Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 4





 

Слово как центр филологического познания

И фундамент словесности.

Логоцентризм» филологии

Слово есть воссоздание внутри себя мира.

К.С. Аксаков

 

Над буйным хаосом стихийных сил
Зажглось издревле Слово в человеке:
Твердь оживили имена светил,
Злак разошелся с тварью, с сушей — реки.

В.Я. Брюсов

 

Молчат гробницы, мумии и кости, –

Лишь слову жизнь дана:

Из древней тьмы, на мировом погосте

Звучат лишь Письмена.

И.А. Бунин

Слово как объект, обеспечивающий целостность и единство многообразия филологии. Филологический «логоцентризм». Диалектика связи филологических наук; роль филологической персонологии.

 

Возможно ли отыскать единое филологическое ядро в многообразии существующих ныне филологических наук и как это сделать? В чем заключается единство многообразия филологии? Имеется ли в действительности общий компонент в структуре филологического знания, если не установлено единство его предмета? Для ответа на эти вопросы нам придется оттолкнуться от реалистической диалектики, т.е. встать на путь истинно реалистических рассуждений. Здесь нам совершенно необходимо дать весьма принципиальные методологические разъяснения основ подлинно диалектического мышления, как его понимал один из основателей русской философии слова Алексей Федорович Лосев.

Сам Лосев исходил из христианской диалектики, которая, по его мнению, представляет путь философствования, отражающий «ритм самой действительности», именно этот образ мысли «всегда есть непосредственное знание… есть всегда нечто непосредственно вскрывающее предмет» [Лосев 1990: 20]. «…Диалектика есть подлинный и единственно возможный философский реализм… для нее не существует никаких «вещей в себе», никакого духа, который был бы абсолютно бесплотен, никакой идеи, которая бы ни была вещью… Тут полная противоположность абстрактному спиритуализму и …слепому материализму и эмпиризму. Первый говорит о сущностях, которые никак и нигде не являются; второй говорит об явлениях, которые не содержат никакой сущности» [Там же: 23–24]. Образцом реалистической диалектики для Лосева является патристика, богословская мысль, которая умеет едино-раздельно (одновременно неслитно, но и нераздельно) видеть в вещах как сущности, так и их явления. Вот пример того, как рассуждает об этом один из самых почитаемых отцов Церкви, святой Афанасий Великий. Обосновывая единство ипостасей Бога, выдающийся богослов использует аналогии сияния и света, потока и источника: «Сын от Отца, как сияние от света, как поток из источника… Он и Отец суть едино, как сказано по свойственности и сродственности естества и по тожеству единого Божества. Ибо сияние есть свет, а не второе что по солнце, не иной свет, не свет по причастию света, но всецелое собственное его порождение. Таковое же порождение по необходимости есть единый свет, и никто не скажет, что суть два света; но хотя солнце и сияние суть два, однако же один от солнца свет, в сиянии светящий повсюду. Так и Божество Сына есть Божество Отца, а потому оно и нераздельно; и таким образом, един Бог» [Святой Афанасий Великий: 109-110]. И далее – о единораздельной Троице: «Всепетая, досточтимая и достопоклоняемая Троица есть единая, нераздельная и неописуемая. Сочетаются же неслитно, и как Единица, делится несекомо. Почему досточтимые сии живые существа троекратным возношением славословия, взывая: свят, свят, свят, показывают три совершенные ипостаси, а единым произношением слова: Господь выражают единую сущность» [Там же: 192].

А.Ф. Лосев переносит подобный способ осмысления бытия в сферу философской и филологической аналитики. Он обосновывает «учение о необходимых для всякого опыта логических скрепах, о смысловых основах всякого опыта»; именно в таком случае диалектика становится «просто глазами», «которыми философ может видеть жизнь» [Лосев 1990: 29]. Центральными категориями такой диалектики становятся понятия «сущности и явления», а также «единораздельной целостности». Остановимся на понимании этих диалектических категорий.

