Сто дней предательства

Перебежчик во многом напоминает хамелеона.

Оказавшись после бегства в одиночестве, он приходит в себя и, протрезвев, со всех ног бросается домой, откуда недавно сбежал.

Холл А. Меморандум Квиллера

1985 год американцы окрестили «Годом шпиона». Причины на это имелись серьезные.

В тот год в США было возбуждено 26 шпионских дел. 25 обвиняемых признали свою вину. Цифра фантастическая!

Тогда же в сети советской разведки угодил самый ценный агент КГБ за всю его историю — начальник русского подразделения ЦРУ Олдрич Эймс. Количество переходило в качество.

Правда, об этом американцы узнали не скоро…

В 85‑м произошло и ещё одно громкое событие: в августе из Рима исчез «ответственный дипломатический сотрудник» Виталий Юрченко.

История Юрченко по сей день остается загадкой из загадок. О ней много писали, на Западе даже вышла книга, но ответить на главный вопрос не смог ещё никто: что же произошло с «дипломатом»?

Нам кажется, мы знаем ответ…

* * *

— Шеф советского отдела ЦРУ Герберт неоднократно предлагал мне встретиться с американскими журналистами. Вот я и решил принять сегодня его предложение.

Репортеры вежливо засмеялись шутке. Оказывается, этот Юрченко не лишен чувства юмора.

Не стесняясь, они разглядывали героя пресс‑конференции. Худой, с изможденным лицом, по‑военному подтянут. Так и должны выглядеть настоящие герои.

А в том, что Виталий Юрченко герой, не сомневался никто. Несмотря на чудовищные пытки, постоянные допросы, угрозы и увещевания, он не поддался на провокацию. Даже наоборот: сумел вырваться из неволи и вернуться в советское посольство.

История Юрченко выглядела так: летом 1985 года он приехал в Рим. В картинной галерее советского посольства произошла кража, и МИД послал его разобраться в ситуации.

1 июля, в свободный от работы день, Юрченко отправился в поход по римским музеям. Стояла жара. Он присел на ступеньки между колоннами центральной площади Святого Петра, отпил глоток минералки, как вдруг почувствовал, что по его лицу провели чем‑то влажным. Рим, площадь Святого Петра исчезли, Юрченко понял, что проваливается в темноту.

Очнулся он в какой‑то комнате, больше похожей на больничную палату. Перед глазами все плыло, голова гудела. Издалека доносились английские слова.

И — снова забытье.

«Где я? Что со мной?» — спросил дипломат, вновь придя в сознание.

«Не волнуйтесь, вы у друзей, — улыбнулся во весь рот незнакомый человек. — Мы скоро поставим вас на ноги».

На ноги советского дипломата ставили весьма своеобразно. Каждое утро ему вводили препараты, после которых он не мог двигаться и контролировать свои слова. Это был печально известный «наркотик правды».

Пользуясь беспомощностью Юрченко, похитители принимались за привычную работу — за допрос. Их интересовали все аспекты работы дипломата. Ему показывали сотни фотокарточек, требовали рассказать о коллегах, о специфике службы.

«Я требую прекратить провокацию, я советский гражданин, дипломат, лицо неприкосновенное», — заявил Юрченко, как только отошел от наркотиков.

«Вы же сами попросили у нас политического убежища», — притворно разводили руками палачи.

«У кого это у нас?»

«У Соединенных Штатов Америки».

«То были три самых ужасных месяца в моей жизни, — рассказывал на пресс‑конференции Юрченко. — Мои мучители держали меня в полнейшей изоляции, не разрешая даже говорить на родном языке. Когда я приходил в чувство, подвергали бесконечным допросам и шантажу: внушали, будто я выдал какие‑то государственные тайны.

В ответ на мои просьбы о встрече с советскими представителями мне говорили, будто обратного пути на Родину мне уже нет. «Не одумаешься, кончишь плохо», — каждый раз слышал я в ответ. Пущей наглядности ради мне рассказали про польского гражданина, который тоже отверг их домогательства и теперь содержится в доме для умалишенных».

Вряд ли сумасшедший дом намного отличался от того места, где держали Юрченко. Из трехэтажного особняка ЦРУ под Фредериксбергом, в 80 километрах от Вашингтона, тоже было невозможно убежать.

