Как марксизм превращался в утопию 2 page

В октябре 1917 г. большевики организовали вооруженное восстание и овладели властью. Однако надежда на то, что этот факт послужит детонатором для революций в Европе, не оправдалась.

Как и предвидели классики и их последователи, большевики после взятия власти столкнулись с непреодолимыми трудностями из-за низкого уровня развития российских производительных сил, которые не давали возможности России в одиночку реализовать задачи первой фазы коммунизма. В «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс подчеркивали, что «развитие производительных сил (вместе с которым уже дано эмпирическое осуществление всемирно-исторического, а не узкоместного бытия людей) является абсолютно необходимой практической предпосылкой еще и потому, что без него имеет место лишь всеобщее распространение бедности; а при крайней нужде должна была бы снова начаться и борьба за необходимые предметы и, значит, должна была бы воскреснуть вся старая мерзость». В этой же работе они утверждали, что без мировой коммунистической революции «1) коммунизм мог бы существовать только как нечто местное, 2) сами силы общения не могли бы развиться в качестве универсальных, а поэтому невыносимых сил: они остались бы на стадии домашних и окруженных суеверием "обстоятельств", и 3) всякое расширение общения упразднило бы местный коммунизм».

В 1850 и 1853 гг. Энгельс в своих письмах предупреждал, что партия (и ее вождь), пришедшая к власти раньше, чем в обществе созрели материально-организационные условия осуществления ее программы, будет вынуждена проводить в жизнь, чтобы удержаться у власти, программу другой партии, отделываясь от своего класса «фразами, обещаниями и уверениями». (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.7, с.423). Не случайно большевики вынуждены были брать на вооружение лозунги не своей партии, а лозунги и принципы, например, партии социал-революционеров (эсеров), выражавших интересы крестьянства, т.е. мелкой буржуазии. Прежде всего, это относится к лозунгу: «Земля крестьянам!», а затем к принципу федерализма.

В письме Энгельса Вельдемейру от 12 апреля 1853 года читаем:

«Мне думается, что в одно прекрасное утро наша партия вследствие беспомощности и вялости остальных партий вынуждена будет встать у власти, чтобы в конце концов проводить все же такие вещи, которые отвечают непосредственно не нашим интересам, а интересам общереволюционным и специфически мелкобуржуазным; в таком случае под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере, ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы, - надо надеяться только в физическом смысле, - наступит реакция и, прежде, чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже. Трудно представить себе другую перспективу» (там же, т.25, с.490-491).

Не напоминает ли приведённое высказывание участь партии большевиков и её вождей? Ленин очень не любил, когда ему приводили подобные высказывания классиков, презрительно называя их «петрушкиными цитатами» (см. ПСС, т.9, с.409).Предупреждал об опасности и такой ортодоксальный марксист как Георгий Валентинович Плеханов.

«Социа­листическая организация производства, – писал он задолго до революции, – предполагает такой ха­рактер экономических отношений, который делал бы эту организа­цию логическим выводом из все­го предыдущего развития стра­ны», ибо «декретами не создашь условий, чуждых самому харак­теру современных экономических отношений». Если этого нет, «придется мириться с тем, что есть, брать то, что дает действительность». В этом случае «здание социалистической органи­зации будет строиться руками правительства, а не класса, не народом, а "сверху". Национальным производством будет заведо­вать социалистическая каста». И относительно входящих в нее лиц «не может быть никаких га­рантий в том, что они не поже­лают воспользоваться захвачен­ной ими властью для целей, не имеющих ничего общего с инте­ресами рабочего класса». В ре­зультате социальная революция приведет к «обновленному царскому деспотизму на коммунистической подкладке». (Избр.фил.соч. в пяти томах, т.1, с.103—108,323).

