Джефферсон. Все смотрят на меня. Я «донашиваю» авторитет Вашинга – пока остальные не поняли, что роль брата мне не по плечу

Все смотрят на меня. Я «донашиваю» авторитет Вашинга – пока остальные не поняли, что роль брата мне не по плечу.

– Послушайте, – начинаю. – Наверняка каждый сейчас гадает, что будет дальше. Может, вам даже страшно. Знаете, мне тоже страшно.

Чудесно, все слушают. И что теперь? Ораторствовать я не привык. Ладно, попробую представить, будто рассказываю им сказку. А сказки ребята любят.

– Вашинг относился к вам так же, как и ко мне. Вы были его семьей.

Вот дерьмо, не реви!

– Перед смертью он просил вам передать, чтобы мы обязательно оставались вместе. Чтобы изо всех сил помогали друг другу. Он гордился тем, что мы сумели сплотиться и наладить жизнь в этом… этом хаосе и мраке. Просил сказать, чтобы мы любили друг друга и стояли друг за друга горой. – Больше в голову ничего умного не приходит, и я заканчиваю: – Так-то вот.

Спрыгиваю с фонтана. В этот самый миг кто-то выкрикивает:

– Джефферсона в генералиссимусы!

Именно так решил обозвать свою должность Вашинг, когда за него проголосовали. Брата это забавляло.

Народ аплодирует; народ подхватывает клич. Возгласы всеобщего одобрения. Мое избрание поддерживается одним человеком, вторым, третьим – и далее по списку. Безоговорочно. Внушительная победа младшего брата. Право помазанника Божьего нынче опять в моде.

Совсем не этого я добивался. Указывать другим, что делать, – не мое. Командовать я не мечтаю. Я лишь хотел подбодрить ребят, может, заставить их хорошенько подумать, прежде чем они уйдут из клана. Моя речь была совсем не политической, нет. Затем приходит озарение: когда нас всего раз-два и обчелся, разница между обычной речью и речью политической исчезает.

Понимаете, если все население толчется на прямоугольнике размером пятьсот на тысячу шагов, избежать прямой демократии вряд ли удастся.

Голосовать-то нам особенно не о чем. Все важные вопросы можно решить путем договоренностей. Охрана ворот. Добыча еды. Рытье ям для туалетов.

Вашинг объясняет такой подход – объяснял то есть – пирамидой потребностей. Он говорил, нам некогда спорить по поводу всякой ерунды, типа «хороши ли однополые браки» или еще что-нибудь в том же духе, потому что мы слишком заняты поиском пищи. Наш клан состоит из учеников трех разных школ – богачи из университетского Учебного центра, бедняки из католической школы святого Игнатия Лойолы и ребята из гомосексуального Стоунволла, – однако особых дрязг нет. Хвала тебе, пирамида потребностей.

Что нас объединяет? У клана ведь даже устава нет. Жизнь, свобода, погоня за счастьем? На повестке дня пока только первый из упомянутых пунктов.

Вот вам наше внутриполитическое кредо: «Расслабься».

А вот – внешнеполитическое: «Отсоси».

Нет, командовать парадом я не хочу. Отстойным парадом. Гиблым шоу. Дирижировать артистами, поющими «Нью-Йорк, Нью-Йорк», пока зрители толпой валят со стадиона.

Не знаю, может, пора что-то изменить? Может, пришло время значительных поступков? Может, признаться Донне в своих чувствах?

Может, завтра?

Я давно понял, что влюблен в Донну. Похоже, я любил ее всегда, а те, кто раньше занимал мои мысли, – не больше, чем дымовая завеса, бессмысленное рысканье в Интернете, прыжки с сайта на сайт.

Влюбиться в девчонку, которую знаешь с детского сада, – что может быть банальней? И я ничего не предпринимал.

А теперь у нее чувства к моему умершему брату.

Думаю, он тоже был к ней неравнодушен.

– Это конец, Джефф, – вот что на самом деле сказал мне Вашинг, когда Донна вышла из изолятора.

Я растерянно молчал.

– У нас кончаются лекарства, – продолжал он. – Кончается еда. И боеприпасы. Cлушай. Нашему клану не выжить. Выбирайся отсюда. Возьмите с Донной сколько сможете оружия и пищи. Спасайтесь. Если кто встанет у вас на пути – убейте.

Возможно, брат был прав.

А возможно, просто бредил.

В любом случае его настоящим последним напутствием я ни с кем не поделился. Все ведь любят счастливые сказки.