Его ни на минуту не оставляли одного. Даже ложась спать, Виталий Сергеевич продолжал видеть в открытую дверь «здоровенного, с тупым выражением на лице детину». Он не спускал с пленника глаз.

Чтобы сломать дипломата, ЦРУ не останавливалось ни перед чем. Кнут периодически сменялся пряником. Юрченко сулили золотые горы, предлагали деньги, положение. Дабы удостоверить серьезность своих намерений, организовали встречу с помощником директора ЦРУ. А потом и с самим директором — Уильямом Кейси.

«С утра, как всегда, меня накачали таблетками, так что голова была как в тумане. А днем повезли в Лэнгли (штаб‑квартира ЦРУ. — А.Х.). Провели в директорский кабинет. Разговор был на общие темы. Моим истязателям не терпелось продемонстрировать шефу результаты своей работы — вот, мол, что могут сделать с любым похищенным человеком. Позже обещали устроить встречу и с Рейганом».

Аудиенция с президентом США не состоялась, но отнюдь не по вине американцев.

2 ноября Юрченко потребовал отвезти его в магазин — купить что‑то из зимней одежды. К счастью для пленника, сопровождал его всего один охранник.

Улучив возможность, дипломат незаметно позвонил из магазина в советское посольство в Вашингтоне (благо пять лет назад он там работал, номер помнил наизусть). И скороговоркой выпалил в трубку: «Это Юрченко. Меня держат силой. Я буду сейчас прорываться в посольство. Прошу открыть все ворота и все двери. Если меня схватят, добивайтесь встречи».

После этого он купил в магазине шляпу и… предложил охраннику пообедать. За свой счет.

Жадность сгубила янки. Когда они приехали в ресторан, по роковой случайности располагавшийся в пятистах метрах от советского посольства, Юрченко без труда сумел усыпить бдительность соглядатая. Вышел, сказав, что хочет помыть руки, надел новую шляпу, вывернул наизнанку плащ и был таков. В посольстве его уже ждали.

«Что поддерживало во мне веру в освобождение, заставляло искать пути из западни? Знал, что на Родине в меня верят, и во что бы то ни стало хотел оправдать эту веру. Я понимал, что у меня за спиной наш великий народ, наши советские люди!» — на такой высокой ноте завершил дипломат пресс‑конференцию.

Скандал, разразившийся в тот же день, был подобен смерчу торнадо. Посольство вручило Госдепартаменту США ноту протеста с требованием сурово наказать преступников. Действия американцев были расценены как государственный терроризм.

Не было в СССР и странах народной демократии издания, не отразившего дела Юрченко.

«93 дня в застенках ЦРУ», «Бесчеловечная акция», «У позорного столба — ЦРУ», «ЦРУ: логово террористов и палачей», «Грязная провокация ЦРУ» — это газетные заголовки.

«Сотрудники ЦРУ являются духовными наследниками нацистов». «Молодежь барнаульского завода транспортного машиностроения им. В.И. Ленина протестует против бесчеловечных действий американских властей». «Провокация против советского дипломата В.С. Юрченко со всей очевидностью показала, что насилие и ложь — родные сестры в политике тех господ, которые нахваливают всему миру „права человека“ по‑американски». Это выдержки из подборки читательских писем в «Комсомолке».

Правда, у советской (равно как и у российской) прессы есть одна особенность: пошумев, она постепенно остывает и успокаивается. Так произошло и в случае с Юрченко. Уже через месяц после его возвращения в Москву о суперскандале забыли. Жизнь подкидывала новые интересные темы.

А жаль. Потому что, несмотря на обилие газетных заметок, два вопроса так и остались непонятными:

1. Выдал ли в итоге Юрченко какие‑то тайны американцам?

2. Что заставило ЦРУ похищать обычного дипломата?

Пелена тайны спала только много лет спустя.

* * *

То, что вы прочитали чуть выше, — официальная советская версия происшедшего. От реальности она далека так же, как одеколон «Шипр» от продукции «Кристиана Диора».

Только три вещи соответствуют реальности:

Виталий Юрченко действительно исчез 1 августа 1985 года; три месяца находился в руках ЦРУ; вернулся в советское посольство 2 ноября.

Теперь уже можно рассказать, как все происходило на самом деле.

