Глава 1. «Как женить маркиза»: АСТ, АСТ Москва, Транзиткнига; Москва; 2006

Сара Блейн

Как женить маркиза

OCR Dinny

«Как женить маркиза»: АСТ, АСТ Москва, Транзиткнига; Москва; 2006

ISBN 5‑17‑036637‑Х, 5‑9713‑2052‑1, 5‑9578‑3973‑6

Аннотация

Гидеон Рошель, маркиз де Вир, решил, что нашел неплохую возможность поправить свои дела, играя роль «бандита‑джентльмена»... однако очень скоро столкнулся с жесточайшей конкуренцией со стороны леди Констанс, дочери своего злейшего врага, которая выдавала себя за «юношу‑разбойника».

Дуэль все расставила по местам – и теперь Констанс в плену у жаждущего мести Гидеона.

Что он предпримет?

Убьет прелестную разбойницу? Отдаст в руки правосудия?

Или его месть будет отнюдь не жестокой, а полной страсти и нежности?

Сара Блейн

Как женить маркиза

Майку и Арни Холдерам с благодарностью и наилучшими пожеланиями.

Особая благодарность Кэтрин, моей дочери и горячо любимому другу, без чьей помощи я не смогла бы закончить этот манускрипт.

Пролог

Многовековая история Англии знает столько разбойников, контрабандистов и воров, что без мистера Ройса Уилмета из городка Уэлс, затеявшего похитить мисс Летицию Чадмор, дочь набоба из Ост‑Индии, вполне можно было бы обойтись. И действительно, красочные подвиги, например, Джона Нэвисона – Никса, известного разбойника времен Карла II, вошли в историю. Про Никса говорили, что он ради того, чтобы обеспечить себе алиби, проскакал от Гейдс‑Хилла до Йорка, то есть преодолел расстояние в сто девяносто миль, всего за пятнадцать часов. И был еще, разумеется, Дик Терпин, браконьер и контрабандист, объединившийся с печально знаменитым Томом Кингом, грабивший вместе с ним кареты на дорогах и потом благородно пристреливший своего компаньона, дабы тот не попал живым в руки властей. Сам Терпин был схвачен некоторое время спустя за конокрадство и окончил свои дни на виселице в 1739 году. Самым примечательным из всех был, пожалуй, Джек Шепард, который мало того, что сам хвастал тем, что грабил подряд всех, имевших несчастье попасться ему на пути, но также заслужил сомнительную славу, сбежав из ньюгейтской тюрьмы, и не один раз, а дважды. Если с первым побегом ему помогла сообщница, Бесс Эджвортская, то второй он осуществил в одиночку, хотя был прикован цепями к полу своей камеры. Несомненно, он достиг бы и большей славы на избранном им преступном поприще, если бы не имел глупость заявиться после побега в свой старый притон на Друри‑лейн. Там он, вдрызг пьяный, был вновь схвачен и без лишних проволочек повешен в Тайберне 16 ноября 1724 года, совсем незадолго до своего двадцать второго дня рождения. Однако последний отпрыск этого пышного разбойничьего древа обещал затмить предшественников – хоть одной своей беспримерной наглостью, не говоря уже об оригинальном modus operandi.

Что же до мистера Ройса Уилмета, то, возможно, лишь по воле слепого случая – а вовсе не из‑за происков черта, как о том много и с удовольствием потом толковали некоторые, – ему вздумалось выбрать именно ту дорогу из городка Уэлс в роковую ночь похищения. Уж верно, мистер Ройс Уилмет – уговаривая доверчивую мисс Чадмор выйти к нему на тайное свидание при луне и потом бесцеремонно забрасывая ее, как тюк, в свою легкую двуколку – меньше всего думал о том, что на перекрестке в миле от города путь ему преградит зловещий всадник в маске, одетый во все черное, верхом на вороном жеребце. Сама мисс Чадмор впоследствии утверждала, что мистер Уилмет так редко смотрел вперед и так мало беспокоился, не ждет ли его разбойничья засада, оттого, что слишком тревожился, не нагоняет ли его кто сзади, – и не без оснований. Ведь у мисс Чадмор был не только обожавший ее отец, но и нежно любившие ее четверо братьев. Словом, мистер Уилмет, которого появление зловещего всадника застало врасплох, ничего не оставалось, как остановить свой экипаж, разумеется, по приказанию.

– Забирай кошелек, воровское отродье, и будь проклят! – прорычал мистер Уилмет и швырнул вышеупомянутый предмет прямо в лицо разбойнику.

Левая рука злодея в маске взметнулась и ловко поймала кошель.

– Душа моя давно запродана дьяволу, какие могут быть сомнения, – заметил бандит и заставил своего коня приблизиться к экипажу. – Однако пристало ли вам так выражаться в присутствии вашей дамы?

– Я вовсе не его дама! – воскликнула мисс Чадмор, всем своим видом выказывая неподдельное отвращение. – Мистер Уилмет увез меня против моей воли.

– Ах ты, дрянь двуличная! – огрызнулся Уилмет, на лице которого появилось в высшей степени неприятное выражение. – Попридержи язык, если тебе жизнь дорога!

– Довольно! – прогремел голос бандита. Уилмет замер, и лицо его стало пепельно‑серым, так как перед лицом этим появилось дуло пистолета, направленное ему прямо между глаз. – Я же предупредил, что следует выбирать слова в присутствии дамы. Впрочем, ясно, что вы не стоите того, чтобы учить вас хорошим манерам, как прикажете поступить с ним, мисс? – продолжал незнакомец в маске, обращаясь уже к мисс Чадмор. – Одно ваше слово, и я без лишних проволочек разделаюсь с ним.

– Ах нет, не надо! Как бы я ни презирала этого человека, а все же мне не хотелось бы, чтобы его... его смерть была на моей совести, – ответила мисс Чадмор, задыхаясь и прижимая ручку к шее, на которой сверкало великолепное колье из бриллиантов и рубинов. – Мистер Джонас Чадмор, мой отец, щедро вознаградит вас, если вы просто отвезете меня домой, сэр.

– Так тому и быть, – заявил человек в черном и заставил своего жеребца приблизиться к двуколке вплотную. – Ваше желание для меня закон, естественно.

– Чтоб тебе в аду гореть! – крикнул неудачливый похититель, с налившимся кровью лицом беспомощно наблюдая, как проклятый разбойник поднимает девицу, которая должна была обеспечить ему, Уилмету, безбедную жизнь, и усаживает ее на коня перед собой.

– Очень может быть, – отозвался бандит хладнокровно. – Вы, однако, наверняка окажетесь в пекле еще раньше меня. Советую вам не возвращаться в Уэлс. Если вы осмелитесь хотя бы заговорить с этой молодой леди еще раз, я вас отыщу. И можете быть уверены, что я не стану проявлять подобного милосердия во второй раз.

