Верхом на звезде

Я стою по колено в грязи и задумчиво обозреваю окрестности.

– Может, лучше с крыши? – подкинул идею Володя, печально рассматривая свои ботинки, облепленные комьями подмосковного краснозема.

– Лесенка приставная, – с приятным южным говорком предупредил конюх.

– Нам не впервой, – ухмыльнулся Володя и побрел к конюшням.

Я закатила глаза. Месим грязь на подмосковных манежах, тоже не первый раз. Как только стиль ladylike входит в моду, так извольте – лошадки! И пора бы уже прикупить пару резиновых сапог, Володенька.

– А девушку тоже на крышу? – с любопытством поинтересовался конюх, кивая на модель в бриджах Hermes и ослепительно белой рубашке Dior. И все‑таки, несмотря на полную амуницию наездницы: сапоги, перчатки, шлем, стек – посреди конюшни она все равно выглядела как корова с седлом. Н‑да…

– Нет, – печально ответила я. – Девушка останется здесь, как и я.

– Лошадка смирная, – успокоил конюх, – Григорий Лексеич сам выбрал кобылу.

– Хорошо бы Григорий Лексеич, – кто бы это ни был, – и девушку выбрал.

Обреченно, хотя и с решимостью на лице, я зашагала к конюшне, из которой как раз выводили разрекламированную кобылу. Модель испуганно косилась на нее. Кобыла в ответ испуганно покосилась на модель.

– Не бойся, милая, – сказал выводящий лошадь второй конюх.

Интересно, это он моделе или кобыле?

– Ставь ее вон к тому заборчику, – раздался с крыши голос Володи.

Раскомандовался в безопасности!

– Так, – начала я, – знакомьтесь, это Катя, а это… – Я вопросительно посмотрела на второго конюха.

– Изящная, – подсказал тот, с интересом наблюдая за моими действиями.

– Очень приятно, Лана. Катя – это Изящная. Изящная – это Катя. Надеюсь, вы подружитесь. Хотя бы на ближайшие три часа.

– Кобыла смирная, – с улыбкой сказал конюх.

– Да, мне ваш коллега уже говорил. Надеюсь, лошадь тоже в курсе.

Конюх засмеялся.

– Девушка, а вы верхом ездите? – спросил он.

– Нет! – испуганно воскликнули мы с Катей. – И в этом вся проблема, – добавила я. – В Москве, знаете ли, сложно найти модель, которая ездит верхом. Если, конечно, она не подцепила какого‑нибудь олигарха с личной конюшней.

– Они тоже не умеют, – снова засмеялся конюх, – хотя и стараются изо всех сил, хотя бы потому, что потратились на амуницию от Hermes.

– Ну что же, нет в жизни счастья, – резюмировала я. – Подсадите? – кивнула я на модель.

– С удовольствием, – снова улыбнулся конюх. Весельчак!

Общими усилиями Катю взгромоздили в седло (Hermes, кстати). Изящная сделала недовольное лицо, но пока оправдывала свои лестные эпитеты.

Володя приплясывал на крыше от нетерпения и, размахивая руками, как ветряная мельница, указывал на точку съемки. Я в свою очередь вручила Кате стек, ободряюще улыбнулась Изящной (с меня кусочек сахара за примерное поведение!).

Через три с половиной часа я скормила Изящной весь запас сахара, которым меня снабдил веселый конюх, посадила голос от постоянных перекличек с Володей и прикрикиваний на модель, а по маршруту манеж – конюшня – манеж пробежалась раз пятьдесят.

Я в изнеможении рухнула на тюк сена.

– Вот постоянно такая байда! – устало сказала я, вытягивая ноги в заляпанных красноземом резиновых сапогах.

– И часто вы фотографируете лошадей? – спросил веселый конюх, присаживаясь рядом.

– Да все чаще и чаще. С недавних пор верховая езда стала популярным развлечением.

– Общение с лошадью – отличная терапия для оторванных от природы горожан. А верховая езда – прекрасное физическое упражнение, при котором работают все группы мышц. И определенный вызов: здесь, как в сексе, не пришлешь кого‑то вместо себя, нужно показать, на что сам способен.