Начнем с того, что Юрченко был совсем не «ответственным сотрудником МИД». Он работал в КГБ, в Первом главном управлении, ведавшем внешней разведкой. Носил полковничьи погоны и занимал пост замначальника 1‑го линейного отдела (США, Канада).

В Италию, соответственно, отправился он не за украденными из посольства картинами. Юрченко должен был встретиться с объектом разработки, американским военным, которого в КГБ подозревали как «подставу» ЦРУ (сиречь провокатора).

Завершив служебную часть визита, 1 августа полковник заявил в резидентуре, что намерен прогуляться по музеям Ватикана. От предложенной автомашины отказался; несмотря на жаркий день, надел костюм. Больше в советском комплексе на вилле Абамалек Юрченко не видели.

Когда все разумные сроки подошли к концу и надежда на его возвращение исчезла, в КГБ стремглав бросились на поиски.

«Подключили итальянские власти, но в возможность его перехода на сторону противника никто сначала не верил, — напишет впоследствии в своих мемуарах тогдашний начальник разведки Владимир Крючков. — Спустя несколько дней итальянцы намекнули: нельзя исключать, что Юрченко добровольно покинул пределы Италии и находится в другой стране, например в США.

Наши настойчивые обращения в государственный департамент, а также запрос по конфиденциальному каналу КГБ‑ЦРУ в конце концов дали эффект, и нас проинформировали, что Юрченко действительно находится в США, причем прибыл туда якобы по своей воле».

«Когда я докладывал Крючкову об обстоятельствах исчезновения Юрченко, — вспоминает генерал‑лейтенант разведки в отставке Николай Леонов, — то твердо заявил, что, по‑моему, речь идет о предательстве».

Сказать ЧП — значит, ничего не сказать. Юрченко был самым высокопоставленным сотрудником разведки, который когда‑либо попадал в руки к противнику. Мало того, что он был замначальника наиболее важного отдела. До недавнего времени полковник возглавлял пятый отдел Управления «К» (внешняя контрразведка). Отдел, занимавшийся собственной безопасностью.

Это святая святых разведки. Вся информация о подозрительном поведении сотрудников, о возможной измене стекалась именно в пятый отдел. За то, чтобы получить доступ к таким материалам, любая спецслужба готова заплатить какие угодно деньги. Зная о недостатках, о просчетах, чекистов, владея их психологическими портретами, вербовать — словно орешки щелкать. Готовые «полуфабрикаты» изменников.

Если говорить честно, Юрченко ни в коем случае нельзя было выпускать за границу. Из собственной безопасности он ушел только весной. По уму, полковнику следовало пройти через карантин как минимум в несколько лет.

Но после драки кулаками не машут. Разумеется, руководители советской разведки понимали, что за такое упущение по головке их не погладят. Возможно все, вплоть до позорного увольнения.

К тому же и раньше Юрченко оказывали всяческие поблажки, протежировали, как могли. Наличие тестя‑генерала помогало ему не раз.

Юрченко и в разведку пришел по блату. До этого он работал в военной контрразведке, сначала в СССР, потом в Египте.

Пришел — и сразу же поехал в самую престижную загранкомандировку — в Вашингтон. Офицером безопасности.

В то время один из авторов этого материала руководил подразделением внешней контрразведки, которое курировало деятельность наших резидентур в США. Вся отчетность Юрченко проходила через его (автора) руки.

В своих донесениях Юрченко подробно и регулярно докладывал о встречах с представителем ФБР, акцентируя внимание на углубляющихся «доверительных» отношениях. (Ему даже пришлось напоминать, что в функции офицера безопасности не входит вербовка иностранных граждан, тем более профессионалов спецслужб.)

Но это так, к слову. В принципе же, ничем особенным Юрченко не выделялся. Отношение к нему в разведке резко изменилось после одной истории.

Как‑то вечером неизвестный перебросил через ограду советского посольства в Вашингтоне увесистый пакет с надписью «Резиденту КГБ». Сверток подняли, покрутили, повертели и мгновенно позвонили Юрченко домой. Объяснили суть дела, попросили указаний.

Юрченко не стал вдаваться в подробности. Он просто приказал отдать пакет, не распечатывая (!), полицейским, дежурившим у ворот.

Спустя некоторое время стало известно, что ФБР арестовало отставного сотрудника ЦРУ, некоего Мура, который хотел вступить в контакт с КГБ. При обыске у него дома контрразведчики изъяли восемь картонных коробок с совершенно секретными материалами: Мур собирался передать их нам.

