Что разозлило Хрущева

В конце 1960 года тогдашний «первый» Н.С. Хрущев был с визитом в Западном Берлине. Распалясь из‑за чего‑то, упрекнул местные власти за то, что «город превратился в грязное болото спекуляции». В ответ кто‑то из западников сказал: «Такой черной биржи, как ваша московская, нигде в мире нет!»

По возвращении домой Хрущев потребовал от КГБ справку, как ведется борьба с валютчиками и контрабандистами. Делать доклад поручили мне.

Председатель КГБ при СМ СССР А.Н.Шелепин всячески инструктировал меня перед встречей. «Главное, — говорил он, — не увлекайтесь, а спокойно и сжато изложите обстоятельства дела».

31 декабря я отправился в Кремль. На носу был Новый год, но настроение у меня было далеко не праздничное. Миссия предстояла сложная.

Первую часть доклада, посвященную общим характеристикам «черного рынка», Хрущев, однако, воспринял нормально. Время от времени даже бросал оживленные реплики. Но когда речь зашла о деле Рокотова‑Файбышенко, его словно подменили.

«Какое наказание ждет их?» — спросил первый секретарь. «8 лет», — ответил я.

Дело в том, что незадолго до этого Указом Президиума Верховного Совета СССР срок наказания за незаконные валютные операции был увеличен до 15 лет. Но поскольку указ приняли уже после ареста «купцов», такая мера могла быть применена к ним лишь при условии, что закону будет придана «обратная сила». Я попытался объяснить Хрущеву, что это противоречит общепринятой юридической практике, но он меня не слушал.

«Обожглись на молоке, теперь на воду дуете, — раздраженно бросил Хрущев. — Высокая кара за содеянное должна образумить, устрашить других. Иначе это зло приобретет угрожающие государственные размеры».

Спустя несколько дней состоялся Пленум ЦК КПСС. В своем заключительном слове первый секретарь заговорил о деле валютчиков, как о примере «несовершенства» советского законодательства. Требуя повести жесткую борьбу с «черным рынком», он ссылался на письмо рабочих ленинградского завода «Металлист», выражавших возмущение мягким сроком. Рабочие требовали «решительно покончить с чуждыми обществу тенденциями».

«Вот что думает рабочий класс об этих выродках!» — воскликнул Хрущев. И подверг резкой критике генерального прокурора Р.А. Руденко за «бездействие».

— Не думайте, что ваша должность пожизненна, — пригрозил он прокурору. Потом перекинулся на председателя Верховного суда СССР А.И. Горкина.

Команда «фас» была дана. (Выступая на городском митинге в Алма‑Ате, Хрущев заявил: «Да за такие приговоры самих судей судить надо!») В аппарате ЦК КПСС была спешно подготовлена записка в Политбюро, где обосновывалось изменение статей Уголовного кодекса, вплоть до смертной казни за незаконные валютные операции.

1 июля 1961 года Председатель Президиума ВС СССР Л.И. Брежнев подписал Указ «Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил о валютных операциях». Генпрокурор Руденко моментально подал протест на «мягкость» приговора, вынесенного Мосгорсудом Рокотову и Файбышенко. Дело принял к рассмотрению Верховный суд РСФСР.

Заседание длилось два дня. Журналистов пришло так много, что всех их даже не удалось разместить в зале. Судьи отлично справились с установкой. Рокотов и Файбышенко были приговорены к расстрелу.

Вслед за ними высшую меру наказания получил и Яковлев. Невероятно, но факт. Руководство КГБ поддержало мое предложение подготовить письмо на имя генерального прокурора с просьбой не предавать Яковлева смертной казни. Во‑первых, тот признал себя виновным. Во‑вторых, сообщил множество ценных сведений и тем помог органам. Кроме того, Яковлев был сильно болен. Он страдал туберкулезом легких, обострившимся под воздействием наркотиков.

Но прокуратура отклонила нашу просьбу. Яковлев вслед за Файбышенко и Рокотовым был расстрелян. И тогда и сейчас я считал и считаю, что наказание было слишком суровым. К сожалению, правосудие не посмело ослушаться воли первого секретаря.

То, за что их поставили к стенке, через 30 лет стало считаться более чем благопристойным занятием.

Между прочим, в результате всего этого дела пострадали и совсем невиновные люди. Решением столичного горкома партии с работы был снят председатель Мосгорсуда Л.А. Громов. Его вина заключалась в «мягкости» первоначального приговора.

Уволили из КГБ и нашего сотрудника, бывшего начальника валютного отдела УБХСС ГУВД г. Москвы Юсупова. По заявлению Рокотова, Юсупов получал у него взятки.

