Три грани социализации личности

В основе преобразования социальных отношений между людьми в индивидуальные отношения личности лежит механизм интериоризации — экстериоризации, функционирующей в процессе совместной деятельности. «Развитие внутренних индивидуальных свойств личности ребенка имеет ближайшим источником его сотрудничество с другими людьми...» [162].

В понятии «интериоризация» необходимо выделить три различные грани.

Первую грань можно было бы назвать гранью «индивидуализации». Раскрытие этой грани позволило Л. С. Выготскому отразить основной генетический закон культурного развития: от интерпсихического, социальной коллективной деятельности ребенка к индивидуальному, интрапсихическому, собственно психологическим формам его деятельности. Суть этой линии анализа развития конкретных видов деятельности выступает в работах Л. С. Выготского, посвященных превращению внешней социальной речи, «речи-для-других», во внутреннюю речь — «речь-для-себя». Если же исследователь поставит своей целью раскрыть эту грань интериоризации на материале изучения личности, что особенно важно для избежания сведения интериоризации только к переходу из материального в идеальное в конкретной деятельности, то заданное Л. С. Выготским направление исследований приведет его к анализу интериоризации общественных отношений в процессе совместной деятельности. И такого рода исследования уже есть. Так, в исследовании В. В. Абраменковой показывается, как возникают и проявляются гуманные отношения к сверстнику у дошкольников в совместной деятельности. Вначале совместная деятельность, предполагающая кооперацию у детей, порождает и полностью определяет опосредствованные гуманные отношения. Затем гуманные отношения, интериоризуясь в ходе совместной деятельности, фиксируются в гуманных смысловых установках личности ребенка, проявляющихся в таких переживаниях, как сорадование и сострадание к удачам и неудачам других. В онтогенезе взаимосвязи между гуманными, или, шире, межличностными, отношениями, преобразованными в установки личности, и совместной деятельностью как бы «переворачиваются»: если у детей совместная деятельность непосредственно порождает и опосредствует гуманные отношения, то у взрослых гуманные отношения, фиксируясь в установках личности, опосредствуют и даже определяют выбор тех или иных мотивов конкретной деятельности. Подобная диалектика в развитии взаимосвязи между «отношениями» и «деятельностью» доказывает недопустимость противопоставления категории «отношение» категории «деятельность».

Вторая грань понятия «интериоризация», отражающая переход от «МЫ» к «Я», лучше всего передается посредством термина «интимизация». При изучении этой грани разрабатываются проблемы самосознания личности[163]. Äëÿ èëëþñòðàöèè ýòîãî àñïåêòà èíòåðèîðèçàöèè ìîæíî ñîñëàòüñÿ íà ãëóáîêèå íàáëþäåíèÿ Ñ. Ë. Ðóáèíøòåéíà, êîòîðûé â ïðîñòîì ôàêòå íàçûâàíèÿ äâóõëåòíèìè äåòüìè ñåáÿ â òðåòüåì ëèöå (Ïåòÿ, Âàíÿ, ò.å. òàê, êàê èõ çîâóò äðóãèå ëþäè), çàòåì ëèøü â ïåðâîì ëèöå («ß») âèäèò íà÷àëî îñîçíàíèÿ äåòüìè ñâîåãî «ß». Èçó÷åíèå ýòîãî àñïåêòà èíòåðèîðèçàöèè åùå æäåò ñâîèõ èññëåäîâàòåëåé.