17 лет тюрьмы — такой приговор получил он по вине Юрченко. Оправдываясь, полковник твердил, что Мур был подставой, что его якобы выпустили на волю сразу после суда и пр.

Однако для КГБ не было никаких сомнений: Юрченко совершил непростительную глупость. В любом случае первым делом он должен был изучить содержимое пакета (разведка от этого ничего не теряла). Но Юрченко даже не соизволил приехать в посольство.

Тем не менее этот конфуз сошел ему с рук. За него вступился резидент в Вашингтоне Якушкин. И по возвращении в Союз, в 80‑м, Юрченко получил повышение. А потом и вовсе стал замначальника американского отдела. Начальником к тому моменту был все тот же Якушкин.

Новое назначение вызвало в разведке удивление. Юрченко не относился к числу профессионалов, в политической разведке разбирался слабо. И вот — на тебе…

Но мы отвлеклись. Вернемся в 85‑й год.

25 сентября газета «Вашингтон Пост» опубликовала на первой полосе сообщение о том, что полковник КГБ Юрченко находится в Америке и передает свои знания ЦРУ. Вслед за этим последовало 125 (!) газетных и телеграфных сообщений.

Советская печать, разумеется, молчала. До тех пор, пока не произошли уже известные вам события: 2 ноября Юрченко вернулся.

Рассказанная им история о похищении, наркотиках и пытках попахивала шизофренией. Поверить в неё могли только дети.

В КГБ отлично знали методы работы ЦРУ. Да и, кроме всего, существует негласный закон разведки — «как аукнется, так и откликнется». Если они похищают нашего, мы похитим их. Не такая уж Юрченко значимая фигура, чтобы ради него идти на подобные жертвы.

Однако руководство разведки восприняло все в ином свете. Юрченко вручили высшую ведомственную награду — знак «Почетный сотрудник госбезопасности». От оперативной работы, правда, отвели, но в штаб‑квартире в Ясеневе оставили. Теперь он трудился в НИИ разведки.

Еще одна загадка. Даже если и верить Юрченко, его все равно надлежало убирать из Ясенева. Мало ли чего он наговорил «под воздействием наркотиков».

А наговорил‑то он более чем достаточно. И самое парадоксальное, что руководство Первого главка КГБ знало об этом превосходно, ведь допрашивал Юрченко не кто иной, как… легендарный агент КГБ Олдрич Эймс.

* * *

Конспирация — залог продуктивности спецслужбы. Поскольку один из авторов проработал в КГБ 34 года, а второй специализируется на шпионской тематике, не будем отступать от привычной среды и в целях конспирации назовем двух наших героев — «Первый» и «Второй».

Итак, «Первый» весной 85‑го получает повышение и становится начальником отделения внешней контрразведки отдела по СССР и Восточной Европе Оперативного директората ЦРУ.

«Второй» той же весной покидает пост во внешней контрразведке ПГУ КГБ и назначается замначальника линейного отдела.

«Первый» уходит от жены к любовнице, подает на развод, а значит, нуждается в деньгах.

«Второй», продолжая пребывать в лоне семьи, неустанно думает о женщине, которую полюбил ещё во времена работы в Вашингтоне. Он не теряет надежды вновь увидеть ее: вместе с мужем‑дипломатом она находится сейчас в Канаде.

«Первый» в апреле осознает, что сведения, которыми он располагает, могут принести солидный капитал, и решает предложить свои услуги КГБ.

«Второй», повысив свою квалификацию на специальных курсах, готовится к выезду за рубеж, в Италию.

«Первый» в июне передает новую порцию «товара» и вновь получает щедрое вознаграждение. Дела начинают налаживаться.

«Второй» в июле официально покидает пределы СССР и вылетает в служебную командировку.

До пересечения тропинок их судеб остается чуть меньше недели…

…1 августа «Первого» вызвал начальник отдела и ознакомил с шифровкой из римской резидентуры о высокопоставленном чекисте‑перебежчике. Поскольку перебежчик отвечал за работу внешней разведки по североамериканскому региону, встретить его начальник поручил «Первому» — на базе ВВС «Эндрюс».