Несмотря на то что свои слова доказать он не мог и все оперативные действия искренность Рокотова не подтвердили (мы специально организовали им встречу один на один и записали весь разговор), Юсупову было выражено недоверие.

До сих пор я испытываю чувство вины перед этим человеком. Впрочем, я отстаивал его, как мог. К сожалению, безуспешно…

* * *

Операция по поимке «королей» «черного рынка», без сомнения, относится к одной из лучших операций КГБ. За рекордно короткий срок чекисты сумели взять под контроль недоступные ранее валютные «толкучки», нащупать контрабандные каналы.

Обидно только, что полковник Федосеев вместе со всей своей службой ушел в отставку так давно. Попади к нему в руки любители коробок из‑под «ксерокса», он бы дал им жару.

Если бы, конечно, позволили…

В биографии Федосеева была и ещё одна деталь: в середине 50‑х годов он возглавлял американский отдел контрразведки. Самый важный, самый значимый отдел. «Главный противник» — так называли тогда американцев.

Уже наступила «оттепель». Открылся «железный занавес», и вслед за ним потянулись в Союз первые ручейки иностранных туристов. Многие из них ехали в Россию отнюдь не из чувства любопытства.

Соответственно изменился и контрразведывательный режим. Работать стало намного сложнее, ведь одно дело — охранять тюремную камеру, и совсем другое — частный дом.

А в 59‑м году КГБ арестовал первого настоящего послевоенного «крота»: подполковника военной разведки Петра Попова, агента ЦРУ.

По тем временам это был настоящий прорыв. Никогда раньше контрразведка не ловила предателя — я имею в виду предателя настоящего, а не оговорившего себя под пытками — такого уровня.

Разработку Попова начинал полковник Федосеев…

Через 3 года судьбу предателя повторит его коллега, полковник ГРУ Олег Пеньковский. Потом будут десятки других — офицеров КГБ, ГРУ, сотрудники МИД.

В том числе и человек с совершенно уникальной судьбой. Этот человек привел к провалу всей сети научно‑технической разведки СССР в Европе. Благодаря ему рассорившиеся западные сверхдержавы вновь нашли общий язык.

В итоге же человек этот был арестован за… убийство. Его шпионские дела вскрылись, когда он уже отбывал свой срок в колонии строгого режима. Подполковника Ветрова выдали его же хозяева…

14.08.1997

«ДОСЬЕ» АГЕНТА «ФАРЭВЕЛЛ»

Вечером 22 февраля 1982 года жительница московской деревни Екатериновки Татьяна Гришина услышала женский крик.

— Помогите! Откройте!

Гришина отворила калитку и увидела окровавленную женщину.

— Я из КГБ. Срочно звоните в милицию, вызывайте «скорую». Скажите: меня пытались убить.

Не прошло и двадцати минут, как на место приехала дежурная милицейская группа и спецбригада врачей. С многочисленными телесными повреждениями и резаными ранами женщина была доставлена в госпиталь КГБ.

Задержать преступника не составило особого труда. Через четыре часа инспектор 1‑го отделения ГАИ Крамаренко остановил автомобиль «жигули», номер которого значился в спешно разосланной ориентировке. Водитель был доставлен в 75‑е отделение милиции.

Им оказался… подполковник внешней разведки КГБ Владимир Ветров.

Из служебной характеристики помощника начальника отдела управления «Т» Первого главного управления КГБ СССР Ветрова Владимира Ипполитовича:

Подполковник‑инженер Ветров В.И., 1932 года рождения, русский, член КПСС с 1960 года, образование высшее. В органах госбезопасности с 1959 года. (…)

С 1976 года Ветров В.И. работал в управлении Главного управления КГБ СССР. За короткое время освоил новый для него участок работы. К выполнению служебных обязанностей относился творчески и с инициативой.

Принимал активное участие в общественной жизни коллектива. Дважды избирался членом партийного бюро отдела. Последний год являлся военным дознавателем.

Что же произошло? Почему чекист попытался убить свою коллегу?

Следствие быстро нашло ответ. Людмила Ошкина (так звали искалеченную женщину) была сослуживицей и любовницей Ветрова.

Но статус любовницы Ошкиной надоел. В феврале 82‑го она поставила Ветрова перед выбором: либо ты бросишь семью и уйдешь ко мне, либо я сообщу о нашей связи руководству.

Сроку на раздумье Ошкина дала ровно месяц. До 1 марта надо было определяться.

Думаю, не стоит объяснять, какими неприятностями могла обернуться для Ветрова «телега» подруги. В КГБ свято блюли целомудренность и непорочность. От оперативной работы отстраняли только за развод с женой. А тут — любовница, да ещё и сотрудница. При живой супруге и сыне‑студенте!

