Как марксизм превращался в утопию 7 page

Однако подобное является характеристикой капитализма («Критика теории «деформированного рабочего государства»). Если для Ленина рынок — это средство перехода к социализму через государственный капитализм, то для Троцкого это уже не капитализм, но и не социализм, а для Сталина рынок – это сущностный признак социализма, т.е. первой фазы коммунизма. В этом принципиальная разница. По Сталину получается, что если построили социализм, то в нём может развиваться рынок и товарное производство. Сталин создал облик «социализма с рыночным лицом». Эта позиция была взята на вооружение партией и официальной политэкономической наукой. С тех пор в любом учебнике политической экономии стала содержаться глава о «товарно-денежных отношениях при социализме» или даже о «социалистическом товарном производстве». На сталинской идее «рыночного социализма» воспитались, поколения, советских руководителей и ученых-политэкономов. Эта идея настолько укоренилась в сознании советских людей и научного сообщества, что её до сих пор отстаивают многие ученые, называющие себя марксистами.

Нетоварное производство исключает и накопление капитала, а, следовательно, наемный труд. Классики не допускали возможности сосуществования первой фазы коммунизма и наёмного труда, так как наёмный труд равен капиталу, т.е. стоимостному товарному производству и обмену. По их мнению, первая фаза коммунизма равна разрушению наёмного труда и капитала.

Они всегда ставили четкое уравнение: первая фаза коммунизма равна упразднению наёмного труда. Однако, как справедливо отмечают авторы статьи «Марксистская анатомия октября и современность»:

«Все это было в СССР. Характер труда рабочих оставался наёмным – администрация нанимала работников и обладала реальной властью на производстве, а не наоборот. Прибавочный продукт отчуждался государственным аппаратом и им же перераспределялся. Между тем еще Маркс предупреждал: «Никакая форма наёмного труда, хотя одна из них может устранить недостатки другой, не в состоянии устранить недостатки самой системы наемного труда» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.46, ч.1, с.62) «Капитал, - по его убеждению, - предполагает наёмный труд, а наёмный труд предполагает капитал. Они взаимно обуславливают друг друга; они взаимно порождают друг друга». (там же, т.6, с.444). А раз создается капитал, то рано или поздно появятся те, кто захочет владеть этим капиталом и «как положено» – на правах частной собственности.

Утвердившийся в ходе реализации модели «государственного социализма» монопольно-государственный способ производства, основанный на наёмном труде в промышленности, сфере услуг и значительной части сельского хозяйства – это своеобразный государственный капитализм, которого, по словам В.И. Ленина, «никакой Маркс и никакие марксисты не могли предвидеть» (ПСС, т.45, с.117) – оказался на деле путём отсталой, полуазиатской, России в современный капитализм. Партийно-хозяйственная «номенклатура» выполнила объективно прогрессивную задачу организации крупной промышленности и увязывания ее с колхозно-кооперативным сектором в едином народно-хозяйственном комплексе.

Таким образом, были преодолены экономические уклады, доставшиеся многонациональной стране в наследство от феодализма и даже дофеодальных способов производства. Однако созданная за годы «социалистического строительства» громадная система управления с её всепроникающим бюрократическим планированием была эффективна только при двух главных обстоятельствах: при не очень значительных номенклатуре и ассортименте промышленной продукции и при значительных объемах дешевого, с полукрепостническими рецидивами труда колхозников и полурабского труда миллионов заключенных в исправительно-трудовых лагерях, что позволяло взамен армии безработных сдерживать рост стоимости рабочей силы и занижать её реальную цену на монопольном рынке труда. По мере исчезновения этих двух факторов административно-командная система с каждой новой пятилеткой все более пробуксовывала, а к середине 1980-х годов и вовсе встала. Выход из создавшегося тупика партийно-государственная верхушка поначалу пыталась найти в «перестройке», т.е. переходе, по примеру Китая, к модели «рыночного социализма», но тут же выяснилось, что большая часть «номенклатуры» не хочет поступаться при этом своими привилегиями и вообще привычным полупаразитическим образом жизни, что было бы неизбежно».

Видимо, позицией Сталина и воспользовались экономисты – сторонники товарного направления развития советской экономики, имевшие влияние на партийно-государственную номенклатуру. Поэтому сразу после смерти Сталина (5 марта 1953 г.) в СССР стали проводиться хозяйственные реформы, расширяющие товарно-денежные отношения. Уже в сентябре 1953 г. было принято постановление Пленума ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О расширении советской торговли». Экономисты-сторонники «антитоварного» направления развития подверглись гонениям.Стала сокращаться сфера деятельности Госплана в связи с расширением в апреле 1955 г. экономических прав Совета Министров СССР, министерств союзных республик и директоров предприятий. Первые ощутимые удары по производственному механизму, созданному в годы прежних пятилеток, были нанесены в 1957 году.

