Декабря 1970 г. 2 page

— И наконец, изо рта у Фишера вытекла масса телеплазмы и образовала фигуру китайского мандарина семи футов ростом, завершенного домельчайших деталей. Он говорил с группой двадцать минут, а потом втянулся обратно в тело Фишера. — Барретт поставил в сторону еще одну доску. — В то время Фишеру было всего тринадцать лет.

— Значит, он был настоящий экстрасенс.

— О да, самый настоящий. — Барретт взялся за последнюю доску. — К сожалению, это было давно. Видишь ли, это как мускулы. Не пользуешься ими, и они атрофируются. — Он отставил в сторону последнюю доску и встал, опираясь на трость. — Вот.

Эдит тоже поднялась и подошла к нему. Он отдирал большой конверт, клейкой лентой прилепленный к передней панели аппарата. Пока Барретт открывал его и вынимал свои схемы, Эдит смотрела на панель управления с множеством переключателей, циферблатов и кнопок.

— Сколько стоило все это сделать? — спросила она.

— По моим подсчетам, ушло более семидесяти тысяч долларов.

— Боже мой! — Эдит окинула взглядом циферблаты. — ЭМР, — шепотом прочла она надпись на металлической табличке под самым большим циферблатом. На нем были числа от нуля до ста двадцати тысяч.

— Что такое ЭМР, Лайонел?

— Объясню позже, дорогая, — рассеянно ответил он. — Я расскажу тебе в подробностях, для чего был сконструирован реверсор.

— Реверсор, — повторила Эдит.

Барретт кивнул, глядя на схему. Вынув из кармана фонарик, он посветил слабым лучиком в напоминавший духовку проем в боку конструкции, потом, нахмурившись, похромал к столу, положил схему и взял отвертку, наконец вернулся к аппарату и стал отвинчивать панель.

Эдит подошла к камину и протянула руки к огню. «Я уже стояла на этом самом месте», — вдруг подумала она. Но больше ничего вспомнить не удавалось — только как проснулась от пощечины и обнаружила, что стоит голая перед Фишером. Эдит содрогнулась и постаралась отогнать неприятные мысли.

Она двинулась назад к Лайонелу, но тут вдруг в зал ворвался Фишер. Эдит вздрогнула от его крика:

— Доктор!

Барретт обернулся.

— Мисс Таннер! — крикнул Фишер.

Эдит обмерла. «Боже, что еще стряслось?» — подумала она.

— Она опять ранена!

Барретт кивнул и, проковыляв к столу, схватил свою черную сумку.

— Где? — спросил он.

— У себя в комнате.

Все трое поспешили через зал, Барретт ковылял изо всех сил.

— Насколько тяжело? — спросил он.

— Она исцарапана — истерзана — избита.

— Как это произошло?

— Не знаю. Думаю, это все кошка.

— Кошка?

— Я принес мисс Таннер поесть, а когда она не откликнулась на стук, открыл дверь. И первое, что увидел, — как кошка метнулась прочь и исчезла.

— А мисс Таннер?

— Она была в ванной. И сначала не хотела выходить. А когда вышла... — Он замолчал и состроил гримасу.

Когда они вошли, Флоренс лежала на кровати. Приблизившись, они увидели, как она открыла глаза и повернула голову. Эдит потрясенно вскрикнула. Кожа медиума была бледной, как воск, на голове виднелись глубокие борозды, покрытые запекшейся кровью, а лицо и шея были все изранены.

Барретт поставил сумку у кровати и сел рядом на стул.

— Вы продезинфицировали раны? — спросил он, посмотрев на укусы на голове.

Она покачала головой. Барретт открыл сумку и, достав маленький коричневый пузырек и коробочку с ватой, посмотрел на джемпер Флоренс.

— И тело тоже?

Она кивнула, глаза ее наполняли слезы.

— Вам лучше снять джемпер.

— Я помылась.

— Этого недостаточно. Могла попасть инфекция.

Флоренс посмотрела на Фишера. Он без слов отвернулся и, отойдя к другой кровати, сел спиной к остальным. Флоренс начала снимать джемпер.