А отношения с руководством у Ветрова были весьма натянутыми. Его упорно не продвигали по службе, не присваивали очередное звание. В подполковниках он ходил уже семь с лишним лет. (Почему — об этом чуть ниже.)

Если бы Ошкина привела свои угрозы в исполнение, Ветрову наверняка пришлось бы проститься с престижной работой.

С другой стороны, бросать жену тоже не хотелось. Вместе они прожили 25 лет.

Что делать? Из замкнутого круга надо было искать выход.

22 февраля он предложил Ошкиной поехать на романтическую прогулку. После окончания рабочего дня любовники на ветровских «жигулях» отправились на природу — в Рублевский лес.

— Выпьем за нас, за нашу любовь! — пафосно воскликнул Ветров и прямо в машине откупорил бутылку шампанского.

Ошкина отхлебнула глоток искристого напитка. В глазах её читалась радость.

Но в тот момент, когда последняя капля выкатилась из стаканчика, подполковник с неожиданной жестокостью саданул женщину пустой бутылкой по голове. Удары сыпались один за другим. Сначала Ветров бил её бутылкой, затем схватил гаечный ключ.

Однако Ошкина оказалась не робкого десятка. Она вырвала ключ и наотмашь стукнула им Ветрова. Чекист не ожидал такого поворота. На какую‑то секунду он опешил, и Ошкина сумела выскочить из машины.

Схватив заранее припасенный нож, Ветров погнался за ней. Тщетно Людмила Ошкина молила о пощаде, звала на помощь. Подполковник был непреклонен.

Впоследствии врачи установили, что Ошкиной были нанесены резаные раны левой височной области и ладонной поверхности первого пальца правой руки с повреждением сухожилия и колото‑резаная рана левой надлопаточной области, проникающая в левую плевральную полость.

Ветров остановился только тогда, когда решил, что женщина мертва. И тут, как на грех, на опушке показался незнакомый мужчина.

Боясь, что нежелательный свидетель раскроет его, подполковник кинулся на мужчину с ножом. От полученных ран замначальника отдела материально‑технического снабжения объединения «Мострансгаз» 50‑летний Ю. Кривич скончался на месте.

Ветров выкинул в снег орудия убийства — кинжал и гаечный ключ — и помчался обратно в Москву. Улики — бутылку из‑под шампанского, две сумки и шапку Ошкиной — он предусмотрительно уничтожил, помыл машину, переоделся, уехал из дому.

Тем временем Ошкина пришла в себя. Вопреки уверенности Ветрова, она не умерла, а доползла до ближайшего населенного пункта — деревни Екатериновки.

Дальнейшее вам известно.

В штаб‑квартире внешней разведки в Ясеневе случившееся произвело впечатление разорвавшегося снаряда. Ничего подобного в КГБ не знали. Да, были случаи, когда чекисты попадали в вытрезвитель, устраивали драки и дебоши. Но все это было понятно.

История Ветрова не укладывалась в сознание людей. Как кадровый сотрудник разведки, старший офицер, коммунист, награжденный шестью медалями, мог убить двоих человек — этого не понимал никто.

Из письма Ветрова жене. 6 апреля 1983 г.

Милая, родная моя девочка, не знаю, сколько времени придется здесь провести. С такой статьей, как у меня, т.е. 102 УК РСФСР, сидят люди ровно по 15 лет. У Володьки Шевч. наверняка остались связи либо в МВД, либо в ЦК. Пусть попытается что‑либо сделать. До 1/2 срока ох как далеко. Выдержу ли?

Все время думаю о вас, тебе и Владьке. Сколько не успели сделать, а все было так реально, и вот эту реальность я себе воображаю. Квартира превратилась бы в музей.

3 ноября 1982 года военный трибунал Московского военного округа признал виновным Ветрова Владимира Ипполитовича в покушении на умышленное убийство с особой жестокостью, умышленном убийстве и ношении холодного оружия. Он был приговорен к максимальному сроку — пятнадцати годам колонии строгого режима с лишением воинского звания и наград.

Однако вдова убитого Кривича и Людмила Ошкина не удовлетворились решением суда. Они направили кассационные жалобы и потребовали приговорить Ветрова к смертной казни.

Военная коллегия Верховного суда Союза ССР оставила прежний приговор без изменений. И бывший подполковник КГБ отправился по этапу в далекий Иркутск, в колонию № 272/3.

Из письма Ветрова жене. Июнь 1983 г.

Я совершил преступление, но такое клеймо остается на всю жизнь. Так что же остается? Только борьба за существование, за самовыживание. Каким образом? Ты знаешь, я это реализую, это точно…

А в это время за сотни километров от иркутской колонии произошло беспрецедентное событие.