Были объявлены неправильными и ошибочными прежние механизмы развития и управления социалистической экономикой во всех областях и взят путь на децентрализацию управления экономикой.

В 1958 году Хрущёв, совместив должность первого секретаря ЦК КПСС с должностью Председателя Совета Министров СССР, продолжил путь рыночных преобразований. В этом году были ликвидированы МТС, сельхозтехнику стали продавать колхозам. Свое теоретическое обоснование этот путь нашел в трудах ученых-экономистов.(например, Островитянов К.В. Политическая экономия. М., Госполитиздат, 1959, 3-е изд., с.440-556).

Идеями рыночного социализма была проникнута и программа КПСС, принятая на XXII съезде в 1961 г. Несмотря на развенчание Хрущёвым культа личности Сталина в 1956 г., в ней было записано: «В коммунистическом строительстве необходимо полностью использовать товарно-денежные отношения в соответствии с новым содержанием, присущим им в период социализма. Большую роль при этом играет применение таких инструментов развития экономии, как хозяйственный расчет, деньги, цена, себестоимость, прибыль, торговля, кредит, финансы». (Программа КПСС. Политиздат, 1971, с.89). Нетрудно заметить, что это положение повторяет то, что написано в сталинских «Экономических проблемах социализма в СССР».

И это не случайно. Дело в том, что решение о необходимости переработки Программы партии в связи с переходом к строительству коммунизма было принято в октябре 1952 г. на ХIХ съезде ВКП(б). В постановлении съезда было записано о необходимости руководствоваться при переработке Программы основными положениями произведения Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», которое было опубликовано в том же году.(Каганович Л.М. Памятные записки. М., ВАГРИУС, 1996, с. 496 ). С 1962 г., в связи с переводом социалистической системы хозяйствования на стоимостные показатели прибыли, стал регулярно происходить рост цен, что привело к событиям в Новочеркасске, расстрелу протестовавших против этого рабочих.

Та же экономическая политика была продолжена и всеми последующими руководителями страны. В период руководства страной Брежнева, Председатель Совета Министров СССР А.Н. Косыгин (октябрь 1964 – октябрь 1980 г.) добивался проведения экономических реформ, которые были изложены им в докладе об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства на сентябрьском (1965 г.) Пленуме ЦК КПСС. Суть «косыгинских реформ» состояла в децентрализации народнохозяйственного планирования, повышении роли интегральных показателей экономической эффективности (прибыль, рентабельность) и увеличении самостоятельности предприятий. Необходимо отметить, что в период руководства Косыгиным советским правительством встала проблема изменений в системе управления.

Изменений настоятельно требовало выросшее и сильно усложнившееся народное хозяйство. В это время появляется проект ОГАС В.М. Глушкова. Идея проекта состояла в усовершенствовании централизованного управления народным хозяйством на базе электронно-вычислительной техники. Над проектом Глушков начал работать еще в 1962 г. Его предложения о разработке системы безденежных расчётов с населением каждый раз настойчиво отвергались.

И тут с рыночной инициативой выступили мало кому известные экономисты Бирман и Либерман. Они предложили Косыгину свой план хозяйственных реформ. Опубликованная в «Правде» статья Е.Г. Либермана «План, прибыль, премия» считалась их научным «обоснованием»». Ученые, отнёсшиеся к реформам скептически, назвали их "либерманизацией".

В связи с проводимой экономической политикой, вполне понятно, почему Бирман и Либерман сразу стали играть заметную роль в советской экономической науке. Вместе с тем деятельность их была четко направлена против проекта Глушкова. Они соблазняли Косыгина тем, что, дескать, их экономическая реформа будет стоить ровно столько, сколько стоит бумага, на которой будет напечатано постановление Совета Министров. Она даст в результате больше, чем очень дорогой и требующий невероятного напряжения усилий всей страны и полной реконструкции старой системы управления народным хозяйством проект ОГАС. Эти аргументы сыграли свою роль в том, что программа подведения технической базы под существующую в то время плановую систему управления экономикой была отвергнута. Под воздействием антимарксистских воззрений в партии, аргументов экономистов - «рыночников», а также, видимо, коммерческого прошлого Косыгина во времена НЭП, 4 октября 1965 г. было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства». Это постановление вполне соответствовало действовавшей Программе партии. В нем предлагалось «оценивать результаты деятельности предприятий по полученной прибыли (рентабельности производства)».

