Пережившая всех

(Лидия Смирнова)

Л. Смирнова родилась в Тобольске 13 февраля 1915 года. Когда ей исполнилось четыре года, умерла её мама. Это произошло после того, как 9‑месячный братик Лиды упал головой на каменный пол и разбился насмерть. Мать не пережила этой гибели, сошла с ума и вскоре умерла. А вскоре Лидия потеряла и отца. В Гражданскую войну он ушёл на фронт и воевал на стороне белых. После похорон жены он оставил маленькую Лиду на попечении своего брата Петра и его жены Маруси, а сам вновь уехал на фронт и там вскоре погиб. Так Смирнова осталась сиротой. О дальнейших событиях рассказывает она сама: «О том, что я им неродная дочь, узнала только после школы. У них родилось двое своих детей. Дядя работал бухгалтером, тётя вела хозяйство и воспитывала троих детей. Скоро нам удалось переехать в Москву. Но жили мы там трудно…»

В школе Смирнова училась плохо, её поведение постоянно было на устах у преподавателей. Всё это вполне закономерно, если учитывать, что она – Тигр, а люди этого знака очень энергичны и эта энергетика очень часто приносит много хлопот окружающим. Вот и с нашей героиней эта истина подтвердилась. Однажды она с одноклассниками баловалась в классе и нечаянно выбросила в окно… табуретку. К несчастью, по улице тогда шёл мужчина, на голову которого она и упала. Прохожий получил серьёзную травму и заявил об этом в милицию. По этому случаю был собран педагогический совет, который принял решение исключить Смирнову из школы. Однако в последующем это решение удалось переиграть, и девушку оставили в школе.

В школе Смирнова отучилась семь классов, после чего продолжила обучение в техникуме. Окончив его, устроилась лаборанткой в Главное управление авиационной промышленности, а вечером училась в МАИ. На дневное отделение поступить не могла – надо было зарабатывать деньги.

В 1932 году Смирновой пришлось уйти из дома. Поводом к этому поступку послужила вроде бы мелочь – она уронила банку с пшеном, однако тётя накинулась на неё с кулаками, и это переполнило чашу терпения девушки. На следующий день она пришла на работу и рассказала обо всём своему начальнику. Тот пошёл ей навстречу и распорядился выдать Смирновой триста рублей и выделил маленькую комнатку в доме в Троицком переулке. Это была первая самостоятельная жилплощадь будущей звезды советского кино.

В том же году Смирнова вышла замуж. Её избранником стал журналист Сергей Добрушин, с которым она познакомилась на лыжной прогулке. Как вспоминает сама актриса, она с компанией возвращалась на лыжную базу, и внезапно им навстречу попалась такая же компания лыжников. Последним в этой группе шёл молодой и красивый парень. Смирнова случайно встретилась с ним взглядом, затем они оглянулись и вдруг пошли навстречу друг другу. Так они и познакомились. А уже через месяц сыграли свадьбу.

Вспоминает Л. Смирнова: «Тётя внушила мне, что я должна быть девушкой. Все те мужики, которые лезли ко мне чуть ли не с 15 лет, не могли со мной справиться. Как только дело заходило достаточно далеко, я твёрдо заявляла: „Я девушка“. Когда я вышла замуж, спросила Сергея: „Ты доволен, что я девственница?“ – а он ответил: „Какая разница…“ И я долго рыдала от обиды…

Серёжа сделал мне предложение, мы в обеденный перерыв сбегали в ЗАГС, я стала его женой. И вот я разыграла комедию. Сначала пришла к тётке и сказала, что собираюсь замуж. Тётя мне тут же объяснила, что такое замужество, что значит быть женщиной, как надо вести себя в брачную ночь. Затем мы пришли вдвоём, принесли торт, шампанское. Серёжа всерьёз просил моей руки. Она ему долго рассказывала про моё детство, про то, как она меня воспитывала, и как ей было трудно. Словом, мы изображали жениха и невесту, а между тем уже были женаты…»

В те же годы с ней случилась история, которая едва не завершилась трагедией. Л. Смирнова рассказывает: «Когда я служила в Главном управлении авиапромышленности, там в один прекрасный день пропали секретные документы, с которыми я работала. Меня тут же забрали на Лубянку. Там есть двухэтажный дом, меня поместили в одну из комнат, где стояла железная кровать, был умывальник, правда, окно не забрано решёткой. Два дня я провела в слезах и полной неизвестности, пока, по счастью, не нашлись те бумаги».

В середине 30‑х годов Смирнова внезапно ушла со второго курса МАИ и подала документы сразу в три творческих вуза: во ВГИК, в Вахтанговское училище и Школу‑студию Камерного театра. Приняли её во все три, однако Смирнова выбрала последнее заведение, руководителем которого был Александр Таиров.

В 1938 году Смирнова благополучно окончила студию, и Таиров предложил ей место в своём театре (из всего курса этой чести удостоились она и ещё одна студентка). Надо отметить, что в те времена Камерный театр был очень популярен в Москве. По городу даже ходила такая легенда: когда в этом театре шёл спектакль «Любовь под вязами», то у входа всегда дежурила машина «скорой помощи», потому что отдельные впечатлительные зрители во время спектакля лишались чувств.

Итак, Смирновой было предложено работать в Камерном театре. Однако одновременно с предложением Таирова ей сделал предложение кинорежиссёр Владимир Корш‑Саблин сняться в главной роли в его новом фильме «Моя любовь». Смирнова выбрала кино – потому что оно гарантировало ей быструю и куда более шумную славу, чем театр.

Стоит отметить, что к тому времени (1938) театр Таирова был уже практически уничтожен: его слили с Реалистическим театром Николая Охлопкова. В этом театре наша героиня успела сыграть роль в спектакле «Аристократы», и театр уехал с гастролями на Дальний Восток, а Смирнова начала сниматься в фильме. В 1940 году фильм «Моя любовь» вышел на экраны страны. Как вспоминает сама актриса: «Этот день был для меня самым счастливым. Москва и Ленинград были увешаны моими портретами. Все пели песни из фильма, которые написал Исаак Дунаевский… Меня стали узнавать на улице, брать автографы, называть не Лидой, а Шурочкой. И письма писали как Шурочке».

На съёмках этой картины между Смирновой и Дунаевским внезапно вспыхнул роман. Влюблённые стали тайно встречаться. Их встречи происходили в трёхкомнатном номере композитора в гостинице «Москва» (Дунаевский тогда постоянно жил в Ленинграде) и продолжались в течение нескольких месяцев, пока снимался фильм (это было в 1939 году). В феврале 1940 года Смирнова уехала в Ялту, где начались съёмки её очередного фильма «Случай в вулкане». Дунаевский буквально каждый день присылал ей туда письма и телеграммы. В одном из этих посланий он писал: «Ты перевернула мне сердце счастьем и тревогой за тебя. От твоих писем идёт огромная сила, жар, власть, ум. Твой Шани».

Это имя композитор выбрал не случайно: в те дни на экранах страны шёл фильм «Большой вальс», в котором рассказывалось о любви композитора Штрауса и актрисы. Шани – так ласково звала актриса своего возлюбленного.

В то время как Дунаевский изнывал от тоски и разлуки, Смирнова в далёкой Ялте пережила… новое увлечение. Она внезапно влюбилась в капитана парохода «Кубань» Валерия Ушакова. По её же словам, это было захватывающее увлечение. Капитан навещал актрису в гостинице «Украина», и эти свидания держались в строгом секрете от режиссёра фильма Евгения Шнейдера. Актёры же прекрасно были осведомлены об этом романе и даже по мере сил помогали влюблённым. Но однажды ночью в номер к Смирновой стали стучать люди из проверочной комиссии, и капитану пришлось на связанных простынях спускаться из окна вниз.