28 марта 1983 года советник‑посланник посольства СССР Афанасьевский был вызван в Министерство внешних сношений Франции. Официальные представители МВС вручили ему список сотрудников посольства и совзагранучреждений, которые занимаются технологическим шпионажем на территории страны. В документе значилось сорок семь фамилий.

— Необходимы доказательства, — возразил советский дипломат.

— Пожалуйста, — широко улыбнулся высокий чиновник МВС. И протянул Афанасьевскому ксерокопию совершенно секретного документа — решение Комиссии Президиума Совета Министров СССР по военно‑промышленным вопросам. Там шла речь об итогах изучения и использования полученных научно‑технической разведкой материалов.

Аргумент был настолько сильным, что дипломат не сумел ничего возразить.

Вскоре 47 (!) советских граждан были объявлены персона нон грата и выдворены из Франции.

Руководство КГБ обеспокоилось. Столь секретный документ мог попасть на Запад только одним путем — его передал кто‑то из сотрудников разведки или Совета Министров.

Кто? В этом‑то и заключался вопрос. Западные резидентуры КГБ начали рыть носом землю. «Крота» принялись искать и в Москве.

К концу августа на Лубянке уже знали примерный перечень секретных сведений, которые стали известны спецслужбам стран НАТО.

Объем утечек говорил сам за себя. За границу просочились записки и особые сообщения КГБ, данные о конкретных операциях разведки, о направлениях сбора информации. И даже клички, имена и приметы агентов КГБ — граждан США, Франции, Германии.

Что примечательно, все материалы относились к сфере научно‑технической разведки.

30 августа в Следственном отделе КГБ СССР было возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного статьей 64, пункт «а» — измена Родине.

Дело возбудили именно по признакам преступления. Обвиняемого пока ещё не было. Но в том, что его имя скоро станет известно, на Лубянке не сомневались…

Из письма Ветрова родным. 2 июня 1983 года

Трудно и тяжело жить в России, а человеку любящему особенно, любящему ближнего, уважающему равно во всех людях достоинство и независимость бессмертной души. Из всего того, что со мною произошло, я яснее стал понимать, что из всего этого я спас свою честь и сознание того, что я не стал предателем…

Прежде чем перейти к дальнейшему повествованию, вернусь к фигуре Владимира Ветрова.

Его судьба достаточно типична. Родился в Москве. Родители работали на заводе. Жили бедно.

Окончив школу, Ветров поступил в бауманский институт. Два года проработал инженером на московском заводе счетно‑аналитических машин. Женился.

В 1959 году на молодого специалиста положили глаз кадровики КГБ.

Это было время новых надежд и желаний. Советский Союз начал заметно отставать от Запада в области технологий.

Перед руководством страны встала альтернатива: или догонять «их» своими силами, или шпионить. Второй путь, конечно, был легче.

Так в КГБ появилось подразделение научно‑технической разведки — Управление «Т».

За годы существования управление доказало, что хлеб ело не зря. Вот только несколько примеров.

Самолеты‑радары ВВС СССР были содраны с американского аналога «Авакс». Бомбардировщики «Блэкджек» — с американских «ВI‑В». Транспортный самолет «АН‑72» — с «Боинга УС‑14». И так далее.

Владимир Ветров попал на службу именно в это управление. В 1962 году он окончил разведшколу № 101 (теперь это Академия Службы внешней разведки России). В 65‑м отправился в первую заграничную командировку, во Францию, под прикрытием старшего инженера ВО «Машприборинторг».

В Москву вернулся в 70‑м. За его спиной осталось несколько удачных вербовок, благодарность председателя КГБ. Характеристика по итогам работы была написана в превосходных тонах.

В 74‑м последовала вторая командировка, в Канаду, на этот раз неудачная. Через год Ветрова досрочно отозвали домой, объявили выговор по партийной линии. Якобы он злоупотреблял спиртными напитками и нарушал нормы поведения советских граждан за рубежом. Кроме того, чекисты засекли вербовочные подходы к Ветрову со стороны канадской контрразведки.

От оперативной работы Ветрова отвели. Отныне он занимался аналитикой, обслуживал Министерство авиапромышленности.

КГБ — организация серьезная. Любое отклонение от общепринятых норм здесь не прощается. Хотя через пару лет с Ветрова сняли партвзыскание, он продолжал оставаться на вторых ролях. Его не повышали в должности, не присваивали полковничьего звания.

Сам Ветров впоследствии объяснял это необъективным отношением к нему руководства и тем, что он не лебезил перед вышестоящими. Возможно, было и так.

Но факт остается фактом: в один прекрасный день Владимир Ветров понял, что жизнь проходит, перемен к лучшему нет и надо что‑то делать.