Рентабельность уже напрямую связывалась с ростом прибыли, а не со снижением затрат на выпуск единицы продукции.

Кроме государственных и кооперативных предприятий в этом постановлении появились некие «торговые и снабженческие сбытовые организации», которым разрешалось передавать накопившиеся остатки изделий на комиссионных началах, то есть не по действующим государственным ценам. Ясно, что при таком подходе просто не могли не возникнуть и набирать силу полу подпольные коммерческие структуры. Предприятиям представлялась определенная экономическая самостоятельность. Это создавало благоприятные условия для расширения и упрочения отношений частной буржуазной собственности через укрепление рыночных механизмов товарно-денежного обмена, через дальнейшую децентрализацию управления и планирования путем внедрения моделей хозрасчета и самофинансирования на предприятиях.

Хозяйственная реформа 1965 г. вполне закономерно пробуксовывала из-за несовместимости плановой экономики с ориентацией предприятий на капиталистическую прибыль и представляемыми свободами для хозрасчета и самофинансирования. Такая ориентация требовала полной самостоятельности предприятия при установлении цены на выпускаемую продукцию, на увольнение лишних рабочих, на прочие экономические элементы капиталистического способа производства и обмена, то есть на расширение отношений буржуазной частной собственности. По этой причине директора предприятий в массе своей стали стремиться к полной хозяйственной независимости, к полному распоряжению средствами производства и распределения, которые находились в их владении и пользовании, что обусловило в дальнейшем их роль как ударной силы контрреволюции. И хотя реформы Косыгина не были доведены до своего логического завершения, (их завершили впоследствии Горбачев и Рыжков), но они имели далеко идущие последствия. Происходил существенный перекос экономики в сторону ее милитаризации. Разваливалось планирование. Вместо планомерности производства и планомерности распределения с целью удовлетворения всё возрастающих потребностей общества и каждого его члена был введён показатель от достигнутого безотносительно того, имелась ли потребность в той или иной продукции. Такое планирование привело, с одной стороны, к перепроизводству товаров, не пользующихся спросом у населения.

С другой стороны, возникал дефицит самого необходимого. Кроме того, в ежегодных отчетах нередко завышались производственные показатели роста.

Как следствие, происходило торможение темпов роста промышленного производства, которые упали с 12,5% предвоенного периода до 3,5% в брежневский период. Однако, несмотря на эти негативные явления в экономике, всё-таки постепенно рос жизненный уровень советских людей.

Продукты питания были дешевыми. Квартирная плата представляла собой почти символическую сумму. Значительно выросли общественные фонды потребления. Вместе с тем за счет перелива средств и мздоимства верхов образовалась теневая сфера экономики. Разворачивалась торгово-распределительная сеть. Всё это к концу 70-х годов сомкнулось с партийно-государственной номенклатурой. У неё наблюдался безудержный рост привилегий и стремление к коррупции как скрытой форме эксплуатации.

С приходом к руководству страны в 1985 г. Горбачева и Рыжкова, экономика страны была полностью переориентирована на рыночно-капиталистические рельсы. Это поставило точку в существовании коммунистической надстройки, в развитии страны, и она разрушилась, конечно, не без помощи извне. Совершенно очевидно, что расширение товарно-денежных отношений и ориентация на стоимостные показатели привели к развитию и углублению капиталистических отношений. И мы получили то, что получили.

Намеченные классиками в «Анти-Дюринге» пути уничтожения отношений частного присвоения и переход к прямому, т.е. общественному присвоению через преодоление подчинения людей действию законов разделения труда и обмена большинству левых, к сожалению, и сейчас представляются утопией. Подобная дюринговщина с подачи Сталина, советской политэкономической науки и пропаганды глубоко укоренилось в сознании советских людей.

Ошибка девятая: относительно пролетарской государственности

в первой фазе коммунизма

И, наконец, превращение марксистской теории в утопию произошло при практическом применении марксизма к сфере советского государственного строительства и управления.

Классики всегда считали государство эксплуататором, паразитическим наростом на теле общества. В «Критике Готской программы» Маркс разъяснял, что «под "государством" на деле понимают правительственную машину или государство, поскольку оно в силу разделения труда образует свой собственный, обособленный от общества организм…».