Трудно даже себе представить, какие чувства испытывал «Первый» в этот миг. Только что он пребывал ещё на вершине блаженства. Жил предвкушением надвигающегося счастья: свадьба была назначена через десять дней. И тут…

Всю ночь «Первый» не спал. С ужасом он ждал минуты встречи и представлял уже, как пришелец ткнет в него пальцем и воскликнет: «Это предатель!» Или не воскликнет, но расскажет своим новым «хозяевам» о том, что внутри восточного отдела ЦРУ действует русский агент, а уж вычислить изменника не составит большого труда.

«Первый» отлично знал, что завербовал его сотрудник внешней контрразведки, коллега «Второго», а значит, «Второй» должен был об этом слышать.

Но… пронесло. «Первый» отделался только легким испугом.

…Наверное, нет особой нужды объяснять, кто скрывается под псевдонимами. Конечно же, «Первый» — это не кто иной, как Олдрич Эймс. «Второй» — Виталий Юрченко.

Такие сюжеты не выдумывают даже писатели. Их преподносит сама жизнь…

Судьбу Эймса, завербованного за пять месяцев до побега Юрченко, решила чистая случайность.

Если бы Юрченко перевели из внешней контрразведки в американский отдел хотя бы на две недели позже, он обязательно узнал бы о новом агенте по кличке «Колокол».

В свою очередь, попади Эймс на связь не к сотруднику внешней контрразведки Черкашину (кстати, получившему за эту вербовку орден Ленина), а к кому‑то из разведчиков, подчиненных линейному американскому отделу, Юрченко тоже стало бы об этом известно. Но ВКР до поры до времени держала агента в секрете.

Две недели оттянули провал Эймса на долгие девять лет…

Когда Колокол понял, что Юрченко ничего не знает о нем, он успокоился. «Я был в полной безопасности, — скажет потом Эймс. — Если бы Юрченко знал обо мне, я был бы одним из первых, кого он разоблачил в Риме».

Предположение логичное. Вопреки рассказам Юрченко о «наркотике правды», ещё в Риме, в резидентуре ЦРУ, в подтверждение своей искренности полковник сообщил, что осенью 84‑го некий американец связался с КГБ в Вене. Юрченко знал, что одно время этот агент работал в ЦРУ, но был неожиданно уволен перед поездкой в Москву.

Имя изменника установили мгновенно. Это был Эдвард Ли Ховард, бывший сотрудник ЦРУ, уволенный за употребление наркотиков. К счастью, Ховарду удалось ускользнуть от американской Фемиды. Будучи предупрежденным о провале, церэушник сбежал в СССР. И по сей день он живет в Москве. Говорят, сильно пьет.

Как видно, картина происходящего далека от официальной советской версии. Юрченко никто не похищал. Он пришел к американцам сам.

Почему? Есть как минимум две причины. О первой, амурной, мы уже сказали. Возлюбленная Юрченко находилась в Канаде, и полковник понимал, что встретиться с ней ему удастся не скоро. А встретиться очень хотелось; он был уверен: стоит лишь ему появиться в Канаде, женщина пойдет за ним хоть на край света.

Причина вторая более деликатная. Незадолго до итальянской командировки мать Юрченко умерла от рака. Здоровье пошатнулось и у него самого.

Один из авторов вспоминает, как встретил полковника летом 85‑го. Выглядел тот словно иллюстрация к поговорке «краше в гроб кладут». Юрченко твердо уверился, что он тоже болен раком, жить осталось недолго. Тут уж не до церемоний. Если американцы и не вылечат, хоть последние дни он проживет как человек.

Ховард — не единственный, кого выдал ЦРУ Юрченко. Если верить Эймсу, полковник также разоблачил бывшего сотрудника Агентства национальной безопасности США Рональда Пелтона (кличка «Роберт»). В 1986 году Пелтон был арестован и приговорен к пожизненному заключению за шпионаж в пользу Москвы.

Рассказал Юрченко американцам и о загадочной судьбе перебежчика Николая Шадрина (Артамонова), сбежавшего в 59‑м году из СССР в Швецию. В декабре 75‑го Шадрин бесследно исчез из Вены, и его судьба оставалась неизвестной. Поиски предателя шли на самом высоком уровне. К Брежневу даже обращался президент США, но генсек заявил, что СССР не имеет к пропаже никакого отношения.