Вдобавок и в семье наметился раздрай. Жена — Светлана Павловна — засекла супружескую измену. Узнал о неверности отца и его сын Владислав, студент Института тонкой химической технологии.

Ветров любил хорошо пожить, погулять на широкую ногу. Но на это нужны были деньги. А где их взять?

И подполковник КГБ решился…

Пока иностранные разведки зверствовали и вылавливали советских шпионов, а Ветров трудился на благо родины в сибирской колонии, следователи и контрразведчики КГБ продолжали поиск изменника.

Постепенно круг подозреваемых уменьшался. До тех пор, пока не сузился до одного‑единственного человека.

Осенью 1983 года Владимир Ветров был этапирован из Иркутска в Москву и помещен в следственный изолятор «Лефортово».

На первых допросах он категорически отказался признать себя виновным в измене Родине. Так продолжалось месяц. Но в итоге бывший подполковник начал все же «раскалываться».

Когда чекисты услышали его историю, они были просто шокированы. Мало кто продается ТАК пошло и дешево.

Из письма Ветрова жене. 2 июля 1983 г.

…были мы с тобой идеалистами, болели за дело, переживали, были предельно честными, готовыми драть глотку за Родину. Такими, несмотря ни на что, мы, поверишь, и останемся.

В феврале 1981 года в экспоцентре на Красной Пресне проходила международная выставка «Гидрометеотехника». Ветров был на неё приглашен.

— Боже, какая встреча! — вскричал, увидев подполковника, шикарно одетый иностранец. Это был старый знакомый Ветрова ещё по работе в Париже, представитель французской фирмы «Шлюмберже» Александр де Поль.

— Вы видитесь с моим другом Жаком Прево? — спросил Ветров, когда они остались одни.

— Довольно часто.

— В таком случае…

Ветров задумался. Судьба давала ему шанс. Кадровый разведчик, он понимал, что любой коммерсант, работающий с СССР, имеет контакт со спецслужбой своей страны. А в солидности Жака Прево — коммерческого директора крупной компании «Томсон‑ЦСФ», с которым он познакомился и подружился ещё в Париже, — Ветров не сомневался.

И он написал Прево записку, в которой просил с ним связаться. В апреле посланец Прево встретился с Ветровым. Подполковник рассказал, что служит в КГБ, готов сотрудничать с французской разведкой. Посланец вывел его на кадрового шпиона, майора Патрика Феррана.

Договорились так: каждую пятницу в 11 часов дня жена майора (за ней нет «хвоста») будет ждать Ветрова у выхода из Черемушкинского рынка на улицу Вавилова. Там он передает документы, а на другой день, в субботу, в 11, у «Бородинской панорамы» забирает обратно.

Таких встреч состоялось несколько. Однажды их даже засекла родственница Ветрова. О том, что Владимир шел с какой‑то рыжей красоткой и нес её сумки, родственница не преминула сообщить жене чекиста. Светлана в очередной раз загрустила.

Отношения француженки и подполковника прервались из‑за глупой случайности.

23 мая в сквер на Кутузовском проспекте пришла не Маргарита, а сам Ферран.

— Что за шутки? — спросил майор французской разведки.

Ветров вытаращил глаза.

— Зачем вы вложили ей в сумку снаряд?

Тут чекист, кажется, начал понимать, в чем дело. По ошибке вместе с совершенно секретными документами он передал мадам Ферран снаряд к двадцатимиллиметровой пушке «Эрликон», образец которого получил в тот день в Минавиапроме.

Вернувшись домой, мать пятерых дочерей выронила снаряд на пол. Женщина настолько перепугалась, что наотрез отказалась продолжать контакт с этим «страшным русским».

Пришлось возвращаться в игру майору Феррану.

Из письма Ветрова жене. 16 июля 1983 г.

Верь в меня, все будет в полном порядке. Никогда ко мне плохое не пристанет, я останусь таким же честным, прямым, добрым, с юмором человеком, не паникером, идейно целеустремленным…

За свою многолетнюю историю отечественная разведка знала немало предательств. Было всякое: одних вербовали на «компре» — подкладывали женщин, втягивали в коммерческие операции, аферы. Другие изменяли сами — из‑за неудовлетворенности жизнью, из чувства мести, ради денег, наконец.

Но никогда ещё чекисты не переходили на сторону врага по идейной причине. Вопреки расхожему на Западе мифу о борцах с тоталитаризмом, типа Гордиевского, все зачастую решали деньги или роковая случайность.

Владимир Ветров — не исключение. Уже на первой встрече с майором французской разведки Ферраном он затребовал презенты для своей любовницы Ошкиной — шубу и золотые сережки. Потом деньги — в общей сложности восемь тысяч рублей.

