Глава третья

...мы находимся в семи милях от цепи красных скал, опоясывающих кольцом то самое плато, о котором говорил профессор Челленджер.

Конан Дойль. Затерянный мир

Разумеется, Конан Дойль был не первым англичани­ном, которого вдохновили легенды о горайме. И не он первым выдвинул гипотезу «затерянного мира». В 1884 го­ду сэр Джозеф Хукер предположил, что флора плато Рорайма должна заметно отличаться от равнинной расти­тельности, а газетчики шагнули еще дальше, намекая, что на вершине горы могли уцелеть остановившиеся в своей эволюции доисторические чудовища. Еще в 1874 году журнал «Спектейтор» писал:

«Ужели никто не исследует Рорайму и не принесет нам вести, которые она хранит для нас тысячи лет? Одна из поразительнейших тайн Земли кроется у рубе­жей нашей колонии Британской Гвианы, а мы оставляем тайну неразгаданной, пренебрегаем чудом».

Волнующий призыв, однако последовать ему было не так-то просто.

Похоже, сэр Уолтер Рэли был первым европейцем, писавшим об этом районе, хотя весьма сомнительно, чтобы он лично видел Рорайму. Вот его слова:

«Мне поведали о Хрустальной горе, но из-за большого расстояния и неблагоприятного времени года я не мог к ней идти, и вообще мне нельзя было больше задер­живаться. Мы видели ее издалека, она была похожа на чрезвычайно высокую белую церковную башню. С нее спадает могучий поток, который совсем не касается склона горы. Сорвавшись с вершины, он обрушивается на землю со страшным гулом и рокотом, как будто бьются друг о друга тысяча больших колоколов. Мне представляется, что во всем мире нет более необыкно­венного водопада и более прекрасного зрелища. Беррео рассказал мне, что на горе лежат алмазы и другие дра­гоценные камни и их сияние видно издалека, но так ли это, я не знаю. Ни он сам, ни кто-либо из его людей не отваживались подняться на вершину этой горы, пото­му что по соседству живут враждебные племена и путь к горе слишком труден».

Но по-настоящему Рорайма захватила воображение мира после того, как в прошлом веке знаменитый немецкий исследователь Роберт Шомбургк, совершив многомесячный трудный переход, вышел к подножию этого горного плато. Он убедился, что легендарная гора индейцев существует на самом деле и представляет собой сложенную песчаниками огромную столовую возвышен­ность, обрамленную скалами высотой свыше трехсот метров. Индейцы почтительно — и вполне справедливо — называли эту гору Матерью Вод, и они были убеждены, что ни одному белому человеку не суждено увидеть ее вершину, постоянно окутанную дождевыми тучами. Когда здесь будет определено среднегодовое количество осадков, очень может быть, что северные склоны Рораймы войдут в число самых влажных мест земного шара.

В 1834 году британское правительство поручило Шомбургку произвести съемку и установить границу между Британской Гвианой, как тогда называлась Гайана, и Венесуэлой. Великобритания уже седьмой десяток лет вела тяжбу с Венесуэлой из-за спорных территорий, и требовалось прийти к какому-то соглашению. Венесуэла претендовала на все земли до реки Эссекибо; Великобри­тания, к которой перешли владения голландцев, претен­довала на их земли, однако границы голландских терри­торий никем не были определены. Площадь спорных областей превышала сто тридцать тысяч квадратных кило-мэтров, что равно площади всей Англии.

Шомбургк с большим усердием принялся выполнять поручение своего нанимателя. Он ставил пограничные столбы и метил деревья английским гербом, решая все сомнительные случаи в пользу Великобритании. Надо ли говорить, что съемки Шомбургка были крайне отрица­тельно восприняты венесуэльцами и только способство­вали продолжению пограничного спора. А потому в 1890-х годах другая Пограничная комиссия составила доклад в трех толстых томах с приложением карты на семидесяти шести листах. Венесуэла изложила свои претензии в трех томах с картами, Великобритания — в семи томах плюс карты. Четыре месяца спустя обе стороны предъявили встречные иски. При рассмотрении конфлик­та интересы Венесуэлы представлял бывший президент США генерал Бенджамен Харрисон. Вступительную речь британской стороны произнес генеральный прокурор сэр Ричард Уэбстер. Он говорил тридцать дней. Венесуэль­ская сторона повторила этот рекорд!