Этой же позиции придерживались и другие бывшие члены первой российской социал-демократической организации «Освобождение труда» (П.Б. Аксельрод, Л. Г. Дейч, В. И. Засулич), которые с 1883 г. (когда Ленину было всего 13 лет) уже занимались переводом произведений классиков и пропагандой марксизма в России. И вот Ленину, а затем Сталину пришлось брать действительность такой, какой она была. Отсталые экономические отношения заставили Ленина «производить коммунистические опыты», заимствовать положения из программы партии социал-революционеров, шарахаться от политики военного коммунизма к капиталистической НЭП, называть приход к власти большевиков, то революцией, то октябрьским переворотом. Они привели Сталина к деспотизму на коммунистической подкладке. А советская партийно-государственная каста, в конце концов, присвоила себе достояние всего советского общества.

Таков результат творческого подхода марксистов-ленинцев к марксизму, применение его к отдельной стране с низким для коммунистического развития уровнем развития производительных сил и, прежде всего, с малограмотностью большинства крестьянского населения. 28 октября 1917 года в письме к петроградским рабочим Плеханов разъяснял: Крестьянству нужна земля, в замене капиталистического строя социалистическим оно не нуж­дается. Больше того, хозяйст­венная деятельность крестьян, в руки которых перейдет помещичья земля, будет направлена не в сторону социализма, а в сторону капитализма». И здесь Георгий Валентинович оказался прав.

Сталин в ходе индустриали­зации и коллективизации, по существу, уничтожил крестьянство. Но вчерашний мужик, став рабочим и вступив в ряды партии, повел страну по рыночным рельсам в сторону капитализма.

И – привел туда, куда и должен был прийти Советский Союз с его экономикой, догоняющей развитой капитализм, но так его и не догнавшей.

Однако экономические преобразования, осуществленные в советский период с помощью «энергии рывка молодого капитализма» на «коммунистической подкладке» максимально приблизили страну к развитым капиталистическим странам, а по некоторым показателям даже их обогнали.

Это был уникальный исторический опыт попытки строительства справедливого общества коммунистической надстройкой на капиталистической основе. Сейчас уже Россия по уровню развития производительных сил несравнима с той, которой она была в 1917 г.

В этой связи взятие власти большевиками, несомненно, сыграло положительную роль в развитии национальных производительных сил, в создании уникальной исторической социальной модели, которая с полным основанием была названа социализмом. Но социализмом в том смысле, который вкладывали в это слово классики в «Манифесте коммунистической партии», – в смысле модели социального знахарства. Такой социализм, к сожалению, не был и не мог быть первой фазой коммунизма. Это было развитие социально-ориентированного буржуазного общества, т.е. создание лишь основ для первой фазы коммунизма, что характерно для всех развитых капиталистических государств, накопивших капитал и развивающих через капиталовложения крупные современные средства производства.

Ошибка третья: в части соотношения базиса и надстройки

Третьим шагом превращения марксизма в утопию стало обоснование того, что отсталый российский базис 1917 г. может изменить передовая надстройка.

Ленин предполагал, что на мелкобур­жуазном и госкапиталистическом бази­се будет продолжительное время (НЭП – «всерьез и надолго») существовать коммунистическая надстройка, то есть коммунистическая политика, идеология, культура, как духовный процесс жизни, которые затем преобразуют госкапиталистический базис в социалистический. (Ленин В.И. О кооперации. ПСС, т.45, с.369-377). Тем самым, по существу, отрицалось основное положение материалистической диалектики, о том, что общественное бытие определяет общественное сознание, а не наоборот, что, в конечном счете, базис определяет надстройку, что надстройка не может длительное время не соответствовать базису. Маркс отмечал, что именно способ «производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процесс жизни вообще», но не наоборот. «Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» (Маркс К. К критике политической экономии). Конечно, классики не отрицали относительной самостоятельности надстройки и даже её обратного влияния на базис. Но никогда они не считали это влияние решающим.

