Радоновая тень

Фонтейн отыскал для мальчика старую походную подушку, должно быть, оставленную его детьми, и уложил мальчика на спину; тот все похрапывал. Сняв с него тяжелый шлем, он заметил, что мальчик спит с полуоткрытыми глазами, видно, снятся ему часы, которые сменяют друг друга и отсчитывают время. Он укрывает мальчика старым спальным мешком с выцветшими медвежатами; задумавшись, ставит мисо на стойку.

Чувствовалась едва заметная вибрация, то ли шаткая конструкция его лавки, то ли остов моста, глубинные ли плиты земли слегка подрагивали — определить было нельзя, старинные крохотные вещицы регистрируют то невнятное движение. С одной из полок падает вниз головой оловянный солдатик — отчетливый звук напоминает Фонтейну, что надо бы купить воску, липкой субстанции для предотвращения подобных казусов.

Усевшись на высокий табурет за стойкой, Фонтейн подумал, что будет, если он решит проследить, что видел сегодня мальчик на своем ноутбуке. Все эти дела с камерами хранения и то, как завелся его адвокат Маршалл. Куда еще мог залезть этот мальчик? Впрочем, вряд ли в по-настоящему опасное место, решает Фонтейн, раз он всего лишь охотится за часами. Но как он достал описи частных хранилищ? Фонтейн ставит чашку на стойку и, покопавшись, выуживает "Жаже Лекультр" из кармана, читает артиллерийские метки на задней крышке:

G6B/346

RAAF

172/53

6В — означает степень точности хода, он это знает, но 346 для него — загадка. Широкая стрелка в центре — королевский знак, ее собственность. 53 — конечно, год выпуска, но что означает 172? Сумеет ли мальчик разгадать эти цифры, если правильно задать ему вопрос? Фонтейн знает, что бесполезный бит информации вливается в общий поток. Он кладет часы на подушечку с логотипом "Ролекс" и снова берется за мисо. Глядя сквозь покрытый узором царапин стеклянный верх стойки, он замечает одну из недавних покупок, до сих пор он не рассмотрел ее как следует. Часы "Хелброз", сороковые годы двадцатого века, сделаны по дизайну военных наручных часов, но "Хелброз" — часы не "казенные". Ерунда, которую он купил у старьевщика с холмов Окленда. Он сует руку в витрину и достает это барахло, подлинное барахло по сравнению с G6B.

Окантовка вокруг стекла сильно побита — и полировка не спасла, а люминесцентные детали на матовом циферблате приобрели серебристый оттенок. Он достает из другого кармана лупу, ввинчивает ее в глаз и переворачивает "Хелброз", внимательно разглядывая через своего "циклопа" с десятикратным увеличением. Заднюю крышку когда-то снимали, потом привинтили обратно, но не плотно. Он откручивает ее пальцами и изучает следы истории механизма, оставленные часовщиком.

Он щурится в лупу: последняя дата починки, отчеканенная внутри крышки, — август 1945 года.

Он вертит часы, рассматривает их со всех сторон. Кристалл искусственный, какой-то сорт пластика, определенно старинный и очень похоже, что оригинальный и подлинный. Потому что он видит, повернув часы к свету под определенным углом, что под действием радиации оригинальных радиевых цифр кристалл помутнел — каждая цифра, в сущности, впечатала свою рентгеновскую проекцию кристалла.

Это открытие и дата — 1945-й — заставляет Фонтейна ужаснуться. Он ставит крышку на место, кладет часы "Хелброз" обратно под стекло, проверяет замки и засовы на двери, съедает остатки мисо и идет укладываться.

Мальчик лежит по-прежнему на спине, уже не храпит. Все тихо. Фонтейн устраивается на своей узкой постели, револьвер "смит-и-вессон", как всегда, лежит наготове.

50. "ЛИШНИЕ ХЛОПОТЫ"

Умиравший от рака отец рассказал Райделлу одну историю, якобы вычитанную им в сборнике афоризмов и занимательных рассказов.

В Англии в стародавние времена казнили одного человека. Казни там были жесточайшие — каленым железом, колесованием и прочее. Человек увидел перед собой плаху, топор палача. Он все время молчал и как бы равнодушно претерпел разнообразные муки, посмотрел на топор, на плаху, толстого палача и даже в лице не изменился.

Перед ним предстал другой заплечных дел мастер с настоящим арсеналом пыточных орудий. Человека предупредили, что сначала его будут потрошить и только потом отрубят голову. Послышался вздох. "Лишние хлопоты", — сказал человек.

– Если я им так нужен, — сказал Райделл, ковыляя за незнакомцем, прячущим танто во внутреннем кармане, — то почему они просто не схватят меня?

– Потому что вы идете со мной.

– Что же они вас не застрелят?

– Потому что у нас, у меня и этих людей, общий хозяин. В каком-то смысле.

– Он не позволит им вас застрелить?

Они подходили к забегаловке, в которой, как помнил Райделл, Бьюэлл Кридмор пел одну старую песню. Было шумно: громкая музыка, хохот, толпа у двери, все с пивом и, не скрываясь, дымят сигаретами.

