Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава 3. Сон в руку?⇐ ПредыдущаяСтр 197 из 197
Не знаю, который был час, когда Кощей разбудил меня: – Просыпайся! Я позвал свою группу! Сейчас мы тебе устроим настоящее шоу! – И вышел куда‑то. Я потянулась. Через распахнутое настежь окно в комнату задувало прохладой. В небе светило солнце – последнее теплое в этом году, как отголосок бабьего лета. С улицы доносился монотонный гвалт, на фоне которого вдруг отчетливо прозвучало: «Валя! Купи мне яблок!» Наверное, кто‑то высунулся в соседнее окно и крикнул. Надо же! И на Арбате – те же яблоки! Я думала, в этих старых дворах уже давным‑давно не осталось жильцов. Сплошной бизнес и предпринимательство. Казалось, что все эти коммуналки и огромные кастрюли с борщом остались в далеком прошлом. Впрочем, что же это я? Пора вставать! Лихо соскочив со своего (будем надеяться) одноразового ложа, я первым делом кинулась к мобильному телефону. Мне не терпелось узнать, что там слышно от Алекса. Может, он тоже грезил сегодняшней ночью о ласках красивой девушки, до неприличия похожей на меня? «Как там Лысый?» – не стала оригинальничать я. И даже подумала, что сохраню эту фразу в шаблонах. Пока Оксанка не разродилась, я наспех оделась, свернула постель и стала дожидаться возвращения Кащея. Мне нужно было испросить его дозволения сходить в туалет и помыться. Вскоре он явился. Одет был по‑домашнему: в спортивные штаны и черную свободную майку. Кащей вносил какое‑то странное приспособление с длинным проводом. – Я могу занять ванную? – спросила я. – Пожалуйста! Тебя проводить? – Сделай одолжение. Он вытащил из шкафа чистое полотенце и повел меня куда‑то через весь коридор. – Газовой колонкой пользоваться умеешь? – спросил Кощей, когда мы достигли того, что в этом доме считалось ванной. – Да знаешь, как‑то не доводилось… – Я тебе включу. Только ты потом воду не заворачивай, а то мы на воздух взлетим. Он открыл кран, покрутился возле угрожающего вида железной бандуры и, напоследок сказав, где лежат его паста и мыло, ушел. Господи боже мой! Если бы я знала, что люди с колонками так мучаются, я бы уже какой‑нибудь специальный фонд организовала, честное слово. С меня сошло семь потов, прежде чем я смогла нормально помыться. То горячо, то холодно, то напора никакого. Наконец, заметно посвежев, я вышла из ванной. Только слышу, за моей спиной какой‑то гул нарастает. Я обратно заглядываю, а из колонки пар валит так, что она аж вся ходуном ходит! – А‑а‑а! Пожар, люди! Гори‑им! – завопила я, несясь по коридору с выпученными глазами. Из дверей высунулось сразу несколько голов: – Какой пожар? Где? Вы кто? Кощей стремглав вышел из своей комнаты. На нем теперь была надета клетчатая рубаха, которая от его стремительного шага раздувалась как парус. – Нормально все! – заверил он соседей. – Девушка просто колонкой пользоваться не умеет. Он смело шагнул в опасную зону. Но успокоенные соседи, тем не менее, остались недовольны: – Понаприводит, прости господи! И так от него житья нет. Всех своей музыкой скоро в дурдом отправит. Я от такой людской злобы прямо задохнулась. – Граждане! – говорю. – Чего вы взъелись на одаренного человека? Он, может, свое имя в веках прославит! Потом гордиться будете, что под одной крышей с ним жили! – Пойдем, – мягко подтолкнул меня к своей комнате вернувшийся Кощей. Устранив угрозу взрыва, он теперь виделся мне героем спасателем, который, к тому же нацепил на свое лицо нечто вроде улыбки вместо всегдашней своей злобной ухмылочки. Видно, ему моя речь доставила удовольствие! Потом он возился со своей аппаратурой, весь опутавшись проводами. А я читала эсэмэску от Оксанки. «Лысый твой свалил в Йорк, на какую‑то распродажу. Надо думать, привезет себе оттуда парочку новых костюмов и шиньон из конского волоса». Дура бестолковая! Я, улыбаясь, спрятала телефон. Кощей, закончив с приготовлениями, пристроился со мной рядом. Мы