— Поможешь ей, Эдит? — попросил Барретт.

Эдит подошла и сморщилась, увидев, как исполосованы грудь и живот Флоренс, как искусаны и истерзаны руки. Она протянула руку, чтобы расстегнуть на женщине лифчик, и отступила, когда Флоренс сняла его. Грудь под лифчиком была так же исцарапана.

Барретт отвинтил пробку на пузырьке.

— Будет больно, — предупредил он. — Не хотите принять кодеин?

Флоренс слабо покачала головой. Барретт обмакнул тампон и начал протирать раны у нее на лбу. Флоренс стиснула зубы и зажмурилась, из-под век показались слезы. Не в силах смотреть, Эдит отвернулась и взглянула на Фишера. Он уставился в стену.

Прошло несколько минут, и Флоренс только шипела и иногда шепотом извинялась. Когда Барретт закончил, она натянула на грудь одеяло.

— Спасибо, — поблагодарила она Барретта, и Эдит обернулась. — На меня напала кошка. В нее вселился Дэниэл Беласко.

Эдит взглянула на мужа. На его лице не читалось ничего.

Флоренс попыталась улыбнуться.

— Знаю, вы думаете...

— Не так уж важно, что я думаю, мисс Таннер, — не дал ей договорить Барретт. — Важно то, что вы искалечены.

— Я поправлюсь.

— Не знаю, не знаю. Я подумал, что, быть может, разумнее было бы уехать вам, а не мистеру Фишеру.

Эдит заметила, что Фишер поворачивается к ним.

— Нет, доктор. — Флоренс покачала головой. — Не думаю, что это было бы разумно.

Барретт несколько мгновений смотрел на медиума, потом проговорил:

— Нужно сообщить мистеру Дойчу. Флоренс в замешательстве посмотрела на него.

— Я хочу сказать... — Барретт поколебался. — Вы и так внесли в проект большую лепту, чем предполагалось.

— И вы проследите, чтобы со мной расплатились, так?

— Я лишь стараюсь помочь вам, мисс Таннер. Флоренс хотела что-то ответить, но сдержалась. Она отвела глаза, а потом снова посмотрела на Барретта.

— Хорошо. С этим я согласна. Но никуда не уеду.

Барретт кивнул.

— Прекрасно. Конечно, решать вам. — Он помолчал и добавил: — Но я несу ответственность за вас и потому настоятельно прошу — нет, требую, — чтобы вы покинули этот дом, пока еще в состоянии сделать это. — Он снова помолчал. — Более того, если увижу, что ваша жизнь в опасности, я могу принять меры к тому, чтобы вы уехали.

Флоренс пришла в смятение.

— Я не собираюсь стоять в стороне, зная, что вы станете еще одной жертвой Адского дома, и потворствовать этому, — сказал Барретт и захлопнул свою сумку. — Дорогая, — позвал он и, с трудом поднявшись, направился к двери.

* * *

10 ч. 43 мин.

Эдит повернулась на правый бок и посмотрела на соседнюю кровать. Лайонел спал. Не надо было давать ему распаковывать контейнер. Нужно было попросить Фишера.

Она задумалась о том, что сказал Лайонел перед сном: якобы Флоренс Таннер все больше беспокоится, как бы доказать свою правоту, и ради этого жертвует своим физическим здоровьем.

«В основе феномена медиумов, — сказал он тогда, — лежит умственный распад, приводящий к изменению личности. Не знаю, существовал Дэниэл Беласко в действительности или нет, но индивидуальность мисс Таннер требует контакта с чем-то большим, чем просто с собственной раздвоившейся личностью».

Эдит тяжело вздохнула и повернулась на спину. Если бы и ей понять все это, как понимает Лайонел! А так у нее из головы не выходят ужасные следы зубов вокруг сосков Флоренс Таннер, царапины и укусы, нанесенные, по ее словам, кошкой. Как она могла сама все это сделать, даже бессознательно?