Поэтому, говоря о государстве, марксизм имеет в виду, прежде всего, государственный аппарат, чиновничество, бюрократию. Ещё в работе «Критика гегелевской философии права», написанной им в 1843 г., Маркс утверждал: «Бюрократия имеет в своем обладании государство… Авторитет есть принцип её знания. Её иерархия есть иерархия знаний… как руководить людьми… Бюрократия имеет в своём обладании государство, спиритуалистическую сущность общества: это есть её частная собственность». (Маркс К. К критике Гегелевской философии права. Соч., т.1, с.273). Эксплуататорская сущность государства раскрывается классиками во многих работах. «Государство,– пишет Энгельс, – есть продукт общества на известной ступени развития; государство есть признание, что это общество запуталось в неразрешимое противоречие с самим собой, раскололось на непримиримые противоположности, избавиться от которых оно бессильно. А чтобы эти противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общество в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом... И эта сила, происшедшая из общества, но ставящая себя над ним, всё более и более отчуждающая себя от него, есть государство...» (Энгельс Ф. Происхождение семьи частной собственности и государства). Поэтому Маркс и Энгельс считали, что в ходе коммунистической революции необходимо сломать всю старую буржуазную государственную машину и создать новую пролетарскую государственность переходного периода.

В этом вопросе взгляды левых разошлись. Если социал-демократия полагала, полагает и сейчас возможным использование прежней буржуазной государственной машины с ее бюрократическим аппаратом, то классический марксизм исходит из необходимости её разрушения. Ещё в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», напечатанной в 1852 г. в Нью-Йорке, Маркс указывал: «Все перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее». (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. т. 8, с.206).

В 1871 г. в письме к Кугельману Маркс повторяет, что пролетарская революция должна «не передать из одних рук в другие бюрократически-военную машину, как бывало до сих пор, а сломать ее… – таково предварительное условие всякой действительно народной революции на континенте». (Маркс К. и Энгельс Ф. Избранные письма. М., 1947, с.263).

Но что взамен? Взамен сломанной буржуазной государственной машины, как отмечалось выше, Маркс предлагал создать переходную пролетарскую государственность для осуществления государственной политики диктатуры коренных классовых интересов пролетариата.

Против этого выступили анархисты М.А. Бакунин и его сторонники, которые были членами I Интернационала. Они призывали к немедленному уничтожению паразита-государства в ходе социальной революции.

Бакунин писал, что Маркс «хочет того же, чего хотим мы: полного торжества экономического и социального равенства, – но в государстве и при посредстве государственной власти, при посредстве диктатуры очень сильного и, так сказать, деспотического временного правительства, т.е. посредством отрицания свободы. Мы хотим достичь того же торжества экономического и социального равенства путем уничтожения государства и всего, что зовется юридическим правом и, с нашей точки зрения, является перманентным отрицанием человеческих прав. Мы хотим перестройки общества и объединения человечества не сверху вниз, при посредстве какого бы то ни было авторитета и с помощью социалистических чиновников, инженеров и других официальных ученых; мы хотим перестройки снизу вверх, путем свободной федерации освобожденных от ярма государства рабочих ассоциаций всех видов» (Материалы для биографии М. Бакунина, т.3, Бакунин в Первом Интернационале. М.,Л., 1928, с.330).

В этой связи в письме Теодору Куно от 24 января 1872 г. Энгельс разъяснял: «В то время как основная масса социал-демократических рабочих вместе с нами считает, что государственная власть есть не что иное, как организация, которую создали себе господствующие классы – землевладельцы и капиталисты – для защиты своих общественных привилегий, Бакунин утверждает, что государство создало капитал, что капиталист обладает своим капиталом только по милости государства. Так как, следовательно, государство является главным злом, то необходимо, прежде всего, упразднить государство, и тогда капитал сам собой полетит к черту. Мы же говорим обратное: упраздните капитал – присвоение немногими всех средств производства – и тогда государство падёт само собой. Разница существенная: упразднение государства без осуществления прежде социального переворота – бессмыслица; упразднение же капитала – это и есть социальный переворот и заключает в себе преобразование всего способа производства».

Таким образом, анархо-бакунисты выступили против борьбы рабочего класса за власть. Они выступали вообще против всякой власти, в том числе и власти рабочего класса. Классики в свою очередь отстаивали необходимость пролетарского государства, которое было бы своеобразным мостиком для перехода от государства к самоуправлению народа.

Прообраз такого мостика они увидели в конструкции коммунального государства, созданного во времена «Парижской Коммуны».

