Счастливый клевер

Элмвуд‑Спрингс, штат Миссури

1978

Хорошо было здесь. В комнате тихо. На дворе теплынь. Она засыпала с открытым окном и спала до утра не просыпаясь. На четвертый день проснулась в семь и почувствовала в себе достаточно сил, чтобы встать. Спустилась в кухню.

– Малышка, ты что это в такую рань вскочила? – забеспокоилась Норма.

– Больше не могла заснуть, но мне уже лучше.

– В кухне такой бардак, ужас, входи, если не противно.

Дена заметила в раковине чашку с блюдцем, однако в остальном кухня была безупречно чистой, как всегда, но Норма в панике кинулась к раковине:

– Прости за бедлам, все утро суета. Тетя Элнер уже три раза звонила, спрашивала, как ты. Просит, чтобы ты зашла, чуть не подпрыгивает от волнения, поскольку нашла на лужайке перед домом клевер с четырьмя лепестками и хочет тебе показать, можно подумать, ты никогда в жизни не видела клевер с четырьмя лепестками.

Дена села, и перед ней тотчас возникла красная с белым клеенчатая салфетка.

– Вообще‑то, кажется, в самом деле не видела.

– Серьезно? Ну, она будет в восторге. – Норма открыла холодильник, вынула яйца и молоко. – Не представляю, какое зрение нужно иметь, чтобы такую мелочь разглядеть. В ее‑то годы. Я в очках‑то не увижу, а у нее глаз как у ястреба. Она утверждает, что очки ей не нужны, но в прошлом году я все‑таки сводила ее к окулисту, доктору Миттону. Он усадил ее и спросил: «Миссис Шимфесл, насколько далеко вы видите без очков?» А она ему: «Признаться, доктор, я вижу до луны, это насколько далеко?»

После плотного завтрака Дена решила сходить к тете Элнер. Люди махали ей и желали доброго утра. На крыльце Дена послушала, как тетя Элнер поет в кухне. Потом постучала в дверь с москитной сеткой. Открывать вышли тетя Элнер и кот Сонни.

– А‑а, это ты, Малышка, входи!

На ней было выцветшее цветастое бело‑голубое домашнее платье и полотняные тенниски на шнурках. В доме пахло беконом.

– Садись, где найдешь местечко. Пойду выключу огонь.

Дена прошла в гостиную и села.

– А то, может, лучше посидим на веранде? – спросила тетя Элнер, когда вернулась. – Я ужасная хозяйка. Норма говорит, такое впечатление, будто здесь у кого‑то случился эпилептический припадок, причем во всех комнатах сразу. Она больше сюда не заходит, нервов, мол, не хватает. Говорит, если не разрешу ей прибирать в доме, она ко мне ходить не станет, но после ее уборок я потом неделю ничего не могу найти. Я предложила бы тебе бекон, но у меня строгий наказ тебя не кормить. Но кое‑что у меня для тебя все же припасено.

Тетя Элнер вернулась с плошкой воды, в которой плавала головка четырехлепесткового клевера.

– Я нашла его нынче утром и сказала: отдам Малышке на удачу.

– Спасибо, тетя Элнер, вы очень добры.

– Не за что, милая моя, да хранит тебя Господь. Немного удачи тебе ой как не помешает. Как у тебя дела‑то? Выглядишь хорошо. Но я за тебя тревожусь, тебе еды хватает? Норма тебя досыта кормит?

– Хватает, даже более чем.

– Ну и славненько. А то я волновалась. Могу спечь тебе печенюшек.

– Не надо, тетя Элнер, спасибо.

– Норма так мало ест, что и хворостину не выкормит, все только чистит, да метет, да шкрябает.

– Да, она хорошая хозяйка.

– Слишком хорошая, если меня спросите. Чистоголичка. Я ей говорю: Норма, говорю, если у тебя случится инфаркт до того, как ты помыла посуду, ты сперва ее помоешь, а уж потом только вызовешь «скорую». Но я тебе вот что скажу: когда дело швах, лучше иметь ее в команде. Мелочи сводят ее с ума, но при катастрофах она моментально успокаивается, когда все остальные разваливаются на части. Вот тогда Норма предстает перед вами в лучшем виде.

– Каких катастрофах?

– Да любых. Не так давно, скажем, у нас тут случилось наводнение, многие лишились домов, так Норма пошла в школу, и никто не успел глазом моргнуть, как она организовала там прибежище и госпиталь. И следила за всем сама. Установила горячую линию для звонков, собрала мужчин, чтобы на лодках искали тех, кого недосчитались, снабжала провизией и медикаментами, спасала всех.

– Серьезно?

– О да. Когда сюда добрался Красный Крест, у нее уже все было под контролем. У Нормы и награды есть, только она их не показывает. Но попомни мое слово: во время катастрофы надо держаться рядом с Нормой Уоррен. У нее такой комплект принадлежностей, необходимых при землетрясении, – просто не поверишь.

– Тут бывают землетрясения?

– Было одно сто лет назад, но, ежели случится, Норма к этому подготовилась. Она готова к торнадо, засухе, наводнению, атомной бомбе, бактериологической войне. Что угодно назови – она к этому готова!