Эдит свесила ноги с постели и села. Несколько минут она смотрела на свои тапки, прежде чем надеть их, потом встала и, подойдя к письменному столу, взглянула на рукопись. Провела пальцем по титульному листу. Нежели выпивать действительно так вредно? Смешно испытывать такой почти бессознательный страх перед алкоголем. Лишь оттого, что пьянство отца испоганило ей детство, нет причины ненавидеть само спиртное. Ей пришла в голову мысль немного выпить, чтобы успокоиться.

Она подошла к шкафу и открыла дверцу. Взяв графин и одну из серебряных стопок, Эдит отнесла их на стол. Потом вытащила из кошелька тряпочку и протерла стопку, прежде чем налить себе бренди. «А что, если оно отравлено?» — вдруг подумала она. Было бы страшно вот так покончить со всем.

Она опустила в бренди палец и попробовала на язык. Как понять, отравлено оно или нет? Язык обожгло, и Эдит нервно глотнула. Горло нежно обволокло теплом. Она взяла серебряную стопку и поднесла к носу. Аромат был приятный. Как оно может быть отравлено? Конечно, кто-нибудь уже пробовал его.

Она сделала маленький глоточек и зажмурилась, когда бренди прошло через горло. Рот и горло согрелись. Эдит замычала от удовольствия, когда алкоголь достиг желудка и оттуда стало распространяться тепло. «Именно то, что нужно, — подумала она, сделав еще глоток. — Если выпить чуть-чуть бренди, это не приведет к пьянству». Потом подошла к креслу-качалке и, поколебавшись, села. Откинувшись назад, Эдит закрыла глаза и стала маленькими глоточками осторожно потягивать ароматный напиток.

Когда стопка опустела, она открыла глаза и посмотрела на стол. «Нет, — сказала себе Эдит. — Хватит одной». Теперь она успокоилась, а только это и было ей нужно. Она поднесла стопку к глазам, рассматривая сложный узор. Может быть, взять ее домой как сувенир, когда неделя закончится? Эдит улыбнулась. Вот, теперь лучше. Она уже строит планы на будущее.

Эдит задумалась о Фишере. Действительно, нужно извиниться перед ним за то, что она так грубо избегала его утром. Нужно его поблагодарить — ведь он спас ей жизнь. Эдит поежилась, представив застоявшуюся воду в пруду, и, чуть покачиваясь, пересекла комнату. Она открыла дверь и, выйдя в коридор, как можно тише закрыла ее за собой.

Осознав, что впервые оказалась одна с тех пор, как они вошли в этот дом, Эдит ощутила волну страха. Но потом посмеялась над собственной трусостью. Глупости. Лайонел же рядом, в комнате. А Флоренс, наверное, в своей, а Фишер в своей. Она двинулась по коридору к его двери.

Не стоит этого делать? «Нет, — подумала она, — я же должна перед ним извиниться и поблагодарить его».

Постучав в дверь, Эдит подождала. Изнутри не донеслось ни звука. Она постучала вновь, но ответа не последовало. Эдит повернула ручку и, толкнув дверь, подумала: «Что я делаю?» — но не могла остановиться. Дверь открылась, и она заглянула внутрь.

Комната была значительно меньше, чем у них с Лайонелом, здесь стояла лишь одна массивная кровать с высоким прямоугольным балдахином. Справа находился столик с телефоном и пепельницей. Эдит увидела, что пепельница полна смятых окурков. «Он слишком много курит», — подумалось ей.

Она осторожно подошла к креслу у столика. Там стояла большая сумка Фишера с расстегнутой молнией. Эдит заглянула внутрь и увидела несколько футболок и начатый блок сигарет. Сглотнув, она протянула руку к сумке.

И вдруг, вскрикнув, обернулась.

В дверях стоял Фишер и смотрел на нее.

Бесконечно, ужасно долго, как ей показалось, они смотрели друг на друга. Сердце Эдит неистово колотилось, лицо горело.

— В чем дело, миссис Барретт?

Она попыталась взять себя в руки. Что он должен подумать, обнаружив ее таким образом?