Тем самым марксистская теория коммунизма была дополнена недостающим звеном – конструкцией пролетарского государства-коммуны, которое должно прийти на смену сломанной старой буржуазной государственной машине. 30 мая 1871 г., сразу после подавления Парижской Коммуны, Генеральным советом Международного Товарищества Рабочих было принято составленное Марксом воззвание под заголовком «Гражданская война во Франции. Воззвание Генерального совета Международного Товарищества Рабочих». В «Гражданской войне во Франции» Маркс полностью поддержал коммунаров, которые чтобы избежать бюрократизации государственного аппарата Парижской коммуны предприняли шаги к созданию пролетарской государственности, максимально приближенной к народу. Напомню принципы, на которых строилась такая государственность или государство – коммуна. Называть эту конструкцию уже не государством, а коммуной предлагал Энгельс.

Ленин в «Государстве и революции» называл ее полу-государством. Согласно марксистcкому учению, коммунальная государственность переходного к полному коммунизму периода должна обладать следующими признаками:

1. Она должна быть не парламентарной, а работающей корпорацией, в одно и то же время и законодательствующей, и исполняющей законы.

2. Выборы центральных и местных органов власти осуществляются на основе всеобщего избирательного права по избирательным округам. Депутаты должны избираться из рабочих или признанных представителей рабочего класса. Они должны быть сменяемы в любое время с простейшей процедурой отзыва той организацией, которая их избирала. Депутаты должны строго придерживаться mandat imperatif (точной инструкции) своих избирателей.

3. Высших государственных чинов не должно быть. Зарплата чиновника любого ранга не выше зарплаты рабочего, без всяких привилегий и выдачи денег на представительство.

4. Постоянного войска и полиции не должно быть. Они замещаются национальной гвардией, в основном, состоящей из рабочих, а в сельской местности - народной милицией с самым непродолжительным сроком службы.

5. Судейские чины должны избираться открыто, быть ответственными и сменяемыми.

6. Церковь должна быть отделена от государства, а школа от церкви с экспроприацией всех церквей, поскольку они являются корпорациями, владевшими имуществом. Священники должны вернуться к скромной жизни частных лиц, чтобы подобно их предшественникам-апостолам жить милостыней верующих.

7. Все учебные заведения должны быть бесплатными для народа и вне влияния церкви и государства. Таким образом, не только школьное образование становится доступным всем, но и с науки снимаются оковы, наложенные на нее классовыми предрассудками и правительственной властью.

Маркс писал: «Коммуна была прямой противоположностью французской империи. Лозунг «социальной республики», которым парижский пролетариат приветствовал февральскую революцию, выражал лишь неясное стремление к такой республике, которая должна была устранить не только монархическую форму классового господства, но и самое классовое господство. Коммуна и была определенной формой такой республики…».

В этом произведении он ведёт речь о периферийном самоуправлении, которое развивалось бы в такой государственности.

Но он был противником полной отмены централизации сразу. «Немногие, но очень важные функции, –разъясняет он, – которые остались бы тогда еще за центральным правительством, не должны были быть отменены – такое утверждение было сознательным подлогом – а должны были быть переданы коммунальным, то есть строго ответственным чиновникам.

Единство нации подлежало не уничтожению, а, напротив, организации посредством коммунального устройства. Единство нации должно было стать действительностью посредством уничтожения той государственной власти, которая выдавала себя за воплощение этого единства, но хотела быть независимой от нации, над нею стоящей. На деле эта государственная власть была лишь паразитическим наростом на теле нации. Задача состояла в том, чтобы отсечь чисто угнетательские органы старой правительственной власти, её же правомерные функции отнять у такой власти, которая претендует на то, чтобы стоять над обществом, и передать ответственным слугам общества. Вместо того, чтобы один раз в три или в шесть лет решать, какой член господствующего класса должен представлять и подавлять народ в парламенте, вместо этого всеобщее избирательное право должно было служить народу, организованному в коммуны, для того чтобы подыскивать для своего предприятия рабочих, надсмотрщиков, бухгалтеров, как индивидуальное избирательное право служит для этой цели всякому другому работодателю».

Некоторые лидеры социал-демократии стали называть государство-коммуну народным государством. Эту позицию остро критиковали анархо-бакунисты. Энгельс соглашался с такой критикой. В письме Бебелю он разъяснял:

Так как государство есть лишь преходящее учреждение, которым приходится пользоваться в борьбе, в революции, чтобы насильственно подавить своих противников, то говорить о свободном народном государстве есть чистая бессмыслица: пока пролетариат ещё нуждается в государстве, он нуждается в нём не в интересах свободы, а в интересах подавления своих противников, а когда становится возможным говорить о свободе, тогда государство, как таковое, перестает существовать».