Видимо, Ленин под впечатлением проштудированной им «Науки логики» Гегеля и под влиянием идей А. Богданова о периферийном развитии пришел, по существу, к идеалистическому выводу о том, что передовым сознанием группы людей, взявших власть и установивших передовую надстройку, можно перескочить через естественные фазы развития общества, отменив последние декретами. Подэтот тезис им даже была подведена философская основа. «...Противоположность материи и сознания, - отмечал Ленин,- имеет абсолютное значение только в пределах очень ограниченной области: в данном случае исключительно в пределах основного гносеологического вопроса о том, что признать первичным и что вторичным. За этими пределами относительность данного противоположения несомненна» ( Ленин В.И. ПСС, т., 18, с. 151).

Из приведенного посыла вытекает, что за пределами основного вопроса философии, т.е. на практике, сознание может быть первичным по отношению к материи. Получается, что человеческое сознание может существовать без своей материальной основы-мозга, что сознание группы людей (или даже одного лидера) может быть первичным по отношению к общественному бытию.

Следовательно, надстройка может быть первичной по отношению к базису. На этой философской основе, по существу отрицавшей принципиальнейшее положение марксистской диалектики, у него, видимо, и возникла идея взятия власти большевиками в отсталой стране, что последовательные марксисты вполне логично расценили как авантюру. То, что это была действительно авантюра, доказывают высказывания и самого Ленина. Так, например, в записках Суханову 1923 г. под названием «О нашей революции» Ленин в споре с ним писал: «Россия не достигла такой высоты развития производительных сил, при которой возможен социализм». С этим положением все герои II Интернационала, и в том числе, конечно, Суханов, носятся, поистине, как с писаной торбой. Это бесспорное положение они пережевывают на тысячу ладов, и им кажется, что они являются решающими для оценки нашей революции».

И далее он продолжал: «Если для создания социализма требуется определенный уровень культуры (хотя никто не может сказать, каков именно этот определенный «уровень культуры», ибо он различен в каждом из западноевропейских государств), то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы». Но у классиков речь идет об определенном уровне развития производительных сил, производительности труда как базиса. Известно, что культура в узком смысле относится к надстройке. Видимо и здесь Ленин мыслил надстроечными категориями, т.е. идеалистически.

Затем, отстаивая свою позицию, Ленин не нашел ничего лучшего как сослаться на известное высказывание Наполеона: «Сначала надо ввязаться в серьезный бой, а там уже видно будет» (Ленин. В.И. ПСС., т.45., с.380,381).

Авантюризм такого начинания выразился, прежде всего, в том, что ввязавшись в серьезный бой по перепрыгиванию через естественные фазы развития общества с помощью передовой надстройки, пойдя на коммунистические эксперименты, их инициаторы не имели сколько-нибудь продуманной социально-экономической программы.

Была программа захвата власти, революционного слома старого государственного аппарата, программа установления диктатуры партии, названной диктатурой пролетариата, хотя не было в достаточном количестве самого пролетариата. Что же касается экономики, то вначале она имела значение лишь постольку, поскольку считалось, что российскому пролетариату нужно было продержаться до победы социалистической революции на Западе. Этого не произошло. Тогда стало считаться достаточным для установления социализма национализировать средства производства, умело организовать всеобщее принуждение к труду, наладить строжайший учет и распределение через разверстку продовольствия по промышленным предприятиям, превратить всю экономику в единый централизованно управляемый механизм, независимо от уровня развития производительных сил. Задачи победившего пролетариата в экономической области Ленину представлялись следующим образом: сначала государственная монополия «торговли», затем полная и окончательная замена «торговли» планомерно-организованным распределением через союзы торгово-промышленных служащих, принудительное объединение всего населения в потребительски-производственные коммуны и т. д. (Ленин В.И. ПСС, т.36, с.74).

Подобные взгляды были общепризнанными в марксистской литературе того времени. Легкость взятия власти, энтузиазм народных масс, обстановка приближающихся пролетарских революций в Европе породили у многих веру в скорое осуществление поставленных задач.