А что же Дунаевский? Естественно, он об этом романе не знал и продолжал бомбардировать возлюбленную телеграммами. А 13 февраля, в день её рождения, прислал ей корзину белой сирени. После съёмок актриса вернулась в Москву, куда приехал и Дунаевский. И там между ними состоялось решающее объяснение.

В один из осенних дней Смирнова вновь постучала условным стуком в дверь его гостиничного номера. В тот день композитор был особенно ласков с ней и в один из моментов внезапно произнёс: «Выходите за меня замуж». Для Смирновой это предложение было столь неожиданным, что она растерялась. Их связь длилась уже около года, однако никогда она не думала, что всё зайдёт так далеко. А теперь композитор ждал ответа на своё предложение, которое она не могла принять. По её словам, она любила своего мужа, простого и скромного журналиста, и нынешнее положение её вполне устраивало. Дунаевский же был человеком совсем иного круга, он был уже знаменит, богат и обласкан властями. К тому же каким‑то женским чутьём она чувствовала, что они друг другу не подходят (как уже говорилось, Тигр и Крыса слишком разные знаки, чтобы пытаться связать друг с другом жизнь). Короче, Смирнова предложение руки и сердца от Дунаевского не приняла. И он ей этого не простил.

После той встречи он написал ей ещё два письма, а затем замолчал. Когда же он опять приехал в Москву и Смирнова об этом узнала, она бросилась к нему в гостиницу. Однако ничего хорошего та встреча им не принесла. Композитор был холоден как никогда, и Смирнова спросила его: «В чём дело?» – «В прошлый раз я предложил вам всё, что я мог, но вы мне отказали, – ответил И. Дунаевский. – Я вас больше не люблю».

Потрясённая, она спросила: «Мне уходить?» – «Как вам будет угодно», – ответил он. И она ушла. Несколько месяцев от композитора не было никаких известий. И только 13 февраля 1941 года она вновь получила от него корзину белой сирени.

Когда началась война, муж актрисы Сергей Добрушин ушёл ополченцем на фронт и вскоре погиб под Смоленском. Известие об этом застало Смирнову в Алма‑Ате, где она снималась в фильме «Парень из нашего города». В 1942 году фильм вышел на экран и имел огромный успех у зрителей. О съёмках в нём актриса вспоминала следующим образом: «В Алма‑Ату (там тогда находился в эвакуации „Мосфильм“) в это время съехался цвет культуры. Правда, жизнь была трудная, голодная… Я ехала из Алма‑Аты на съёмки в Ташкент, и денег у меня было ровно на буханку хлеба. Понимаете, это очень страшно: знать, что сегодня ты его съешь – и всё, завтра взять негде. Ф. Эрмлер (режиссёр, который снимал тогда Смирнову в фильме „Она защищает Родину“. – Ф.Р.) написал мне записку к Л. Лукову, который тогда работал в Ташкенте над очередной шахтёрской картиной. Я пришла во время перерыва, когда всей съёмочной группе из огромного котла разливали суп в маленькие пиалки, мне даже сделалось дурно от его запаха. Прочитав записочку, Луков распорядился, чтобы мне тоже налили порцию, и я поймала на себе голодные взгляды людей, в глазах которых было написано, что я их объедаю…»

Тогда же, в начале 40‑х, Смирнова вышла замуж во второй раз: на этот раз её мужем стал известный оператор, бывший супруг актрисы Зои Фёдоровой Владимир Рапопорт.

Заметим, что одновременно с Рапопортом руку и сердце актрисе предлагал режиссёр Фридрих Эрмлер. Однако Смирнова выбрала более молодого (Рапопорт был моложе Эрмлера на девять лет). По словам актрисы: «Володя Рапопорт был оператором фильма „Она защищает Родину“. Я играла партизанку, попавшую в лапы фашистов. Снимали зимой в горах, делая вид, что это Средняя полоса России. Меня раздели, натёрли ноги спиртом так, что подошвы горели, и пустили босиком по снегу. Ощущение такое, что несколько часов ходила по иголкам. Правда, в фильм вошёл дубль, где мои ноги обмотаны тряпками: такова актёрская жизнь, а может… режиссёрская безжалостность. А Володя тогда очень меня жалел, приносил еду, поэтому, наверное, и победил всех своих соперников… Кстати, лучше Рапопорта меня никто не снимал. Он умел делать то, что сейчас уже вышло из моды: великолепные кинопортреты…» (В. Рапопорт снял свою жену в четырёх фильмах.)

В самом конце войны Смирнова внезапно заболела брюшным тифом. К тому времени его эпидемия унесла жизни 215 работников киностудии и их родственников, и наша героиня вполне могла разделить их судьбу. Однако судьба оказалась к ней благосклонна. В те дни как раз начинались съёмки фильма «Морской батальон» (реж. А. Файнциммер), и Смирнова упросила врачей не стричь её наголо.

В те же опасные для нашей героини дни (когда она была в горячечном бреду) к ней в больницу пришёл Дунаевский. Он принёс ей цветы и оставил на столике записку со словами: «Такая человечина, как вы, не должна умереть!»

Отмечу, что вскоре Смирнова и Дунаевский встретились в коридоре киностудии, однако та встреча не принесла им радости. Дунаевский внезапно заявил: «Вы так подурнели. Так постарели за это время». Актриса была ошарашена такими словами. С тем они и расстались.

Ещё один раз судьба сведёт этих людей через десять лет, в июле 1955 года. Смирнова отдыхала на Рижском взморье и в одном из ресторанов встретила своего бывшего возлюбленного. Поговорить им практически не удалось: композитор, у которого в этом же городе были гастроли, ушёл через несколько минут после встречи. А на следующий день, едва он вернулся в Москву, его настигла внезапная смерть.

Несмотря на то что брак с Рапопортом сулил Смирновой определённые блага в её кинокарьере и поэтому должен был ею всячески оберегаться, на самом деле это было не так. Актриса продолжала активно «романить» на стороне. По этому поводу сама она вспоминает:

«Я была очень влюбчивой и ужасной кокеткой, мою жизнь сопровождали бурные объяснения, романы, трагедии… Вот, например, одна такая история.

Как‑то во время гастролей в Тбилиси мы с Ликой Сухаревской обедали в ресторане, и тут вошёл Он: красавец‑грузин, глаза в пол‑лица. „Не смей на него смотреть“, – толкнула меня Лика, но… Короче говоря, роман состоялся. А я в роман всегда бросалась, как в омут, с головой. Когда он приезжал в Москву, готовила котлеты, заранее прятала сумку с едой на лестнице, говорила мужу: „Что‑то голова болит, пойду, погуляю на воздухе“, а сама бежала к любимому в гостиницу. Роман закончился после того, как я нанесла ответный визит в Тбилиси. Я должна была всё время сидеть в номере и ждать, пока он закончит кутить с друзьями в ресторане и зайдёт. Он устроил дикую сцену, когда однажды не застал меня на месте…

Как сочетались мои романы с супружеской жизнью? Муж очень любил меня и поэтому, наверное, прощал мои шалости. А потом… я не знаю, как это объяснить. Почему‑то мои романы кончались требованием выйти замуж. Я отвечала: „У меня уже есть муж“».