Каждый шаг отзывался болью в боку Райделла, а он вспоминал Рэи Тоэи, сидящую на его подушке. Что, интересно, значит для нее тот "термос", то есть проектор, который он тащит на своем плече? Неужели это единственный способ ее вхождения в мир и общения с людьми? Осознает ли она, что она — голограмма? (Райделл сомневался.) А может, создавшие ее программы дают ей иллюзию существования? Но если вы нереальны изначально, то как вы можете ощущать реальность?

Впрочем, сейчас его больше всего волновало, что и Лэйни, и Клаус, и Петух настаивали на исключительной важности проектора, а он, Райделл, беззаботно хромает по доброй воле рядом с этим убийцей, типом, который явно работает на охотника за ним, Райделлом, ну и за проектором тоже, а он, понимаете ли, тащится как на поводке. Овцой на бойню.

– Мне нужно зайти сюда на минутку, — сказал Райделл и остановился.

– Зачем?

– Повидаться с другом, — ответил Райделл.

– Это что, благовидный предлог улизнуть?

– Я не хочу идти с вами.

Человек бесстрастно взирал на него из-за тонких очков.

– Вы осложняете положение, — наконец сказал он.

– Ну, так убейте меня, — сказал Райделл, стиснув зубы. Он перекинул ношу с плеча на плечо и, пошатываясь, прошел в дверь мимо курильщиков, в лицо ему пахнуло теплым ядреным пивным духом и разгоряченной толпой.

Кридмор стоял на сцене рядом с Рэнди Шоутсом и волосатым басистом с бакенбардами, они как раз заканчивали исполнение какой-то композиции. Кридмор подпрыгнул, издав заключительное "вау", музыка прогрохотала коду, и толпа взревела, топая ногами и бурно аплодируя. Райделл увидел глаза Кридмора — пустые, сверкающие — кукольные — в свете софитов.

– Эй, Бьюэлл! — закричал Райделл. — Кридмор! — он оттолкнул кого-то плечом и захромал дальше. Теперь он был всего в нескольких футах от сцены. — Кридмор!!! — сцена была маленькая и невысокая, от силы фут высотой, толпа не такая уж и плотная.

Кридмор заметил его. Спрыгнул со сцены. Его ковбойская рубашка с жемчужными пуговицами была расстегнута до пупа, впалая белая грудь лоснилась от пота. Кто-то подал ему полотенце, и он стал вытирать им лицо, показывая длинные желтые зубы с изъязвленными деснами.

– Райделл, — сказал он, — сукин ты сын. Где ты был?

– Тебя искал, Бьюэлл.

Человек с танто положил руку на плечо Райделла.

– Это неразумно, — сказал он.

– Слушай, Бьюэлл, — сказал Райделл, — возьми мне пива, ладно?

– Ты видел меня, Райделл? Мать твою, мужик, я был сыном гребаного Иисуса! Гребаным Хэнком Уильямсом [35], мать твою так! — Кридмор сиял, Райделла поразил его вид на грани безумия. Кто-то вручил Кридмору пару высоких пивных банок, уже открытых. Передав одну Райделлу, Кридмор вылил холодный солодовый напиток себе на грудь и принялся им растираться. — Черт возьми, я в отличной форме!

– Здесь нас слишком легко окружить, — сказал человек в пальто.

– А ну отпусти моего приятеля, ты, — сказал Кридмор, впервые заметив незнакомца. — Педрила, — добавил он, будто читая на его лице и с трудом подыскав ему оскорбительное определение.

– Бьюэлл, — сказал Райделл, схватив человека за руку, — познакомься с моим новым приятелем.

– Кажется, одному педриле пора подобрать подол лопатой, — отметил Кридмор, теперь уже в бешенстве сузив глаза; повод был найден.

– Отпустите мое плечо, — тихо сказал человеку Райделл. — Выглядит не очень хорошо.

Человек снял руку с его плеча.

– Мне очень жаль, — сказал Райделл, — но я собираюсь остаться здесь с Бьюэллом и примерно сотней его закадычных друзей. — Он посмотрел на жестянку в своей руке. Какая-то хрень под названием "Королевская кобра". Он сделал глоток. — Если хотите уйти, уходите. Или просто убейте меня, да и дело с концом.

– Черт тебя дери, Кридмор, — сказал Рэнди Шоутс, тяжело ступив на пол со сцены. — Гребаный наркоман. Ты напился! Напился и до сисек обдолбался "плясуном"!

Кридмор выпучил глаза на верзилу гитариста, глаза его, казалось, были сплошными зрачками.

– Господи, Рэнди, — начал было он, — ты же знаешь: мне надо было немного расслабиться…

– Расслабиться? Расслабиться?! Господи Иисусе! Ты забыл слова такого хита, как "Брось мудака и пошли со мной!". Это ж как надо обсадиться, чтоб так облажаться? Чертова публика знает слова этой песни, мужик; они даже тебе подпевали! Пытались, по крайней мере. — Шоутс для пущей ясности ткнул Кридмору в грудь свой мозолистый большой палец. — Я говорил тебе, что не работаю с обдолбанными макаками. Ты понял, алкаш? Пошел вон отсюда. Абзац.