* * *

От идеи с библиотекой Умник так и не отказался. У него шило в одном месте, он вечно уговаривал Вашинга на разные вылазки.

Подбегал к брату – глаза возбужденно горят – и начинал:

– Я обнаружил в Чайна-тауне батареи глубокого разряда, годятся для наших болталок. А если еще найти нужный электролит, смогу заменить бумажные фильтры.

И они вдвоем продирались к Канал-стрит: Вашинг – движущая сила экспедиции, а Умник… ну, вы поняли.

С Умником до Случившегося никто особенно не считался. Его воспринимали скорее как обузу. Представляете, парень был президентом робототехнического клуба! И его единственным членом. Но после Случившегося все изменилось: то, что раньше делало Умника парией, вдруг оказалось для нас очень полезным. Когда он с помощью какой-то небольшой пластинки под названием «Ардуино» заставил вращаться деревянные мостки – чтобы лежащие на них солнечные батареи двигались весь день вслед за солнцем, – люди пришли в полный восторг: это вернуло в наш обиход «айподы». Умение Умника мастерить обогреватели всего из трех компонентов – дерева, черной краски и зеркала – тоже оценили по достоинству. Он был единственным, кто мог оживить генератор или собрать спайдербокс. Что бы это ни значило.

Итак, Умник является ко мне домой. Рассеянно вертит рукоятку приемника и разглядывает мои книжные полки. Мои крепостные стены, мою защиту от помешательства.

– У тебя много художественной литературы, – заключает он.

– И что?

– А то, что все это – выдуманные истории про выдуманных людей.

– И?

– И значит, в них написаны одни враки. Установить их подлинность нельзя.

– Зато можно установить их количество, – парирую я. – А это важнее.

Для кого-то, может, и важнее – только, кажется, не для Умника.

– Почему ты в черном? – интересуется он.

– Просто так, – говорю. Потом добавляю: – Не знаю. Траур.

– А-а. Я решил, ты притягиваешь солнечные лучи, чтобы теплее было.

– Нет.

– Ну, ты уже подумал насчет конспекта?

– Подумал.

– И?

– Если мы выясним то, что ты хочешь…

– Ну? – торопит Умник.

– Что тогда? Оно и правда нам поможет?

– Может, да. А может, нет.

– Давай-ка я выражусь яснее, Ум. Хворь убила сначала моих родителей, потом – брата. Я жажду мести. Ты сможешь ее организовать? Сможешь убить Хворь?

– Попробую, – откликается Умник.

Уже неплохо.

* * *

Я вижу сны про Хворь. Иногда она принимает образ человека. Фигура в ОЗК, внутри которого нет ничего, только слепящий глаза свет.

Я знаю, почему возвеличил Хворь до разумного существа. Разве можно поверить, что нас уничтожает совсем крошечное создание? Микроб. Разве можно понять, как такая малость, начинавшаяся с ерундовых слухов, с брошенной невзначай новости, за каких-нибудь несколько месяцев стерла мир в порошок? С того дня, когда в больницу Ленокс-Хилл обратился мужчина с жалобами на боль в груди, прошло всего два года. Хворь охватила больницу за один-единственный день, а круг контактов «нулевого пациента» стал подобен огромной ране, которая во все стороны кровоточила инфекцией. Стоило найти первого из этого списка, как всплывал кто-то другой, потом третий, за ним еще один, и вскоре стало ясно – изолировать больных бесполезно.

Хворь семимильными шагами прокладывала себе дорогу прочь из Нью-Йорка, вдоль всего Восточного побережья, в глубь страны к Калифорнии, и казалось, она – какой-то исполинский организм, самостоятельная единица со своими собственными целями и устремлениями. На самом же деле, как нам объяснили, это был просто вирус, разрастающееся в геометрической прогрессии скопище мельчайших живых частиц, настолько раздробленных, что их и живыми-то можно назвать только с натяжкой.

Никто так и не понял природу этой дряни, и ничто не смогло ее остановить. Ни центры по контролю заболеваний, ни молитвы, ни карантин, ни экстренное заседание конгресса, ни военное положение. Один за другим угасли сначала Интернет, затем телевидение, затем радио. На смену им пришла истерия. К тому времени, как мы были полностью изолированы, во власти Хвори оказались Западное побережье, Канада и Южная Америка, появились первые зараженные в Европе и Китае. А еще через месяц все взрослые в Нью-Йорке умерли. И дети тоже.