После войны творческая карьера Смирновой продолжалась успешно. В 1950 году на экраны страны вышел фильм А. Файнциммера и В. Легошина «У них есть Родина», в котором Смирнова сыграла главную роль. Через год за эту роль она получила Сталинскую премию. Об этом событии актриса вспоминала следующее: «Я страшно волновалась, поскольку должна была выступать. Меня трясло, и всё казалось чуть‑чуть ирреальным. Гигантские столы уставлены яствами, в вазочках для варенья – чёрная икра. Когда подали чай, я вдруг как во сне увидела: колхозная ударница, которая сидит напротив, берёт ложку икры, кладёт в стакан, размешивает и пьёт.

Наконец меня объявляют, и, стоя в десяти шагах от Сталина, ничего не видя перед собой, я начинаю говорить о том, что я сирота… что только при советской власти… ну и так далее. Говорю и с ужасом понимаю, что никак не могу остановиться. Наконец из сумерек сознания выплывает фраза „И жизнь хороша, и жить хорошо“. Странно, но она, как магический пароль, разрушила наваждение».

Буквально через год после этого Смирнова вступила в ряды КПСС. По её же словам, «в партию меня и Марка Бернеса уговорили вступить в Театре‑студии киноактёра. Нам сказали: у вас большие организаторские способности, много энергии, вы принесёте пользу Родине. Мы, конечно же, возражать не стали. Правда, одна актриса написала в райком, что Смирновой в партию нельзя, она – морально неустойчива… А я потом стала секретарём парторганизации театра…»

В 50–60‑е годы Смирнова играла разные роли как на сцене Театра‑студии киноактёра (пришла туда в 1945‑м), так и в кино. В 1953 году она снималась в фильме «Об этом забывать нельзя» и получила серьёзную травму. По сценарию её героиня должна была съезжать на лыжах с горки. Во время спуска актриса не сумела «вписаться в поворот» и со всего размаха врезалась в берёзу. К счастью, рядом оказалась компания лыжников, которые увидели эту аварию. Один из парней тут же подъехал к актрисе, осмотрел её и, не теряя времени, провёл несложную операцию: разулся и пяткой вправил ей плечо. Однако вывих оказался настолько сильным, что давал о себе знать всю жизнь.

В том же году они с Рапопортом получили роскошную квартиру в высотном доме на Котельнической набережной. Стоит отметить, что до этого они жили в 12‑метровой комнатке в доме на Большой Полянке, причём у Рапопорта постоянно возникали проблемы с пропиской (они со Смирновой так и не расписались официально). Когда жить в таких условиях стало невмоготу, Смирнова написала письмо на имя Лаврентия Берии, чтобы он посодействовал в выделении им достойной жилплощади. И Берия распорядился этот вопрос решить. Однако в июне 1953 года его арестовали, и вопрос с квартирой вновь повис в воздухе. К счастью, всё обошлось благополучно, и Смирнова с мужем въехали в роскошные апартаменты.

В том же году судьба свела Смирнову с режиссёром Михаилом Калатозовым. Их знакомство произошло в Кисловодске, где оба они отдыхали от столичной суеты. Однако в отличие от многих курортных романов, которые длятся ровно столько, сколько длится отпускной сезон, роман режиссёра и киноактрисы продлился гораздо дольше. Калатозов даже пригласил Смирнову на главную роль в свою новую картину «Верные друзья». Но этой роли так и не суждено было осуществиться. Через несколько дней после начала съёмок Смирнова внезапно поняла, что эта роль не для неё, и отказалась сниматься. И хотя по тем временам это было неслыханное заявление, просьбу актрисы, в конце концов, удовлетворили. В этой роли снялась Лилия Гриценко.

Между тем отказ Смирновой сниматься в фильме своего возлюбленного абсолютно не сказался на их отношениях – они продолжали встречаться. Однако Калатозов настолько увлёкся Смирновой, что всерьёз предлагал ей зарегистрировать их отношения и уехать к нему на родину в Грузию. Смирнова какое‑то время раздумывала над его предложением, но тут сама судьба внезапно вмешалась в их отношения. На пути актрисы возник другой мужчина. Речь идёт о кинорежиссёре Константине Воинове. В 1955 году Воинов предложил Смирновой сыграть главную роль в его фильме «Сёстры» по рассказу П. Нилина «Жучка». И вскоре начался их роман, который продолжался почти 40 лет.

После этого фильма Воинов снял актрису ещё в пяти своих картинах. Причём в каждой из них Смирнова играла роль, непохожую на предыдущую. Например, в «Женитьбе Бальзаминова» (1965) она весело сыграла пронырливую сваху (кстати, одна из любимых актрисой ролей), а в «Дядюшкином сне» (1966) – главную стерву города Мордасова Москалёву.

Стоит отметить, что роман Смирновой и Воинова принёс как им, так и их близким массу неприятностей. Воинов бросил свою жену актрису Николаеву и маленькую дочку, а вот Смирнова уйти от Рапопорта так и не смогла. По её словам, он бы не вынес этого предательства. Но и порвать с Воиновым сил у неё тоже не хватило. Так и жили они многие годы, скрывая от людей свои отношения.

Отмечу, что параллельно с этим романом (в начале 60‑х) у Смирновой случился ещё один – с новым режиссёром Театра‑студии киноактёра Львом Рудником. В 1940–1944 годах он был директором и художественным руководителем ленинградского Большого драматического театра, затем четыре года работал режиссёром в драмтеатре Ростова‑на‑Дону. В 1960 году он приехал в Москву, где ему предложили стать главным режиссёром Театра имени Гоголя. Параллельно он стал снимать фильмы: «Жизнь сначала», «Дуэль» (оба – 1961), «Сквозь ледяную мглу» (1965). Видимо, способности Рудника привлекли внимание режиссёра Сергея Герасимова, и тот пригласил Рудника возглавить Театр киноактёра, который тогда влачил жалкое существование и был малопопулярен. Мэтра не остановило даже то, что за Рудником тянулся длинный шлейф самых невероятных любовных приключений, которые он затевал в самых разных уголках страны. Не стала исключением в этом отношении и Москва.

По словам самой Смирновой, это был самый бурный и громкий из её романов. Слухи о нём распространились далеко за пределами театра, причём Рудник умудрился, встречаясь со Смирновой, одновременно иметь ещё несколько любовниц. В конце концов, дело дошло до ЦК КПСС, и Комитет партийного контроля принял решение исключить Рудника из рядов КПСС за моральное разложение. Смирнова пыталась спасти любимого от столь сурового наказания, обивала пороги многих высоких кабинетов, но всё напрасно. Когда Рудника выслали из Москвы в Ростов (там он возглавил местный драмтеатр), Смирнова отправилась в эту «ссылку» с ним. Однако ни к чему хорошему это так и не привело. Рудник и там познакомился с очередной молодой актрисой, Смирнова об этом узнала и приняла единственно правильное решение – бросить этого человека. Она вернулась к Рапопорту, который нашёл в себе силы вновь её простить.

Несмотря на столь бурные события в личной жизни, творчество Смирновой продолжало успешно развиваться. В те годы она снялась в целом ряде картин, которые принесли ей заслуженный успех у зрителей. Речь идёт о фильмах: «Гнёзда» (1966), «Деревенский детектив» (1969) и др.

В 1974 г. Л. Смирновой было присвоено звание народной артистки СССР.

В конце того же года резко ухудшилось здоровье Владимира Рапопорта. Обследовавшие его врачи поставили ему страшный диагноз – рак желудка. Больного положили в Институт Склифосовского, однако условия его нахождения там поразили Смирнову. Её муж лежал в палате, где, кроме него, находилось ещё семнадцать больных, у него не было ни чистых простыней, ни нормальной утки. Возмущённая Смирнова бросилась за помощью к своим высокопоставленным коллегам, умоляя их перевести мужа в более достойное место. Но коллеги ничего не смогли сделать для человека, который пять раз был удостоен Государственной премии СССР.