Сущность представляет собой отражение действительности в сознании. «Сущность вещи не есть просто вещь, но ее смысловое отражение» [Лосев 2004: 173]. Отношения между сущностью и самой вещью не являются отношениями копии и оригинала, поскольку и оригинал и его копия – суть оба вещи. Понятие сущности находится за пределами физического разделения вещей. Сущность есть своего рода смысловой эквивалент реальности, отражающий в сознании и языке существенные черты понимания реальности, но только некоторые из них, поскольку абсолютное понимание сущности недостижимо. Владимир Николаевич Лосский называет сущность «непознаваемой основой вещей» [Лосский 1991: 24], А.Ф. Лосев – «непознаваемой глубиной» предмета и «апофатическим иксом» [Лосев 1993: 803, 874]. А.М. Камчатнов и Н.А. Николина отмечают: «Термины апофатизм, апофатический…, являющиеся очень важными в контексте лосевской философии имени, восходят к традициям восточно-православного богословия… Сколько мы ни познаем предмет, наше познание никогда не может исчерпать его содержания… Будучи сама в себе неопределимой, сущность диалектически служит источником всех своих определений. Этот-то иррациональный остаток, эту неопределимую до конца сущность А.Ф. Лосев называет апофатическим иксом» [Камчатнов, Николина 2004: 46]. Сущность открывает себя, свои черты в своих явлениях. Однако сущность как таковая не сводится к тем чертам и свойствам, которые можно увидеть в ее явлениях. Диалектический парадокс сущности состоит в том, что нигде и ни при каких условиях нельзя увидеть сущности, кроме как в тех явлениях, в которых она раскрывает себя через свои энергии в качестве фиксированных здесь и сейчас существенных признаков этих сущностей. «Чтобы о сущности можно было что-то сказать, она должна явиться… Сущность, чтобы явиться, должна действовать, то есть необходима энергия сущности» [Там же: 47, 55]. Сущность представляет собой основу предмета действительности, любой реалии, в которой нерасторжимо и источно содержится вся информация об этом предмете, его бытии. Одновременно сущность дает понять себя в предмете настолько, насколько велик объем информации, отражаемый человеческим сознанием и языком в мысли об этом предмете. «Противопоставляя сущность и явление, диалектика хорошо знает, что реально существуют не просто сущности и просто явления, но вещи, которые одновременно суть и сущности вещей и их явления» [Лосев 2004: 166].

На основе реалистической диалектики и математической теории множеств вырабатывается понятие «единораздельной целостности». Совокупность как множество есть всегда нечто целое, в свете которого только и должны представляться и оцениваться отдельные его факты. При этом элемент целого «тоже не есть просто какая бы то ни было его часть, но такая его часть, которая рассматривается в свете этого множества как некая цельность» [Там же: 21]. Это значит, что, например, любая отвлеченная категория языка будет присутствовать в конкретной единице языка, под нее подпадающей, «и притом присутствовать вполне целиком, но вместе с тем и везде по-разному» [Там же: 266]. Такую цельность Лосев называет «единораздельной», подчеркивая, что в ней «точно фиксируется как она сама, в своей самостоятельности и неделимости, так и все ее элементы, наглядно демонстрирующие эту цельность в ее конкретном явлении» [Там же: 21], «целое не расчленяется без остатка на свои части, когда оно по сравнению с ними представляет собой новое качество и не является простой и механической их суммой, и когда все части целого, будучи совершенно различными и даже раздельными, в то же самое время сохраняют в себе свою соотнесенность с целым, и это целое присутствует в них нерасчлененно и нераздельно» [Там же: 267].

Без понимания основ реалистической диалектики проблематично адекватное филологическое мировоззрение, вне ее принципов сложно не только установить объектное единство филологической сферы в познании, но и анализировать многообразные филологические явления. Профессор А.М. Камчатнов отмечает: «Диалектика сущности и явления заключается в том, что одна и та же сущность может являть себя по-разному: так, идея стола может быть воплощена в зависимости от условий в дереве и пластмассе, в форме прямоугольника, квадрата, круга или овала, но во всех явлениях является одна и та же идея. Так и фонема может являть себя в зависимости от условий в разных звуках, которые называются ее аллофонами или позиционными вариантами… Онтологически материя и идея существуют в вещи одновременно, в бытии они нераздельны, хотя и неслитны». Поэтому грамотному и думающему филологу «нужно искать правильную философию», объясняющую подлинную диалектику бытия и «учиться элементарной философской культуре», ибо «давно известно, что тот, кто отмахивается от постановки философских вопросов научного познания, на деле, сам того не подозревая, исповедует, как правило, самую отсталую и самую примитивную философию» [Камчатнов 2012: 67, 80, 81].