Уилмет посмотрел на бандита, увидел, как его глаза сверкнули в прорезях маски, и побледнел еще больше.

– Вот и хорошо, – сказал бандит и пальнул в воздух. Лошадь Уилмета в ужасе рванулась вперед, с бешеной скоростью унося его прочь – не только от собственного кошелька, но и от несостоявшейся богатой невесты.

А вот мисс Летиция Чадмор, уютно устроившаяся в объятиях разбойника, не испытывала, как ни странно, ни малейшего страха и вовсе не думала, что попала из огня да в полымя. Напротив, она прекрасно себя чувствовала. И ни разу за все время, пока они скакали к дому в Уэлсе, в котором не так давно поселился ее отец, не пришла ей в голову мысль, что напрасно она доверилась незнакомцу. Ей было покойно и приятно ощущать, что держат ее крепкие руки и что щека ее прижимается к мускулистой мужской груди. И вообще это было самое роскошное, самое романтическое приключение, какое только может выпасть надолго девушки! И когда ее спаситель остановил наконец своего коня у задних ворот ее дома, Летиции даже подумалось, что ночная прогулка в объятиях Лунного Капитана, как она его мысленно называла, могла бы продолжаться и подольше.

Впоследствии она рассказывала сгоравшим от любопытства подружкам, что у нее положительно сердце затрепетало, когда разбойник, помогая ей слезть с лошади, обеими руками обхватил ее за талию. Право же, было что‑то завораживающее в такой громадной физической силе – он снял ее с седла и опустил на землю так легко, будто она была ребенком. И всякий раз потом, рассказывая эту историю, она добавляла с мечтательным выражением на прекрасном лице, что очень странное чувство – будто она оказалась в каком‑то заколдованном месте, где все было серебряным от лунного сияния, снизошло на ее душу, когда она взяла его под руку и он повел ее сквозь кованые ворота и дальше, в розовый сад, и подвел к стеклянным дверям террасы, из которых она и выскользнула украдкой всего пару часов назад.

– Теперь вы в безопасности, дитя, – заметил ее спаситель, остановившись в тени шпалеры, увитой цветущими розами. – Полагаю, впредь вы будете осмотрительнее и не попадетесь больше в сети коварного авантюриста. Потому как в следующий раз вам, может, и не удастся ускользнуть невредимой.

– Уверяю вас, что для меня это послужит уроком, – ответила мисс Чадмор. Сердце у нее в груди бешено заколотилось, едва она взглянула в глаза, которые околдовали ее. – Но я в долгу перед вами за вашу доблесть, сэр. Мой отец будет счастлив достойно вознаградить вас за то, что вы спасли его единственную дочь от позора и участи горше смерти. Как мы сможем найти вас?

– Никак, – ответил Капитан. Рука его нырнула куда‑то за ухо мисс Чадмор и тут же вынырнула с дивной красной розой, появившейся ниоткуда. – Да и ни к чему это, – добавил он, подавая розу изумленной красавице. – Вы можете быть уверены, что я уже довольно вознагражден. – И, склонившись над ее рукой в изящном поклоне, он поцеловал ее пальцы. – Позвольте мне проститься с вами, мисс Чадмор. Ступайте в дом, пока вас не хватились.

И прежде чем мисс Чадмор успела что‑либо возразить на это, таинственный разбойник развернулся и исчез в ночи.

Раздался стук копыт и тоже через секунду стих, так что мисс Чадмор осталась наедине с темнотой и тишиной ночи, в которой растворился ее Лунный Капитан. Она поднесла подаренный цветок к носу и вдохнула нежный аромат, а затем вошла в дом.

Только когда она добралась до своей комнаты и подошла к зеркалу в позолоченной раме, она поняла, что колье из бриллиантов с рубинами исчезло с ее шеи.

– Вот ловкий дьявол! – воскликнула она, поняв, в чем дело, и ее прелестное лицо осветилось улыбкой. А ведь она ничего не почувствовала, когда он расстегивал застежку колье и снимал украшение с ее шеи! Прижав розу к груди, она весело закружилась по спальне, а потом с радостным смехом бросилась на кровать. Никогда еще у нее не было такого восхитительного приключения! Она расскажет его во всех подробностях своей закадычной подружке, мисс Мэри Инглторп.

Но первым делом, строго напомнила она себе, следует все рассказать маме и папе. Нельзя допустить, чтобы ее галантного Лунного Капитана обвинили в присвоении колье. Тем более что колье вполне можно было считать заслуженной наградой за то, что он спас ее от посягательств бессовестного охотника за приданым.

И с тех пор пошло‑поехало: слава разбойника «во всем черном» росла с каждым днем. Не прошло и нескольких недель, как уже немало молодых, романтически настроенных светских дам разделяли чувства мисс Чадмор. В конце концов, одна‑две безделушки – не такая уж высокая цена за радость быть ограбленной разбойником, который в такой моде и кажется еще привлекательнее из‑за ореола окружающей его тайны. Все сходились на том, что у разбойника этого были манеры прирожденного дворянина, он был очарователен и обаятелен, хотя и в своем злодейском роде, и неизменно относился к своим жертвам с почтительностью, которую дамы находили неотразимой. Привычка одеваться всегда во все черное, равно как и обычай всегда оставлять на память о себе одну дивную розу, заставила заговорить о нем и в свете, вплоть до самых модных лондонских гостиных. Его называли Черная Роза, и все только тем и были заняты, что гадали, кто он на самом деле.

А потому неудивительно, что когда карету, в которой леди Констанс Лэндфорд ехала из городка Уэлс в свое поместье в окрестностях Бриджуотера, остановил на дороге разбойник, она посмотрела прямо ему в глаза без всякого страха – глаза эти необыкновенного синего цвета оказались, несомненно, знакомы ей. Ведь это были глаза маркиза де Вира, заклятого врага ее отца!

Сердце у Констанс так и подпрыгнуло в груди. Впрочем, она была не слишком близко знакома с маркизом – да и вблизи‑то его прежде видела только однажды, – зато очень хорошо помнила о том, что меж отцами их была вражда. Честно говоря, она и сама считала, что отец поступил не самым похвальным образом, когда предъявил к оплате долговые расписки покойного маркиза чуть ли не через несколько дней после его смерти. Стоило ли тревожить убитого горем сына ради взыскания карточного долга, тем более что в уплату этого долга молодому человеку, кажется, пришлось отдать большую часть своего наследства.

– Как вы посмели остановить мою карету, сэр! – воскликнула Констанс, решив, сама не зная почему, не подавать виду, что узнала маркиза. – Разве пристало джентльмену поступать так?