– Что ж, полезная информация.

– Ты же не удерешь снова в Нью‑Йорк, правда?

– Не уверена.

– Вот бы ты осталась с нами. Тебя никто не побеспокоит, Мак Уоррен об этом позаботится. Вообще‑то весь город об этом позаботится. Это твой дом. Тебя не замучают до смерти в твоем родном городе.

Пока Дена несла домой свой четырехлепестковый клевер, она думала, что же ей делать дальше. Столько народу зовет ее погостить. Ли Кингсли предложила пожить летом в гостевом домике в Саг‑Харборе, у Гамильтонов дом на Си‑Айленд, штат Джорджия, брат Сьюки с женой предложили свой дом в бухте Мобил.[49]Раньше она думала, что жить одной хорошо, но теперь обнаружила, что иметь рядом родственников – это довольно‑таки… приятно. Она поиграла с мыслью: а что, если ненадолго остаться в Элмвуд‑Спрингс? Может, даже снять квартиру на несколько месяцев?

Дома у Нормы она полистала телефонную книгу и увидела объявление в маленьком, на две страницы, разделе, посвященном бизнесу. Там была фотография женщины в шляпе, говорящей по телефону. Ниже текст: НУЖНА НЕДВИЖИМОСТЬ – ЗВОНИТЕ БЕВЕРЛИ. Через две недели, когда Мак с Нормой уехали из города на конференцию продавцов скобяных изделий, Дена позвонила Беверли.

Беверли явилась в широкополой шляпе и за рулем большого голубого «линкольна». Место для пассажира было завалено брошюрами, газетными объявлениями, вывесками и реестровыми книгами. Она была в восторге от того, что появился потенциальный клиент, тем более такой, как Дена, и быстро освободила для нее место, побросав все на заднее сиденье.

– Очень и очень рада познакомиться. Мы когда с мужем сюда переехали, я прежде всего услышала, что вы родом из этих мест, и всегда надеялась, что вы вернетесь.

Беверли оказалась настоящей динамо‑машиной, и за час они осмотрели все варианты. Видели квартиру в два этажа, квартиру в кооперативном доме и несколько новых квартир около парка, но Дене ни одна не пришлась по душе. Слишком холодные и стерильные.

– А дома у вас есть?

– Дома? Вы хотите целый дом?

– Не знаю, может быть. А есть?

– Давайте поглядим. Один маленький был… но за городом. Это вам не нужно. Один был в городе. Могу показать, вдруг приглянется. Не знаю, правда, в каком он виде, но посмотреть можно.

Они поехали в старую часть города. Улицу обрамляли большие вязы. Беверли остановилась перед белым каркасным домиком с полосатым бело‑зеленым навесом над верандой и стала рыться в огромной черной сумище, ища ключ среди сотни, судя по грохоту, других ключей.

– Список владельцев у другой сотрудницы, в конторе, хозяин дома – ее друг. Был же где‑то ключ, я точно помню. – Сумка звенела и дребезжала. – Дочь владелицы с семьей жила здесь до недавнего времени, но пару месяцев назад у ее мужа обострилась эмфизема, и пришлось им переехать в Аризону… Я застрелюсь, если потеряла этот ключ… В общем, они хотят его сдать. – Наконец она признала поражение: – Нет у меня этого чертова ключа, но я уверена, что мы и так попадем внутрь. – Они вышли из машины. – Для вас одной дом, может, и большеват, но место больно хорошее, старый квартал. Нечасто теперь увидишь здание на два крыла, правда?

Пока Беверли проверяла, не открыты ли двери, Дена заметила какую‑то надпись на окне, почти стертую. Пригляделась и прочитала: РАДИОСТАНЦИЯ УДОТ, ЧАСТОТА 66. Беверли с жуткой силой дергала дверь. Заметив, чем Дена заинтересовалась, она сказала:

– Говорят, женщина, когда‑то жившая здесь, вела радиопередачи, но мы этого не застали, позже приехали.

Наконец при очередном рывке дверь поддалась.

– Ага, так‑то. Думаю, она и не была заперта. Входите.

Внутри было темно, все шторы опущены, и, пока Беверли чуть не бегом бегала от окна к окну, Дена учуяла какой‑то сладкий запах, будто здесь недавно пекли булочки. Подъемные жалюзи на окнах сохранились с прежних времен. Шторы в спальне были тяжелые, разноцветные – зеленые, желтые, красные, с листьями, похожими на пальмовые. Осталась и кое‑какая мебель. Небольшой стол у окна в гостиной; в холле маленькая тумбочка под телефон в алькове; несколько старых желтых светильников типа «лампа Аладдина» с нарисованными белыми цветами; оригинальный темно‑бордовый торшер в гостиной с шелковой бахромой на абажуре. Беверли включила его, и комнату залил золотистый свет, не похожий на бело‑голубое свечение современных ламп.

Беверли включала лампы одну за другой, и все давали желтоватый, приглушенный свет. Умиротворяющий – подумалось Дене. Они двинулись дальше. Беверли говорила:

– Только поглядите на этот старый сундук из кедра. Обожаю, как пахнет кедр, а вы?