Мама держалась довольно долго и протянула бы, думаю, еще, будь жив папа. Вряд ли она верила в то, что воссоединится с ним на небесах – разве что в общефилософском смысле; просто у нее не осталось причин задерживаться на нашей вечеринке. Нам с Вашингом мама говорила, что себя ей не жаль, она прожила хорошую жизнь. А вот при мысли о нашей судьбе ее сердце рвалось на части.

Сколько же раз в прошлом я мечтал, чтобы родители от меня отвяли! Сейчас при воспоминании об этом становится тошно.

* * *

«Чикита» ждет нас в крытой галерее у входа в бывший юридический колледж нью-йоркского университета.

«Чикита» – пикап, «Форд F-150». У нее пуленепробиваемые стекла, усиленный кузов, в покрышки накачан силикон: так колеса не спускают при наезде на гвоздь или при обстреле. Спасибо Умнику с Вашингом.

Двери и кузов испещрены эмблемами и надписями. «ПРОШЛО ДНЕЙ С ПОСЛЕДНЕЙ АВАРИИ: 0 …ПЕРЕПИХНЕМСЯ?.. ТЫ ЭТО ЧИТАЕШЬ? ПОЗДРАВЛЯЮ, ЗНАЧИТ, ТЫ УЖЕ ПОКОЙНИК». На приборном щитке – фигурки качающего головой Будды, изображения святого Христофора и гавайских танцовщиц. За сиденьями – канистры с бензином.

Ключи хранятся у генералиссимуса. А значит, «Чикита» – моя тачка.

Умник стаскивает брезент с крупнокалиберного пулемета М2 и внимательно его осматривает. М2 мы обнаружили одним прекрасным днем, когда рыскали по Гринвич-Виллиджу в поисках чего-нибудь полезного. Купивший его чудак, видимо, собирался расстрелять весь квартал, да не сложилось.

Еще мы сегодня позаимствовали кое-какое оружие у дневной вахты, тем самым несколько ослабив защиту клана.

Беда в том, что в несостоявшемся государстве Нью-Йорк катастрофически не хватает оружия. Частных коллекций в городе было немного, лично я не знал ни одного человека, у кого имелся бы доступ к огнестрельному оружию. Кроме папы – тот был ветераном и владел пистолетом.

Первое, что заставил нас сделать Вашинг при создании клана, это совершить набег на шестой полицейский участок. Вы не представляете, что можно обнаружить в обычном полицейском управлении! Копы не особенно торопились выпускать из рук оружие, конфискованное во время облав. Детективы и ребята в форме использовать его не могли, а вот штурмовики – вполне. Мы нашли винтовки AR-15 разных модификаций, автоматы Калашникова, «ругеры М-77» и даже крупнокалиберную снайперскую винтовку «беррета М-82», которая продырявила стену в миле от участка. Но этого было мало.

Ведь хоть оружие само по себе и не убивает людей – людей убивают люди, – оно определенно облегчает людям задачу убивать людей.

– Эй! – слышу я. – Приве-ет! – Это Донна, перескакивает через саженцы помидоров. – Вы куда?

– Прокатиться.

– Куда глаза глядят?

– Ага.

– Я с вами. – На вопрос не похоже.

Я мысленно достаю весы. На одной чаше – моя забота о безопасности Донны, на другой – соблазн побыть с ней вместе. Романтика перевешивает.

– Ладно, запрыгивай.

– Буду через десять минут. – Донна радостно подскакивает.

Я достаю «Кэмел-бак», двухлитровый гидрорюкзак с запасом чистой воды. Проверим. Две консервные банки тунца, две консервные банки стручковой фасоли, мультитул фирмы «Лезерман», упаковка вяленой говядины (в соусе терияки), «Милки вей», одеяло, телескопическая дубинка «Смит энд Вессон», две коробки по пятьдесят пять патронов к AR-15, три запасных магазина по тридцать патронов в каждом и родовой короткий японский меч вакидзаси.

Прокатимся.

Донна

У нашей подлючей эпохи без всяких радостей цивилизации есть еще одна подлянка: хочешь с кем-то поговорить – топай собственной персоной к нему в гости. В смысле, раньше ведь как было? Шлешь эсэмэску типа: «Здаррррова!» или «Прифффет!» (экономить энергию большого пальца и не набирать лишние буквы считалось невежливым) – вот уже и разговор завязался. А теперь никаких эсэмэсок, нужно тащиться к Питеру лично.