Я покосилась на конюха с искренним любопытством: да неужели?

– Вообще‑то, я имела в виду, что верховая езда вошла в моду. Ведь трудно представить что‑то более светское и аристократическое. В понимании олигархов, разумеется.

– Русские люди любят литературные сюжеты, – задумчиво произнес конюх, обводя взглядом окрестности. – Многим просто не хватает собственной истории – фамильного замка, конюшен с рысаками, поэтому они столь чувствительны к чужой.

– А вы? – Он все больше меня озадачивал.

– В моем фамильном замке уже восемьдесят лет как музей.

– Что?! – Я чуть не выпрыгнула из сапог от изумления. Осмотрела конюха: большой сильный мужчина, в бриджах и сапогах для верховой езды. В общем, на вид он мало чем отличался от прочих конюхов. Но меня вдруг что‑то зацепило. И как же я сразу не заметила! А еще горжусь своим цепким взглядом. Этот большой красивый человек поразил меня своим благородством. Так подчеркнуто уважительно со всеми, вне зависимости от рангов и титулов, ведут себя только особы голубых кровей. А уж я на них насмотрелась!

– Я не представился. Григорий Алексеевич Закревский.

Я совершенно по‑крестьянски вытаращила глаза:

– ГРАФ Закревский?!

– Да, – улыбнулся он.

– Так это ваша вотчина? – Широким жестом я обвела конюшни, манежи, административные здания, лошадей, конюхов и тюки сена.

– Последние семнадцать месяцев, – уточнил граф.

– А под музеем вы имеете в виду Зимний дворец, как я понимаю? – в ответ уточнила я.

– Я пошутил. Где родились первые Закревские, никто не знает. Возможно, в старом Зимнем дворце, возможно, в Петергофе, а скорее всего – в Москве. Елисавет Петровна любила старую столицу. Мне так приятнее думать, я сам люблю Москву и среднюю полосу России, – Закревский потянулся и с удовольствием оглядел окрестности.

Я смотрела на него во все глаза. Если честно, я впервые видела живого потомка Романовых, да еще и настоящего – пра‑пра‑пра… чего‑то там дщери Петровой. Я уточняю: европейские наследные принцы мотаются к нам на каждую мало‑мальски приличную вечеринку. Ульяна, кстати, уже близко познакомилась со всеми. Но это я отвлеклась. Живой граф спросил:

– А вы?..

– Я тоже москвичка.

– Модная москвичка? – улыбнулся он.

– Я готова жить и умереть за моду, – с пафосом произнесла я и уже обычным голосом добавила: – Профессиональная шутка.

– Ну, для чего‑то надо жить и умирать, – согласился он. – Я могу надеяться, что следующую фотосъемку вы проведете у меня?

– Вам нужна реклама? – чуть высокомерно спросила я.

– Реклама никогда не помешает. Но я имел в виду другое – веселое это дело, съемки, – он снова улыбнулся, – а то все лошади, лошади… Я был бы не прочь еще раз поучаствовать.

– Почему бы нет? – Я прикинула, когда еще, учитывая нежданно‑негаданно свалившийся на нас гранж, снова понадобятся лошади.

Григорий Алексеевич протянул мне визитку, за своей мне пришлось тащиться в административное здание, где я оставила сумку.

Конюхи провожали нас, приговаривая: «Приезжайте еще!» Видимо, не один хозяин развлекся за наш счет.

Уже в микроавтобусе Володи я обернулась к съемочной группе:

– А вы знаете, что Григорий Лексеич – это граф Закревский?!

– А ты чего, не знала? – удивился Володя. – Вся Москва на ушах стояла, когда он эмигрировал к нам. Реальный царский отпрыск и без немецких примесей.

– Что, настоящий граф? – оживилась модель Катя, выворачивая шею и жадно всматриваясь в удаляющиеся конюшни.

– Настоящий, – ухмыльнулся Володя, – и неженатый.

Катя чуть не выпрыгнула из микроавтобуса.