– Разумеется, нет, и потому мне придется умолять вас о прощении, миледи, – отозвался разбойник. Без сомнения, он тоже узнал ее, хитрый дьявол! Очень может быть, что для него ограбить дочь графа Блейдсдейла – это особое удовольствие. – Обещаю отнять у вас не больше времени, чем вам потребуется, чтобы передать мне кошелек и брошь.

Констанс, которая до сего момента едва ли не наслаждалась этим неожиданным приключением, при последних словах испуганно вскрикнула:

– Брошь я не отдам – это единственное, что осталось мне на память о матери. Она передала мне это украшение незадолго до смерти.

– А теперь вы передадите эту брошь мне, чтобы у меня осталось что‑то на память о вас, – ответил разбойник с неприятной улыбкой. Он посмел не поверить ей, негодяй, думала Констанс, изумляясь про себя, как это прежние жертвы такого подлеца могли счесть его галантным.

– Вы и так неплохо меня запомните, как особу, отказавшуюся выполнить ваш приказ, сэр, – парировала Констанс, недобро сверкнув глазами. – Вы можете забрать мой кошелек, если желаете, но брошь моей матери вы не получите.

– Что ж, джентльмену не пристало пререкаться с дамой, – заявил этот дьявол. Сунул пистолет за пояс и ловко соскочил с коня. – Но если я не получу брошь, то придется взять что‑то другое.

У Констанс перехватило дыхание, когда негодяй рывком распахнул дверцу кареты. Все происходило совсем не так, как в рассказах о Черной Розе, живо обсуждавшихся в модных гостиных. Впрочем, следует учесть, что этот разбойник не имеет никаких оснований проявлять особое великодушие к тем, кто связан с домом Лэндфордов.

– Прошу прощения? – пролепетала Констанс, смущенная тем, что сердце ее забилось с удвоенной силой, когда этот гибкий и высокий мужчина оказался так близко. Неудивительно, что прочие жертвы ограблений так и млели от него!

Констанс Лэндфорд, однако, была скроена по иной мерке. Нет, она скорее умрет, чем позволит этому наглому маркизу догадаться, что он сумел смутить ее чувства.

Но только она успела принять это решение, как сильные руки обхватили ее за талию, подняли и вынули из кареты.

– Как вы смеете прикасаться ко мне! – воскликнула Констанс, едва ноги ее коснулись земли. Она уже собралась заявить наглецу, что он не джентльмен и что если он не отпустит ее немедленно, то она без колебаний всем расскажет, кто такой на самом деле этот таинственный разбойник Черная Роза.

Несомненно, она так бы и поступила, если бы негодяй не запечатал ее рот поцелуем.

Это был на удивление нежный поцелуй. Хотя он и был похищен с ее уст, но не был при том ни посягательством на ее невинность, ни оскорблением ее женской чести. И все же она никак не ожидала, что сладостная боль пронзит ее грудь и распространится по всему телу, да так, что колени подогнутся.

Когда он оторвался от ее губ, она, ошеломленная и изумленная, способна была только сожалеть, что этот поцелуй продолжался так недолго. Она мечтательно вздохнула, открыла глаза и обнаружила, что Черная Роза смотрит на нее пристально и с каким‑то странным, напряженным вниманием.

– Вы поцеловали меня, – сказала она, почему‑то решив, что следует сообщить ему об этом более чем очевидном факте.

Наградой за это нелепое замечание была легчайшая из улыбок, от которой стальной блеск его глаз сразу перестал казаться страшным.

– Так‑то лучше, – сказал он и легонько коснулся кончика ее носа указательным пальцем. – А теперь – домой. – Он поднял ее, и в следующее мгновение она уже сидела в своей карете.

– Постойте! – воскликнула Констанс. Но он уже захлопнул дверцу, повернулся к своему вороному и одним легким движением вскочил в седло.

– Вы можете оставить себе и вашу брошь, и кошелек. – Сжимая коленями бока жеребца, повеса склонился к окну кареты и протянул ей дивную красную розу. – А это примите с моими наилучшими пожеланиями, enfant.

Он так и сказал «анфан» – «дитя».

В глазах Констанс запрыгал смех.

– Вы, сэр, ужасный повеса, – объявила она, принимая из его рук цветок. – Но это еще не конец, уж поверьте мне. Мы с вами еще встретимся.

– Думаю, лучше не стоит, миледи, – ответил Черная Роза и коснулся полей своей шляпы в знак прощания. – Вы красивая женщина. В следующий раз я могу и не удержаться от искушения. Езжай домой, enfant, и не оглядывайся назад. – И, вытащив пистолет из‑за пояса, крикнул кучеру: – Давай погоняй, пока я не передумал.

Кучер с готовностью взмахнул хлыстом, и лошади рванули вперед. Констанс отбросило на спинку сиденья, и она крепче сжала в кулаке красную розу, колючки, которой были предусмотрительно срезаны. Когда она смогла наконец выглянуть в окно и посмотреть назад, Черной Розы на дороге уже не было.

Глава 1

Было тринадцатое февраля, очень важная дата для тех, кто собрался в этот праздничный вечер в гостиной королевы. Такое собрание само по себе было примечательным, и не только из‑за обилия сиятельных особ – здесь были один герцог, один маркиз, два графа и один только что назначенный контр‑адмирал, – но также и потому, что никогда прежде они не собирались в гостиной королевы. Но ведь и герцог Албемарл никогда прежде не оказывался на пороге смерти, как случилось этой осенью. Впрочем, его светлость посрамил костлявую, да еще так вовремя, что смог отпраздновать свой восемьдесят второй день рождения, являя миру убедительное доказательство крепости своего здоровья. Ради этого‑то славного события вся семья и съехалась в замок Албемарл на юге Девоншира.

Без сомнения, уже то было знаменательно, что единственный оставшийся в живых сын герцога и все шесть его внуков оказались одновременно в Албемарле. А учитывая, что все четыре правнука, один из которых только‑только явился в этот мир, тоже были здесь (вернее, в детской вместе со своими няньками), это сборище поистине следовало считать грандиозным событием.

Гидеон Рошель, прославленный маркиз де Вир и наследник герцога, смотрел, однако, на это обстоятельство с изрядной долей иронии. Не то чтобы он не разделял общей радости по поводу того, что его дед‑герцог, достигший столь преклонных лет и еще недавно бывший на пороге смерти, пребывал сейчас в добром здравии, – нет, этому он радовался вместе со всеми. Вир в свои тридцать лет вовсе не торопился наследовать герцогский титул и уж тем более не желал деду смерти. Хотя, как о том не уставали твердить сестры Вира, он всегда старался скрыть свои чувства за маской светского равнодушия и не прилагал решительно никаких усилий к тому, чтобы Албемарл не оставил его своими милостями, он очень высоко ценил своего деда‑герцога.