И наконец, третья, наиболее изученная, грань понятия «интериоризация» — это «интериоризация» как производство внутреннего плана сознания (П. Я. Гальперин, В. В. Давыдов, Н. Ф. Талызина). Казалось бы, детальное изучение этого аспекта интериоризации должно было бы послужить своеобразной гарантией от односторонних его интерпретаций. Тем не менее интериоризация порой трактуется как прямой механический перенос внешнего, материального, во внутреннее, идеальное. Отчасти такая односторонняя интерпретация может возникнуть из-за выделения в контексте общепсихологической теории деятельности А. Н. Леонтьева положения о единстве строения внешней и внутренней деятельности. Но единство, например единство мысли и слова, как неоднократно подчеркивал Л. С. Выготский, никак не означает их тождественности, одинаковости. Для того чтобы избежать возникновения впечатления об интериоризации как механическом переносе внешнего во внутреннее, а также для выявления специфических черт внутреннего диалога, «диалога с самим собой», укажем те преобразования, которые претерпевает внешняя речь при переходе во внутреннюю. Превращение социальной речи, «речи-для-других», в «речь-для-себя» радикально изменяет грамматическую и семантическую структуру внутренней речи. Для того чтобы объяснить эти изменения, следует во главу угла поставить идею Л. С. Выготского о роли мотивации в понимании высказывания. Отметим, что общение между людьми становится диалогическим в смысле М. М. Бахтина, когда общающиеся фокусируются на мотивах друг друга. Аналогичное изменение происходит во внутренней речи. Итак, главный критерий — фокусировка на мотивах общающихся людей. Л. С. Выготский писал: «...понимание мысли собеседника без понимания его мотива, того, ради чего высказывается мысль, есть неполное понимание. Точно так же в психологическом анализе любого высказывания мы доходим до конца только тогда, когда раскрываем этот последний и самый утаенный план речевого мышления, его мотивацию» [164]. Âî âíóòðåííåé ðå÷è ÷åëîâåê íà îñîçíàâàåìîì èëè íåîñîçíàâàåìîì óðîâíå çíàåò ìîòèâû ñîáåñåäíèêà, òàê êàê â êà÷åñòâå ñîáåñåäíèêà âûñòóïàåò îí ñàì, åãî «ß». Îòñþäà è ïðåäåëüíàÿ èíäèâèäóàëèçèðîâàííîñòü âíóòðåííåé ðå÷è, ïðîÿâëÿþùàÿñÿ â ðåäóöèðîâàííîñòè åå ôîíåòè÷åñêèõ ìîìåíòîâ, ôðàãìåíòíîñòè, ïðåäèêàòèâíîñòè è èíòîíàöèîííîé îêðàñêå. Âî âíóòðåííåé ðå÷è íåò íåîáõîäèìîñòè äîãîâàðèâàòü ñëîâà äî êîíöà, òàê êàê èçâåñòíî ïî ñàìîìó íàìåðåíèþ, ÷òî äîëæíî áûòü ïðîèçíåñåíî.  íåé íåò íóæäû íà÷èíàòü ñ ïîäëåæàùåãî, òàê êàê âñåãäà ãîâîðÿùåìó èçâåñòíà ñèòóàöèÿ, â êîòîðîé ðàçâåðòûâàþòñÿ òå èëè èíûå ñîáûòèÿ. Äîñòàòî÷íî, êàê íà òðàìâàéíîé îñòàíîâêå, ñêàçàòü «èäåò» èëè ìíîãîçíà÷èòåëüíî «âû ïîíèìàåòå...» ìåæäó «ïîñâÿùåííûìè» ëþäüìè, ÷òîáû ïîíÿòü, î ÷åì ãîâîðèòñÿ. Îòñþäà ïðåäèêàòèâíîñòü âíóòðåííåé ðå÷è. Åùå áîëåå ãëóáîêèå èçìåíåíèÿ ïðîèñõîäÿò â ñåìàíòè÷åñêîì ñòðîåíèè âíóòðåííåé ðå÷è, ýòîé îñîáîé ôîðìå äèàëîãà ñ ñàìèì ñîáîé. Äëÿ ñåìàíòèêè âíóòðåííåé ðå÷è õàðàêòåðíû òàêèå îñîáåííîñòè, êàê ïðåîáëàäàíèå ñìûñëà íàä çíà÷åíèåì, ñëèÿíèå ñìûñëîâ, èäèîìàòè÷íîñòü, àããëþòèíàöèÿ ñåìàíòè÷åñêèõ åäèíèö. Èäèîìàòèçìû, íåïåðåâîäèìûå íà ÿçûê âíåøíåé ðå÷è ïðåäåëüíî èíäèâèäóàëèçèðîâàííûå çíà÷åíèÿ, — ýòî èíäèêàòîðû ðàñòóùåé èíòèìèçàöèè ñàìîñîçíàíèÿ ëè÷íîñòè. Âî âíåøíåé äèàëîãè÷åñêîé ðå÷è èõ àíàëîãàìè ÿâëÿþòñÿ âíóòðåííèå äèàëåêòû ðàçíûõ ñîöèàëüíûõ ãðóïï, ïî êîòîðûì ïðåäñòàâèòåëè ýòèõ ãðóïï áåçîøèáî÷íî óçíàþò «ñâîåãî». Àããëþòèíàöèÿ ñåìàíòè÷åñêèõ åäèíèö — ýòî ñëèïàíèå ñëîâ, èçìåíÿþùåå èõ ñìûñë. Êàæäîìó èçâåñòíû ïðèìåðû òàêèõ àããëþòèíàöèè, êàê «Ìîéäîäûð» è «Àéáîëèò». Åùå îäíà îñîáåííîñòü — ýòî ïðåîáëàäàíèå ñìûñëà íàä çíà÷åíèåì, ïðåäåëüíûì ñëó÷àåì êîòîðîãî ÿâëÿåòñÿ èçìåíåíèå â çàâèñèìîñòè îò ìîòèâà çíà÷åíèÿ ñëîâà âðîäå èçâåñòíîãî «ïîïëÿøè» â áàñíå «Ñòðåêîçà è Ìóðàâåé», ïðèîáðåòøåãî ñìûñë «ïîãèáíè». È íàêîíåö, âëèâàíèå ñìûñëîâ äðóã â äðóãà, ïðèìåðîì êîòîðîãî ÿâëÿåòñÿ ïðåâðàùåíèå â õîäå ÷òåíèÿ «Ìåðòâûõ äóø» Ãîãîëÿ ìåðòâûõ äóø, óìåðøèõ, è ÷èñëÿùèõñÿ æèâûìè êðåïîñòíûõ â äóõîâíî ìåðòâûõ ãåðîåâ ïîýìû. Âñå ýòè ÷åðòû ìîãóò ïðîÿâëÿòüñÿ íå òîëüêî âî âíóòðåííåì, íî è âî âíåøíåì «îòêðûòîì» äèàëîãè÷åñêîì îáùåíèè ëþäåé, çà êîòîðûì ñòîÿò ëè÷íîñòè — ñìûñëîâûå îòíîøåíèÿ.