В рамках реалистической диалектики многообразие филологических наук и их специальных предметов предстает в качестве некой особой познавательной сферы, обращенной к слову как объекту, обеспечивающему известную целостность филологии. Именно в слове следует искать общность разрозненных ныне филологических наук, ибо прежде всего с этим понятием соотносится исторически обусловленный и наиболее традиционный объект филологической мысли. Это вполне справедливо с позиции этимологии термина «филология», отсылающего нас именно к понятию слова. Это, конечно, весьма разумно по отношению к так называемым частным филологическим наукам и это не обособляло бы их окончательно. В этом случае центральный объект познания был бы действительно самостоятелен по отношению к нефилологическим наукам (философии, культурологии, истории, психологии и т.д.), но не отделен от наук филологических, соотносим с их интересами. Это было бы верно и с точки зрения филологического мировоззрения: именно с отношением к слову, с пониманием его сущности и природы связан основной вопрос филологического мировоззрения, проблема научного самоопределения филолога. Этот вопрос имеет характер методологического, обусловливает позицию ученого и предрешает те способы (методы), какими он пользуется в своем исследовании слова. Однако напомним: о слове как базовом и приоритетном понятии филологии можно говорить только при соблюдении принципов подлинной диалектики, лишь при таком условии филологический «словоцентризм» обеспечивает научно-философское представление о настоящем «объектном единстве» не как о простой совокупности, а как цельности, единстве неслитном, но и нераздельном. Этого, как мы убедились, требуют строгие законы адекватной философской логики.

Подведем промежуточные итоги наших рассуждений. Слово представляет собой источник филологической информации, заключает в себе те смыслы, к содержанию которых обращены как все филологические науки, так и каждая из них в отдельности. Свойства слова, являемые им в разных ипостасях, служат носителями сведений, обнаружение которых составляет назначение филологического знания. Посредством их исследования формируется предметная область филологии, состав и содержание ее теоретических конструктов, ее ключевых концептов и категорий. В этом отношении слово представляет собой основной и самостоятельный объект филологических наук, объединяя их, делает «словоцентричными». Одновременно это отличает филологию от других наук, не пользующихся материалом слова совсем или пользующихся им отчасти и косвенно, но не считающих его самоценным предметом, не делающих его конечной, предельной инстанцией своего научного опыта. Слово есть точка отсчета в пространстве, где рождаются и расположены многочисленные и разнообразные филологические смыслы, слово – мера достоверности и ответственности любых научных построений в филологии. Перефразируя П.А. Флоренского, можно сказать, что Слово «действительно направляет жизнь» нашей науки «по известному руслу и не даёт потоку жизненных процессов протекать где попало», ибо Слово – «это хрия ее личного строения» [Флоренский 2007: 116]. Слово – главная реальность и фундамент словесности как массива произведений, готовых, уже созданных человечеством и пока потенциальных, содержание и устройство которых обеспечено правилами бытования слов, их соотношения с миром и человеком, их отношения друг к другу, особенностями их понимания, выбора, сорасположения, функционирования и т.д.

В учебном пособии «Основы русской филологии» профессор В.И. Аннушкин отмечает, что «словоцентрический» вектор является органичной составляющей понятия «филология» прежде всего в исходном, этимологическом смысле, а равно и в историческом контексте развития этой сферы познания: «Филология – учение о Слове (несомненно, в сакральном смысле, т.е. учение о слове как божественном даре, способности говорить и писать, вступать в общение с себе подобными и творить мир «словом»)» [Аннушкин 2013: 3]. При этом ученый подчеркивает: «Философия слова, или (если можно так выразиться) философия филологии, предполагала понимание человеческого слова как божественного дара, инструмента организации и творения мира, общества, вселенной – и это отношение к слову вполне сохранено в духовной литературе и этике речи… Философия слова в его сакральном понимании в некотором смысле была под запретом в советское время, а сегодня имеет лишь ряд блестящих предвосхищений в трудах отдельных авторов (как классических, так и современных, как ученых-философов, так и богословов), но не имеет более или менее полного описания» [Там же: 4]. Тем не менее, для многих филологов вполне очевидна «словоцентрическая» ориентация общего пространства филологической мысли. Обратимся к суждению видного современного теоретика словесности Александра Александровича Волкова, который считает, что «в произведениях слова выражается весь состав культуры общества», следовательно, «теоретическая задача филологии – построение научной картины культуры, взятой сквозь призму слова» [Волков 2006: 7]. Сам В.И. Аннушкин определяет предмет филологии именно через слово, взятое в широком научном контексте: «Предмет филологии – текст, слово в широком значении, соединенное с выражаемым им культурным содержанием» [Аннушкин 2013: 93]..