Они вошли в спальню, и Беверли с трудом открыла шкаф, расправившись с разболтанной, древней стеклянной ручкой, которая осталась у нее в руке, после чего дверца приветливо распахнула перед ними внутренний мир доисторического ископаемого.

– Прелесть этих старых домов в том, что шкафы тоже из кедра.

Дена заглянула внутрь – шкаф был огромный, сухой, и там до сих пор пахло нафталином. Беверли указала на белое блюдце с дюжиной нафталиновых шариков:

– Глядите‑ка, я такого много лет не видела.

Беверли явно здесь раньше не бывала, но так старательно восхищалась домом, что Дена просто любовалась ею.

– Прелесть этих старых домов в том, что возводили их на века.

– Когда, по‑вашему, его построили?

– Около, я бы сказала, 1925 года, не позже тридцатых, я сужу по фрамугам и по обоям. По‑моему, это оригинальные обои, от первых еще хозяев. Помню, у моей бабушки были такие, так что это двадцатые годы.

Во второй спальне стоял комод. Дена выдвинула ящик и учуяла запах старомодной рассыпной пудры. Потолки были около двенадцати футов высотой. Живя в квартирах и гостиничных номерах, Дена и не представляла, какие бывают высокие потолки. Даже странно – столько простора над головой. Полы шикарные, дубовые. Коврики все убрали, но остались следы там, где они лежали. В некоторых спальнях Дена заметила темные потеки на обоях, но в остальном дом был в отличном состоянии. Во всех ванных комнатах гигантские ванны с кривыми когтистыми лапами вместо ножек и большие раковины.

В столовой висела бронзовая люстра с четырьмя плафонами из матового стекла с изображением пасторальных сценок, а в гостиной – круглый светильник из розового стекла, который очень понравился Дене.

Едва войдя в кухню, Дена сказала:

– Чувствуете? Здесь кто‑то пек пирог.

Беверли потянула носом:

– Нет, ничего не чувствую.

Кухня была огромной, одинокий круглый плафон висел над светлым деревянным столом. Большая эмалированная раковина, непомерных размеров холодильник и шикарная белая плита 1920‑х годов, фирмы «О'Киф & Меррит».

– Вы только поглядите на эту красавицу, – сказала Беверли и включила конфорку. Пламя бодро взлетело. – Еще и работает!

Дена заглянула в буфет и обнаружила старинную поваренную книгу «О'Киф & Меррит», в целости и сохранности. Из кухни они вышли на огромную, затянутую москитной сеткой террасу. Сразу за участком раскинулся луг.

– Взгляните только, старинная качалка для влюбленных! – воскликнула Беверли. – Обожаю такие. А вы?

– О да, – сказала Дена, впервые в жизни видевшая такую качалку.

– Говорят, у них на заднем дворе стояла большая радиомачта, ее было видно за несколько миль.

– Правда?

Дена вернулась к парадному входу и села на качели у окна в ожидании, пока Беверли закроет дом. Когда Беверли подошла, Дена сказала:

– Я его беру.

– Ой. Когда?

– Сегодня, если возможно.

– Ой, – пискнула Беверли.

Позже, подписав договор, Дена вернулась и снова принялась ходить по комнатам, не веря, что теперь целый пустой дом в ее распоряжении. Она не могла припомнить, чтобы когда‑нибудь жила в отдельном доме. Она открыла дверцы шкафчиков в кухне и нашла несколько белых чашек с блюдцами и три тарелки с надписью ТРАМВАЙНЫЙ ОБЕД по кромке. На стенах висело несколько картинок, из синей стеклянной вазочки в форме скрипки за стеклом буфета торчали высохшие цветы. На стене веранды с задней стороны дома она нашла календарь 1954 года, с фотографией малыша с велосипедной камерой в одной руке и свечой в другой. В гостиной висела картинка: нарядный коттедж, забор из штакетника увивают цветы, а в комнате, выходящей окнами на веранду с лицевой стороны дома, – кем‑то вставленная в рамку вырезка из журнала с актрисой Данной Эндрюс. В прихожей висела фотография: одинокий утес, у самого края – понурый индеец на пони, и подпись: КОНЕЦ ЗЛОКЛЮЧЕНИЯМ.

На чердаке обнаружились собачья лежанка, коробки с рождественскими декорациями и несколько наград за прыжки в воду с надписями: ПЕРВОЕ МЕСТО, ПРЫЖКИ С ВОДОПАДА, 1947, 1948, 1949. Кроме перечисленного, следов пребывания людей было немного, только запахи, странным образом пропитавшие стены и полы. Дена сидела на оставленном хозяевами кресле в гостиной и смотрела на пол, на полосы солнечного света, пробившегося сквозь старинные жалюзи. Сидела, пока не стемнело, потом включила торшер. Так не хотелось уходить. Сам воздух, аромат этого дома успокаивал. Запах был знакомый, ощущения знакомые, как будто она здесь уже бывала. В воздухе этого дома витало еле уловимое воспоминание о ее давней мечте.