Джеффри. – Ну что, помогло? – спросил я однажды Джессику

– Ну что, помогло? – спросил я однажды Джессику. Мы сидели за компьютером и готовились к нашему рамаданскому Рождеству.

– Ты о чем? – уточнила она.

– Рассказать мне тогда, как Ида Б.?

– Думаю, помогло немножко, – ответила Джессика.

Я продолжал пялиться в экран.

– Так что? – спросила она.

– Никому не скажешь?

– Никому. Обещаю.

– Просто про это вообще никто не знает. Я же сюда только в прошлом году переехал и ни с кем особо не общался. В середине учебного года пришел.

– Я никому не расскажу, – повторила она.

Не знаю почему, но я ей поверил и в первый раз в жизни поделился с кем‑то своей тайной.

– У меня был брат, Майкл. Старший. Это его футбольные карточки. У него был синдром Дауна и лейкемия[14], он очень тяжело болел – и родители завели меня, чтоб его спасти.

Я прямо чувствовал, как Джессика на меня уставилась. Но я продолжал смотреть в экран.

– Майклу ввели мои стволовые клетки – эти клетки могут стать чем угодно в организме. Врачи надеялись, что они превратятся как раз в те, которые ему были нужны. На некоторое время это помогло, но потом Майкл снова заболел. Он не вылезал из больницы. Так я и узнал про особых детей.

Я замолчал. И все вокруг молчало. Джессика не дотрагивалась до клавиатуры. Она слушала.

– А потом летом перед четвертым классом я стал донором костного мозга для Майкла. Это был его последний шанс. Все остальное не сработало.

Я снова остановился. В горле стоял комок, который никак не удавалось проглотить. Я не знал, как закончить.

– И что случилось? – прошептала Джессика.

– Это сработало, но недостаточно быстро. Майклу стало хуже, прежде чем его организм справился с раком… Я его не спас.

По экрану метался скринсейвер. Я на него таращился. И тут Джессика сказала кое‑что. Кое‑что, чего я раньше не слышал.

– Джеффри, ты не виноват.

Я встал и вышел из класса. Я больше не мог.

Анна

Раньше учителя никогда за меня не заступались. Если кто‑то ко мне приставал или надо мной смеялся, они ничего не делали. Может быть, потому что я тоже ничего не делала. Я не плакала и не возмущалась, просто молчала. Может, им казалось, что насмешки меня не очень и беспокоят, но на самом деле у меня, конечно, не такая толстая кожа.

А вот мистер Террапт заступился. Я была ему ужасно признательна. Хотя он не слишком радовался тому, что вмешался. Он хотел, чтобы мы сами научились заступаться друг за друга. Не знаю, справилась бы я одна – но вместе с Джессикой и Даниэль я по крайней мере попытаюсь. Тут мистер Террапт прав.

Дела в нашей группе пошли гораздо веселее после всей этой истории с Алексией. Она вернулась очень тихая и никого больше не трогала до конца дня – и все дни потом. Я знала, что на душе у нее паршиво. Но так много девочек прежде чувствовали себя паршиво из‑за нее, что это было справедливо. И все‑таки меня не покидало ощущение, что мы сделали что‑то не то.

Мама всегда мне говорила: «Жизнь слишком коротка, чтобы грустить и плакать. Нужно научиться быть счастливой и радоваться каждому дню». Мамин оптимизм просто поразителен – особенно если учесть, через что ей пришлось пройти. И, думаю, она права. Алексии мы никаких гадостей устраивать не стали, просто с ней не общались. Я надеялась, что теперь, после того как мистер Террапт провел с ней беседу, она изменится.

Пока мы работали над нашим центром, я набралась смелости сделать кое‑что, чего никогда не делала раньше. Как‑то раз во время большой перемены, когда мы с Джессикой и Даниэль сидели и рисовали по земле палочками, я глубоко вдохнула и спросила:

– А что, девочки, не хотите зайти ко мне в гости?

Джессика подняла голову:

– С удовольствием.

Она взглянула на Даниэль, которая по‑прежнему смотрела себе под ноги и продолжала чертить в пыли прутиком. Даниэль здорово рисует, поэтому я подумала, что, может, она просто хочет закончить картинку. Хрусть! Ее палочка с треском разломилась пополам.

– Но мне надо маму сначала спросить, – добавила Джессика.

– Мне тоже, – проговорила Даниэль, так и не подняв головы. – Давай я с мамой поговорю.

– Можешь не приходить, если не хочешь, – сказала я Даниэль.

– Нет! Я хочу! – выпалила она, на этот раз глядя прямо на меня, так что я ей поверила. Потом она отвернулась.

– Но мне надо попросить разрешения.

Прозвенел звонок. Даниэль нарисовала на песке трех девочек, держащихся за руки. Я улыбнулась – они обе хотели прийти ко мне. Надеюсь, мамы им разрешат.