он: вот она приглашает его в дом, кормит, поит вином, дарит подарки – всегда дает, – и ей вдруг стало стыдно.

ММ перевела дыхание, чтобы сказать Джаго – что сказать? Как? Но он заговорил первым:

– Дело в том, что, кроме как в постели, я никогда ничего не решаю. Я в подчинении. Но ведь это неправильно, да? Мы оба должны делить ответственность. Именно так должно быть.

ММ дала волю слезам. Они неумолимо текли по ее лицу – безмолвные, горькие слезы. И так она стояла, совершенно неподвижно, плакала и смотрела на него через холл. Наконец ММ перестала плакать и протянула Джаго руку. Он шагнул вперед и принял ее в свои ладони.

– Прости, – вновь сказал он, – прости, что я сделал тебе больно.

– Что ж, – ответила она, – возможно, я… теперь я, во всяком случае, хоть что‑то понимаю. Но это не значит, будто я согласна на повторение подобного, этакого… – она опять улыбнулась, – естественного.

– Нет, – согласился он, – конечно не значит.

– Я тоже виновата. В том… ну, что ты так себя чувствуешь. Раньше я не задумывалась ни о чем. Не знаю, смогу ли справиться со всем этим, но постараюсь.

– Э, нет, – сказал Джаго, – вот этого не надо. Не хочу, чтобы ты менялась, Мэг. Я люблю тебя такой, какая ты есть. Если ты мне веришь.

– Я… верю, – произнесла она, – и я тоже люблю тебя. Может быть, мы… то есть… может быть, ты побудешь еще немного?

– Да, – ответил он, – да, чудесно. Спасибо тебе.

Брансон впустил Селию в дом и сказал, что мистер Литтон наверху, пакует вещи.

– Трумэн с машиной наготове, чтобы отвезти вас на станцию, леди Селия. Нужно выехать не позднее чем через полчаса.

– Знаю, Брансон, знаю. Один Бог ведает, как я со всем этим справляюсь. Где дети?

– Девочки спят, насколько мне известно, леди Селия. Мистер Джайлз в гостях у приятеля.

– Да, конечно. Я и забыла. Но он успеет вернуться, чтобы попрощаться?

– Думаю, да, леди Селия.

Селия побежала наверх в их с Оливером комнату. Оливер недовольно взглянул на нее, на щеках его пылал сердитый румянец.

– Ты почему так поздно? Нам выезжать через…

– Через полчаса. Знаю. Я была кое‑чем занята. Господи, Оливер, я буду просто счастлива наконец‑то сесть на вечерний поезд. Тогда нас уже ничто и никто не остановит. Какое чудо! Не волнуйся, мой дорогой, я все успею. Уже все упаковано. Осталось уложить мою косметичку. Полагаю, по возвращении мне придется позаботиться о том, чтобы завести себе личную горничную. Уж больно много у меня хлопот, особенно когда мы заняты общественными делами. В любом случае дай мне двадцать минут покоя… а почему ты не идешь наверх, в детскую? Попрощаться с девочками?

– Я уже был там. Они все спят. Нэнни очень волновалась, как бы я их не разбудил.

– Но ведь… И ладно, возможно, так оно лучше. Послушай, просто оставь меня одну, и я соберусь гораздо быстрее. А знаешь, несмотря ни на что, я страшно волнуюсь.

– Я тоже, дорогая моя. Я тоже.

Барти пыталась приглушить кашель, уткнувшись в подушку. Она плохо понимала, где находится, иногда ей казалось, что она вновь на Лайн‑стрит, в кровати с братьями, а затем ей уже казалось, что она проваливается сквозь раму кровати и падает – все вниз и вниз, под дом Литтонов, в какой‑то жаркий, темный водоворот. Когда ей чудилось, что она на Лайн‑стрит, она звала маму, но та не приходила, только Нэнни с сердитым видом запихивала в нее одну за другой ложку микстуры от кашля. Барти уже выпила ее так много, что ее тошнило. И тогда Нэнни пригрозила ей изрядной порцией касторки, если она потревожит леди Селию.

– Я не хочу, чтобы леди Селия разволновалась, когда она поднимется в детскую и узнает, что ты больна. Это будет очень дурно с твоей стороны. С тобой ничего серьезного, и завтра утром ты встанешь – еще не хватало, чтобы ты валялась в кровати, а я тут весь день тебе прислуживала. А теперь нужно заснуть и спать – так велел доктор.

Барти хорошо знала, что доктор велел не только это, но язык у нее распух, а горло болело так сильно, что она не могла вымолвить ни слова. Она вообще не должна издать ни звука, и Барти было невдомек, почему няньки так пеклись о том, чтобы она не потревожила тетю Селию. Один раз Барти все же попыталась встать, потому что ей нужно было в туалет, но когда она села на кровати, то почувствовала себя так плохо, что снова легла. Значит, придется намочить постель. Но сил беспокоиться об этом уже не было.

Уложив последние вещи и переодевшись для путешествия – в бежевый в талию костюм излюбленного королевой Александрой стиля, с изумительной широкополой шляпой на голове, – Селия побежала наверх, в детскую. Там было тихо. Селия украдкой отворила дверь дневной детской. Нэнни сидела у огня и штопала какие‑то вещи. Она поднялась и прижала палец к губам:

– Все крепко спят, леди Селия. Знаю, что вы хотели с ними попрощаться, но, думаю, их сейчас лучше не трогать. Они только расстроятся, если вас увидят.