Итак, в зависимости от задачи, стоящей перед исследователем, в представлениях об интериоризации как механизме социализации проступают три различные грани — индивидуализация, интимизация и производство внутреннего плана сознания. Без учета этих аспектов интериоризации вряд ли возможно проникнуть в психологическую природу механизма общения, обучения и воспитания личности, раскрыть закономерности процесса усвоения индивидом общественно-исторического опыта.

Однако при более глубоком проникновении в сущность этих механизмов абстракция, позволяющая увидеть личность преимущественно в качестве участника общественного развития, практически исчерпывает сферу своего влияния. Будучи вполне уместной и даже необходимой на квазипсихологическом и интерпсихологическом уровнях изучения личности в системах «роль-для-всех» и «роль-для-группы», она вступает в очевидное противоречие с фактами, как только исследователь обращается к изучению движущих сил развития личности и ее жизненного пути, т. е. того пути, на котором личность становится не только субъектом своего развития, но и хозяином собственной судьбы.

* * *

Основной задачей историко-эволюционного подхода к изучению личности является задача выявления закономерностей развития изменяющегося человека в изменяющемся мире. В известном смысле кредо историко-эволюционного подхода к личности может стать изречение, написанное на подводной лодке героя повести Жюля Верна капитана Немо — Mobile in Mobiles (подвижный в подвижном).

Выступая как источник развития личности социально-исторический образ жизни как бы задает появившемуся на свет индивиду сценарий, втягивает его в определенный распорядок действий. Жесткость этого распорядка действий зависит прежде всего от того, насколько варьирует в конкретном социально-историческом образе жизни свобода выбора тех или иных видов деятельности. Весьма условно пеструю мозаику культур в ходе человеческой истории можно расположить у двух полюсов — полюса полезности и полюса достоинства. В тех культурах, где чаша весов склоняется в сторону полюса полезности, безличное социотипическое поведение начинает преобладать над индивидуальным поведением в жизни личности. Культура, ориентированная на полезность, прежде всего стремится к равновесию, к самосохранению. В такого рода культурах сокращается время, отводимое на детство, а старость не обладает ценностью.

Иная природа культур, ориентированных на достоинство. Ведущей ценностью в социально-историческом образе жизни этих культур становится ценность личности, независимо от того, можно что-нибудь получить от этой личности для выполнения того или иного дела или нет. В таких культурах дети, старики и инвалиды священны. Они находятся под охраной общественного милосердия. И именно эти культуры в историко-эволюционном процессе оказываются более подготовленными к нахождению нетривиальных решений в критических, кризисных ситуациях.

При всех отличиях культур, ориентированных на полезность и достоинство, в каждой из таких культур существуют механизмы по выработке неопределенности (Ю. М. Лотман), предполагающие осуществление индивидуального поведения личности. Обращение к археологическим и этнографическим данным позволяет предполагать, что уже на самых ранних этапах антропосоциогенеза поведение не сводилось к безличному поведению и не вмещалось в рамки чисто адаптивных рациональных действий.

За нередко встречающимися в человекознании представлениями о существовании безличных периодов человеческой истории, за идеями о социализации как о навязывании ребенку внешних социальных схем мышления и поведения выступают концепции двойной детерминации развития личности. Приблизиться же к пониманию закономерностей развития личности удается тогда, когда в центре анализа вместо неизменной личности в изменяющемся обществе или же вместо изменяющейся личности в неизменном обществе[165] îêàçûâàþòñÿ ðåàëüíûå ïðîöåññû ñîâìåñòíîé äåÿòåëüíîñòè ëþäåé â èñòîðèè îáùåñòâà è æèçíåííîì ïóòè èíäèâèäóàëüíîñòè.