Живет он в старой многоэтажке на западной окраине парка. Когда-то дом выглядел шикарно. К нему даже прилагался бедолага в дурацкой униформе, который целый день околачивался у входа и открывал людям двери. Сейчас лампочки и стекла под козырьком разбиты, а вестибюль похож на океан с мусорными островами – Хламопагос.

Наверх поднимаешься по черной лестнице – лифт-то не работает. При этом рукой все время держишься за натянутую вдоль ступенек веревку, она ведет тебя в темноте и по количеству узлов подсказывает, на каком ты этаже. Питерово pied a terre – пристанище, как он называет свою квартиру, – на втором этаже. Престижненько.

Дверь он долго не открывает. Спит, что ли? Красоту восстанавливает?

Интерьер пристанища – в духе гигантской страницы «Фейсбука». Через все стены, значит, идет здоровенная горизонтальная полоса синего цвета. Над кучей табличек – большая фотка самого Питера, а ниже – фотки его «друзей». Причем там, где настоящих снимков нету, вместо них – рисунки. Я, например, человечек типа «палка-палка-огуречик» с торчащими из головы длинными коричневыми колючками и двумя маленькими грудками-яблоками.

«Статус» Питера – тонкая дощечка, которую он время от времени меняет, – сейчас гласит: «Впал в меланхолию».

Я подхожу к стене, которая служит «лентой», и пишу: «Подменишь меня сегодня? Еду кататься с Джефферсоном».

Питер. Ё-пта. Блин, я с вами. Или у вас типа свидание?

Я. Чего?! Нет!

Питер. А что? Мне Джефферсон всегда нравился больше Вашинга. Вашинг был слишком мужлан, не для тебя. А вот Джефферсон – такая секси-душка…

Я. Секси-душка?

Питер. А-га.

Я. Гадость.

Питер – мой лучший друг. В школе я не особо ладила с девчонками, а Питер, тот, короче говоря, вообще ни с кем не ладил. Даже с ребятами из Стоунволла. Во-первых, он – афроамериканец, что среди гей-братии страшная редкость. Во-вторых, христианин – кто бы мог подумать!

– В натуре? – не поверила я, когда Питер мне об этом сказал.

– Иисус – мой друган, – заявил он.

Вы наверняка знаете, что геи – ужасные чистюли-привереды. Все, только не Питер. Его пристанище похоже на комнату, где девчонка-подросток живет вместе с братцем.

– Какой взять? – Питер протягивает два ранца. – «My Little Pony» в стиле Харадзюку или «Fjällräven» в стиле мачо?

Я. Если не хочешь, чтобы нас пристрелили, тогда второй.

Питер. Ты параноик.

Я. Точно, у меня неадекватная реакция на всякие вооруженные шайки. Ты серьезно собрался за стены?

Питер. Да. Помираю со скуки. Мне надо развеяться, людей каких-нибудь повидать. Я выходил один-единственный раз, да и то, чтобы искать всякую хрень – сушеный нут, там, вяленую говядину. Ску-ка!

Питер вечно жалуется на недостаток общения. Говорит, апокалипсис загубил его любовную жизнь.

Я. Мы не на девчачью тусовку едем. Типа важная миссия. В библиотеку.

Питер. У нас же есть библиотека.

Я. А Джефферсон хочет в библиотеку побольше.

Питер. О, так для него размер имеет значение? Надо же, не знал!.. Ладно, поехали в библиотеку. Мало ли кого по дороге встретим? (Принимает томный вид и декламирует.) Пабло и не подозревал в себе подобных желаний, пока над зловонными развалинами не увидел глаза прекрасного незнакомца. Стоило их взглядам встретиться в дыму горящих покрышек, и сердце Пабло подпрыгнуло, словно бродячий кот…

Я. Прелесть. Как думаешь, получится уговорить Джефферсона заехать на Базар? Говорят, на Центральном вокзале устроили рынок. Страсть как хочется посмотреть.

Питер. Вряд ли я могу повлиять на Джеффа. А вот ты…

Я. Заткнись. Я не в его вкусе.

Питер. Ой, умоляю. Осталось так мало народу, что о вкусах пора забыть.

В углу комнаты стоит кусок арматурного стержня, один конец обмотан изолентой. Питер берет арматурину в левую руку, взвешивает, второй рукой меняет «статус».

Date: 2015-12-12; view: 339; Нарушение авторских прав