Тогда Смирнова отправилась в ЦК КПСС и стала добиваться справедливости там. Но и на Старой площади люди остались глухи к её мольбам. После этого, доведённая до отчаяния таким равнодушием к судьбе человека, который всю жизнь работал на благо Родины, Смирнова оставила свой партбилет на столе одного из руководящих деятелей ЦК.

Самое интересное, что именно этот отчаянный поступок возымел действие на толстокожих чиновников. Смирновой пошли навстречу, и вскоре её мужа перевели в больницу МК КПСС. Там он пробыл ровно семь месяцев – 17 июня 1975 года, на 68‑м году жизни, Владимир Рапопорт скончался.

После смерти мужа Смирнова продолжала встречаться с Воиновым, однако вместе жить они так и не стали – время было уже упущено, и у каждого из них была своя жизнь. В 1994 году они снялись в картине Александра Александрова «Приют комедиантов». Как оказалось, для Воинова это была последняя работа в кино – 30 октября 1995 года он ушёл из жизни. Накануне ночью он позвонил домой Смирновой и попросил её приехать к нему в больницу. Но актриса испугалась – за окном хлестал дождь, было уже очень поздно. А утром следующего дня Воинов умер. Было ему 77 лет.

В те годы, несмотря на возраст, Смирнова не вела жизнь затворницы и довольно часто появлялась на публике – на различных кинофестивалях, презентациях, с удовольствием раздавала интервью разным печатным изданиям. Приведу лишь несколько отрывков из её выступлений конца 90‑х: «Я очень любила и люблю путешествовать. Не покупала драгоценностей, не копила. Так что если вор ко мне придёт, он будет очень разочарован. Получая гонорар, сразу спрашивала себя: куда поеду? А всего я побывала в 28 странах…

Ушли из жизни почти все мои подруги. Это грустно, конечно, но я не одна. У меня часто бывают друзья – из молодёжи. Около меня люди, которые меня любят, я это ощущаю, берегут меня. Я чувствую, что им со мной интересно. И радуюсь этому…».

В последние годы Смирнова жила одна в огромной квартире в сталинской «высотке» на Котельнической набережной, поскольку все её любимые мужчины скончались, а детей у неё не было (из близких родственников осталась только племянница). Когда управляться с хозяйством в одиночку Смирновой стало невмоготу, она решила перебраться в пансион для престарелых «Никольский парк» в Зеленограде (случилось это в 2005 году). И там доживала свой век. О том, как ей жилось в пансионе, рассказала на страницах газеты «Твой день» (27 июля 2007 года) журналистка Н. Гладченко:

«– Это золотая клетка для меня, – с сожалением признавалась Смирнова. – Я одна, совсем одна… Вот Клара Лучко – какая молодец! У неё есть дочка Оксанка, а я сглупила!..

В последнее время актриса редко выходила из пансиона – она сидела в кресле‑качалке на балконе и задумчиво смотрела вдаль мудрыми и полными слёз глазами.

– По мере возможности я навещала Лидию Николаевну, – рассказывает директор благотворительного фонда „Киноцентр“ Тамара Удодова. – Но не всегда это было возможно: пансион находится в другом городе и на поездку приходилось потратить целый день. За несколько месяцев до смерти Лидии Смирновой я туда позвонила. Мне ответили, что приезжать уже нет смысла, она лежит на кровати и никого не узнаёт…

Актриса больше не приходила в сознание и пролежала в таком состоянии несколько месяцев. Когда ей стало хуже, „скорая“ немедленно доставила её в отделение реанимации, однако вывести актрису из состояния комы было уже невозможно. Лидия Смирнова умерла рано утром 25 июля…».

Прощание с Л. Смирновой состоялось 28 июля. Вот как об этом сообщали СМИ.

«Комсомольская правда» (номер от 31 июля, автор – Т. Судакова):

«В Центральном доме кинематографистов было не очень многолюдно. Хотя именно здесь прощались с величайшей актрисой прошлого столетия Лидией Смирновой. Масштаб личности и размах этого скорбного мероприятия трудно сопоставить друг с другом. Первыми в зал, где проходила панихида, прошли несколько десятков престарелых женщин, и лишь потом стали появляться её коллеги. Их было совсем немного: Зинаида Кириенко, Татьяна Конюхова, Людмила Зайцева, Вера Глаголева, Борис Хмельницкий, Борис Галкин, Алексей Булдаков, Александр Панкратов‑Чёрный, Лариса Лужина. Из политиков прибыл только Владимир Жириновский. Причём с внуками…

…В зал вошла Зинаида Кириенко:

– И это всё? – сказала актриса, окидывая взглядом зал. – Очень жаль.

Она имела в виду то, как мало собралось народу здесь. Потом это она повторила вслух для присутствующих. Наши отечественные звёзды стали появляться там, где им выгодно, где они больше засветятся. Время большого искусства ушло в прошлое.

– Она на праздновании своего 85‑летия призналась, что не боится смерти, а боится, что на её похоронах будет мало зрителей, – рассказала „КП“ актриса Лариса Лужина, – видимо, просто предчувствовала…

Из родственников у Лидии Смирновой осталась только племянница Мария и её семья. Они на панихиде не произнесли ни слова…».

«Твой день» (номер от 30 июля, автор – К. Болдеско):

«…Прощание со звездой советского экрана состоялось в Доме кино.

Отдать дань уважения и проводить её в последний путь пришли многие замечательные актёры.

Главный кинематографист страны Никита Михалков ограничился венком. Никита Сергеевич этим летом совмещает работу и отдых в живописных местах Нижегородчины, где у него имеется большой загородный дом.

Прощание было очень трогательным. Слова признательности, глубокого уважения и бесконечной скорби не сходили с уст присутствующих.

Особенно тепло отозвался об усопшей актёр Борис Хмельницкий.

– Подобрать слова сейчас очень сложно, – начал свою небольшую речь Хмельницкий. – Роскошная женщина – вот, наверное, самое лучшее определение масштаба её личности и её таланта. Её обожали все! Это великий дар актёра – влюбить в себя всех зрителей. Такое случается с единицами. Это воистину божий дар. И нельзя сказать о ней, характерная она актриса или лирическая, опереточная. Она – Актриса с большой буквы. Таких, увы, в сегодняшнем театре, в нашем современном кино практически не осталось. (Отметим, что самому Б. Хмельницкому жить осталось тоже немного – чуть больше полугода. И прощаться с ним будут в этом же зале Дома кино. – Ф.Р.).

Во время торжественной церемонии на установленных в зале Дома кино специальных экранах беспрерывно шли кадры из кинофильмов с участием Лидии Смирновой…

Когда гражданская панихида подошла к концу и гроб с телом покойной стали выносить на улицу, раздались аплодисменты. Смирновой аплодировали все: коллеги, поклонники, знакомые и незнакомые люди. Актрису провожали аплодисментами жители ближайших домов, вышедшие на свои балконы…

Похоронили Лидию Смирнову на Введенском кладбище».

«Вы болван, Штюбинг!..»

(Павел Кадочников)

Этот актёр относился к плеяде звёзд советского кинематографа, слава которых взошла в сталинские годы. Обладая прекрасной внешностью, он играл исключительно положительных героев – сильных и смелых советских людей, с честью преодолевающих любые трудности. В награду его героям доставались лавры победителей и любовь прекрасных героинь.