сидели на подоконнике и курили. Он рассказывал историю написания своей первой песни. Это было, когда он учился в девятом классе. Посвящалась песня какому‑то единственно знаменитому месту в их городке, откуда он родом. Неожиданно в дверь постучали. И, когда Кощей отозвался, в комнату вошла хрупкая девушка, несущая в руках сковородку с чем‑то шкворчащим. Ничего не сказав, а только бросив на меня быстрый неприязненный взгляд, она положила на колонку разделочную доску. А сверху поставила сковородку. Взглянув на Кощея, она спросила: – Хлебушка принести? – Не, не надо. Тогда девушка, с присущим ей покорным видом, подобрала брошенное мной полотенце и вышла. – Кто это? – в изумлении спросила я. – Это моя жена, – ответил Кощей. И когда мое лицо перекособочилось от удивления, добавил: – Законная. – А… а… – Я судорожно пыталась подобрать слова. – А Ксюша знает? – Да, конечно, все девчонки о ней знают! Но всем же очень интересно, как это бывает… ну, с Кощеем? Думают: «Может, жена – это так, а я одна такая – единственная, неповторимая…» Вон, посмотри, сколько их по Арбату ходит! И все каждый вечер стоят мои песни слушают. А на самом деле им только одного надо… – Ты меня, конечно, извини, – сказала я, – но мне кажется, ты себе льстишь. – Льщу, ты думаешь? А давай посмотрим! – Он пошире распахнул створку окна и, до половины высунувшись, покрутил головой. Потом сразу же прикрыл окно. – Вот сейчас, жди! Шурик демонстративно остался стоять возле окна. И когда с ним поравнялась пара каких‑то девиц, они, пошушукавшись, закричали: – Кощей! Ты сегодня выйдешь? – Не знаю, как настроение будет. – Выходи! Нам без тебя скучно! – Да мне‑то что? Идите домой, телевизор смотрите! – Кощей! Ты злобная бяка! – Вот тебе раз! Да я бы на вашем месте вообще рта не раскрывал! Девицы, обидевшись, удалились, агрессивно обсуждая что‑то между собой. Кощей повернулся ко мне: – И ты думаешь, они сегодня вечером не появятся? Да я тебе гарантию даю, будут стоять как миленькие. – Это все, конечно, хорошо и здорово. Но давай договоримся с тобой. Если наша великая затея осуществится, ты будешь любить своих обожателей. Звезда она ведь до тех пор звезда, пока есть люди, которые делают ее таковой. А ты своими выходками всю народную любовь на корню задушишь. Кощей долго думал, но так ничего и не успел ответить, потому что под окном раздался «лихой, разбойничий свист». Выглянув, Шурик сказал: – О, ребята пришли! Погоди, я их встречу внизу… – и вышел. Воспользовавшись его отсутствием, я решила заглянуть в сковородку. Есть хотелось страшно! Под крышкой оказалось тушеное мясо, с картошкой и помидорами. Я быстро затолкала в себя и того, и другого, и третьего. Почти не жуя, проглотила. Снова набила рот. Потом быстро утерлась влажной салфеткой и плюхнулась обратно на подоконник. Словно никуда с него и не вставала. Когда в коридоре раздались голоса, я решила, что нужно принять какую‑то позу. Я ведь не просто птичий помет на окне. Я – великий продюсер! Выпрямилась. Положила ногу на ногу. И, сплетя пальцы в замок, принялась постукивать ими о коленку. Мне казалось, это должно выражать некое нетерпение. Дескать, что они себе позволяют! Жду их тут битый час, а у меня, между прочим, каждая минута на счету! Дверь открылась, я сказала себе: «Дерзай, Чижова!» И громко, отчаянно икнула. Это жарк о е посылало мне привет из пищевода. Черт! Только этого еще не хватало! Первым вошел низкорослый, кудрявый юноша с саксофоном. Он сказал: – Здравствуйте, меня зовут Александр. Я вообще‑то клавишник, но, когда очень нужно, играю на духовых. – Здрав… ствуйте… – На этот раз икнуть удалось тихо. Следом появился долговязый субъект устрашающе субтильной наружности. – Я – Саня. Ударные. – Мгм, – со значимым видом кивнула я. Замыкали шествие Кощей и обритый налысо толстячок. Лидер группы сам представил его мне: – Это – наш басист, Ромик. – А я Ирина, – похлопала я себя по