Согласно марксистской теории, коммунальное государство должно осуществлять господство (диктатуру) коренных классовых интересов пролетариата на переходе от капитализма к полному коммунизму, т.е. в первой коммунистической фазе. Коренными классовыми интересами пролетариата на этой фазе классики считали ликвидацию классов через уничтожение отношений частного присвоения, покоящихся на действии законов общественного разделения труда и стоимостного товарно-денежного обмена. С ликвидацией классов должны отпадать и функции государства, как машины для поддержания господства одной части общества над другой. В«Манифесте коммунистической партии» классики записали: «Когда в ходе развития исчезнут классовые различия и все производство сосредоточат в руках ассоциации индивидов, тогда публичная власть потеряет свой политический характер». (Манифест коммунистической партии. с.47). А это значит, что публичная, т.е. государственная власть перестанет существовать.

Энгельс уточняет это положение в «Анти-Дюринге». Он пишет: «Когда государство наконец-то становится действительно представителем всего общества, тогда оно само себя делает излишним. С того времени, когда не будет ни одного общественного класса, который надо было бы держать в подавлении, с того времени, когда исчезнут вместе с классовым господством, вместе с борьбой за отдельное существование, порождаемой теперешней анархией в производстве, те столкновения и эксцессы, которые проистекают из этой борьбы, – с этого времени нечего будет подавлять, не будет и надобности в особой силе для подавления, в государстве.

Первый акт, в котором государство выступает действительно как представитель всего общества – взятие во владение средств производства от имени общества – является в то же время последним самостоятельным актом его как государства. Вмешательство государственной власти в общественные отношения становятся тогда в одной области за другой излишними и само собой засыпает. На место управления лицами становится управление вещами и руководство производственными процессами. Государство не "отменяется", оно отмирает. Исходя из этого, следует оценивать фразу про "свободное народное государство", фазу, имевшую до известной поры право на существование в качестве агитационного средства, но в конечном итоге научно несостоятельную. Исходя из этого, следует оценивать требование так называемых анархистов, чтобы государство было отменено с сегодня на завтра». (Энгельс Ф. с.285).

А в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» он делает вывод: «Итак, государство существует не извечно. Были общества, которые обходились без него, которые понятия не имели о государстве и государственной власти. На определенной ступени экономического развития, которая необходимо связана была с расколом общества на классы, государство стало в силу этого раскола необходимостью. Мы приближаемся теперь быстрыми шагами к такой ступени развития производства, на которой существование этих классов не только перестало быть необходимостью, но становится прямой помехой производству. Классы исчезнут так же неизбежно, как неизбежно они в прошлом возникли. С исчезновением классов исчезнет неизбежно государство. Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину туда, где ей будет тогда настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и с бронзовым топором». Ленин в своей работе «Государство и революция» полностью разделял позицию классиков. Он восхищался конструкцией пролетарского государства-коммуны. К её принципам он добавил и своё положение онемедленном переходе «к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились "бюрократами" и чтобы поэтому никто не мог стать бюрократом»…

С того момента, – писал он, – когда все члены общества или хотя бы громадное большинство их сами научились управлять государством, сами взяли это дело в свои руки, “наладили” контроль за ничтожным меньшинством капиталистов, за господчиками, желающими сохранить капиталистические замашки, за рабочими, глубоко развращёнными капитализмом, – с этого момента начинает исчезать надобность во всяком управлении вообще. Чем полнее демократия, тем ближе момент, когда она становится ненужной. Чем демократичнее “государство”, состоящее из вооруженных рабочих и являющееся “уже не государством в собственном смысле слова”, тем быстрее начинает отмирать всякое государство. Ибо когда все научатся управлять и будут на самом деле управлять самостоятельно общественным производством, самостоятельно осуществлять учет и контроль тунеядцев, баричей, мошенников и тому подобных “хранителей традиций капитализма”, – тогда уклонение от этого всенародного учета и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьезным наказанием (ибо вооружённые рабочие – люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить они с собой едва ли позволят), что необходимость соблюдать несложные основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой. И тогда будет открыта настежь дверь к переходу от первой фазы коммунистического общества к высшей его фазе, а вместе с тем к полному отмиранию государства».