Павел Кадочников родился 29 июля 1915 года в Петрограде. В период Гражданской войны отец Павла перевёз семью (жену и двух сыновей – Павла и Николая) к себе на родину – в деревню Бикбарда Пермской губернии. Там и прошли детство и отрочество Павла. Там он окончил школу крестьянской молодёжи, там же впервые увлёкся искусством. Любовь к нему прививала его мать, женщина грамотная и умная. Уже в детские годы Павел умел хорошо рисовать, играл на различных музыкальных инструментах. Отметим, что в отличие от Павла Николай к искусству не стремился, отдавая предпочтение естественным наукам. В дальнейшем это определит и выбор его профессии – он станет биологом.

В 1927 году семья Кадочниковых вернулась в Ленинград. Павел выдержал экзамен в детскую художественную студию и стал заниматься живописью, мечтая стать профессиональным художником. Однако судьбе было угодно иное. Вскоре тяжело заболел глава семейства, и Павлу, как старшему в семье, пришлось идти зарабатывать деньги: он устроился учеником слесаря на завод «Красный путиловец». Правда, учёбу в художественной студии он не бросил и всё свободное время проводил там.

Однако в 1929 году Павел внезапно всерьёз увлёкся театром. Так серьёзно, что даже решил подать документы на актёрское отделение театрального техникума при ТЮЗе. Во время экзаменов он поразил преподавателей своим несомненным талантом, и его приняли с первой попытки. Он попал в класс профессора Бориса Вольфовича Зона. Когда через несколько месяцев техникум расформировали, то класс Зона почти полностью перевели в театральный институт. Так наш герой стал студентом института в возрасте 15 лет.

Несмотря на свой юный возраст, Кадочников среди старших товарищей не потерялся. Более того, внешне он заметно выделялся среди многих из них – в то время как большинство студентов ходили в простой и дешёвой одежде, Павел форсил: носил бархатную толстовку с бабочкой. Кроме этого, он прекрасно пел неаполитанские песни, которые многих девушек буквально сводили с ума. Они же придумали ему и прозвище: Павлушенька‑душенька.

С одной из этих девушек Кадочников закрутил головокружительный роман, хотя обоим было всего по 17 лет. Причём со своей пассией он до этого виделся… всего один раз. Но этого раза вполне хватило, чтобы девушка забеременела. Спустя девять месяцев на свет появился мальчик Костя, однако к тому времени отношения между влюблёнными сошли на нет, и молодая мама запретила Кадочникову даже на пушечный выстрел приближаться к сыну. После этого Кадочников дал себе зарок быть более разборчивым в своих отношениях с девушками. И в течение нескольких лет он эту клятву не нарушал. Но потом он вновь потерял голову – на этот раз от своей однокурсницы‑красавицы Розалии Котович (она происходила из польской семьи, переехавшей из Белостока в Петербург).

Между тем самой девушке Кадочников совершенно не нравился – он был долговязым, курносым и рассеянным юношей. Она презрительно говорила подругам: «Кадочников – это вообще!» К тому же у неё в ту пору был официальный жених Иван – юноша куда более видный, с которым они собирались пожениться. Но судьбе было угодно расставить всё по‑своему.

Где‑то ближе к концу обучения Розалии поступило указание из студенческого комитета – подтянуть вечно отстающего в учёбе… Кадочникова. И той, несмотря на всю её неприязнь к долговязому студенту, пришлось подчиниться. И всё свободное время молодые стали проводить вместе. И здесь Розалия сделала для себя неожиданное открытие: Кадочников очень даже хороший парень. Павел читал ей стихи, рассказывал какие‑то смешные истории, а когда его дед уходил на охоту, постоянно просил его принести ему сосновые лапы, которые затем дарил Розалии (на цветы у бедного студента денег не было). А однажды Кадочников из‑за своей любви к Розалии едва не вылетел из института. Кто‑то из его однокурсников увидел, как он ухаживает за девушкой – подаёт ей пальто в гардеробе, – и Павла вызвали на студсовет. И там поставили вопрос ребром: «По какому праву ты позволяешь себе такие вольности?» На что Кадочников заявил: «Я на ней женюсь!» Когда об этом узнала Розалия, она… согласилась.

Прежде чем расписаться, девушка отправилась к своему бывшему жениху Ивану, чтобы предупредить его о своих намерениях. К счастью, Иван оказался юношей рассудительным: он не стал устраивать скандала и отпустил Розалию с миром. Счастливая девушка бросилась вниз, к Кадочникову, и, пока бежала к нему, всю дорогу кричала: «Паша, всё!» Тот же, услышав этот крик, истолковал его по‑другому: мол, их любовь с Розалией закончилась. И едва не лишился чувств от горя. А когда недоразумение разрешилось, едва не потерял сознание от другого – от радости. Короче, намучился парень в тот день.

После окончания техникума молодые супруги попали в один театр – ленинградский Новый ТЮЗ, где получили главные роли в спектакле «Снегурочка»: Кадочников был Лелем, а Котович играла Купаву. Спектакль имел фантастический успех у публики, но ещё больший успех имел сам Кадочников. Именно тогда у него появились первые поклонницы, которые после каждого представления забрасывали его цветами, а когда он с женой выходил на улицу, буквально не давали им проходу. Говорят, Кадочников буквально утопал в цветах, которые ему подносили поклонницы. Однажды он даже недовольно пробурчал: «Что они всё цветы носят, принесли бы лучше ботинки».

В 1935 году состоялся дебют нашего героя в кино. В картине «Совершеннолетие» он сыграл крохотную роль Михася, которую никто толком и не заметил. Сам же Кадочников, впервые увидев себя на экране, сильно расстроился. Ему показалось, что страшнее его на съёмочной площадке никого не было. И он принял решение: больше в кино никогда не сниматься.

С этого момента его целиком захватила работа в театре. Роль следовала за ролью, талант актёра креп и совершенствовался. Вскоре ему стали доверять и главные роли, например, Тартюфа в одноимённой пьесе Ж.‑Б. Мольера.

В 1937 году Новый ТЮЗ посетил известный кинорежиссёр Сергей Юткевич. Он пришёл на спектакль «Снегурочка» и впервые увидел в нём Кадочникова. Игра молодого актёра произвела на него приятное впечатление, и, зайдя после спектакля за кулисы, режиссёр предложил ему роль в своём новом фильме «Человек с ружьём». В памяти Кадочникова ещё свежо было разочарование, постигшее его на съёмках фильма «Совершеннолетие», поэтому он собирался отказаться от этого предложения. Однако то ли авторитет Юткевича сыграл свою роль, то ли в дело вмешалась материальная заинтересованность, но Кадочников предложение режиссёра принял. Так он вновь попал на съёмочную площадку, сыграв в ставшем затем хрестоматийным фильме крохотную роль молодого солдата.

Та встреча с Юткевичем, в общем‑то, и определила дальнейшую судьбу молодого актёра. Через два года после неё режиссёр вновь вспомнил про Кадочникова и пригласил его сразу на две роли – в фильме «Яков Свердлов» актёр должен был сыграть самого Максима Горького и героя по имени Лёнька Сухов. Как гласит одна из легенд, когда Кадочникова загримировали, все на съёмочной площадке ахнули: так он был похож на пролетарского писателя‑буревестника. Это поразительное сходство позволит ему сыграть роль М. Горького ещё в двух картинах.