Как уже ранее отмечалось во второй главе этого пособия, В.И. Аннушкин видит в обращении к Слову фундаментальную основу и жизненный смысл европейской (в т.ч. и особенно – русской) филологической традиции: «Русский термин слово имеет фундаментальное начало в духовной традиции европейской культуры как Слово-Логос, т.е. божественная благодатная сила, с помощью которой Господь творит мир. Эта идея лежит в основе европейской философской и филологической книжности как феномена духовной культуры европейских народов. Само слово Слово является синонимом слову Бог в соответствии с началом Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово. И Слово было у Бога. И Слово было Бог». Господь своим Божественным Словом творит мир (см. Книгу Бытия) – и эта функция божественного Логоса, как показывает история духовных текстов, свойственна большинству представлений о сотворении мира и о происхождении языка в других духовных цивилизациях. Идея сотворения мира соответствует логосической, т.е. словесной теории происхождения языка… Слово стало основным термином русской филологической и философской культуры в Древней Руси, а затем проявилось в классических учебниках словесности и риторики на русской почве. Духовная традиция толкования слова (Слова как Логоса) сохраняется, конечно, и поныне, однако вследствие разделения теологического и гуманитарно-светского знания слово только в нынешней современной науке начинает приобретать единство богословской и научно-гуманитарной мысли». [Там же: 19, 21].

Теперь обратимся к разъяснениям, данным относительно природы слова представителями русской философии имени. А.Ф. Лосев пишет: «Имя есть жизнь… только в слове мы общаемся с людьми и природой, только в имени обоснована вся глубочайшая природа социальности во всех бесконечных формах ее проявления [Лосев 1990: 20–22]. П.А. Флоренский так говорит об этом феномене: «Имя, вот что объясняет тайну мира… В языке, как таковом, бьется ритмический пульс вопросов и ответов, выхождений из себя и возвращений в себя, общения мыслей и углублений в себя. В слове заложено объяснение бытия; факт существования языка есть факт существования философии; ибо язык по существу своему диалектичен» [Флоренский 1990: 150]. «Логоцентризм» есть такое филологическое мировоззрение, которое сосредоточено на слове как существе человека и принципе истолкования им бытия, что, в частности, позволяет В.В. Бибихину предложить следующие базовые тезисы: «Слово… есть мера мира. Оно примеривается к нему, зондируя его на разную глубину. Со своей стороны, мир… задает предельную меру слова» [Бибихин 2005: 17–18].

Если исходить из позиций «словоцентрической» диалектики, становится очевидным: филология есть комплекс научных дисциплин, сориентированных на установление сущности слова и способов его реализации (проявления и функционирования) в человеческом бытии, т.е. обращенных к проблемам бытования слова в его существе и осуществлении. Каждая из филологических наук устремлена к какой-то одной из сторон слова, апеллирует к ней как к своему специфическому предмету, и это формирует ее своеобразный взгляд на слово, обосновывает особый аспект его восприятия и описания. Понятие комплекса предполагает обнаружение между его составляющими некоей обязательной связи. Такую связь мы находим, по крайней мере, на двух уровнях, в двух измерениях.

Первое. Представленное «логоцентрическое» определение филологии подчеркивает диалектику единства и многообразия подходов к пониманию и описанию слова как особой сущности, как одного и того же, тождественного себе предмета реальности (объекта реального мира) в его едино-раздельности (соединимости, но неслияности его идеи и формы, «души» и «тела») и вместе с тем разнообразия и различия модусов и моделей исследования слова, выработанных филологическими науками в пределах их отраслей и направлений. Одни свойства слова исследуются одними филологами, иные – становятся заботой научных разысканий других. При этом речь не идет каждый раз о явлениях какого-либо другого или особенного слова, но лишь о той единственной реальности, которая является великим духовным даром человечеству. Реальная сущность слова всегда при этом остается одной и той же, причем, что принципиально, первичной по отношению как к самому человеку, так и к используемым им наукам. Эта сущность, конечно, не может быть открыта вполне ни человеку, ни наукам (принцип апофатизма). Человек в недостижимой для него полноте реальной сущности слова, создавая словесное произведение, использует материал наличного языка, который в свою очередь запечатлевает в себе различные свойства, соответствующие проявлениям той или иной стороны слова, отпечаткам общей идеи слова. Этим объясняется и в этом проявляется словесное бытие и словесное творчество человека, его природа и существование как словесного существа. Этим же обстоятельством предопределены единство и многомерность слова и словесной действительности, реальная целостность, тождество его объектов, единиц и возможность их многообразного воплощения. Науки о слове пытаются доступными им средствами считать, снять информацию с тех видимых им сторон словесного бытия, тех проявлений слова, на которых остаются следы его истинной и реальной сущности. Принципиально еще раз подчеркнуть: слово как единораздельная и целостная филологическая величина – это одна и та же «вещь», одна и та же сущность, всегда одно и то же, то же самое слово, только рассмотренное под особым научным углом зрения. Этим объясняется и в этом проявляется суть и предназначение наук о словесности. В этом же обнаруживается их единство и раздельность, реальная целостность слова и условная возможность его разноаспектного представления.