Себе он взял немного. Основная часть денег осела в руках любовницы…

Последняя конспиративная встреча Ветрова и Феррана состоялась в декабре 81‑го.

— Мое руководство приняло решение выплачивать вам ежеквартально крупное вознаграждение, — с чувством произнес француз.

Сколько? Ветров об этом не спрашивал. Очевидно, спецслужба согласилась на его условия.

Месяцем раньше, в ноябре, агент написал письмо некоему господину Моррису. Как сказал майор Ферран, Моррис был его шефом.

В письме Ветров указал, что хотел бы получать за свои услуги 30‑40 тысяч рублей в год.

«Передав французской разведке это собственноручное письмо‑подписку, — покажет он на следствии, — я понимал, что все пути к отступлению отрезаны, что в случае отказа от сотрудничества противник будет шантажировать меня и побуждать к сбору шпионской информации. Но об отказе я и не думал, а, напротив, старался доказать, что принял такое решение сознательно и окончательно».

Что такое 30‑40 тысяч рублей, если речь идет о бесценнейших материалах! Ветров вполне мог запросить не тридцать, а триста тысяч. Ему бы все равно не отказали.

За девять месяцев предательства подполковник выдал французам столько информации, что работа всей советской научно‑технической разведки в Западной Европе оказалась парализованной.

Ветров не гнушался ничем. Тащил все, что попадалось под руку: секретные документы, письма, отчеты, планы. Он даже вскрыл служебный сейф в Ясеневе и переписал адреса и анкетные данные своих коллег.

Перечень материалов, ставших известными НАТО, занимает в обвинительном заключении не одну страницу.

А раскрытые разведчики! Ветров расшифровал перед противником ни много ни мало 422 (!) сотрудника разведки.

Помог раскрыть 57 (!) агентов КГБ из числа иностранных граждан.

Результат не замедлил себя ждать. В феврале 1983 года в ФРГ был арестован подполковник советской разведки. Власти приговорили его к длительному лишению свободы.

В апреле сотрудники ФБР на встрече с агентом задержали офицера КГБ Константинова. Константинов был выдворен за пределы США, работа агента на Москву прекратилась.

В декабре французская контрразведка ДСТ схватила служащего компании «Томсон‑ЦСФ» Пьера Бурдиоля, завербованного лично Ветровым ещё в 66‑м году. Бурдиоль прнимал участие в разработке сверхсекретной космической ракеты «Ариан».

В октябре 84‑го немецкая служба контршпионажа БНД взяла 60‑летнего Манфреда Реча, главного инженера управления планирования «Мессершмит‑Белков‑Блом» — крупнейшей военной компании ФРГ. Он работал на КГБ семнадцать лет.

О таких мелочах, как объявление советских разведчиков персона нон грата, постоянная слежка за расшифрованными «штирлицами», провокации против чекистов, провалы агентуры, я и не говорю.

Французская разведка придавала огромное значение сообщениям Ветрова. О них докладывалось лично президенту Миттерану. Сам того не желая, шпион превратился в крупную политическую фигуру.

К этому моменту отношения между Францией и Штатами натянулись. Президент Рейган официально выразил свое недовольство включением во французское правительство четырех министров‑коммунистов.

Дипломатия зашла в тупик, и тогда на помощь пришла разведка. Между двумя президентами состоялась секретная встреча. Миттеран передал Рейгану копии отчетов Ветрова — ради такого подарка стоило закрыть глаза на «красных» министров. В руки Вашингтону попадали бесценные козыри: доказательства тотального шпионажа Советов в «цивилизованной Европе». Материалы получили кодовое название «Досье „Фарэвелл“ (в переводе — „прощай“).

Через две недели вице‑президент США Буш, бывший директор ЦРУ, принял директора французской контрразведки Марселя Шале, который приехал с секретной миссией как личный посланник Миттерана.

Из письма Ветрова жене и сыну. 10 мая 1983 г.

Уверяю вас, что я не сдал, не сник, просто устал, устал смертельно. Но если бы мне сказали начать жизнь сначала, я бы не отступился ни от одной минуты своей жизни и не захотел бы жить ещё раз.

23 февраля 1982 года, в День Советской армии, майор Патрик Ферран безуспешно прогуливался вдоль сквера у «Бородинской панорамы».

19.05. 19.10. 19.15. Ветрова все не было. Прождав час, Ферран в недоумении побрел к машине.

Откуда ему было знать, что в это время самый ценный агент французской разведки за всю её историю сидит на жесткой шконке тюремной камеры. Его арестовали ровно сутки назад.

Напрасно Ферран искал чекиста. Ветров исчез. Только несколько месяцев спустя французской разведке стало известно, что подполковник убил человека. Связь оказалась проваленной.