— Я пришла поблагодарить вас, — выдавила она.

— Поблагодарить меня?

— За то, что спасли мне жизнь вчера ночью.

Когда Фишер сделал шаг к ней, Эдит машинально попятилась.

— Вам не следует отходить от вашего мужа.

Она не знала, что сказать.

— С вами все в порядке?

— Конечно.

Фишер присмотрелся к ней.

— Думаю, вам лучше пойти к себе. — Он отодвинулся, когда она направилась по ковру к двери. — Попытайтесь привязать себя за руку к кровати.

Эдит кивнула, а он проводил ее в коридор и довел до комнаты. Она обернулась.

— Спасибо вам.

— Больше не отходите от своего мужа, — сказал Фишер. — Никогда не... — Он прервался и вдруг наклонился к ней, словно собираясь поцеловать, и Эдит отшатнулась. — Вы выпили? — спросил Фишер.

Она напряглась.

— А что?

— А то, что пить здесь небезопасно. Небезопасно терять контроль над собой.

— Я не теряю контроль, — холодно ответила Эдит, повернулась и зашла в комнату.

* * *

11 ч. 16 мин.

Флоренс вздрогнула от стука в дверь.

— Войдите.

Вошел Фишер.

— Бен! — Она попыталась встать.

— Не вставайте, не вставайте. — Он двинулся к постели. — Я хотел поговорить с вами.

— Конечно. — Она подвинулась. — Садитесь рядом.

Фишер примостился на краю постели.

— Мне очень жаль, что с вами такое случилось.

— Это пройдет.

Он кивнул, не уверенный в этом, и молча смотрел на нее, пока Флоренс не улыбнулась.

— Что? — спросила она.

Фишер набрался духу, предчувствуя ее реакцию, и проговорил:

— Я согласен с доктором Барреттом. Думаю, вам лучше уехать.

— Бен!

— Вас разорвет на куски, Флоренс.

— Уж не думаете ли вы, что я делаю все это сама?

— Нет, не думаю. Но и не знаю, кто это делает. Вы говорите, это Дэниэл Беласко. А что, если вы ошибаетесь? Что, если вас дурачат?

— Дурачат?

— В сороковом году здесь тоже была женщина-медиум, Грейс Лотер. Она была убеждена, что в дом вселились две сестры. И построила весьма убедительную теорию. Беда лишь в том, что она заблуждалась. На третий день пребывания здесь она перерезала себе горло.

— Но Дэниэл Беласко существует. Мы нашли его тело и кольцо с инициалами.

— Мы также упокоили его душу. Тогда почему же она не упокоилась?

Флоренс пожала плечами.

— Не знаю, — в нерешительности проговорила она. — Просто не знаю.

— Извините. — Он похлопал ее по руке. — Я не пытаюсь придираться к вам. Просто беспокоюсь, вот и все.

— Спасибо, Бен. — Чуть погодя, она улыбнулась ему и проговорила: — Бенджамин Франклин Фишер — кто дал вам такое имя?

— Мой отец. Он был без ума от Бенджамина Франклина.

— Расскажите мне о нем.

— Тут нечего рассказывать. Он бросил мою мать, когда мне было два года. И я не упрекаю его. Она, наверное, просто его довела.

Улыбка Флоренс погасла.

— Она была фанатичка, — сказал Фишер. — Когда в девять лет я стал проявлять способности медиума, она посвятила этому все свое существование. — Он грустно улыбнулся. — И мое тоже.

— Вы жалеете об этом?

— Жалею.

— Правда, Бен?

Флоренс озабоченно посмотрела на него, и Фишер внезапно улыбнулся.

— Вы говорили, что, когда все это уляжется, расскажете мне про Голливуд. — Улыбка у него вышла кривой. — Не то чтобы все уже улеглось...

— Это долгая история, Бен.

— У нас есть время.

Она молча посмотрела на него и в конце концов сказала:

— Хорошо. Я вкратце расскажу.

Фишер ждал, глядя на нее.