В мае 1918 г. Н.И. Бухарин, например, утверждал: «Переход к коммунистическому строю означает переход к такому строю, где не будет никаких классов, никакого классового различия между людьми, а где все в равной мере будут не наемными работниками, а общественными работниками. К подготовке этого строя нужно переходить немедленно». В качестве непосредственной цели такого перехода ставилась задача построения крупного, планомерно организованного, безденежного хозяйства. Для Н.И. Бухарина будущее общество – это громадная трудовая артель, где центральное статистическое бюро указывает, сколько нужно произвести сапог, брюк, ваксы, колбасы, пшеницы и сколько для этого на каждом предприятии должно работать человек.Поэтому и переход к подобному обществу намечался им по линии уничтожения всех маленьких предприятий, сосредоточения всей работы только на самых крупных фабриках и землях. В итоге весь мир станет «одним трудовым предприятием, где всё человечество по одному строго выработанному, просчитанному и промеренному плану работает на себя, без всяких хозяев и капиталистов, на самых лучших машинах, на самых крупных заводах».

Такая форма организации экономики, безусловно, предполагала и отмену денег в результате национализации и уничтожения торговли, перехода к «правильному распределению продукта на основе учета потребностей и учета запасов». Большевиками была введена всеобщая трудовая повинность, созданы трудовые армии, началась замена рыночных отношений натуральными, велась жесточайшая борьба снарушениями трудовой дисциплины и т. д. Такая программа, названная военным коммунизмом, вполне серьезно считалась необходимой и достаточной для окончательной победы социализма. Она соответствовала марксистской теории.

Вот только авторами игнорировалось одно существенное марксистское условие – необходимость для таких преобразований достижения при капитализме высокого уровня развития производительных сил общества, которые при переходе к полному коммунизму (первая фаза) давали бы возможность:

– во-первых, преодолевать подчинение человека действию закона разделения труда;

– во-вторых, отказаться от стоимостного товарного производства и товарного обмена;

– в третьих, удовлетворять необходимые потребности общества и каждого индивида. В тогдашней России ничего этого не могло быть.

Поэтому партии постоянно приходилось выдавать желаемое за действительное.

В статье «Экономика и политика в эпоху диктатуры пролетариата», опубликованной к двухлетнему юбилею Советской власти в газете «Правда» от 7 ноября 1919 г. Ленин, например, утверждал: «Труд объединен в России коммунистически постольку, поскольку, во-первых, отменена частная собственность на средства производства, и поскольку, во-вторых, пролетарская государственная власть организует в общенациональном масштабе крупное производство на государственной земле и в государственных предприятиях, распределяет рабочие силы между разными отраслями и предприятиями, распределяет массовые количества принадлежащих государству продуктов потребления между трудящимися… Государственная организация крупного производства в промышленности, переход от «рабочего контроля» к «рабочему управлению» фабриками, заводами, железными дорогами – это, в основных и главнейших чертах, уже осуществлено…» (Ленин В.И. ПСС, т.39, с.273).

Однако то, что марксистское положение о необходимости достижения производительными силами высокого уровня развития для коммунистических преобразований является решающим, партии во главе с Лениным пришлось убедиться быстро. Эксперимент под названием «военный коммунизм» к 1921 г. с треском провалился. К концу военной интервенции и гражданской войны (1921 г.) такая политика привела к тяжелейшему экономическому положению. В ряде регионов страны разразился голод и эпидемии, сопровождавшиеся народными волнениями и мятежами. Произошло,как и предупреждали Маркс с Энгельсом, «всеобщее распространение бедности». Поэтому Ленину и партии пришлось признать такие коммунистические опыты преждевременными, а политику – ошибочной.