Однако Ветров не терял надежды её восстановить. И в московском СИЗО, и уже в колонии в Иркутске он пытался выйти на французов. В записках, переданных жене, Ветров просил не оставлять его семью без средств к существованию. По замыслу шпиона, эти послания должен был переслать во Францию брат жены, известный в те годы певец Лев Барашков. Барашков как раз собирался на гастроли в Будапешт, а отправить весточку из Венгрии гораздо легче, чем из Союза.

Но Светлана Ветрова не решилась втягивать популярного брата в темные дела.

Наивный Ветров! Он искренне верил, что «друзья» придут к нему на помощь. Может, не сейчас, не сразу, но придут, обязательно придут.

Мысль о том, что французам он уже не нужен, не приходила ему в голову. Ведь не просто так майор Ферран предлагал оформить ему французский паспорт. Говорил, что создано специальное подразделение для прикрытия Ветрова.

Увы. Это были только слова. Когда французы поняли, что карьере Ветрова пришел конец, они попросту сдали его КГБ. Именно сдали, ведь они не могли не понимать: как только советскому дипломату будет продемонстрирован секретный документ, Лубянка моментально бросится на поиски «крота». И найдет — обязательно найдет. Высылая 43 сотрудников КГБ, французы сами же сужали круг подозреваемых. Они прямо указывали: искать агента надо в научно‑технической разведке…

Из письма Ветрова резиденту французской разведки. 9 декабря 1983 г.

Дорогой Морис! На ваш вопрос, почему я стал с вами сотрудничать, я хотел бы ещё раз ответить следующими словами: Франция для меня — не страна, не нация. Это те идеалы, которые выражаются в трех словах: свобода, равенство, братство.

Следствие длилось недолго. 30 ноября 84‑го года Ветров предстал перед судом. Он честно признал свою вину, подробно рассказывал о работе с французами.

В последнем своем слове Ветров ссылался на Максима Горького, писавшего, что врагами людей делают обстоятельства, рассказывал о молодом Рафаэле, изобразившем правосудие как силу, мудрость и умеренность.

— Поймите, я человек не конченый и при сохранении жизни мои знания и опыт могут быть использованы на благо нашего государства, — молил он.

Но порядки в стране были жесткими. Предателю (а тем более офицеру КГБ) приговор был один.

14 декабря военная коллегия Верховного суда СССР под председательством генерал‑лейтенанта Бушуева вынесла вердикт: приговорить Ветрова Владимира Ипполитовича к высшей мере наказания.

Президиум Верховного Совета СССР оставил приговор без изменений. 23 января шпион был расстрелян.

Впоследствии в западной литературе о деле Ветрова писалось немало. В частности, авторитетный английский автор Эрнест Волкмэн в своей книге «Шпионы: секретные агенты, изменившие курс истории» сообщал, что Ветров был сыном дворянина, с юности ненавидел советскую власть и на процессе обвинял советских лидеров в алкоголизме и коррупции. «Единственное, о чем я жалею, — будто бы говорил предатель на суде, — что не сумел нанести больший урон СССР».

Как мы видим, это очень далеко от истины. Ветрова никак не отнесешь к разряду идейных борцов….

…Жизнь — штука хитрая. За все когда‑то приходится платить.

Любовница, которую Ветров щедро одаривал деньгами и шмотками, требовала его расстрела.

Французы, сэкономившие благодаря Ветрову миллионы и миллиарды, выкинули его, словно бездомного щенка.

Товарищи по службе отвернулись от него, от его семьи.

Единственным человеком, не предавшим Ветрова, была его жена. Обманутая, отвергнутая.

Вот она — доля русской женщины…

Из письма Ветрова жене. Май 1983 года.

Светик, жизнь наша не кончена. Вернусь, все начнется сначала. Будет у нас с тобой счастье, счастье огромное, как мир. Было бы хорошо уехать в …, ты сама знаешь куда, но нужно немного потерпеть…

Сколько предателей и перебежчиков знали отечественные спецслужбы? Подсчета такого никто никогда не вел, понятно лишь, что цифра эта уверенно приближается к сотне.

Помню, я спросил как‑то у генерала Трубникова, бывшего уже теперь директора Службы внешней разведки: а бывали ли предатели идейные?

«Нет, — покачал седеющей головой Трубников. — Таких примеров мы не знаем».

Полковник ГРУ Сметанин, работавший в Лиссабоне, пришел к американцам и предложил свои услуги за миллион долларов. Другой грушник — Анатолий Филатов — попался на женщине, которую подвело к нему ЦРУ. По такому же сценарию ЦРУ завербовало разведчика КГБ Пигузова: впоследствии этот человек стал… секретарем парткома Краснознаменного института разведки. Майор Левченко из токийской резидентуры КГБ ушел к американцам после того, как психанул, поссорившись со своим резидентом.