— Вы могли читать об этом, — начала Флоренс. — Колонки со сплетнями в то время много места посвящали этому. «Конфиденшл» даже напечатала статью о собрании спиритов, устроенном у меня дома. Конечно, они это назвали по-другому.

Но это было не что-то иное, Бен, а именно так, как я сказала. Что касается историй о том, что я никогда не выйду замуж, так как хочу оставаться «полевым игроком», как они это называли, — это тоже неправда Я не вышла замуж потому, что не встретила человека, за которого хотела бы выйти.

— А как вы стали актрисой?

— Я любила играть. В детстве я устраивала маленькие спектакли для родителей и родственников. Позже ходила в школьный драмкружок, в местную театральную труппу, специализировалась на драматическом искусстве в колледже. И делала заметные успехи — иногда это бывает. Бог дал мне внешность, к тому же везло. — Она с некоторой грустью улыбнулась. — Но я не многого добилась на этом поприще. Недостаточно отдавалась этому. Но в моей жизни не было и ничего сомнительного. Ни темного прошлого, ни зарубцевавшихся ран детства. У меня было чудесное детство. Родители меня любили, а я любила их. Они были спиритами, и я стала спиритом.

— Вы были единственным ребенком?

— У меня был брат, Дэвид. Он умер в семнадцать лет — от спинномозгового менингита. — Она задумалась, вспоминая. — Это было единственное настоящее горе в моей жизни.

Флоренс снова улыбнулась.

— Говорят, «закат» моей карьеры и заставил меня бежать из Голливуда и обратиться к религии для утешения. Они всегда забывали упомянуть, что я всю жизнь была спиритом. На самом деле я благодарила Бога за окончание моей карьеры — ведь это дало мне возможность заняться тем, чем, как всегда знала, я должна заниматься — посвятить себя всецело общению с потусторонним миром.

Я не боялась Голливуда и не сбежала оттуда. В нем нет ничего страшного. Это место и предприятие — не более того. То, что делают со своей жизнью попавшие туда, — это их собственный выбор. Так называемое «тлетворное влияние» там не больше, чем схожие влияния в любой другой сфере деятельности. Важно не само занятие, а склонность к разложению тех, кто им занимается.

Не то чтобы я не осознавала морального вакуума, обычно окружавшего меня. В многолюдных компаниях, на вечерних приемах меня всегда поражала атмосфера нездоровой скованности. — Она улыбнулась своим воспоминаниям. — Однажды вечером, ложась спать, я, как всегда, прочитала молитву. И вдруг осознала, что произнесла: «Отче наш, иже еси на небесах, Голливуд да будет имя Твое»[9]. — Флоренс с улыбкой покачала головой. — Через месяц я уехала и поселилась на востоке.

Фишер начал было говорить, но замер, откуда-то издалека услышав еле слышный кошачий крик. «Вот и кончилась передышка», — подумал он.

На лице Флоренс появилось страдальческое выражение.

— Гадкая тварь, — сказала она и хотела встать, но Фишер придавил ее к подушкам.

— Я посмотрю.

— Но...

— Отдыхайте, — сказал он и встал.

— Прежде чем уйти, не дадите мне мой кошелек?

Фишер прошел через комнату и принес ей его. Флоренс вынула оттуда медальон и протянула ему. Фишер взял его и прочел единственное выгравированное слово: «ВЕРЬ».

— Если веришь, все в тебе, — сказала она.

Он хотел вернуть медальон, но Флоренс сказала:

— Нет, оставьте у себя. Вам от меня с любовью.

Фишер выдавил улыбку.

— Спасибо. — Он положил медальон в карман. — Однако со мной действительно все в порядке. Беспокойтесь о себе, а не обо мне.

— Вы не поассистируете мне на сеансе, когда я отдохну? — попросила Флоренс. — Я в контакте с Дэниэлом Беласко, транс — кратчайший путь. Но я не хочу быть одна.

— Так вы не думаете об отъезде?

— Я не могу, Бен, и вы это знаете. — Она помолчала. — Так вы мне поассистируете?