В речи «К четырехлетней годовщине октябрьской революции» в 1921 г. Ленин заявил: «Мы рассчитывали, поднятые волной энтузиазма, разбудившие народный энтузиазм сначала общеполитический, потом военный, мы рассчитывали осуществить непосредственно на этом энтузиазме столь же великие (как и общеполитические, как и военные) экономические задачи. Мы рассчитывали – или, может быть, вернее будет сказать: мы предполагали без достаточного расчёта – непосредственными велениями пролетарского государства наладить государственное производство и государственное распределение продуктов по-коммунистически в мелкокрестьянской стране. Жизнь показала нашу ошибку» (Ленин В.И. ПСС, т.44, с.151). В речи «Новая экономическая политика и задачи политпросветов. Наша ошибка» он разъяснял:

«В начале 1918 г. мы рассчитывали на известный период, когда мирное строительство будет возможно. По заключении Брестского мира опасность, казалось, отодвинулась, можно было приступить к мирному строительству.

Но мы обманулись, потому что в 1918 г. на нас надвинулась настоящая военная опасность — вместе с чехословацким восстанием и началом гражданской войны, которая затянулась до 1920 года. Отчасти под влиянием нахлынувших на нас военных задач и того, казалось бы, отчаянного положения, в котором находилась тогда республика, в момент окончания империалистической войны, под влиянием этих обстоятельств и ряда других, мы сделали ту ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению.

Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, — и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение. Не могу сказать, что именно так определенно и наглядно мы нарисовали себе такой план, но приблизительно в этом духе мы действовали. Это, к сожалению, факт. Я говорю: к сожалению, потому что не весьма длинный опыт привел нас к убеждению в ошибочности этого построения, противоречащего тому, что мы раньше писали о переходе от капитализма к социализму, полагая, что без периода социалистического учета и контроля подойти хотя бы к низшей ступени коммунизма нельзя» (там же, с.157).

С идеей перепрыгивания через формацию на отсталом базисе и построения коммунизма в отдельной стране на одном энтузиазме и волей советского государства пришлось расстаться. Видимо, вспомнили классиков, которые предупреждали, что в таких условиях первая фаза коммунизма состояться не может. Пришлось возвращать страну к капитализму, который обладает свойством ускоренными темпами укрупнять и ускорять производство.

Но отдать власть буржуазии, как предлагали некоторые соратники Ленина, было смерти подобно. Поэтому было решено развивать экономический базис с помощью капитализма, но под руководством партии и советской власти. Эсеровские крестьянские восстания были подавлены подразделениями Красной Армии. После чего уже речь пришлось вести о построении лишь основ для социализма через программу НЭП. (например, Ленин В.И. ПСС, т. 45, с.370). Программой НЭП была возвращена торговля, т.е. стоимостной товарно-денежный обмен. Допускалась частная собственность на средства производства, смешанные с иностранным капиталом предприятия. Появились биржи труда, стал применяться наемный труд. В деревне продразверстка была заменена продналогом. У крестьян появилась возможность торговать излишками продуктов. Однако ключевые отрасли остались в руках государства.

Это по существу была экономическая политика государственного капитализма под руководством коммунистической партии и советского государства.

Глубокие переживания Ленина по поводу допущенных ошибок, приведших к большим жертвам и тяжелому экономическому положению, а также по поводу опасности утери власти большевиками, видимо усугубили болезненное состояние его здоровья, стали причиной трех инсультов и преждевременной смерти.

В ноябре 1922 г. в своем последнем в жизни выступлении на пленуме Моссовета, подводя итоги пятилетнему существованию Советской власти, Ленин выразил уверенность, что «из России нэповской будет Россия социалистическая».

Необходимо отметить, что в теоретическом плане еще до октября 1917 г. внутри партиибольшевиков наметились противоположные точки зрения и, в частности между Лениным и его сторонниками, с одной стороны, Бухариным и его сторонниками – с другой, относительно места госкапитализма в экономике переходного периода.

Теоретическая дискуссия между В.И. Лениным и Н.И. Бухариным – о месте госкапитализма в экономике переходного периода – своими корнями уходила в их дореволюционные исследования проблем империализма, сочетаясь с различиями в оценках степени экономической зрелости хозяйства России.