– Да, наверное, – согласилась Селия, – но я не буду их будить, Нэнни, просто взгляну на них. Я же не увижу их больше трех недель!

– Тогда зайдите лучше к близнецам, вот что, – предложила Нэнни, – а к Барти не нужно.

– Почему?

– Да она тут плакала. Маму звала. Ну, вы знаете, иногда с ней бывает. Я ее приласкала, прочитала ей сказку, и она вроде успокоилась. Но если она проснется… в общем… Лучше не рисковать и не тревожить ее.

– Да. Да, пожалуй, ты права. Господи, бедная маленькая Барти! Иногда кажется…

– Да не волнуйтесь вы о ней! Она все время весела, как майский день.

– Надеюсь. Ой, а времени‑то сколько! На секундочку загляну к близнецам и…

Селия проскользнула в ночную детскую. Близнецы лежали тихо и сладко спали в стоявших рядом кроватках. Они засыпали, только если видели друг друга. Однажды, когда Адель болела, доктор, ошибочно заподозривший скарлатину, предписал изоляцию, и кроватку Адель перенесли на другой этаж. Обе девочки полночи ревели, пока Нэнни, которую вдруг осенило, не сунула в каждую кроватку по маленькому зеркальцу. Близнецы в изумлении уставились каждая на свое отражение, прижатое к перекладинам кровати, и уснули.

Селия улыбнулась с полными слез глазами и мысленно поцеловала обеих девочек. Она ненавидела расставаться с ними. Всякое ведь может случиться…

– Дорогая, идем. Мы опоздаем на поезд.

– Иду, иду… До свидания, Нэнни. Спасибо за то, что ты у нас такая замечательная. Увидимся через три недели. Оливер, а где Джайлз? Надо с ним попрощаться.

– Он ждет внизу, хочет помахать нам на прощание.

– Он расстроен?

– Нет, держится молодцом.

– Я спущусь, – сказала Нэнни, – убедиться, что с мальчиком все в порядке.

– Спасибо, Нэнни. Дорогая, идем же, поспеши.

– Джайлз, милый мой, до свидания. Будь умницей. Мы привезем тебе из Америки много‑много подарков. И пригласим Мод и ее братьев приехать к нам погостить. Ну, обними маму покрепче.

– Желаю тебе хорошо провести время, мамочка. – Джайлз послушно обнял ее. – И папе тоже.

– Непременно, старина. Ну, дорогая, машина ждет. Трумэн уже все загрузил. Я не шучу, мы и в самом деле можем опоздать на поезд.

– Иду, иду, уже иду.

– Вам действительно надо ехать? – вдруг спросил Джайлз.

– Да, конечно надо. Ты и сам знаешь. Ну же, Джайлз, не плачь, будь мужчиной. Маму расстроишь.

Джайлз прикусил задрожавшую губу. Он проводил родителей до двери и остановился между Нэнни и Брансоном, держа их за руки.

– Счастливого пути вам, сэр, – сказал Брансон, – и вам, леди Селия.

– Спасибо, Брансон. Вы и оглянуться не успеете, как мы вернемся.

Джайлз неожиданно высвободил руки и рванулся к Селии. Его маленькое личико дышало волнением.

– А ты попрощалась с Барти и близнецами?

– Да, конечно. Я заглянула к ним на минуточку. Они все спали.

Джайлз взглянул ей в лицо и тихо прибавил:

– Значит, Летти была права насчет Барти.

Селия остановилась и замерла, затем наклонилась и заглянула сыну в лицо:

– Что ты имеешь в виду, милый?

– Селия, ради всего святого, поехали наконец, прошу тебя!

– Нет, Оливер, подожди. Это важно. Джайлз, так насчет чего Летти оказалась права?

– Она сказала… она сказала…

– Селия!

– Что сказала Летти?

Нэнни подлетела к Джайлзу и сгребла его за руку.

– Джайлз, не расстраивай маму. Ни к чему ей сейчас волнения.

– Что сказала Летти, Джайлз?

Он не ответил, взглянул на Нэнни очень проницательно. А затем произнес:

– Она сказала, что ты не откажешься от путешествия из‑за Барти.

– Что? Что это значит?

– Мистер Джайлз, я сказала – нет!

– Джайлз, что она имела в виду? Почему я должна отказаться от путешествия из‑за Барти? Я не понимаю. Летти еще что‑нибудь говорила?

– Селия, я поехал! Встретимся на станции.

– Джайлз?!

– Мистер Джайлз!!!

– Летти еще что‑нибудь говорила?

– Она…

– Джайлз, объясни мне, пожалуйста.

– Она сказала, что ты не откажешься от путешествия из‑за Барти. Несмотря на все твои… – Его голос дрогнул, но затем окреп, и Джайлз выпалил: – Несмотря на все твои разговоры о том, что Барти – часть нашей семьи.

– Джайлз, – вымолвила Селия и сразу почувствовала, словно проваливается в глубокую черную бездну, – я не понимаю. Почему Летти так сказала? Почему я должна отказаться от путешествия из‑за Барти? Ведь на то нет причин. Она же не больна, в конце концов… Она больна?