Фишер смущенно посмотрел на нее и в конце концов кивнул:

— Ладно.

Он ушел, не сказав больше ни слова.

* * *

12 ч. 16 мин.

Было приятно ощутить на лице холодную воду. Кожу на обожженной икре стянуло, отчего двигать ногой было больно, но он не мог остановиться. Каждый раз, когда он вынимал из воды правую руку, боль в большом пальце усиливалась. «Мне это нужно», — думал он. Ведь он не плавал уже почти неделю.

Барретт доплыл до мелкого конца бассейна и остановился, схватившись левой рукой за ограждение. Эдит сидела на деревянной скамеечке у двери в парилку.

— Не переусердствуй, — попросила она.

— Не беспокойся. Еще два заплыва, и все.

Повернувшись, он поплыл снова и, закрыв глаза, прислушался к всплескам, производимым руками и ногами.

Барретт не знал, насколько атмосфера дома влияет на Эдит. Проснувшись, он попытался встать, не беспокоя ее, но как только пошевелился, она открыла глаза. В ее дыхании чувствовался запах бренди, и, встав, Барретт увидел на столе графин, а рядом серебряную стопку. Он поставил графин обратно в шкаф и сказал Эдит, что, наливая себе что попало, она подвергает себя серьезному риску. Она пообещала больше не прикасаться.

Барретт дотронулся до стенки в дальнем конце бассейна, развернулся и поплыл назад. «К завтрашнему вечеру нас здесь не будет», — подумал он. Если удастся без задержки запустить реверсор, определенно к вечеру можно будет уехать. Он улыбнулся про себя, подумав, имеет ли Эдит хоть какое-то представление, как реверсор переменит атмосферу в доме.

Он доплыл до мелкого конца бассейна и встал на дно, передернувшись от холодного воздуха. Эдит помогла ему подняться по ступенькам и накинула на плечи полотенце.

— Можешь побыть несколько минут в парилке? — спросил Барретт.

Она кивнула, протягивая ему трость.

— Думаю, это пойдет мне на пользу.

— Да. Заходи.

Эдит открыла тяжелую дверь.

— Тебе лучше снять верхнюю одежду, — сказал он.

— Хорошо.

Барретт бросил на деревянную скамью полотенце и, хромая, вошел в парилку, а Эдит с глухим стуком захлопнула дверь. Он застонал от удовольствия, ощутив на теле горячий пар, и, дыша сквозь зубы, нащупал обжигающе горячую скамью. Тогда Барретт тростью стал шарить вокруг, пока не нашел шланг, и, проведя рукой вдоль него до стены, повернул кран. Обдав скамью водой, он сел, поставил трость рядом и, наклонившись, стянул плавки.

Барретт посмотрел в сторону двери. Что-то Эдит долго возится. Он нахмурился. Снова вставать не хотелось. И все же не следует оставлять ее одну дольше чем на несколько секунд.

Он уже было встал, когда дверь открылась, и Барретт увидел очертания ее фигуры. Он удивился, увидев, что она сняла всю одежду.

— Сюда, — сказал он, когда дверь захлопнулась.

Надо не забыть ввинтить лампочку поярче. Та, что наверху, или слишком слабая, или вся покрылась грязью, или и то и другое.

Эдит осторожно пробиралась через заполненное паром помещение и тихо вскрикнула, наткнувшись на струю холодной воды. Барретт подтянул шланг и полил скамью рядом с собой, морщась, когда вода попадала на ногу. Он отбросил шланг, и Эдит села рядом. Барретт слышал, как осторожно она дышит, чтобы горячий воздух не попал в горло.

— Все в порядке? — спросил он.

Она закашлялась.

— Никак не привыкну дышать в парилке.

— Попробуй плеснуть в лицо водой и это время вдохнуть.

— Ничего, уже хорошо.

Барретт закрыл глаза и ощутил, как влажный жар просачивается в тело. Он вздрогнул, когда Эдит наступила ему на ногу. А через несколько мгновений она прижалась к нему и поцеловала в щеку.