Итак, отнюдь не потому маркиз пребывал в столь циничном настроении. И не из‑за трогательного зрелища, которое представляли собой его сестры и их благородные супруги, наслаждающиеся семейным счастьем. Никто не радовался больше Вира, когда его старшая сестра Эльфрида наконец подарила своему дорогому Шилдсу сына и наследника, – это событие открылось ей в видении, задолго до того, как они поженились, – или когда она через год после этого радостного события родила еще одного мальчика. Младшая сестра Вира, Вайолет, не желая отставать, также произвела на свет сына, который должен был продолжить дело отца – ведь отец его, прежде чем стать графом Блэкторном, был капитаном Тревором Дэйном, служил в королевском военном флоте и прославился в бесчисленных морских сражениях. А теперь Вайолет родила еще и девочку, которая уже в трехмесячном возрасте обещала стать такой же красавицей, как ее мать.

Вир, высоко ценивший своих зятьев, не мог не радоваться их семейному счастью. Но, будучи Виром, он не мог не сознавать, какая бездна отделяет их жизнь от его жизни, которую никак нельзя было назвать примерной. Более того, он знал, что и Албемарл понимает это. Вот чего он не знал – так это насколько полно старый герцог осведомлен о последнем падении своего наследника в бездну порока.

Вот черт! Похоже, такая у него судьба – все время навлекать на себя неудовольствие деда. Вир вовсе этим не гордился. Напротив, своим циничным умом он прекрасно понимал, что не сумел стать достойным отца, Джеймса Рошеля, который должен был быть для него примером. Хуже того, он знал, что его мать, нежная, мягкосердечная женщина, была бы страшно разочарована, узнай она, как живет сын. Может быть, если бы некая таинственная тень не осеняла обстоятельства трагической гибели покойных маркиза и маркизы де Вир, Гидеон сумел бы найти в себе силы противостоять темным порывам, толкавшим его к бесшабашным и безответственным поступкам. Может быть, если бы червь сомнения не точил его душу, он не стал бы искать успокоения в пучине всевозможных пороков.

Может быть, подумал он насмешливо. А может, это ничего не изменило бы. Слишком реалистично он смотрел на вещи, чтобы обманываться: нет, он все же получает некое извращенное удовольствие оттого, что в семье считается паршивой овцой. Он имел репутацию в высшей степени опасного человека и знал, как никто другой, что дурная слава была им заслужена. Более того, он мог представить, как низко способен еще пасть.

Он давно уже понял, что невоздержанный образ жизни до добра не доведет, но испытывал при этом нездоровое любопытство: ему было интересно, как далеко заведет его болезненная страсть к темным сторонам жизни, прежде чем он падет жертвой этой своей страсти, так как к иному концу его нынешняя жизнь привести не могла.

Но какое это имело значение? Была только одна цель, достичь которой было необходимо, в остальном же его существование не имело ни цены, ни цели. Если Гидеон Рошель падет жертвой собственной невоздержанности, то его дядя, сэр Ричард, унаследует титул. Сэр Ричард Рошель был известен как человек мужественный и честный. Он был куда более достоин герцогского титула, чем распущенный наследник, А если и контр‑адмирал погибнет, то его сын Валентин подхватит знамя. Мальчику было пятнадцать, но он уже прослужил два года гардемарином на военном корабле и казался гораздо старше своих лет. Нет сомнений, что он вырастет достойным человеком, таким наследником герцог сможет гордиться.

Что до самого Вира, то он прекрасно понимал всю шаткость своего нынешнего положения. Албемарл давно оставил надежду, что единственный отпрыск его обожаемого старшего сына когда‑нибудь исправится, в этом сомнений не было. Как, впрочем, и в том, что торжества в честь дня рождения герцога так или иначе обернутся какой‑нибудь неприятностью для него, Вира. Слишком хорошо он знал своего деда, чтобы понять, что многочисленные примеры семейного счастья, которые старик видит сейчас вокруг себя, обязательно выведут его из привычного состояния отрешенности от мирских дел и внимание старого Албемарла обратится на единственную ложку дегтя в бочке меда его нынешнего благополучия.

И все равно Виру стало жутковато, когда он заметил, что его сверлит холодный, невыразительный взгляд герцога, сидевшего в другом конце зала, между дочерьми сэра Ричарда и Роанны Рошель – прекрасной тоненькой светловолосой Александрой, которая в свои семнадцать была точной копией матери, и хорошенькой черноволосой Хлоей, которая выглядела старше своих тринадцати.

– Собственно говоря, – заметил между тем герцог в ответ на какое‑то замечание Вайолет о недавней речи, с которой ее благоверный Тревор выступил в палате лордов, – все последние четыре года я с большим интересом следил за карьерой Блэкторна. Похоже, граф Блэкторн стал весьма влиятельной фигурой и пользуется заслуженным уважением окружающих. Насколько такое уважение достойнее, чем громкая слава этого баловня дамских гостиных, этого повесы – тоже мне, Черная Роза! Всего‑то навсего обычный вор.

– Вор‑то он вор, – заметила Роанна Рошель, лениво обмахиваясь складным веером из слоновой кости. – Но отнюдь не обычный. Все отзываются о нем как о человеке редкостной обходительности и безмерного очарования, к тому же он всегда обращается, со своими жертвами с галантностью прирожденного дворянина.

– Полагаю, он и есть прирожденный дворянин, – проворчал герцог, на которого похвалы невестки в адрес таинственного разбойника явно не произвели особого впечатления. – Прирожденный дворянин и отпрыск благородной семьи. Не он первый пошел, по кривой дорожке, несмотря на аристократическое происхождение.

Вир едва не рассмеялся – ведь герцог имел в виду его, паршивую овцу в их собственной семье! Интересно, что бы сказал старик, знай он правду. Да, дурацкая проделка, которую он затеял со скуки, оказалась не только весьма доходным делом, но стала стремительно приобретать все черты романтического фарса. Вир находил очень забавным, что его несколько ходульный персонаж имеет полчища поклонников, того гляди, появятся подражатели! Ну нет, Черная Роза – единственный в своем роде, таковым и останется, и он уж постарается, чтобы старый Албемарл никогда не узнал, кто это на самом деле. Вир, знавший, что все эти мысли невозможно было прочитать на его бесстрастном, как маска, скучающем лице, не сморгнув встретил пристальный взгляд своего деда. Впрочем, этот маленький инцидент не ускользнул от внимания остальных присутствующих.

– Да, он не первый, – подал голос граф Блэкторн, на которого и обратилось сразу же общее внимание. – Наш знаменитый Черная Роза не первый, кого осуждают, не выслушав прежде. Я, сам в глазах света носивший клеймо предателя и государственного изменника, теперь гораздо менее склонен судить человека только на основе домыслов и слухов. Не исключено, что в этом шалопае что‑то есть.