В конце концов каверзный спор был разрешен тре­тейским судом. Стороны были не совсем довольны, хотя итогом явился разумный компромисс. Венесуэла получила полный контроль над столь важным для нее устьем Ориноко, а Рорайма стала «замковым камнем» при демар­кации границ трех стран: Венесуэлы, Бразилии и Гайаны. Но при этом со стороны Гайаны этот важный участок гайанской территории оставался недосягаемым. И когда мы планировали нашу экспедицию, власти в душе надея­лись, что нам удастся, пройдя сквозь глухие влажные леса к северу от Рораймы и поднявшись по трехсот-шестидесятиметровому песчаниковому навесу, впервые в истории пробиться в этот неприступный уголок из самой Гайаны.

Несомненно, пограничные споры рождали недобрые чувства, но в то же время предпринятые в этой связи путешествия воспламеняли воображение людей. Вот как описывает Шомбургк свою первую встречу с таинствен­ной горой:

«Перед восходом и на протяжении получаса после него ничто не заслоняло Рорайму, и мы могли любоваться ею во всем ее величии. Изумительные стены вздымаются на высоту пятьсот метров. Они совершенно перпенди­кулярны, как будто их воздвигали с применением отвеса; правда, кое-где прилепился низкий кустарник, который издали придает темный оттенок красноватой породе. Барон фон Гумбольдт отмечал, что в Швейцарских Альпах не найти отвесных скал пятисотметровой высоты; думаю, что и в Гвиане не найдешь больше ничего подоб­ного. Однако еще более примечательны срывающиеся с огромной высоты водопады, причем, как ни странно это покажется, вода затем устремляется в разных направле­ниях, к трем величайшим рекам северной части Южной Америки, а именно к Амазонке, Ориноко и Эссекибо... Эти дивные водопады прославили Рорайму среди индей­цев. Во время своих плясок они поют о чудесах «Рораймы, окутанной облаками красной горы, вечно живом источнике вод». Я не способен по достоинству описать великолепие этих гор. Они высятся, словно могучи постройки, и хочется назвать их форумом Природы». Поэтическим выражением первого впечатления Шомбургка от Рораймы могут также служить строки и «Петры» Джона Уильяма Бэртона:

Равное чудо являет нам только Восток —

Розовый город, древний, как времени ток.

В конце сентября Мо и Майк вылетели в Джорджтаун через Люксембург и Барбадос — самый дешевый маршрут, какой нам удалось найти. Майк только что вернулся из своего путешествия и не успел даже толком переодеться. Он сел на самолет в белом костюме и в основательно изношенных в предгорьях Гималаев теннисных тапочках. Лицо его украшала многодневная щетина, с которой он выглядел то ли этнографом на выезде (каковому он вскоре и уподобился), то ли бичком бером*, то ли опустившимся жителем колонии. Короткая остановка в Люксембурге обошлась им дорого, так как Мо потерял бумажник, в котором было около семидесяти фунтов стерлингов. Правда, в тот момент они довольно легко отнеслись к потере, поскольку принятое внутрь в большом количестве пиво обеспечило им надежный иммунитет против мирских забот. На Барбадосе элегант­ный белый костюм Майка подвергся надруганию. Какая-то дворняжка помочилась на него, пока Майк плавал в море, после чего худшие представители наших четверо­ногих друзей уделяли Майку куда больше внимания, чем того требовала нормальная учтивость!

Прибыв в Гайану, Мо и Майк первым делом связа­лись с Адрианом Томпсоном, который содержит ферму по соседству с аэропортом Тимери, километрах в тридцати от Джорджтауна. Здесь было собрано и рассортировано все экспедиционное снаряжение. Мо и Майку предстояло разложить провиант по сумкам — в каждую сумку двадцать четыре дневных рациона на одного человека. После этого они должны были выйти на маршрут впереди основного отряда. Первого октября с аэродрома Хитроу вылетели остальные шесть членов экспедиции, основательно пере­груженные съемочной аппаратурой и пистолетами «Хилти». Мы покинули Лондон в десять утра, а в десять вечера снова были в Лондоне, проведя большую часть дня в Люксембурге.

Странный порядок, но таким способом мы сэкономили для экспедиции около тысячи фунтов, потому что прямо из Великобритании нет дешевых рейсов в область Карибского моря.