груди, стараясь тем самым сделать процедуру по переправке пищи как можно неприметней, – ваш новый продюсер. Что же вы, братцы, еще одного Сашу до полного комплекта не добрали? – Решили, что это слишком обязывает, – пояснил Кощей. – Пришлось бы нам тогда название менять. И стали бы мы, ну… например, бит‑квартетом «Шуры‑муры»… – Подивившись собственной выдумке, он обратился к товарищам: – Прикиньте, типы! Нас таких объявляют: «На сцене – бит‑квартет „Шуры‑муры“!» В ответ тощий Саня издал слабое, но продолжительное: – Ха‑аа‑аа‑аа… Вид у него при этом был, как у чахоточного больного, который смеялся последний раз в жизни. Двое других, очевидно не усмотрев в названии ничего забавного, но понимая, что главного оно решительно не устраивает, покивали: – Да, уж, позорняк… Вообще, надо сказать, компания подобралась на удивление разношерстная. Ну, может быть, только Кощей с ударником были вылеплены из одного теста. Эдакие дети андеграунда: «Мама – анархия, папа – стакан портвейна». Ромик выглядел как стопроцентный провинциал. Ему бы бабу потолще да курочек с десяток – и он был бы полностью доволен жизнью. А уж каким ветром сюда занесло интеллигентную кучеряшку, вообще, для меня осталось загадкой. Музыканты расположились на полу. Томимая безудержной икотой, я наблюдала, как они подстраиваются друг под друга. Дудят, клацают, бряцают, что‑то подкручивают на грифах гитар. Один ударник, оказавшись не у дел, неприкаянно прохаживался кругами. Он то и дело совался со своими советами, но только создавал дополнительные помехи. То шнур из гитары выдернет, то ногу кому‑нибудь отдавит. В конце концов довел‑таки Кощея. – Слушай, Саня, заглохни уже! Я вообще‑то не понимала, зачем нужен ударник без барабанов. Взяла и спросила его об этом. – Да ведь ударная установка громоздкая слишком, – удивился моему вопросу худыш. – Я для сегодняшнего концерта маракасы привез. Мне их один перуанец подарил. Здесь, на Арбате Он их выбросить хотел, а я попросил. Он и отдал. Все равно расколотые… В доказательство он развернул огромный носовой платок и бережно достал оттуда две расписные деревянные погремушки. Пока я ими трясла, а ударник несколько невпопад пританцовывал, создавая у меня латиноамериканское настроение, коллектив наконец приготовился. – Все, Саня! – скомандовал лидер. – Кончай это гонево! Мы начинаем! Он принес откуда‑то высокий табурет. Влез на него, оказавшись со мной лицом к лицу. И, пробежавшись пальцами по струнам, сказал: – Я хотел бы начать свое выступление с лирических композиций… – Повернувшись вполоборота к стоящей позади него команде, предупредил: – Ромик! Давай с «Бездушного кумира»! Музыканты заиграли вступление. Собственно, играли из них только двое – сам Кощей и басист. Ударник же извивался, потрясая перед собой маракасами, но их звука я не слышала. А Курчавенький и вовсе ничего не делал. Стоял с саксофоном в руках и жутко гримасничал. Вероятно, чтоб не скучать, разминал мышцы лица. Глядя прямо на меня, Кощей запел:
Ее взгляд, словно молния, слепит глаза И своей красотой затмевает рассвет. И померкли на алтаре образа Перед той, что прекраснее нет…
Ух, ты! Как тяжело, оказывается, находиться под его прицельным огнем. Вот как он девкам головы‑то кружит! Я даже от волнения икать перестала. Чуть не расплакалась – так меня его лирика пробрала! Хорошо хоть Саня вовремя вступил вторым голосом. Затянул в изнеможении, как будто шел по этапу, на мотив российского гимна зачем‑то – я и сбросила с себя наваждение. И дальше слушала Кощея, не глядя ему в глаза, даже тогда, когда он в песне обратился ко мне с неожиданной просьбой:
Порви мои бездарные стихи – В них тонкий нерв разорван неуклюже. Захлопни дверь, распахнутую в стужу, – В нее, как снег, врываются грехи…