– Что‑то есть в его карманах и будет еще больше, если он и далее станет опустошать кошельки честных людей, – отрезал Албемарл. – А так, думаю, и произойдет, поскольку имеется множество глупых женщин, грезящих об этом бездельнике, и даже один благоразумный джентльмен, который, несмотря на свое благоразумие, готов отстаивать права хотя бы и черта.

– Право же, ваша Светлость, – заговорила Эльфрида, явно вознамерившаяся смягчить назревающий конфликт, – мне кажется, что вы не совсем справедливы. Как рожденный под знаком Весов, Блэкторн, естественно, испытывает желание отстаивать принципы справедливости. Осмелюсь заметить, что слова его следует понимать в том смысле, что всякий человек имеет право на суд присяжных, а не просто как оправдание беззаконных действий какого‑то индивидуума.

– Неужели, – протянул Албемарл, который явно не увидел ничего забавного в том, что его старшая внучка попыталась объяснить неудачное возражение Блэкторна причинами астрологического характера.

– Одно могу сказать, флот приобрел защитника, одновременно и хорошо информированного, и непреклонного в своей решимости улучшить положение простых моряков, – поспешил вмешаться контр‑адмирал сэр Ричард Рошель. Контр‑адмирал тридцати восьми лет скорее походил на старшего брата Вира, чем на его дядю.

Фамильное сходство, разумеется, говорило само за себя. Оба высокие и худые, как и сам герцог, контр‑адмирал и маркиз были широкоплечи и закалены жизнью до той мускулистой сухощавости, которая придает движениям человека гибкую грацию, как у прирожденного атлета. У обоих черные волосы цвета воронова крыла, что было характерно для всех Рошелей, и ярко‑голубые глаза. Только у сэра Ричарда глаза были лазурные, как море в ясную погоду, а у Гидеона того завораживающего оттенка, который имеет камень лазурит. И еще: если лицо контр‑адмирала, обыкновенно выражавшее суровость, как и пристало лицу человека, много лет командовавшего кораблем, всегда тем не менее готово было осветиться внезапной широкой улыбкой, то надменное лицо маркиза являло собой абсолютно непроницаемую маску, и, если губы его трогала свойственная ему бесконечно нежная улыбка, выражение лица казалось еще более холодным. В данный момент Вир, сидевший развалясь на диване, небрежно облокотившись о спинку, вытянув одну длинную ногу вперед, вид имел самый что ни на есть непроницаемый, и вдруг его дядя Ричард сказал:

– Мы все должны радоваться, что благодаря вмешательству Вира Блэкторн избавился от чертовски серьезных неприятностей, вплоть до безвременной кончины. Может, флот и потерял одного из самых многообещающих капитанов, когда он подал в отставку, но зато приобрел столь необходимого нам своего человека в парламенте.

– Что гораздо важнее, Филипп не лишился отца, – подхватила Вайолет, бросив нежный взгляд на своего одиннадцатилетнего пасынка, который стоял рядом с Блэкторном и казался уменьшенной копией долговязого папаши. – И я не лишилась мужа. И появился на свет наш маленький Гидеон. А теперь еще и крошка Мередит Клэрис.

– Которая уже успела всем продемонстрировать, какой железной волей обладает, – заметил Блэкторн, и темные глаза его весело сверкнули. – Совсем как ее маменька.

– Несомненно, все мы должны радоваться, что умение Вира метко стрелять в данном конкретном случае пошло кому‑то на пользу – в отличие от многих других случаев, когда он взводил курок из менее благородных побуждений, – заметил Албемарл язвительно.

– Вы, как всегда, правы, ваша светлость, – согласился Вир и улыбнулся деду своей нежной улыбкой. – То, что я уложил французского шпиона прежде, чем он успел выстрелить в спину Блэкторну, можно рассматривать как единственный светлый луч в моей во всех отношениях темной жизни. Но это знаменательное событие давно ушло в прошлое. Я, право, не понимаю, отчего эту историю нужно извлекать на свет божий по прошествии четырех лет.

– Потому, дорогой мой, любимый мой брат, – сказала Вайолет, значительно глянув на Вира, – что ты слишком склонен забывать, насколько для всех нас важно, что ты есть.

– Тише, милая моя Вайолет, – пробормотал Вир, напустив на себя такую непроницаемость, что с ума можно было сойти. – Ты сильно рискуешь омрачить наше сегодняшнее торжество. По правде говоря, есть я или нет, важно только для моего лакея Гришема, который очень гордится тем, что имеет честь одевать маркиза, да для моего портного, который живет в предвкушении того дня, когда я расплачусь с ним.

– Право же, Гидеон, – заметила Эльфрида, которая никогда не оставляла надежды возвратить Вира на путь истинный, – ты просто невозможен. Сегодня день рождения Албемарла, мы все собрались вместе. Признай же, что нам бы очень тебя не хватало, если бы тебя не было сегодня на этом торжестве.

– Я согласен признать, что сам был бы крайне огорчен, если бы не смог быть сегодня здесь, – ловко вывернулся Вир. – Но гораздо важнее то, что Албемарл сегодня с нами на этом торжестве.

– Верно! Верно! – Граф Шилдс зааплодировал, поднял свой бокал с бренди и поклонился герцогу.

–Долгая лета! – хором грянули присутствующие, и неловкость, которая возникала всякий раз, когда герцог встречался лицом к лицу со своим наследником, растворилась в общем веселье.

Вира, однако, это нисколько не обмануло: шторм, который давно уже назревал и грозил превратиться в настоящий катаклизм, отнюдь не прошел стороной. Да, Албемарл пока выпустил всего лишь пару стрел, но Вир был слишком наблюдателен, чтобы не заметить, каким долгим и значительным взглядом окинул своего внука его светлость герцог, прежде чем отвернуться.

Не были для него тайной и человеколюбивые помыслы его сестер, выраженные столь неуклюже. Эльфрида и Вайолет не раз уже объединялись в намерении укрыть его от гнева Албемарла. Ну до чего же обе любят вмешиваться не в свои дела! Защиты он никогда у них не просил и не желал. Скверно было уже то, что они своим глупым вмешательством рисковали навлечь на себя гнев герцога. Но сама мысль, что он станет прятаться за женскими юбками?! Даже смешно. Может, он и распутный повеса, и неисправимый игрок, и вообще никчемный человек, но уж никак не тряпка.

Он всегда был готов отвечать за последствия собственных действий. Албемарл знал это и ничего иного, собственно, от своего внука не ожидал. Но ни Эльфрида, ни Вайолет не в состоянии были понять этого. Они не разбирались в вопросах мужской силы.

Вир любил и уважал своего деда. Одно время он даже жил на иждивении у старика – дольше, чем хотелось бы, – и относился к нему с должной почтительностью. Но бояться старика он не станет, ни за что! И уж точно не станет напускать на себя елейность, столь не свойственную ему по природе. Да и вряд ли герцогу это бы понравилось. Может, Албемарл и не одобрял распутного поведения своего наследника, но он знал своего внука. Как бы ни вел себя Вир, но он был настоящим мужчиной, за это можно было поручиться.