В Гайану мы прилетели ранним утром. Воздух был влажный и липкий, но над бетоном перед зданием аэропорта гулял свежий ветерок. Никто из нас не представ­лял себе толком внешность Адриана Томпсона; мы знали, что он уже не молод, занимает какую-то должность в гайанской администрации и выращивает орхидеи. К нам подошел высокий подтянутый лысый мужчина аристокра­тического вида.

— Я Адриан Томпсон. Добро пожаловать в Гайану.

Я представил ему своих товарищей. Как и было обе­щано, Адриан уже договорился с таможней, и после беглого осмотра нашего дорогостоящего снаряжения нас быстро провели к ожидающим машинам. Чудеса, да и только!

Адриан сказал нам, что Мо и Майк уже отправились в глубь страны, забрав большую часть провианта, и сберегут для нас время, прокладывая тропу к подножию стены. Нам же предстояло задержаться на несколько дней. Были намечены прием у президента и некоторые другие официальные приемы, а также визиты в мини­стерства, с которыми Нилу надо было утрясти вопрос о съемках и о том, как переправлять пленку от Рораймы в Джорджтаун и дальше в Лондон для обработки. Важно было возможно быстрее проявлять отснятую пленку и возвращать в Джорджтаун текущий материал, чтобы с ним могли ознакомиться гайанские власти. Таким обра­зом, Алекс сможет своевременно вносить нужные поправ­ки в ходе съемок, и власти будут спокойны, поскольку в прошлом им причинили немало неприятностей кино­группы (не от Би-би-си), которые упорно изображали Гайану как жуткую глушь, кишащую змеями и враждеб­ными индейцами.

Обосновавшись в отеле «Парк», мы быстро убедились, что вокруг нашей экспедиции возник изрядный ажиотаж. Органы информации как в Гайане, так и в Европе уделяли ей небывалое внимание; нас останавливали на улицах и спрашивали, в какой мере мы надеемся на успех. Впоследствии мы узнали, что даже букмекеры расценива­ли наши шансы очень низко!

Джорджтауну присуща чудесная атмосфера неболь­шого городка. Право же, поживи там несколько лет и будешь знать всех жителей. Даже ведущие политиче­ские деятели вполне доступны; мы убедились в этом, пройдя по улице в резиденцию президента Чжуна. Он пожелал успеха в нашем предприятии, при этом реплики, которыми обменялся с ним Адриан, явились первым подтверждением наших подозрений, что тут заме­шана политика.

—Сэр, — сказал Адриан, — я решил послать радиосиг­нал, если нам удастся взять Рорайму, а именно: «Небо чисто».

—Отлично, Адриан, — ответил президент. — Желаю вам успеха.

А вообще-то я знал, что у президента Чжуна есть заботы поважнее, чем не имеющая практического значе­ния попытка группы англичан проложить путь на вершину Рораймы с гайанской стороны. Из-за скверной погоды оказался под угрозой урожай риса, и президент опасался, что уборка не будет завершена вовремя.

В отеле «Парк» жила группа старателей, или поркнокеров (порк — свинина, нок — «стрелять» в смысле зани­мать), прозванных так потому, что они кормились в основ­ном солониной, а когда оказывались на мели, «стреляли» продукты у более удачливых товарищей в счет своей будущей добычи. Худые, изможденные, суровые лица этих искателей счастья напомнили мне старателей на западе Новой Зеландии. Эти люди, промывающие золото и алмазы, подвергают себя лишениям, каких рядовой человек не способен себе представить. Власти разрешают им заниматься старательством во внутренних областях, исключая территории, закрепленные за индейцами. Один из крупных старательских центров — Имбаймадай; хорошо известен также район Камаранга, и когда я впоследствии разговаривал с одним работником гайанского горного департамента, он рассказал мне, что там сделано немало ценных находок. Золото и алмазы приобретаются скупщи­ками, которые авансируют поркнокеров, а затем поступают в Джорджтаун, где развилась процветающая алмазогранильная отрасль. Однако рынок сбыта алмазов ограничен рамками, которые строго регулируются международными соглашениями.