— Я люблю тебя, — сказала она.

Барретт обнял ее рукой за плечи и откликнулся:

— Я тоже тебя люблю.

Она снова поцеловала его в щеку, а потом в уголок рта. Он ощутил возбуждение, когда она прижалась к нему губами. Барретт открыл глаза, ощутив, как ее рука потянулась к низу живота. «Что с ней?» — подумал он.

Через несколько мгновений она развернулась и, не отрываясь от его губ, раздвинула ему колени.

— Тверже, — прошептала она ему в ухо.

Ее голос звучал почти свирепо. У Барретта захватило дыхание, когда она схватила его за раненую руку и прижала к своей груди. Он отдернул ее, и запястье пронзило болью.

— Не убирай! — велела Эдит, схватив ее снова.

— Мой палец! — закричал Барретт.

Боль была такой сильной, что у него поплыли круги перед глазами. Он задыхался, легкие боролись с обжигающим воздухом. Эдит как будто не слышала. Она ухватилась за его член и так громко застонала, что у Барретта заколотилось сердце.

— Ради Бога, сделай его тверже! — крикнула она и снова припала к его губам.

Барретт задыхался. Давясь, он отдернул голову и, ударившись затылком о кафельную стену, скривился и закричал от новой боли. Эдит навалилась на него, с шумом дыша. Барретт пытался перевести дух.

— Эдит, — с трудом выговорил он.

Она вскочила на ноги и пошла прочь.

— Не уходи, — пробормотал он, протянув руку.

Почувствовалось дуновение холодного воздуха, когда Эдит открыла дверь, и Барретт смутно увидел силуэт жены. Потом дверь снова захлопнулась.

Сморщившись, он наклонился, чтобы нащупать шланг, и, втянув воздух сквозь сжатые зубы, обдал лицо холодной водой. Господи, что такое на нее нашло? Он понимал, что ограниченность их половой жизни должна была произвести на нее угнетающий эффект, но Эдит никогда не проявляла такого желания, как сейчас. Ошеломленно встав и опершись на трость, Барретт медленно двинулся через заполненное паром помещение, морщась от жара. Лампочка на потолке почти скрылась из виду, превратившись в бледное пятнышко. Барретт добрался до двери и нащупал ручку. Он потянул дверь, но она не поддавалась. Он потянул сильнее. Дверь не шелохнулась. У него перехватило дыхание. Вцепившись в ручку изо всех сил, он дернул снова.

Дверь отказывалась открываться.

Ему стало плохо, но усилием воли он отогнал дурноту.

— Эдит! — позвал Барретт и постучал по двери ладонью левой руки. — Эдит, дверь заело!

Никакого ответа. «Боже, она же не поднялась наверх!» — подумал он с внезапным испугом и дернул дверь снова. Ее заклинило в раме. «Жар и влажность, — сказал он себе, — дверь покоробилась и разбухла».

— Эдит! — крикнул Барретт и заколотил в дверь кулаком.

— В чем дело? — послышался слабый голос.

— Дверь заклинило! Попытайся открыть с той стороны!

Он подождал. Послышались удары в дверь, и она как будто поддалась. Он снова схватился за ручку и дернул со всей силы, а Эдит навалилась с другой стороны.

Дверь не открывалась.

— Что делать? — послышался голос Эдит.

Она казалась напуганной.

Воспользоваться скамейкой как тараном, чтобы выбить дверь? Нет, она слишком тяжелая. Барретт заскулил. Жар как будто становился все злее. Лучше прикрутить вентиль.

— Лайонел!

— Со мнойвсе в порядке!

Он осторожно опустился на левое колено, чтобы оказаться пониже, где не такой жар. Что ж, другого выхода нет. Он не может оставаться здесь.

— Лучше найди Фишера! — крикнул Барретт.

— Что?

Он не понял, то ли она не расслышала, то ли пришла в ужас от его слов.

— Лучше-найди-Фишера!

Молчание. Барретт понимал, что мысль о том, чтобы одной пройти через дом, вызывает у нее ужас.

— Это единственный выход! — крикнул он.

Эдит долго не отвечала. Потом послышался ее голос:

— Хорошо! Я сейчас вернусь!

Барретт какое-то время оставался недвижим и надеялся на Бога, что она не столкнется ни с чем необычным. В ее душевном состоянии это стало бы катастрофой. Он нахмурился. «Не могу же я просто вот так стоять, лучше пойду выключу этот пар».

И вдруг оглянулся: справа ему послышался какой-то звук. Но там не было ничего, кроме клубящегося пара. Барретт прищурился. Пар клубился, густой и белый, принимая разные формы. Человек с испорченным воображением может увидеть в нем что угодно.

Барретт с шипением втянул в себя воздух. Смешно! Он встал и начал пробираться по полу, пока не ударился подбородком о деревянную скамью. Снова опустившись на колено, он засунул руку под скамью к вентилю, а не найдя его, пополз вдоль скамьи, нащупывая.

И вдруг замер. На этот раз явно раздался какой-то звук, как будто что-то... ползло? Несмотря на жар, по спине пробежала дрожь. «Смешно!» — пробормотал Барретт и пополз дальше. Неудивительно, что за этим домом числится столько жертв: его атмосфера невероятно благоприятна для обмана чувств. Услышанный звук, вероятно, исходил от того самого вентиля, который он ищет, — наверное, выброс пара от избыточного давления. Здесь становится жутко жарко.

Он ощутил облегчение, когда его рука наконец нащупала вентиль. Барретт попытался повернуть его, но безрезультатно. Постаравшись отогнать предчувствия, он сжал зубы от боли в ноге и вцепился обеими руками в маховик вентиля.

— Заклинило, — произнес он вслух, словно убеждая кого-то в помещении, что проблема из ряда нормальных, и напряг все мышцы рук и спины в попытке повернуть вентиль.

Но тот не сдвигался.

— О, только не это!

Барретт глотнул и вздрогнул от жгучего воздуха в горле и груди. Вот попал так попал! И все же это физическая проблема: дверь разбухла в раме, паровой вентиль заклинило — этого следовало ожидать в старом доме. Сейчас вернется Эдит с Фишером. В самом худшем случае он может лечь на пол и поливать лицо водой, пока...

Он рывком обернулся. Снова тот же звук, слишком отчетливый, чтобы приписать его воображению. Действительно, как будто что-то ползло, будто змея лениво шевелилась на полу. Лицо у Барретта окаменело. «Ну же, не впадай в детство», — сказал он себе и медленно повернулся, прислонившись спиной к скамье и вглядываясь в клубы пара. Если это в самом деле какое-то явление, нужно просто не терять голову. В доме нет ничего такого, что могло бы причинить вред, если не впадать в панику.

Он прислушался, поморщившись от боли в большом пальце. Прошла, наверное, минута или больше, и звук раздался снова — плавный скользящий шорох. Барретту представилась лава, тихо текущая по угольному желобу в чан, расплескиваясь, как дымящаяся каша. Его передернуло. «Прекрати, — велел он себе. — Что-то ты стал легковерным, как мисс Таннер».

Снова раздался тот же звук, но на этот раз Барретт не придал ему значения. «Обилие психических феноменов в царстве доверчивости» — всплыла в уме фраза. Вот именно. Он машинально вдохнул и застонал от огня в горле и груди. Где же этот чертов шланг? От кафельного пола уже начали болеть колени.

Нащупав струю воды, Барретт издал удовлетворенный хрип и стал шарить рукой по полу.

И вдруг вскрикнул и отдернул руку. Она прикоснулась к какой-то горячей слизи. Барретт поднес руку к лицу и посмотрел на нее. Было темно, и ему пришлось прищуриться. Сердце его замерло. К ладони и пальцам пристала какая-то темная тина. С приглушенным вскриком он быстро нагнулся и потер ладонью об пол. Что это, Господи помилуй? Расплавился раствор между плитками? Или что-то...

Date: 2015-12-12; view: 307; Нарушение авторских прав