Однако Эльфрида и Вайолет, которые действовали, движимые женской добротой, никогда бы не смогли понять неписаный кодекс, который определял поведение мужчин.

Он вернулся к этой мысли некоторое время спустя, шагая по извилистым коридорам замка к личному кабинету герцога, куда его вызвали минут десять назад. Слишком хорошо он знал сестер, чтобы не заметить, что они вдруг снова пустили в ход свои женские хитрости. Совершенно очевидно, что произошло нечто такое, что заставило их броситься на его защиту. Существовало множество обстоятельств, которыми могла объясняться тревога сестер, но вряд ли эти обстоятельства были им известны. Графиня Шилдс и графиня Блэкторн, в конце концов, вращались совсем в иных кругах, чем он.

Конечно, не следует забывать о редкостной прозорливости Эльфриды, подумал Вир, и даже улыбнулся, так как ему сразу же припомнился разговор с Шилдсом, имевший место с час назад.

– Осмелюсь предположить, что ответ тебе известен, – сказал Шилдс, выслушав осторожные расспросы Вира о причине, по которой Эльфрида и Вайолет так бросились на его защиту в гостиной. – Эльфрида говорит, что видела тебя в магическом кристалле бабушки Лукасты. И ей стали сниться тревожные сны. Потому она и забеспокоилась о тебе. Она боится, что на тебя вот‑вот найдет твое черное настроение, друг мой.

– В самом деле? – отозвался Вир. Его отнюдь не обрадовало, что он стал фигурировать в вещих снах и видениях старшей сестры. Хотя Вир не слишком‑то верил в пророческий дар Эльфриды, зато он очень хорошо знал по опыту, какая это могучая сила – ее неколебимая вера в собственный дар – и к чему она может привести. Черт возьми! Веселые же начнутся дела, если сестрица под влиянием собственных пророчеств придумает новую безотказную схему его спасения. – И что, позволь узнать, она собирается в связи с этим предпринять?

Шилдс, который был слишком проницателен, чтобы обмануться насчет истинного смысла вопроса, сформулированного столь любезно, не стал бродить вокруг да около.

– Эльфрида будет слишком занята домашними хлопотами, чтобы что‑нибудь предпринимать. Я решил обновить западное крыло Клаверинга, и ремонтные работы потребуют постоянного присутствия Эльфриды.

– Как это предусмотрительно с твоей стороны. – Вир даже в ладоши захлопал. Он догадался, что планы обновления западного крыла зародились в голове Шилдса совсем недавно. Впрочем, кому, как не Шилдсу, было знать, до каких крайностей способна дойти его супруга ради спасения того, кто попал в беду? Да, восемь лет минуло с тех пор, как Эльфрида вместе с увязавшейся за ней Вайолет ринулась прочь из Лондона, дабы спасти Шилдса от нависшей над ним непонятной опасности, о которой она прознала благодаря магическому кристаллу бабушки Лукасты. И хотя Шилдс впоследствии был очень благодарен судьбе за то, что в его прежде столь размеренную жизнь ворвалась эта фантастическая женщина, все же вряд ли ему хочется, чтобы его супруга ввязалась в новую отчаянную авантюру, на сей раз ради спасения брата. Тем более что сам Вир не обрадовался бы вмешательству Эльфриды, да и вообще кого бы то ни было в свои дела. – Считай, что я у тебя в долгу.

– Рад был оказаться полезным, – ответил Шилдс, проницательно глядя на шурина. – С другой стороны, мне вовсе не хотелось бы, чтобы Эльфрида лишилась душевного покоя. Так что если тебя в очередной раз посетит черное настроение, то ты, дабы рассеяться, приезжай к нам в Клаверинг. Не забывай, что двери нашего дома всегда открыты для тебя.

И это действительно так, подумал Вир с кривой усмешкой. Да и кошелек графа всегда будет открыт для него, в этом он не сомневался. Любой из зятьев с готовностью бы наполнил его карманы, которые были обыкновенно пусты. Дело в том, что и Шилдс, и Блэкторн придавали чрезмерное значение пустяковым услугам, которые по воле судьбы Виру случилось им оказать. Истина же заключалась в том, что Вир в свое время помог вырвать Шилдса из лап кровожадного похитителя исключительно ради Эльфриды. Что же до спасения Тревора, обожаемого супруга Вайолет, то Вир отправил бы к праотцам французского шпиона и в том случае, если бы Le Corbeau вовсе и не собирался стрелять в спину его зятю Блэкторну. Француз был малодушным мерзавцем и, помимо того, что шпионил на вражескую державу, мучил беспомощных женщин и детей исключительно ради собственного развлечения. Убить его было все равно что раздавить какого‑нибудь особенно опасного и гнусного паразита.

Так что, с точки зрения Вира, ни один из зятьев не был ему ничем обязан. А потому, хоть Виру и приятно было бы съездить в гости к Шилдсу, хотя бы для того, чтобы рассеяться, все же он воздержится от этого визита, дабы избежать неприятного объяснения в случае, если Шилдс решится предложить ему некоторую сумму для облегчения возможных финансовых затруднений.

При мысли о своем хроническом безденежье – ведь именно таким было его финансовое положение в общем мнении – глаза его блеснули холодно и недобро. Отсутствие у него личных средств служило постоянным напоминанием о том, что он, в сущности, был на иждивении герцога, но, прежде всего не давало забыть, почему он оказался в таком плачевном положении.

Не давало забыть? Сильные длинные пальцы Вира сжались в кулаки. Проклятие! Как можно забыть о язве, которая разъедает душу! Десять лет прошло с тех пор, как маркиз и маркиза де Вир погибли при кораблекрушении. Так было официально объявлено. Но даже и в двадцать лет Гидеон догадывался, что это было не совсем кораблекрушение. Покойный маркиз был отличным моряком, на борту была его супруга. Невозможно представить, чтобы он на своей стремительной, юркой «Ласточке» напоролся на рифы, а затем допустил, чтобы она пошла ко дну. Подозрения Гидеона обратились в уверенность, когда он узнал, что про «Ласточку» ходили слухи, будто на борту ее был груз золота – то самое богатство, которое родители его припрятали во Франции, прежде чем бежать от революционного террора.

Некто знал про то, что собирался сделать маркиз. Некто передал эту информацию врагам маркиза. Проклятие! Это было единственно возможное объяснение. «Ласточка» вместе со своим грузом и всеми, кто был на ее борту, пала жертвой врагов Джеймса Рошеля. Но даже этого показалось мало врагам маркиза.