Геологическая история Гайаны далеко еще не ясна. Коренные породы — гнейсы и кристаллические сланцы с гранитными внедрениями — старше двух миллиардов лет. Породы эти подверглись сильной эрозии, и образовалась почти плоская равнина, после чего текущие с востока реки прикрыли ее отложениями формации Рораймы. Эта формация, которую называют «наиболее примечатель­ным и загадочным геологическим феноменом Гвианского щита», определяет линию горизонта на всем протяжении от Колумбии через Венесуэлу и Бразилию до Суринама. Ее светло-серые до розовых кварцевые песчаники и кон­гломераты образуют высокие валы, кульминацией которых служит сама Рорайма. Древние отложения, понижаясь максимум на три градуса к югу или юго-западу, почти не нарушены, однако они изобилуют мощными габбровыми интрузиями, что повлекло за собой спекание и окремнение песчаников, с образованием настоящих кварцитов вблизи интрузий. Знай я об этом заранее, не допустил бы просчета в оценке шлямбурных крючьев — ведь скала, которую мы штурмовали, оказалась куда тверже, чем мы предполагали!

Окружающие Эскарп песчаники постепенно стачива­лись эрозией, и на протяжении нескольких миллионов лет прилегающие равнины, вероятно, представляли собой временные мелководные моря с множеством островов. Однако дальнейшие движения земной коры за последний миллион лет привели к поднятию всей здешней поверх­ности примерно на сто двадцать метров; при этом моря высохли, оставив ил и пески, которые доходят почти до подножия эскарпа.

Д. и М. Тарлинги в своем труде «Движущиеся мате­рики» видят в формации Рораймы довод в пользу гипо­тезы дрейфа материков:

«В Гвиане и вокруг нее эта формация, более полови­ны которой подверглось разрушению около 1000 млн. лет назад, в настоящее время покрывает свыше миллиона квадратных километров и содержит по крайней мере миллион кубических километров осадков, принесенных в Южную Америку с северо-востока. При совмещенном положении контуров Африки и Южной Америки можно найти вероятное место происхождения этих осадков. Интересно отметить, что алмазы, находимые у основания формации, становятся крупнее по направлению к Атлан­тике, в то время как в Западной Африке аналогичная картина отмечается по направлению к возможному источ­нику их образования в Судане».

6 один из вечеров для нас устроила прием крупная компания «Букер Бразерс», которая помогла нам приобрес­ти продукты в Гайане. На этом приеме я познакомился с министром почт Дж. Чарлзом, плотным и самоуверенным мужчиной, и мы попытались найти компромиссное ре­шение проблемы с конвертами для спецгашения. Министр обещал попытаться выделить нам известный процент с прибыли, однако не скрывал своего недовольства тем, что инициатива в этом вопросе исходила от Великобри­тании. На том же приеме я познакомился с управляющим компании «Букер Бразерс», мистером Джорджем Бишо­пом. Годом раньше он посетил базовый лагерь Эверестской экспедиции, когда я находился в лагере 5. Джордж Бишоп обожает Гималаи и поделился со мной своими намерениями осенью снова посетить район Эвереста.

— Знаешь, Хеймиш, — сказал мне однажды утром Адриан. — Ты уже здорово прославился среди индейцев. Они говорят, что много лет не слыхали ничего нелепее твоей идеи насчет нейлоновых костюмов. Говорят, что в таком костюме ты изжаришься, словно гокко, пока доберешься до Рораймы.

Вышло так, что злополучные костюмы не поступили вовремя в канцелярию Нила в Би-би-си, и доставкой их занималась Британская заморская авиатранспортная компания. В Гайане они догнали нас и осели в таможне, и сколько Нил ни старался выручить их оттуда, ему это не удалось; подозреваю, что они лежат там по сей день. Однако среди моих личных вещей был запасной костюм, так что я не собирался разочаровывать индейцев.

При мне Дон разбирал свое личное имущество. Он привез дивный комплект ярких одеяний, выбор которых явно определялся влиянием прихотливых вкусов в мире гольфа. Особенно поразила меня яркая нейлоновая рубаш­ка с разноцветными вертикальными полосами, чем-то сма­хивающая на мишень для стрельбы. При виде этого пред­мета одежды меня одолел дикий хохот, и прошло несколь­ко минут, прежде чем я собрался с силами спросить Дона, что это за штука.

— Рубашка, что же еще, — ответил он с легкой обидой в голосе. — Нравится?