Однако настоящий успех в кино к Кадочникову пришёл в 1941 году, в музыкальной комедии Александра Ивановского «Антон Иванович сердится». Последний съёмочный день картины выпал на 21 июня. Утром следующего дня началась война.

П. Кадочников вспоминает:

«Каждый день приносил тревожные сводки с фронта, и нам, молодым актёрам, казалось больше невозможным оставаться в тылу: мы должны защищать Родину. Эти мысли не давали покоя. В конце июля я решил, что обязан наконец что‑то предпринять. Выяснять свою судьбу отправился в районный комитет комсомола.

Я не запомнил фамилию секретаря райкома, но внешность его до сих пор хорошо помню.

Передо мной сидел юноша, почти мальчик, в перетянутой ремнём гимнастёрке. Он был коротко, под машинку, острижен, из‑за чего голова его казалась круглой. Большие серые глаза были оттенены синевой усталости и смотрели из‑под нахмуренных бровей в упор, не мигая.

– Ты подавал заявление в народное ополчение? – тихо и как‑то очень сосредоточенно спросил секретарь.

– Да, – ответил я тоже почему‑то тихо.

– Зачем ты это сделал? – строго прозвучал новый вопрос.

– Так поступают все мои товарищи, – лаконично, в тон собеседнику, пояснил я, хотя был уверен, что здесь ничего неясного нет.

И действительно, этих слов оказалось достаточно. Он молча взял со стола заявление и протянул его.

– Разорви!

Вид у меня в ту минуту был, наверное, изумлённый.

– Ты снимаешься в „Обороне Царицына“ и „Походе Ворошилова“. На „Ленфильме“ сообщили, что это фильмы оборонного значения. Вернись на студию…

Я подавленно молчал.

– Сейчас война, но искусство не должно умереть, – негромко добавил он. – С этого дня считай себя солдатом и выполняй свой долг… Ты понял меня или повторить ещё раз?

– Не надо, – ответил я.

И тогда вдруг услышал: „Кругом!“

Я повернулся по‑военному чётко и зашагал к выходу…»

Впоследствии Кадочников будет часто сетовать на то, что не был достаточно настойчив в своём стремлении уйти на фронт. А недоброжелатели из киношных кругов будут активно распускать сплетни о том, будто Кадочников не попал на фронт… благодаря своим гомосексуальным связям с режиссёром Сергеем Эйзенштейном. Мол, тот сделал всё возможное, чтобы его молодой любовник не попал в кровавую мясорубку. Несмотря на то, что это была явная ложь, находились люди, которые в неё верили.

В 1942 году на экраны страны выходит двухсерийная кинолента «Оборона Царицына» братьев Васильевых, в которой Кадочников исполняет одну из главных ролей. Вскоре после этого актёра приглашает в свою новую работу Сергей Эйзенштейн (вот когда слухи об их любовной связи особенно сильно муссировались): в фильме «Иван Грозный» Кадочникову пришлось перевоплотиться во Владимира Старицкого. Его актёрское мастерство было столь впечатляюще, что Эйзенштейн мечтал снять Кадочникова в двух ролях в третьей серии картины: в роли духовника царя Евстафия и Сигизмунда. Однако этому желанию великого режиссёра не суждено было сбыться: третья серия так и не была снята.

П. Кадочников вспоминает:

«Первую встречу с Эйзенштейном помню очень хорошо – она произошла в столовой. Перед этим я месяц и двенадцать дней добирался со съёмочной группой „Обороны Царицына“ из Сталинграда в Алма‑Ату. Я был молод, худ и плохо одет. В костюмерной мне выдали венгерку, и в этаком‑то виде я пришёл в студийную столовую. Вдруг чувствую на себе пристальный взгляд: кто‑то внимательно изучает, как я ем, как разговариваю. Борис Свешников, второй режиссёр Эйзенштейна, передал мне его приглашение попробоваться на роль Старицкого.

Почему он выбрал именно меня на роль этого кандидата в боярские цари – наивного, по‑детски бесхитростного? Трудно сказать точно…»

Между тем в 1944 году в семье Павла Кадочникова и Розалии Котович родился первенец – сын Петя. Вот как об этом вспоминает их внучка Наталья Кадочникова:

«Когда в сорок четвёртом году Павла Петровича пригласили в Тбилиси на съёмки первого советского стереоскопического фильма „Робинзон Крузо“, его беременная, почти на сносях, жена поехала с ним. Свекровь её отговаривала: „Куда ты едешь? Трое суток в поезде, чего доброго, разродишься по дороге. Оставайся дома!“ Но у Розы была железная отговорка: „Если я не поеду с Павликом, мы потеряемся. Ведь война!“ Вещей в дорогу брали много – съёмки могли затянуться на годы. Тогда Груша, чтобы спасти дорогой чайный сервиз, сохранившийся в блокаду, завернула чашки и блюдца в бабушкины вещи: положила в карманы шуб, пальто, в платья и засунула в чемодан. Интересно, что этот сервиз сохранился до наших дней.

Дедушка с бабушкой ехали в Тбилиси в шикарном международном вагоне. И действительно, почти на третьи сутки, когда они уже приближались к Кропоткину, у Розалии начались схватки. Кто‑то ей сказал, что ни в коем случае нельзя рожать в этом городе: „Там плохие врачи“. Поэтому она стала ахать на разные лады, стараясь перетерпеть адскую боль. Ехавшие в соседнем купе грузины дружно ей „подпевали“: „Вах! Вах! Вах!“ Когда проезжали Кропоткин, бабушка попросту вцепилась зубами в подушку. Павел Петрович же надел резиновые перчатки, принесённые проводницей, и приготовился принимать роды у жены, и тут поезд подъехал к следующей станции – Кавказской. Розу буквально бросили на носилки – и в роддом, благо больница была у вокзала. Женщина‑санитарка посмотрела на Розалию и сразу угадала: „Будет мальчик!“

Она рожала под самый Новый год. Павел Петрович, простоявший под окнами всю ночь, слышал первый крик родившегося на свет сына. Счастливый отец дал из ружья три выстрела в воздух. Сохранившиеся после залпа гильзы родители Петечки хранили всю жизнь…

На Кавказской Павла Петровича с женой и новорождённым сыном посадили в общий вагон, следовавший в Тбилиси. Ехали в адских условиях: вокруг курили, дедушка то и дело со всеми из‑за этого ругался, пелёнки было негде ни высушить, ни постирать.

В то время в Грузии было неспокойно, хотя и победили фашистов. Однажды глубокой ночью в деда даже стреляли, когда съёмочная группа возвращалась в гостиницу. Его спас администратор, толкнув в подворотню. А маленького Петю чуть не отравили. Ему было около трёх лет, когда бабушка оставила мальчика около магазина в Сухуми. Выйдя с покупками, она увидела плачущего малыша. Его чем‑то угостил „добрый дядя“. Пете стало очень плохо, срочно вызвали врача, который вернул ребёнка к жизни и посоветовал родителям как можно быстрее вернуться в Ленинград…

Павел Петрович не мог надышаться на своего сына. Все письма заканчивались словами: „Всех целую, Петеньку особенно“. Он так его любил, что было страшно! Однажды встал перед Петей на колени и сказал: „Принцесса моя дорогая!“ А когда маленький сын страдал от пупочной грыжи, дедушка давал концерты, чтобы на деньги от них купить ему специальный пластырь. До сих пор у нас в шкафу в маленькой баночке хранится скорлупа от первого яйца, которое Петенька ел в свою первую Пасху, и крошечные плетёные лапти – его любимая игрушка…»

Работа с великим режиссёром круто изменила творческую судьбу Кадочникова. В середине 40‑х актёр ушёл из театра и целиком сосредоточился на работе в кино. Благо предложений сниматься поступает к нему в тот период предостаточно. Да и роли какие: сплошь одни героические!