Кридмор, казалось, пытался заглянуть внутрь своей души, будто искал там какое-то подобие достоинства, необходимого, чтобы с честью встретить этот неожиданный поворот. Видимо, нашел. Чуть выпрямился.

– А пошел ты! — сказал Кридмор. — Козел! — добавил он, когда Шоутс с отвращением отвернулся и двинулся прочь.

– Бьюэлл, — сказал Райделл, — на тебя заказан столик или что-нибудь типа того? Где бы мне присесть?

– Мэри-Элис, — ответил Кридмор, явно думая о своем, и неопределенно махнул рукой куда-то в сторону. После чего отвалил, по всей видимости — за Шоутсом.

Не обращая внимания на человека с танто, Райделл направился к бару, где обнаружил Мэри-Элис, одиноко сидящую за столиком. На нем стояла табличка из гофрированного коричневого картона, разукрашенная разноцветными фломастерами: надпись, сделанная вручную, гласила: "БЬЮЭЛЛ КРИДМОР & ЕГО БРАТЬЯ МЕНЬШИЕ", обе "О" выведены красным цветом и разрисованы смеющимися рожицами. Столик был уставлен пустыми бутылками, а у Мэри-Элис был такой вид, будто ей только что крепко стукнули пыльным мешком по голове.

– Вы из отдела контрактов? — вздрогнув, спросила она у Райделла, словно очнулась от сна.

– Меня зовут Берри Райделл, — ответил он, выдвинув стул и опустив с плеча вещмешок с проектором. — Мы недавно встречались. Вы — Мэри-Элис.

– Да, — улыбнулась она, польщенная тем, что ей так любезно об этом напомнили, — я Мэри-Элис. Правда ведь, Бьюэлл чудесно выступил?

Райделл присел осторожно на стул, чтобы не потерять сознание от боли в ребре.

– Есть здесь где-нибудь розетка, Мэри-Элис? — он уже открывал вещмешок, выпрастывая проектор, разматывал сетевой кабель.

– Вы из отдела контрактов! — сказала Мэри-Элис, зачарованно наблюдая за движениями Райделла. — Я так и знала! А из какого вы лэйбла?

– Пожалуйста, воткните эту штуку туда, — Райделл показал на розетку в неровной стене рядом с Мэри-Элис и протянул ей штепсель. Она поднесла его к самому носу, в недоумении поморгала, огляделась, увидела розетку. Воткнула в нее штепсель и повернулась в Райделлу, будто озадаченная тем, что только что сделала.

Человек с ножом принес с собой стул, поставил его у столика и сел напротив Мэри-Элис. Но никто не обратил на него внимания.

– Так, теперь вы, — обратилась к нему Мэри-Элис, украдкой бросив взгляд, чтобы проверить, в порядке ли ее корсаж, — вы, видимо, глава лэйбла, не так ли?

– Голова Гэйбла?

– Я это сразу поняла, — сказала Мэри-Элис.

Райделл услышал гудение проектора.

И в тот же момент появилась Рэи Тоэи, она стала рядом с их столиком, и Райделл понял, что снова, всего на секунду, видел ее обнаженной, ее белая кожа сияла, и вот на ней уже красуется наряд, как на Мэри-Элис.

– Привет, — сказал Райделл.

– Отсосите досуха мне молокососом… — промолвила Мэри-Элис тихим от изумления голосом, уставясь на Рэи Тоэи. — Богом клянусь, я не видела, что вы тут стоите…

Человек с танто тоже смотрел на Рэи Тоэи, свечение ее голограммы отражалось в круглых линзах очков.

– Мы в ночном клубе, Берри Райделл?

– В баре, — уточнил Райделл.

– Резу нравились бары, — сказала она, с интересом разглядывая толпу. — У меня сложилось впечатление, что посетители баров только делают вид, будто разговаривают друг с другом, а на самом деле разговаривают сами с собой. Для того чтобы их высшая нервная деятельность слегка затухала в оздоровительных целях?

– Я просто балдею от вашего топа, — сказала Мэри-Элис.

– Меня зовут Рэи Тоэи.

– Мэри-Элис, — сказала Мэри-Элис, протянув ей руку. Идору сделала то же самое, ее рука прошла сквозь руку Мэри-Элис.

Мэри-Элис вздрогнула.

– Что-то я нынче вечером перебрала, — пробормотала она.

– Меня зовут Рэи Тоэи, — сказала идору человеку с танто.

– Добрый вечер.

– Я знаю, как вас зовут, — сказала она ему мягко. — Я очень многое знаю о вас. Вы удивительная личность.

Он спокойно смотрел на нее.

– Благодарю вас, — сказал он, наконец. — Мистер Райделл, как я понял, вы решили остаться здесь с друзьями?

– Ненадолго, — ответил Райделл. — Мне нужно кое-кому позвонить.

– Воля ваша, — сказал человек. Он повернулся, чтобы видеть вход, и в это время в двери стремительно вошел человек в шарфе и разом увидел всех.

"Лишние хлопоты", — подумал Райделл.