Леонид Ильич врал. Шадрин погиб от передозировки хлороформа, когда КГБ вывозил его в багажнике машины из Австрии в Чехословакию.

Такой удар, нанесенный по престижу Союза — уличение главы государства во лжи, — трудно недооценить.

Сообщил Юрченко о том, что зав. московским бюро «Вашингтон Пост» Душко Додер был агентом влияния КГБ и получал на Лубянке гонорары.

И о том, что и.о. резидента в Лондоне Олега Гордиевского, заподозренного в измене, держат в Москве под домашним арестом. Американцы мигом передали эту информацию англичанам. Дальнейшее известно. В том же «Году шпиона» британцы вывезли Гордиевского из Союза.

О таких мелочах, как специфика работы, установочные данные на разведчиков, бесценные мелочи из чекистского быта, мы и не говорим.

Эймс скрупулезно передавал своему куратору из КГБ все, что сообщал Юрченко. Никаких иллюзий у руководства разведки быть не могло. Провал, причем полнейший.

Но, оказалось, что не все так печально.

«Мы допустили просчет, — признается потом директор ЦРУ Роберт Гейтс, — не поняли психологического состояния Юрченко. Допросы велись на английском, ему было отказано в русских книгах и газетах. И самое худшее, к Юрченко относились как к пленнику, а не как к гостю. Держали взаперти на вилле, охранники сопровождали его повсюду, даже в туалет».

Недоверие к перебежчикам внутри ЦРУ — предмет отдельного исследования. Отметим лишь, что в Лэнгли изначально не верят никому из беглецов, считая их специально засланными провокаторами. Чего стоит одна история Юрия Носенко, сотрудника Второго управления КГБ (между прочим, сына министра судостроения), сбежавшего в 64‑м из Швейцарии. Несколько лет подряд его держали в тюремной камере, проверяя на стойкость. Неплохая перспектива: на Родине тебя приговаривают к аресту, новые хозяева кидают за решетку.

Юрченко стал жертвой именно такого патологического недоверия. Не будем ввергаться в область психологии — когда и почему произошел надлом. Из‑за дурного отношения янки? Потому что дама сердца, на встречу с которой его специально возили в Канаду, отказалась следовать за ним? Оттого, что рака у него не обнаружили?

Факт остается фактом: Юрченко решил вернуться в Союз. Он отлично помнил, как годом раньше корреспондент «Литературки» Олег Битов проделал аналогичный кульбит: сначала сбежал к англичанам, а потом обратно, домой. Битова не только не посадили, но даже сделали мини‑героем. Он поведал всему миру о гангстерах из спецслужб.

Что было затем — вы уже знаете. Но судьба в очередной раз выкинула лихое коленце. За побег Юрченко Эймс наказан не был. Несколькими неделями раньше Эймса отослали в командировку, и никакой ответственности за это фиаско он нести не мог. Причем — ещё одно фатальное совпадение — командировали его в… Рим.

Эймса пронесло. Но почему все сошло с рук Юрченко? Ведь знали же в КГБ, что не было ни похищений, ни наркотиков.

Именно на этом вопросе стопорились все исследователи.

Минуту внимания — сейчас вы наконец все узнаете…

* * *

К 85‑му году над головой шефа советской разведки КГБ Владимира Крючкова сгустились тучи. Его подчиненные систематически переходили на сторону врага.

Владимир Кузичкин, Станислав Левченко, Аркадий Богатый. А тут ещё и Олег Гордиевский попал под подозрение. (Вскоре число обнаруженных предателей увеличится во много‑много раз. Спасибо Эймсу.)

Андропов, патронировавший Крючкову (тот работал в его подчинении ещё в советском посольстве в Будапеште), скончался в 84‑м. Новый лидер, Горбачев, оставался пока «серой лошадкой». Кто знает, не захочет ли он поставить в разведке своего человека. Более молодого, более пластичного.

Уход Юрченко, по всем законам жанра, должен был стать последней каплей. Никогда раньше чекист такого уровня не перебегал в логово противника.

Вряд ли Крючков забыл, что сталось с начальником ГРУ, бывшим председателем КГБ Иваном Серовым. За предательство его подчиненного, полковника действующего резерва Олега Пеньковского, Серова понизили с генерала армии до генерал‑майора, лишили звания Героя Советского Союза и послали служить в Северо‑Кавказский военный округ.