Целый час у меня сновали мурашки по позвоночнику. А потом угомонились, объявили перекур. Я надеялась со второго действия улизнуть. Работа ждала, да и переварить надо было многое. Но Кощей велел мне остаться. – Хочу тебя загрузить по полной, – гнусно ухмыляясь, заявил он. – Ты еще моих главных песен не слышала! Тех, которые мозги раком ставят. – Да они у меня и так уже раком. – Еще нет. Я тебя отпущу, когда пойму, что ты готова. – Готова к чему? – напряглась я. Взгляд Кощея остекленел. Он ответил мне уже без тени иронии: – К переходу на новый уровень развития… Я так и приросла к полу. В каком виде – с каким лицом и помыслами – я перешла на этот уровень, сказать затрудняюсь. Потому что, когда меня наконец освободили, я вообще перестала развиваться. Голова моя, как перезревшая тыква, начала слегка подгнивать. Я шла по улице, не понимая людей, жалея их и ненавидя одновременно. Помутнение прошло только, когда я оказалась дома. Сразу, не раздеваясь, прошла на кухню, накатила себе полстакана оставшейся с выставки водки. И выпила одним махом, не закусывая. Вот тогда все прошло. Тем не менее какое‑то время я сидела неподвижно как истукан. Глядела в одну точку – на переводную рыбку над кухонной мойкой. А мысли мои уже пришли в движение. Роились, точно муравьи, потихоньку вытаскивая из мусора обрушившейся на меня информации полезный строительный материал. Я пока не представляла, с какой стороны начну атаковать неприступные стены шоу‑бизнеса. Но при моей непоколебимой воле к победе это был вопрос времени. Главное, теперь у меня имелся товар, который точно так же, как и все остальное, надлежало пропихнуть на потребительский рынок. А раскрутить в наше время – при таком количестве СМИ – можно что угодно – хоть Санины маракасы. Сейчас нужно было решить основную задачу – хочу ли я, чтобы Кощей стал знаменитым? И хочу ли быть лично к этому причастной? Мне почему‑то казалось, что если вторую часть сегодняшнего концерта покажут по центральному телевидению, то в России неизбежно наступит демографический кризис. Или другая какая‑нибудь пакость приключится. Поэтому я колебалась. Однако колебаться сидя становилось все труднее. Тело от выпитого размякло. И в какой‑то момент я напоминала себе печенье, опущенное в кипяток, – так вдруг я ослабла в ногах. Нужно было срочно принять горизонтальное положение. «Тихо, Ирусик, по стеночке…» – сказала я себе. И стала продвигаться трехмерными лабиринтами, в которые вдруг ни с того ни с сего преобразовалась моя однокомнатная квартира. «Аккуратненько…. Не надо наступать на коробки. Там может лежать что‑то хрупкое… например, елочные шары…» Кое‑как добравшись до кровати, я рухнула лицом в подушку. Слабой рукой нашарила на тумбочке пульт. И, врубив фоном музыкальный канал, попыталась продолжить свои ментальные колебания. Вместо этого сознание подключилось к эфирной волне. Послышалась песня. Следом – другая. Перерыв. Рекламные вставки. Трескотня ведущей‑тинэйджера. Все это смешалось в единый клубок. И вскоре я увидела перед собой огромное поле, до отказа заполненное людьми. Юноши, девушки, студенты и студентки, неформалы и неформалки, маменькины сынки, наркоманы – многотысячная ревущая толпа, размахивающая над головами флажками и транспарантами. На больших белых листах неровными буквами было выведено: «МЫ ЛЮБИМ ТЕБЯ, КОЩЕЙ!» Девицы кричат, рыдают. Тушь течет по их молодым румяным щекам. А по сцене, залитой светом прожекторов, мечется Шурик. В макияже калужской мадонны он похож на вампира. Волосы вздыблены. Но акцент выступления все же определяют облегающие штаны музыканта. Этот акцент многих поклонниц просто сводит с ума. Их даже меньше заводит обнаженный Кощеев торс. Рок‑идол перемещается по сцене легким приставным шагом. И вместе с ним, сосредоточившись на акценте, движется солнечный зайчик (сверху за этим внимательно следит осветитель). Звучит фонограмма – и Кощею только остается в такт открывать рот:
– А я – твой Дима Билан… де‑ет‑ка, Я – твой номер один… Помогаем, помогаем! Я не вижу ваших ру‑ук!…
Date: 2015-12-13; view: 316; Нарушение авторских прав |