Холодное, жгучее пламя запылало в груди Вира при ненавистном воспоминании. Его тогда срочно вызвали домой – он совершал пеший поход по Шотландии – и сообщили ужасную новость. Он был совсем не готов встретиться лицом к лицу именно с тем человеком, который, как было известно, питал застарелую ненависть к Джеймсу Рошелю.

Граф Блейдсдейл – да поглотит адское пламя его черную душу! – явился к нему, дабы востребовать карточный долг покойного отца. Явился с долговыми расписками на сумму, после выплаты которой от состояния Рошелей остались жалкие гроши. Гидеону пришлось распродать почти все для уплаты этого карточного долга, и он нисколько не сомневался, что Блейдсдейл задумал разорить и погубить его так же, как и его отца.

Проклятие! Не мог Блейдсдейл одержать верх над покойным маркизом ни в одной азартной игре, и уж тем более не мог он обыграть его в «фараон», ведь в этой игре Джеймс Рошель не знал себе равных. Блейдсдейл же был игрок никакой, кроме того, славился своей скупостью: даже если они действительно сели играть с маркизом, никогда не поставил бы он на кон такую сумму. И уж точно покойный маркиз де Вир, человек, знавший, что такое долг, не стал бы рисковать всем своим состоянием и будущим благополучием своей семьи за карточным столом. Единственными свидетелями этого странного карточного поединка оказались контр‑адмирал сэр Оливер Лэндфорд, брат графа Блейдсдейла, и лорд Риджли Синклер, женатый на сестре графа, грозной леди Клариссе.

Расписки были подделками, разумеется. Вир был совершенно в этом уверен. Как и в том, что именно Блейдсдейл стоял за всеми несчастьями, которые обрушились на его дом.

Ни на секунду не позволял он себе забыть, что его мать и отец погибли при весьма странных обстоятельствах и что он, их сын и наследник, не исполнил свой долг: ведь он обязан был отыскать виновных в смерти родителей и отомстить.

В глубине души он был абсолютно уверен, что это Лэндфорд и Блейдсдейл задумали и организовали убийство его отца и ради этой цели они пошли на морской разбой и убийство многих людей. Граф и его брат – люди богатые и влиятельные. Не имея ни единого доказательства их вины, Вир не мог привлечь их к суду.

Но это вовсе не означало, что нельзя отомстить им, думал Вир, сворачивая к кабинету герцога. Если бы он не был наделен таким терпением, он давно бы уже, воспользовавшись каким‑нибудь пустячным поводом, вызвал обоих на дуэль и положил конец их жалкому существованию. Но убить своих врагов в честном поединке – после которого ему самому, кстати, придется отправиться в изгнание – нет, этого мало. Его мстительность требовала большего.

Да, и Лэндфорду и Блейдсдейлу придется, в конце концов, расстаться с жизнью, холодно думал Вир. Но только после того, как оба будут полностью разорены и преступления обоих будут разоблачены, да еще таким образом, чтобы сам он получил возможность расправиться со своими врагами без всякого риска для себя. Вот тогда месть его будет полной.

Возможно, момент этот уже не за горами, подумал он, вспоминая о записке, которую получил как раз перед выездом из Лондона. Калеб Рот оказался в высшей степени выгодным капиталовложением, как Вир и надеялся. Сей юный смутьян, похоже, сумел выйти на человека, которому была известна правда о крушении «Ласточки». И если находка Рота не обманет ожиданий, то это означает, что настала пора действовать. Глаза Вира злобно сверкнули. Черт возьми, многолетние приготовления вот‑вот должны принести плоды.

Он совсем не бездельничал все эти десять лет, как казалось многим. Впрочем, он принял меры, чтобы никто не догадывался о его планах. С какими же трудами была в свое время заложена основа этого предприятия, но теперь он наконец мог запустить механизм. Оставалось лишь поставить последний предохранитель.

Смешно, но у Вира засосало под ложечкой. Не так‑то приятно заниматься этой последней маленькой деталью. Проклятие! Легче пойти на пытку, чем доставить деду это последнее разочарование. К несчастью, другого выхода не было. Если он хочет иметь свободу действий, дабы выполнить то, что должен выполнить, то ему необходимо отдалиться от всех, кого его дальнейшие действия могут поставить под удар. Он должен вынудить Албемарла изгнать его из рядов семьи.

Вир остановился перед закрытой дверью кабинета.

Черт, думал он, довести Албемарла до того, чтобы он прервал всякие отношения со своим наследником, будет просто. Вир всегда был не на самом хорошем счету у старого герцога. Мучила Гидеона и заставляла его медлить на пороге мысль: а сможет ли герцог потом, когда все уже закончится, найти в себе силы простить Виру все его прегрешения?

Его обычно бесстрастное лицо на мгновение исказилось мукой.

Проклятие! Если он сумеет добиться своего, то сумеет потом и объяснить деду, что его действия были необходимы. А если он потерпит поражение, то какая разница? Тогда он, Вир, будет мертв.

И, горько усмехнувшись, он негромко постучал в дубовую дверь.

– Да, да, входи, – раздался голос из кабинета.

И Вир вступил в святая святых герцога. Старый Албемарл стоял спиной к нему, сцепив руки сзади, и задумчиво смотрел в окно на воды Ла‑Манша, омывавшего подножие утеса, на вершине которого и высился замок. Вир, хорошо знавший, что дед часто бывает поглощен собственными мыслями, тихонько прикрыл за собой дверь и, пройдя через весь кабинет, остановился у большого письменного стола красного дерева, ожидая, когда Албемарл вспомнит о нем.

Позолоченные часы на каминной полке тихо отсчитывали мгновения, а Вир отдался воспоминаниям. Сколько же раз его вызывали в этот кабинет! В первый раз это произошло, когда ему было шесть лет и его только что препоручили заботам мистера Элиаса Бека, нанятого для него в качестве наставника, к великому неудовольствию самого маленького Гидеона. Ну что это за наставник, когда у него волосы – те немногие, что еще остались, – совсем седые, и ходит он с палочкой, и вообще явно уже одной ногой в могиле! Конечно, и такой наставник сгодится на всякую латынь да математику с логикой, но что до важных вещей, то разве этот старик сможет научить молодого джентльмена высокому искусству кулачного боя или тонкостям крикета? Отец, если б ему не пришлось уехать в Ост‑Индию с дипломатической миссией, никогда бы не нанял такого наставника своему единственному сыну!

– Так значит, вот как рассудил мой не по годам мудрый внук, – сказал тогда герцог, глядя на мальчика сверху вниз своими очень холодными голубыми глазами. – Значит, я должен немедленно рассчитать мистера Бека исключительно на том основании, что он не оправдал твоих ожиданий?

– Именно, ваша светлость, как было бы хорошо, если б вы его рассчитали! – радостно отозвался маленький Гидеон, весьма довольный тем, что его сиятельный дед сразу вник в суть дела. Но радость его оказалась недолгой.