Ленин рассматривал государственный капитализм как необходимый, требующий значительного времени переход от отсталой экономики к социализму. Против этой идеи резко выступил Н. И. Бухарин. Он доказывал абсолютную неприменимость государственного капитализма в условиях Советской России. «Государственный капитализм при пролетарской диктатуре – это бессмыслица, сапоги всмятку. Ибо государственный капитализм предполагает диктатуру финансового капитала, это есть передача производства диктаторски организованному империалистическому государству. Точно таким же вздором является государственный капитализм без капиталистов. „Некапиталистический капитализм" – ведь это верх путаницы, до которой можно дойти».

Однако с переходом к НЭП взгляды Бухарина претерпели резкие изменения. Из противника он превратился в адепта капиталистического пути развития Советского Союза под коммунистической надстройкой. Бухарин, Троцкий, Радек, Зиновьев, Сокольников, Каменев, Шляпников, Рыков стали требовать, с целью ускорения индустриализации страны, сдачи частному капиталу ряда командных высот, то есть крупных предприятий на началах концессии или смешанных акционерных обществ с участием частного капитала. Но эти требования не были поддержаны.

С введением НЭП в СССР возникли и стали развиваться элементы капитализма: действие законов стоимости и товарного производства.

Ошибка четвертая: в части определения содержания понятия «социализм»

Прежде всего, необходимо отметить, что классики не применяли такой термин неопределенного содержания, как «социализм».

Они использовали термин «коммунизм» в значении «общий, всеобщий».

Маркс и Энгельс отказались от понятия «социализм» ещё при написании «Манифеста коммунистической партии» в 1847 г.

В Предисловии к английскому изданию Манифеста 1888 г. читаем: «И всё же, когда мы писали его, мы не могли назвать его социалистическим манифестом. В 1847 г. под именем социалистов были известны, с одной стороны, приверженцы различных утопических систем: оунисты в Англии, фурьеристы во Франции, причем и те и другие уже выродились в чистейшие секты, постепенно вымиравшие; с другой стороны, – всевозможные социальные знахари, обещавшие, без всякого вреда для капитала и прибыли, устранить все социальные бедствия с помощью всякого рода заплат. В обоих случаях это были люди, стоявшие вне рабочего движения и искавшие поддержки скорее у образованных классов. А та часть рабочего класса, которая убедилась в недостаточности чисто политических переворотов и провозглашала необходимость коренного переустройства общества, называла себя тогда коммунистической.… А так как мы с самого начала придерживались того мнения, что «освобождение рабочего класса может быть делом только самого рабочего класса», то для нас не могло быть никакого сомнения в том, какое из двух названий нам следует выбрать. Более того, нам и в последствии никогда не приходило в голову отказываться от него» (Маркс К. и Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии. М., Изд.полит.лит., 1980, с.10-11). Очевидно, что этот термин был в ходу среди членов II Интернационала. По мнению некоторых авторов термин «социализм» Ленин заимствовал у Г.В. Плеханова, который в 1912 г. писал в одном из своих трудов, что первую фазу коммунистического общества принято называть социализмом, а высшую – коммунизмом (Газета Союза рабочих Москвы, № 3, октябрь 2012). Маркс же в «Критике Готской программы» говорит о двух фазах коммунизма – первой и более высокой.

Термин «социализм» Ленин широко использовал в своих произведениях и в официальных документах, видимо, понимая, что о коммунизме в марксистском смысле, с учетом отсталости России, говорить не приходится.

В своей книге «Государство и революция», в сентябре 1917 г. он писал: «То, что обычно называют социализмом, Маркс назвал «первой» или низшей фазой коммунистического общества. Поскольку общей собственностью становятся средства производства, постольку слово "коммунизм" и тут применимо, если не забывать, что это не полный коммунизм». (Ленин В.И. ПСС, т.3, с.98).

По ходу проводимых преобразований партия во главе с Лениным столкнулась с трудностями в определении того, что предстоит строить: коммунизм, социализм или только основы для социализма. Однако не было достаточно четкого представления о содержании самого термина «социализм».