Второе. Наряду с общей филологической диалектикой, которая, как мы убедились, отражает базовую метафизику этого типа познания, существует и особая связь разнообразных филологических принципов и подходов к слову. Благодаря наличию такой связи содержательное ядро филологии организуется и раскрывается в этом, втором измерении уже как нравственно-интеллектуальная величина. Данная связь призвана обеспечить не только единство многообразия филологических воззрений, но и устойчивость самой филологической традиции как особой научной сферы и особого пути, не имеющего аналогов в познании. О чем идет речь? Филологическая деятельность всегда предельно одушевлена фигурой исследователя, максимально персонифицирована. При этом она в несравнимо более высокой степени пронизана морально-этическими установками и насыщена отчетливыми морально-этическими смыслами, чем исследовательская работа специалиста, работающего в нефилологической сфере. Это дает основание академику С.С. Аверинцеву рассматривать категории морали в качестве смыслообразующих начал филологии. Что же, по его мнению, находит видимое, закономерное отражение в ключевых принципах филологической работы со словом? «Моральной основой филологического труда всегда была вера в безусловную значимость традиции, запечатлевшейся в определенной группе текстов: в этих текстах искали источник высшей духовной ориентации, служению при них не жаль было отдать целую жизнь» (например, к особо почитаемым текстам С.С. Аверинцев относит Библию, античную классику). Это исторически первая моральная установка филологии. «Традиционная архитектоника филологии» ориентировалась «на человеческую мерку (как античная архитектура была ориентирована на пропорции человеческого тела)». [Аверинцев 1969: 100-101]. Это обстоятельство задает второе моральное основание филологии. Наконец, третье, обладающее, как представляется, свойством универсальной, цементирующей филологию силы. Сила этой связи имеет, без всякого сомнения, абсолютно вневременной, хотя и не всегда актуальный характер. Действительно, с течением времени филологические науки не избежали увлечения новыми технологиями, в т.ч. формализмом, порою действуя вопреки и в ущерб моральным канонам, требованиям своего классического наследия. Так сказались стремление соответствовать большей строгости и тяга к преодолению научного субъективизма, т.е. тенденции, вообще свойственные новому этапу естественно-научного развития. Но несмотря на все это, как считает С.С. Аверинцев, содержательное, интеллектуальное ядро филологии не может быть полностью освобождено от действия морально-этических факторов и установок. Наоборот, именно их размывание и изъятие в угоду «умственным тенденциям новейшего времени» ведут к утрате «содержательной целостности» филологии и объясняют наблюдаемый ныне ее «несомненный кризис» как универсальной и единой науки. Жесткие таксономические (измерительно-вычислительные) процедуры, конечно, возможны «в периферийных областях» филологии, но сама она «едва ли станет когда-нибудь «точной» наукой». Подлинная «строгость и особая «точность» филологии состоят в постоянном нравственно-интеллектуальном усилии, преодолевающем произвол и высвобождающем возможности человеческого понимания» [Там же]. Морально-этическая идея (нравственная мысль) пронизывает и понимание сущности филологии академиком Д.С. Лихачевым: «Филология оправдывает свое название («филология» – любовь к слову), так как в основе своей опирается на любовь к словесной культуре всех языков, на полную терпимость, уважение и интерес ко всем словесным культурам» [Лихачев 1989: 204].

Сказанное о морально-этических основаниях филологии позволяет как нельзя лучше уяснить, отчего столь велика роль и ощутим вес филологической персонологии. Невозможно переоценить влияние и вклад крупнейших филологов, окрасивших традицию всеми цветами своей уникальной личности. Созданные ими исследовательские образцы по сути представляют собой такие типы (модели) филологического знания, которые, являясь развернутыми и авторитетными свидетельствами о мире слова, его объемными научными картинами, несут целостную информацию о результатах личного, интеллектуально-нравственного общения ученого с этим миром. Они получили наиболее широкое распространение в самых разных направлениях филологии и известны сегодня как авторские методы В.В. Виноградова, С.С. Аверинцева, М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, Р. Барта, Ж. Деррида и др. Эти модели, являвшие своего рода пространства сгущения филологической мысли, знаменовали собой особые этапы понимания законов словесного бытия и обеспечивали существенные прорывы филологии в целом.

 

 

Date: 2015-12-13; view: 1772; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.007 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию