Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Глава 24. Я возвратился домой – в кабинете меня уже поджидал Хоуз
Я возвратился домой – в кабинете меня уже поджидал Хоуз. Он нервно шагал взад‑вперед по комнате, а когда я вошел, вздрогнул, как подстреленный. – Прошу прощенья, – сказал он, отирая пот со лба. – Последнее время нервы у меня никуда не годятся. – Дорогой друг, – сказал я, – вам непременно нужно уехать, переменить обстановку. Иначе вы тут у нас совсем расклеитесь, нельзя же так. – Я не могу покинуть свой пост. Нет, на это я ни за что не пойду. – Да это же ничего общего не имеет с дезертирством! Вы больны. Я уверен, что Хэйдок меня поддержит. – Хэйдок? Хэйдок! Разве это врач? Деревенский лекарь, невежда. – Мне кажется, вы к нему несправедливы. Он всегда считался замечательным профессионалом. – Да? Возможно. Не спорю. Но мне он не по душе. Однако я пришел совсем не за этим. Я пришел спросить, не сможете ли вы сегодня вечером произнести проповедь вместо меня. Будьте так добры, я… я сегодня не смогу говорить, честное слово. – Безусловно! Я и службу за вас отслужу. – Нет, нет. Я хочу служить сам. Я себя прекрасно чувствую. Просто при одной мысли, что нужно подняться на кафедру и все глаза будут устремлены прямо на меня… Он закрыл глаза и сглотнул, словно у него комок застрял в горле. Мне было совершенно ясно, что с Хоузом творится что‑то неладное. Должно быть, он угадал мои мысли – открыв глаза, он поспешил сказать: – Со мной все в порядке. Только вот головные боли чудовищные, настоящая пытка. Простите, вы не могли бы дать мне стакан воды? – Сейчас, – сказал я. Я сам пошел и налил воды из‑под крана. Звонить прислуге в нашем доме – занятие совершенно безнадежное. Я принес ему воду, он поблагодарил меня. Потом вынул из кармана маленькую картонную коробочку, достал оттуда капсулу из папиросной бумаги и проглотил ее, запив водой. – Порошки от головной боли, – пояснил он. Вдруг меня осенило – а что, если Хоуз сделался наркоманом? Это объяснило бы многие странности в его поведении. – Я надеюсь, вы не слишком ими увлекаетесь, – сказал я. – Нет, что вы, нет. Доктор Хэйдок меня предостерег. Но порошки просто чудодейственные. Снимают боль как рукой. И впрямь, он на глазах успокоился, овладел собой. Он поднялся. – Значит, вы возьмете на себя вечернюю проповедь! Это будет истинное благодеяние, сэр. – Тут и говорить не о чем. Но я непременно хочу снять с вас и службу. Отправляйтесь домой и отдохните. И не возражайте. Ни слова – все решено. Он снова стал меня благодарить. Потом сказал, избегая моего взгляда, уставившись в окно за моей спиной: – Вы сегодня были в Старой Усадьбе, правда, сэр? – Да. – Простите меня – но… за вами посылали? Я удивленно взглянул на него, и он залился краской. – Прошу прощенья, сэр. Я просто подумал, что выяснилось что‑нибудь еще и миссис Протеро послала за вами. Что‑нибудь новое… В мои намерения вовсе не входило удовлетворение любопытства Хоуза. – Она хотела обсудить со мной предстоящие похороны и еще какие‑то мелочи, – сказал я. – А! Понимаю. Я молчал. Он стал переминаться с ноги на ногу и наконец сказал: – Вчера вечером ко мне заходил мистер Реддинг. Я никак не пойму, что ему было нужно. – А он сам разве не сказал? – Он только сказал, что забежал на огонек. Сказал, что вечером ему одиноко. Никогда прежде он этого не делал. – Что ж, его считают интересным собеседником, – сказал я с улыбкой. – Зачем ему понадобилось приходить ко мне? Мне это не нравится. – В его голосе послышались истерические нотки. – Он сказал, что зайдет еще. Что все это значит? Что ему взбрело в голову, как вы думаете? – Хоуз почти кричал. – А почему вам кажется, что у него были какие‑то тайные цели? – спросил я. – Мне это не нравится, – упрямо повторил Хоуз. – С ним мне делить нечего, я его никогда не трогал. Я никогда не верил, что он виноват, даже когда он сам себя оговорил, я заявил во всеуслышание, что это невероятно. Если уж подозревать кого‑то, то скорее Арчера, а его я никогда не подозревал. Арчер – другое дело – негодяй, безбожник. Пьяница и бандит. – Вам не кажется, что вы слишком к нему суровы? – спросил я. – Ведь, по сути дела, мы о нем почти ничего не знаем. – Браконьер, только что из тюрьмы. Он на все способен. – Неужели вы думаете, что он застрелил полковника Протеро? – полюбопытствовал я. У Хоуза укоренилась привычка никогда не отвечать прямо «да» или «нет». В последние дни я несколько раз ловил его на этом. – Разве вам не кажется, сэр, что это единственный возможный ответ? – Насколько мне известно, – сказал я, – против него нет ни одной, даже самой малой, улики. – А угрозы? – живо возразил Хоуз. – Вы забыли – он грозился отомстить. Мне до смерти надоело слушать про угрозы Арчера. Насколько я понимаю, их попросту никто не слышал, прямых свидетельств нет, одни слухи. – Он собирался свести счеты с полковником Протеро. Напился для храбрости и застрелил его. – Это чистейшие домыслы, – сказал я. – Но вы признаете, что это вполне вероятно? – Нет, не признаю. – Но все‑таки он имел такую возможность? – Возможность – да. Хоуз бросил на меня косой взгляд. – А почему вы считаете, что это маловероятно? – А потому, – сказал я, – что Арчеру и в голову бы не пришло стрелять из револьвера. Не то оружие. Хоуза, кажется, озадачили мои доводы. Он явно ожидал возражений иного рода. – И вы всерьез думаете, что это реальное подтверждение невиновности Арчера? – спросил он неуверенно. – На мой взгляд, это полностью исключает виновность Арчера, – сказал я. Убедившись в том, что я твердо держусь своего мнения, Хоуз больше не спорил. Он еще раз поблагодарил меня и ушел. Я проводил его до входной двери и на столике в холле заметил четыре письма. В них было что‑то общее. Почерк, почти несомненно, женский. Одинаковая надпись. «С посыльным, срочно». Единственное различие, которое мне бросилось в глаза, – то, что одно было гораздо грязнее остальных. Это сходство на минуту заставило меня испытать забавное ощущение, что у меня двоится, нет, четверится в глазах. Мэри вышла из кухни и увидела, как я с изумлением рассматриваю эти записки. – Принесли после ленча, – сообщила она, не дожидаясь расспросов. – Кроме одного. Одно я вынула из ящика. Я кивнул, собрал письма и понес их к себе в кабинет. В первом из них было написано:
«Дорогой мистер Клемент, до меня дошли некоторые сведения, которые я хотела бы сообщить вам. Это касается смерти бедного полковника Протеро. Я была бы очень благодарна за совет – обращаться ли мне в полицию или нет. После безвременной кончины моего дорогого супруга я так боюсь всякой суеты. Не могли бы вы зайти ко мне сегодня днем на несколько минут? Искренне ваша, Марта Прайс Ридли».
Я открыл второе письмо:
«Дорогой мистер Клемент, я в такой тревоге – у меня от волнения все в голове перепуталось, прямо не знаю, как быть. Я услышала нечто очень важное, так мне кажется. Но при одной мысли, что придется иметь дело с полицией, я прихожу в ужас. Я в полном отчаянии и растерянности. Не сочтите за труд, дорогой викарий, заглянуть ко мне на минутку и разрешить все мои сомнения и затруднения. Вы для всех нас такой чудесный утешитель в горестях! Извините за беспокойство. Искренне ваша, Каролина Уэзерби».
Я почувствовал, что содержание третьего письма могу, пожалуй, угадать, не читая.
«Дорогой мистер Клемент, до меня дошло нечто чрезвычайно важное. Я считаю, что вы должны узнать об этом первый. Зайдите ко мне сегодня в любое время. Я буду ждать».
Это воинственное послание было подписано: «Аманда Хартнелл». Я вскрыл четвертое письмо. По милости судьбы, я получал очень мало анонимных писем. Я думаю, что анонимное письмо – самое низкое и жестокое оружие. То, что я держал в руках, не было исключением. Несмотря на старания выдать его за послание малограмотного человека, отдельные фразы заставили меня в этом усомниться.
«Дорогой викарий, я думаю, вам нада знать, што Творится. Вашу леди видели, как она выходила из дома мистера Реддинга, украдкой. Сами понимаете, в чем тут Дело. Между ними Што‑то есть. Думаю, вам нада знать. Друг».
У меня вырвался негромкий возглас отвращения, я скомкал бумагу и швырнул ее в камин. В эту минуту вошла Гризельда. – Что это ты выбрасываешь с таким презрением? – спросила она. – Грязь, – сказал я. Я вынул спичку из кармана, чиркнул и наклонился к каминной решетке. Но Гризельда меня опередила. Она наклонилась, подняла скомканную бумажку и разгладила ее, прежде чем я успел ей помешать. Она прочла, вскрикнула и гадливо отбросила ее мне обратно, отвернув лицо. Я снова чиркнул спичкой и стал следить, как бумага горела. Гризельда отошла от меня. Она стояла у окна и смотрела в сад. – Лен, – сказала она, не оборачиваясь. – Да, милая. – Я хочу тебе что‑то сказать. Не мешай, я так хочу. Пожалуйста! Когда Лоуренс Реддинг сюда приехал, я сделала вид, что мы с ним едва знакомы. И ты мне поверил. А это неправда. Я… в общем, я его давно знала. Честно говоря, еще до того, как я встретилась с тобой… и даже была в него влюблена. Мне кажется, в Лоуренса почти все влюбляются. И я… было время, когда я вела себя как дурочка. Не подумай, что я писала ему компрометирующие письма или делала глупости, как в романах. Но я была к нему очень неравнодушна. – Почему же ты мне не сказала? – спросил я. – Ну! Потому! Сама не знаю… из‑за того, что ты иногда бываешь такой глупый, прямо на себя не похож. Подумаешь, раз ты меня намного старше – это не значит, что я должна… что мне должны нравиться другие мужчины. Я подумала, что ты начнешь мучиться, раздумывать, – проще было скрыть от тебя эту дружбу с Лоуренсом. – Ты очень ловко умеешь скрывать, – сказал я, вспоминая, что она говорила мне в этой самой комнате на прошлой неделе и какая искренность звучала в ее голосе. – Правда, мне всегда удавалось скрывать, что хочу. Мне это даже нравится. – Она сказала это с детским удовольствием. – Я тебе говорю чистую правду. Про Анну я не догадывалась и ломала голову, почему это Лоуренс так изменился – совсем, понимаешь, совсем не обращает на меня внимания. Я к этому не привыкла. Молчание. – Ты все понял, Лен? – с беспокойством спросила Гризельда. – Да, – ответил я. – Понял. В чем я совсем не был уверен.
Date: 2015-12-12; view: 373; Нарушение авторских прав |