Но то — полковник резерва. И совсем другое дело — замнач американского отдела, бывший особист.

Полагаем, Владимир Александрович ждал, что вот‑вот его вызовут на ковер и скажут: спасибо за службу. До свидания.

Страх перед отставкой косвенно подтверждает бывший полковник КГБ Виктор Черкашин, тот самый, который завербовал Эймса. В интервью газете «Известия» он говорит:

«Именно Крючков решил быстро арестовать и казнить двойных агентов, выданных Эймсом и работавших внутри КГБ на ЦРУ. Эти поспешные действия в конечном счете, видимо, натолкнули ЦРУ на подозрение, что произошло нечто неладное. Если бы КГБ действовал более постепенно и хитроумно против „кротов“, скажем в течение нескольких лет кормил их дезинформацией или превратил в „тройных“ агентов против США, ЦРУ было бы труднее вычислить измену».

О каком трезвом расчете, играх и перевербовках стоит говорить, коли речь идет о карьере? Во многом благодаря безжалостному выкорчевыванию изменников (большинство предателей, выданных Эймсом, были расстреляны), Крючков добился огромного доверия со стороны Горбачева.

Но это произойдет чуть позже. Пока же Крючков и представить не мог, что через три года станет хозяином всея Лубянки. Ему бы день простоять да ночь продержаться.

Возвращение Юрченко оказалось для Крючкова единственной спасительной соломинкой. И он ухватился за неё всеми силами, потому что тонул по‑настоящему.

Обеляя Юрченко, представляя его к «Почетному чекисту», Крючков одновременно решал две задачи. Во‑первых, спасал себя. Во‑вторых, выставлял американцев не в лучшем свете. Неважно, что ЦРУ отнекивалось от похищения, клялось, что Юрченко прибежал сам.

Главное в информационной войне — оказаться первым. Кто раньше прокукарекал, тому и вера.

Не случайно и по прошествии десятилетия Крючков продолжает утверждать: Юрченко — герой.

«Юрченко нашел в себе силы не сдаться. Он задумал, казалось бы, невероятное — вырваться к своим — и стал целенаправленно готовиться к этому», — пишет он в своих мемуарах. И тому подобное, далее везде.

Это тем более глупо, что сам Эймс довольно подробно рассказал о деле Юрченко.

Но выхода у бывшего начальника разведки, а затем председателя КГБ нет.

Волею судеб он попал в лихо закрученный треугольник. Треугольник, из которого нет выхода. Где каждый из трех участников не может существовать без двух других.

Если бы Юрченко не вернулся в Союз, Крючкову вряд ли удалось бы усидеть.

Если бы Крючков не был обеспокоен своим положением, Юрченко пошел бы под суд.

Если бы Юрченко допрашивал не Эймс, Крючков не владел бы всей информацией и не решился бы на укрывательство перебежчика.

Если бы Юрченко поставили в вину конкретные факты предательства, ЦРУ тут же вышло бы на Эймса.

Все трое вынуждены были молчать. Юрченко — потому что хотел жить. Крючков — потому что хотел сохранить свой пост. Эймс — потому что оказался меж двух огней.

Треугольник разрушило только время. Время же и расставило все по своим местам.

Крючков успел отсидеть в «Лефортово». Освободившись, написал книгу, сейчас работает над второй.

Эймс был арестован в 1994 году, приговорен к пожизненному заключению.

Юрченко ушел из разведки в 91‑м. Соседи по чекистскому дому на улице Коштоянца часто видят его сгорбленную фигуру. Живет он очень замкнуто, ни с кем из бывших коллег не общается. Ходят слухи, что чрезмерно увлекается спиртным.

«Еще не время говорить об этом деле, — сказал он, когда мы позвонили ему по телефону домой и попросили о встрече. — Рано. Слишком много людей могут пострадать».

Да куда уж больше…

Времена, когда за спекуляцию долларами приговаривали к расстрелу, а американцы похищали советских разведчиков, канули в лету. Сегодня мы живем в другой стране. В другом мире.

Однако, сколь ни твердили бы нам о дружбе и международном сотрудничестве, какие бы речи ни произносили с трибун заезжие президенты, это ровным счетом ничего не меняет.

Война разведок продолжается, и даже методы этой войны остаются прежними…

18‑19.04.2001