Я ответил, что она вполне подошла бы жокею на больших национальных скачках, и продолжал хохотать.

— Ладно, я так и знал, что ты будешь насмехаться, — проворчал Дон. — Нет у тебя ни капли вкуса. Беда с вами, северянами. Вы так привыкли к дождям, болотам и туману, что малейший намек на краски выводит вас из себя! Ничего, зато мои штаны не такие яркие. Одри
сама сшила их для меня на машинке.

И он показал мне живописные штаны с резинкой в поясе, хитроумно рассчитанном на любое уменьшение его знаменитого брюха!

— Ты-то, надо думать, собираешься носить свою самую нарядную шотландскую юбочку, — продолжал он. — Только не забудь надевать вниз нейлоновый костюм, чтобы пауки не добрались до твоей волосатой сумочки!

После ряда совещаний с правительственными учреж­дениями было наконец достигнуто соглашение между Би-би-си и гайанскими властями. По этому соглашению гайанцы должны были получить определенное количество фильмокопий, нам не разрешалось снимать поселения индейцев, и к экспедиции прикомандировывались Морис Бэрроу (сын одного из министров), лейтенант гайанских вооруженных сил Майк Эзерли и радист Чаман Прасад, в звании капрала. Мало того, что нам навязали этих сопровождающих, которых мы между собой мрачно вели­чали шпионами, так еще Адриан настоял на том, чтобы взять Джонатана Уилкинза, сына одного своего друга; предполагалось, что он будет фотографировать расти­тельность. Еще в Великобритании мы получили от Джо­натана несколько бесцеремонное письмо, в котором он спрашивал, как ему оформить свое участие в качестве бездоговорного фотографа и какую пленку и прочие материалы сможет предоставить экспедиция. Я тотчас ответил, что все права на публикацию принадлежат «Обсерверу» и что лишней пленки для членов экспеди­ции не будет.

Джонатан водил маленький грузовичок, распи­санный греческими буквами, и Адриан пытался нас умиротворить, говоря, что он поможет нам с транспортом.

Дон очень точно выразил наши чувства, когда раздра­женно спросил:

—Сколько же всего мусора будет с нами в этом путешествии?

—Ну, что касается двух ученых, так они предусмат­ривались с самого начала, — оправдывался Адриан. — Но Морис и этот лейтенант для меня самого сюрприз.

Ничего, лейтенант пригодится, в гаианских вооруженных силах есть славные ребята.

— Пожалуй, радист нам нужен, — заметил Джо. Мы сидели в гостиной, потягивая ром и лаймовый сок. — Сможем наводить вертолет, когда будет летная погода, и получать по воздуху все, что нам понадобится.

Ученый мир представляли Майк Тамессар и Рагу Прасад.

Майк Тамессар — зоолог; почтенного вида сорокалет­ний мужчина индийского происхождения, спокойный, надежный, уживчивый. Он признался, что находится не в лучшей форме для походов, но заброску на вертолете вполне выдержит. Вместе с Адрианом и ботаником Рагу Прасадом его предполагалось, если позволит погода, выса­дить на вершине, чтобы они могли пополнить свои коллек­ции. Симпатяга Рагу тоже представлял индийскую часть населения Гайаны; в памяти тех, кто читал песнь о Робине Гуде, его развалистая походка вызывала образ брата Така. Неряшливый с виду, он подкупал своей честностью и пря­мотой.

— Дружище! — говорил Рагу. — Надеюсь, мне не при­дется много ходить, я совсем для этого не гожусь!

МайК Эзерли по первому разу произвел на меня впе­чатление человека сдержанного и вдумчивого; професси­ональный воин, он выглядел отлично тренированным и энергичным. Словом, ценное приобретение для любой экспедиции. Лично я полагал его участие вполне оправ­данным — ведь придают же экспедициям в таких странах, как Непал, офицера связи, который обычно с полной ответственностью относится к своему поручению.

Моя первая встреча со «шпионом» Морисом состоялась в аэропорту, куда мы приехали, чтобы лететь на самолете гаианских ВВС в Камаранг, где располагалась ближайшая к Рорайме посадочная площадка. Кудрявый и стройный, чуть ли не субтильный, он произвел на меня впечатление типичного выпускника гуманитарного колледжа.

Date: 2015-12-12; view: 363; Нарушение авторских прав