В 1946 году режиссёр Борис Барнет задумал снимать первый советский фильм о разведчике. На главную роль – майора Федотова – претендует Николай Крючков. Однако что‑то у него в тот момент не заладилось, и тогда взор режиссёра падает на Кадочникова. В результате на свет рождается прекрасный фильм «Подвиг разведчика». Знаменитая фраза Федотова – Кадочникова: «Вы болван, Штюбинг!..» – становится любимым выражением советских мальчишек той поры.

Когда Барнет в декабре 1946 года только приступал к съёмкам этой картины (её снимали в Киеве), настроение у него было не из лучших. В одном из его писем, адресованных супруге Анне Казарновской, режиссёр писал:

«Я выбрал свою профессию неверно. (Не тем бы мне заниматься в жизни!)

Но, как говорят, чем ушибся, тем и лечат. Сегодня, 6 декабря, должен был быть первый съёмочный день. И вот уже 4 декабря я усилием воли, перед „угрозой“ надвигающейся съёмки, стал выкарабкиваться из своего богомерзкого состояния. Выбрался!.. И напрасно! Хожу, как дурак с вымытой шеей. Съёмка не состоялась! И не состоится ещё несколько дней. Причин масса. Днём нет света – это уже обязательно, чтобы строить в тёмном павильоне декорацию. Вечером тоже. Свет иногда дают часов в 12 ночи, часов до двух ночи… Когда ночью дают свет, то соседи с таким остервенением запускают радио, что не только спать, даже читать невозможно…

Вчера и сегодня вожусь со сценарием. Влезаю в круг его (сценария) интересов. Иногда увлекаюсь, а в общем, часто возвращаюсь к старой мысли, не останется ли снова мой „Подвиг“ неизвестным. Ну да ничего не поделаешь. Случилось так, что моему „гласу“ никто не внял. Может быть, я и не прав? Внушаю себе эту мысль, и даже хочется начать работать».

Период сомнений и тревог рассеялся у Барнета, едва был отснят первый материал. Поэтому 21 января 1947 года в своём очередном письме жене Барнет писал: «Сейчас уехал в Москву Кадочников, и мы снова в простое. За это время я уже снял больше 300 метров из общего числа 2800… Актёры работают хорошо, а снято оператором великолепно! Так что, в общем, пребываю в хорошем состоянии, и… хочется работать. Уж поскорей бы снять, да и с плеч долой…»

А вот что писал Б. Барнет в письме от 14 апреля: «Картина получается интересная. Было два просмотра готового материала – был большой успех. Смотрел Луков – рычит от удовольствия…»

Выйдя на экраны страны летом 1947 года, фильм «Подвиг разведчика» занял 1‑е место в прокате, собрав 22,73 млн. зрителей. Через год картине была присуждена Сталинская премия.

Стоит отметить, что со своим первым сыном, Константином, Кадочников долго не мог видеться – не разрешала мама ребёнка. Но едва Кадочников стал знаменит после «Подвига разведчика», как его бывшая возлюбленная тут же напомнила о себе и потребовала выплатить денежную компенсацию за все годы, которые она в одиночку воспитывала их общего сына. Кадочников подчинился. Однако даже после этого с сыном ему видеться запрещалось. Но когда Константину исполнилось 14 лет, он наплевал на запреты матери и сам пришёл к отцу. С тех пор он стал полноправным членом семьи актёра. Особенно сильно Костя подружился со своим сводным братом Петей.

Между тем «Подвиг разведчика» только выходил на экран, а Кадочников уже приступил к съёмкам в новой картине – «Повесть о настоящем человеке» (режиссёр Александр Столпер). В этом фильме актёр должен был сыграть ещё одного положительного героя, но на этот раз не выдуманного, а реального – знаменитого лётчика Алексея Маресьева, потерявшего обе ноги, но нашедшего в себе силы вновь вернуться в строй. Чтобы глубже войти в образ, Кадочников наотрез отказался от дублёров, в течение четырёх месяцев ходил с палочкой и ползал в снегу в лютый мороз. В итоге и эта картина с участием актёра была восторженно принята публикой. В прокате 1948 года она заняла 2‑е место, собрав на своих сеансах 34,4 млн. зрителей. А через год её постигла судьба «Подвига…» – картину наградили Сталинской премией.

Свою третью Сталинскую премию Кадочников получил в 1950 году за участие в фильме «Далеко от Москвы». Снял её всё тот же А. Столпер, однако она получилась слабой из‑за низкого художественного качества материала. После этого в течение пяти лет Кадочникова в кино не снимали.

Однако в 1954 году режиссёр А. Ивановский вновь вспомнил о Кадочникове (они встречались на съёмках фильма «Антон Иванович сердится») и предложил ему главную роль в комедии «Укротительница тигров». Кадочников должен был сыграть лихого гонщика‑мотоциклиста Ермолаева, который ставит в цирке головокружительный трюк – гонки на мотоцикле под куполом цирка. Участие в этом фильме принесло нашему герою новую волну успеха и славы. Так же, как и после выхода картины «Подвиг разведчика», актёра стали буквально заваливать любовными посланиями многочисленные поклонницы. Слухи о его любовных связях (на этот раз с женщинами) приобрели фантастические масштабы. Сам он на этот счёт как‑то заметил: «Не поддаётся подсчёту число знаменитых актрис, с которыми завистники клали меня в постель! Моим амурным успехам мог бы позавидовать любой восточный шейх!»

Отмечу, что в прокате 1955 года фильм «Укротительница тигров» занял 2‑е место, собрав 36,72 млн. зрителей. Чуть меньше собрали в прокате два других фильма, в которых актёр снялся параллельно с «Укротительницей…»: «Большая семья» и «Запасной игрок». Зато комедия 1956 года «Медовый месяц» имела куда больший успех у зрителей, породив также… очередную волну слухов о личной жизни Кадочникова. Дело в том, что в этом фильме он опять выступал в дуэте с актрисой Людмилой Касаткиной, после чего людская молва их быстро поженила. Очевидцы утверждают, что актёр и в самом деле был влюблён в молоденькую актрису, но та ни разу не дала ему повод надеяться на что‑то серьёзное, поскольку она была счастлива в замужестве с режиссёром Сергеем Колосовым. Вот как она сама вспоминает об этом: «Павел Петрович, зная, что я не приготовлю себе еды на предстоящий день натурных съёмок, привозил на площадку термос с бульоном и таким образом поддерживал мои силы. А в Питере бывало, что какой‑нибудь нерасторопный администратор забудет заказать мне машину, чтобы ехать на вокзал после съёмки или озвучания. А тут как из‑под земли появится Павел Петрович на своём видавшем виды „ЗИМе“ и отвезёт к поезду. Конечно, в наших отношениях присутствовал оттенок некоторой влюблённости. Взаимной. Но у меня был муж, Серёжа. И ничего другого быть не могло и не произошло…»

Между тем во второй половине 50‑х супруги Кадочниковы справили 25‑летие совместной жизни. О том, какие они были в общении друг с другом, рассказывает их внучка Н. Кадочникова:

«У деда была мощная поддержка – рядом всегда находилась бабушка. Ведь говорят, что за каждым большим человеком стоит маленькая женщина. Эти слова можно отнести к моей бабушке. Не знаю, был бы Кадочников тем, кем стал, если бы не она. В быту он был совершенный ребёнок. Ей надо поставить памятник за терпение и работу на семейном фронте. Она была многообещающей актрисой, но отказалась от профессии ради мужа, став хранительницей семейного очага. Попробовал бы кто‑нибудь на него посягнуть! Ведь многие актёры спивались не оттого, что были в душе алкоголиками, а потому что поклонники хотели с ними выпить на брудершафт, чтобы потом хвастаться этим. Розалия Ивановна брала огонь на себя, незаметно подливая мужу в рюмку воду вместо водки. Иногда в поезде к ним заходили в купе поклонники с бутылкой. Если Павел Петрович отказывался выпить, выдвигался серьёзный аргумент: „А за Сталина?“ Представляете? Но бабушка всё равно говорила „нет“, выгоняя непрошеных гостей. За это многие её ненавидели, считая стервой…

Недавно я перечитала их письма. Мне кажется, такой любви на свете не может быть: они буквально растворялись друг в друге. Конечно, в их жизни имели место какие‑то неприятные истории. Много нереальных, приписанных Кадочникову приключений так, для красного словца. Хотя, может быть, что‑то и было, ведь актёр – натура увлекающаяся. Но, во всяком случае, бабушка всё прощала, даже то, чего не было. Павлуша был всегда с ней, боготворил её. Однажды, когда при мне зашёл разговор о том, может ли мужчина иметь любовницу, дед ответил: „Только в том случае, когда семья – это святое и жена ни о чём не догадывается“. К бабушке нередко приходили какие‑то женщины и шантажировали её, что у них ребёнок от Кадочникова. Она всегда очень спокойно реагировала: „Приводите ребёнка, скоро подойдёт Павел Петрович, и мы все вместе это обсудим“. После таких слов они, потрясённые, уходили и больше не возвращались. Бабушка никогда не устраивала мужу истерик и сцен ревности и всегда повторяла: „Как хорошо, когда человека любят. И я его люблю. Плохого артиста разве любили бы так?“ Когда они шли по улице с маленьким Петей, нередко незнакомые люди хватали ребёнка и обцеловывали бедного мальчика с головы до ног только потому, что он был сыном их кумира…»

Во второй половине 50‑х Кадочников продолжал сниматься в кино, причём, в отличие от актёров своего поколения, довольно часто: иногда по несколько фильмов в год. Правда, заметных работ среди них практически не было. А потом грянул скандал, который надолго перечеркнул актёрскую карьеру Кадочникова в кинематографе.

В сентябре 1961 года в газете «Труд» была напечатана заметка «Автограф… на судебной повестке», где Кадочникова обвиняли в том, что он участвует в «левых» концертах. Как писал автор заметки: «Дух стяжательства и наживы всецело завладел душой художника, Кадочников перестал задумываться над тем, какими путями приходят к нему деньги…».

В заметке рассказывалось о том, что популярный актёр был в сговоре со своим администратором и в течение долгого времени участвовал в незапланированных концертах, выручку от которых они делили поровну. Однако когда эти «левые» концерты вскрылись и состоялся суд над махинаторами, то наказание они получили разное: если администратора осудили на три года тюрьмы условно, то актёр отделался всего лишь общественным порицанием.

Как утверждал позднее сам Кадочников, вся эта история была выдумана его недоброжелателями в кинематографической среде. Что таким образом они мстили ему за какие‑то давние обиды и успеха на этом поприще добились: актёру надолго перекрыли кислород, перестав снимать в картинах. Тогда, чтобы не сидеть сложа руки, Кадочников ушёл в режиссуру. В результате на свет появились фильмы, снятые им, – «Музыканты одного полка» (1965), «Снегурочка» (1970), «Я тебя никогда не забуду» (1984).

Кроме этого, в свободные от работы часы Кадочников рисовал, занимался скульптурой, писал прозу.

Полоса забвения Кадочникова как актёра продолжалась до 1976 года, пока режиссёр Никита Михалков внезапно не предложил ему одну из ролей в фильме «Неоконченная пьеса для механического пианино». После выхода картины на экран о Кадочникове вновь вспомнили, и предложения сниматься от других режиссёров посыпались одно за другим. Но актёр был скуп на обещания и своё согласие сниматься давал не каждому. Так, в 1977–1978 годах он сыграл только в двух картинах: «Сибириада» и «Сюда не залетали чайки» (оба фильма вышли в 1979 году). В последней картине Кадочников снялся вместе со своим взрослым сыном Петром (он после школы поступил в Политехнический институт, однако в 30 лет решил посвятить себя искусству – закончил ЛГИТМиК). К сожалению, это была их последняя совместная работа. Вскоре после неё Пётр трагически погиб. Причём эта гибель выглядела более чем странно.

Весной 1981 года Пётр предложил отцу съездить отдохнуть в Прибалтику на Игналинские озёра. Однако у Кадочникова‑старшего в то время было много работы (он снимался сразу в трёх картинах), поэтому от предложения сына он отказался. И Пётр отправился отдыхать один. А буквально через два дня после его отъезда Кадочниковым пришло сообщение, что их сын погиб.

Вспоминает Н. Кадочникова:

«Трагедия произошла в Прибалтике. Где бы папа ни находился, он обожал прыгать с деревьев. Он взбирался на берёзу и прыгал вниз, держась за верхушку. Папа несколько раз проделывал этот рискованный трюк вместе со мной. Наклонял гибкий ствол берёзы, мы хватались крепко за верхушку и резко взмывали вверх. Ощущения от полёта были необыкновенные. Это случилось на пикнике… Тогда в Прибалтике он не учёл одного: сосна в отличие от берёзы имеет очень ломкий ствол. Картина его гибели до сих пор стоит передо мной: папа вскочил, быстро взобрался на сосну – всё произошло почти мгновенно. Потом резкий звук и… всё. И только его друзья и мама стоят растерянные, не понимая, что же случилось.

Через тридцать дней после папиной гибели Павлу Петровичу нужно было продолжать сниматься в фильме „Бешеные деньги“. Не представляю, как он это перенёс. Дедушка рассказывал, что ему сочувствовал Евгений Матвеев, с которым у него всегда были тёплые отношения: „Обнимемся с Матвеевым, постоим, поплачем. Потом он скажет: "Ну что, Паша, будем работать?" – я отвечал: "Будем!" И шли играть комедию“.

По городу долго ходили слухи, что сына Кадочникова убили. Возникла такая версия ещё и потому, что папа безумно боялся высоты. Бабушка с дедушкой не верили, что их сын мог совершить это безумство: ведь таких рисковых трюков он никогда не проделывал при них, их попросту бы хватил удар. И они постепенно убедили друг друга в том, что их послушного и тихого мальчика убили…»

Для Павла и Розалии Кадочниковых потеря единственного сына была настоящей трагедией. И единственным спасением для Павла Кадочникова тогда была работа – в 1982 году он снялся сразу в пяти картинах.

В 1987 году на широкий экран вышла его очередная режиссёрская работа – фильм «Серебряные струны», посвящённый создателю первого в России оркестра народных инструментов Василию Андрееву. Вскоре после выхода фильма на экран П. Кадочникову было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Как оказалось, это была его последняя награда: 2 мая 1988 года П. Кадочников скончался. Спустя несколько лет, не пережив ухода супруга, умерла и Розалия Кадочникова.

У Кадочникова осталось две внучки: Наталья и Юлия. Последняя вместе с матерью живёт в Америке, а вот Наталья осталась жить на родине и пошла по стопам деда и бабки – стала актрисой.

Date: 2016-02-19; view: 463; Нарушение авторских прав