Грешным делом, когда‑то я пытался систематизировать предателей. Я хотел найти какую‑то закономерность, непонятные доселе пружины, заставляющие этих людей изменять своей стране. Мне казалось, что есть нечто, объединяющее их всех. Увы.

История каждого предательства — это совершенно самостоятельная история, и невозможно вывести какой‑то единый алгоритм, нарисовать портрет «среднестатистического» изменника. Кого только нет в этом списке! Дети министров и рабочих. Потомственные чекисты и партийные выдвиженцы. Генералы и лейтенанты. И даже один Герой Советского Союза — полковник внешней разведки КГБ Алексей Кулак, завербованный ФБР в 60‑х годах.

О самой же оригинальной «вербовке» рассказал мне один из генералов СВР.

В 80‑х годах он работал в Лондоне, под журналистским «прикрытием». Туда же приехал на 3‑месячную стажировку по линии АПН его институтский одногруппник, некто Александр Истомин, кстати, сын генерала КГБ.

Журналистский мир — тесный. Все в советской колонии знали, что Истомин одно время крепко пил. До такой степени, что его выгнали из «Правды».

В те времена увольнение из главного пропагандистского органа страны приравнивалось к «волчьему билету», но, по счастью, ещё один одногруппник Истомина приходился сыном главе АПН Толкунову. Он‑то и упросил папу спасти непутевого друга, и после профилактической беседы Истомин был зачислен в штат агентства и отправлен в первую свою командировку. Единственное условие, которое поставил ему Толкунов, — зашиться.

Шеф АПН не предусмотрел лишь одного: зашиться так же легко, как и расшиться, что Истомин с блеском и доказал, едва очутился на английской земле.

В «объятиях» свободного мира стажер быстренько «развязал» и начал пить каждый день. Его уговаривали, объясняли, что дело кончится печально, что его попросту отправят со скандалом в Москву: ничего не помогало. А потом и вовсе случилось ЧП: Истомин пропал. Не вышел на работу. Телефон в его квартире молчал.

Встревоженный офицер безопасности вызвал будущего генерала и приказал прочесать все злачные места, где может находиться Истомин: надежду на то, что тот не сбежал к «врагу», в посольстве ещё не теряли.

Непутевый стажер был обнаружен мертвецки спящим в своей квартире. Вокруг постели живописно валялись пустые бутылки.

Радостный разведчик кое‑как растолкал беглеца, отвез к себе на квартиру, отпоил, привел в чувство. А когда на другой вечер вернулся домой, с ужасом обнаружил, что Истомин выпил весь имеющийся дома запас спиртного, включая коллекцию редких виски, и вновь, по выражению моего друга, писателя Эдуарда Хруцкого, «отправился в черный город».

Выхода не оставалось: Истомина, от греха подальше, надо было отправлять в Союз. Но тот оказался хитрее всех. Проснувшись в очередной раз и не обнаружив в доме ни капли алкоголя (все уже было выпито), он вышел на улицу, и никто его больше не видел.

Как оказалось впоследствии, Истомин отправился в полицейский участок, где заявил, что требует в Англии политического убежища (только налейте!), но его внешний вид смутил консервативных «бобби». Сотрудники американского посольства оказались менее разборчивыми.

Уже через день по радио объявили, что «крупный офицер КГБ Александр Истомин выбрал свободу» и «передает сейчас ЦРУ все известные ему сведения о разведывательно‑агентурной сети Советов в Великобритании и США». Сообщение это вызвало в посольстве истерику, смешанную с шоком: все понимали, что никаких секретов и тайн Истомин не знает, но в условиях «холодной войны» ответственности это ни с кого не снимало.

Самое поразительное, что потом Истомин вернулся: протрезвев, он понял, в какой переплет попал, и потребовал отдать его обратно.

Разумеется, из АПН он был незамедлительно уволен. Хорошо хоть не посадили…

Невероятно? Между тем все, от первого до последнего слова, правда. В истории шпионажа подобное — неправдоподобная правда — в порядке вещей.

Дело полковника КГБ Юрченко — из разряда таких вот неправдоподобных случаев.

Сколько лет прошло, но до сих пор эта история остается неразгаданной тайной эпохи «холодной войны».

Не хочу показаться нескромным, но, по‑моему, нам, вместе с моим соавтором, отставным полковником внешней разведки КГБ Олегом Нечипоренко, удалось её разгадать…

02.08.1998

Date: 2015-12-13; view: 431; Нарушение авторских прав