– Однако я держусь того мнения, – заговорил старик очень сухо, – что твой новый наставник может дать тебе гораздо больше, чем ты на основании весьма краткого знакомства с ним предположил.

– Но, дедушка... – заныл было Гидеон, но сразу же умолк, увидев, как грозно шевельнулась герцогская бровь.

– Вот так‑то, – проговорил герцог ледяным тоном. А затем серьезно добавил: – Ты прямой наследник моего сына и имеешь шанс унаследовать герцогский титул, Гидеон. Такое положение накладывает на человека определенные обязательства, не последним из которых является умение разбираться в людях. А потому я советую тебе впредь воздерживаться от поспешных суждений, равно как и от суждений, основанных только на внешних впечатлениях. Внешность бывает обманчива. Так что возвращайся к своему наставнику и постарайся применить мой маленький совет на практике. Ты все понял, мой мальчик?

Как ни был мал Гидеон, он понял, по крайней мере, что препираться с дедом бессмысленно, и это происшествие послужило для него хорошим жизненным уроком, который Гидеон никогда впоследствии не забывал. Элиас Бек очень скоро проявил себя как личность незаурядная. Обладая редкостным чувством юмора, так же как и знанием тайных струн души молодых людей, он открыл юному Гидеону глаза на чудеса науки, истории, искусства и музыки и, самое главное, привил ему любовь к книгам. Неудивительно, что Албемарл выбрал именно Бека в наставники своему внуку. Бек, побродяжничавший в свои школярские годы немало, казалось, побывал всюду и успел перепробовать все занятия. А то, что он не испытал на собственном опыте, он узнал из книг. За те шесть лет, что он был наставником Гидеона, Бек не только расширил интеллектуальные горизонты своего ученика, но еще и научил мальчика мыслить.

К несчастью, та жажда знаний, которую развил Бек в своем юном ученике и с которой Гидеон отправился в Итон, обратилась в нечто довольно мрачное после трагической гибели родителей. Как ни странно, но Вир нисколько не сомневался, что Бек, знавший его лучше, чем кто бы то ни было, сейчас не стал бы осуждать его и сумел бы понять смысл того, что затеял бывший воспитанник. А вот сказать то же про Албемарла было нельзя.

В последующие годы возмужавшего Гидеона еще не раз и не два вызывали в этот кабинет, и разговоры между герцогом и наследником, имевшие здесь место, вряд ли можно было описать как дружелюбные или же проникнутые духом взаимопонимания. А нынешний разговор обещает быть еще хуже, решил Вир, разглядывая непреклонно прямую спину герцога.

И тут, уже не в первый раз после приезда в замок, сердце его сжалось при виде тех разрушений, которые были результатом перенесенного герцогом недавнего приступа болезни. Хотя Албемарл держался, как всегда, прямо, в его сухощавой фигуре появилась какая‑то ломкость, какая‑то хрупкость, какой прежде не было и помину. Руки, сцепленные за спиной, были уже не те прежние сильные и ловкие руки, которые некогда умели двигаться с таким своеобразным изяществом. Теперь они стали костлявыми и походили на когтистые птичьи лапы, пергаментная кожа была испещрена старческими пятнами и пронизана сетью голубых вздутых вен. Как же это должно угнетать Албемарла, подумал Вир, которого огорчали эти признаки старения. Трудно было поверить, что Албемарл стал вдруг пленником собственной немощной плоти. Словно это какая‑то ошибка. Он всегда казался бессмертным и уж тем более неподвластным возрасту.

Но как бы его ни изменили перенесенная болезнь и давшее себя знать бремя прожитых лет, все же вид он имел весьма грозный. И уж точно взгляд его не сделался менее пронзительным, думал Вир, очень хорошо знавший, какой могучий ум скрывается за этими невыразительными глазами. Лицо также, несмотря на нездоровую бледность и глубокие морщины, залегшие в углах рта и возле глаз, выражало непреклонную волю, на которой никак не сказались прожитые годы. Он был по‑прежнему герцог, пусть и чуть потрепанный непогодой, но все же представлявший собой силу, с которой приходится считаться, думал Вир с гордостью и едва ли не с восторгом.

– Итак, слова моего еще довольно, чтобы заставить тебя явиться, – проговорил Албемарл, меряя насмешливым взглядом наследника, который с изящной непринужденностью стоял перед ним. – Полагаю, мне следует радоваться хотя бы этому.

– Однако вы совсем не рады, ваша светлость, ведь так? – мягко заметил Вир. – Вы гневаетесь на меня – и кто бы стал осуждать вас за этот гнев? Уж во всяком случае, не я.

– Да, уж не ты, – согласился Албемарл, и в голосе его прозвучала усталость. – Ты, кажется, гордишься тем, что стал мне бельмом на глазу. Полагаю, бессмысленно спрашивать тебя, где ты пребывал эти последние шесть месяцев?

Вир прищурился и впился взглядом в лицо герцога.

– Совершенно бессмысленно, ваша светлость, – ответил он, – тем более что ответ вам вряд ли понравится. Вы выглядите крайне изможденным, если позволите заметить. Может, имеет смысл отложить этот разговор и продолжить, когда вы как следует отдохнете?

– Заметить не позволяю, и откладывать мы ничего не станем, – отрезал Албемарл. – И будь любезен никогда больше не обращаться ко мне таким покровительственным тоном, Вир. Может, я и стою одной ногой в могиле, но до того, чтобы ты стал мне нянькой, еще далеко.

– Это обстоятельство не может не радовать, ваша светлость, – проговорил Вир, и уголки его губ изогнулись в едва заметной улыбке. – Может, тогда выпьем бренди – исключительно для того, чтобы подбодрить меня.

– Хорошо, хорошо, если тебе это так необходимо, – уступил Албемарл и опустился в кресло с высокой спинкой, стоявшее возле стола красного дерева. – Только, пожалуйста, не воображай, будто ты сумел провести меня. Я знаю, что ты заговорил о бренди, так как считаешь, что оно придаст мне сил.

– Вы, ваша светлость, верно, ошибаетесь, – возразил Вир, наливая в два бокала бренди из графина, стоявшего на серебряном подносе. – Чем я провинился, что вы вдруг решили, будто я хочу завоевать ваше благорасположение?

– Я и не говорил, что ты намереваешься войти ко мне в милость, – проворчал герцог, принимая из рук Вира бокал. – Тут разве одним бокалом бренди обойдешься?

Вир с непринужденным видом уселся в кресло напротив герцога и приветственно поднял бокал:

– Здоровья вам и долгих лет жизни, ваша светлость. Что бы вы обо мне ни думали, но будьте уверены, что пожелания мои искренни.

– Черт бы тебя взял, ведь верно. – Черты герцога на мгновение словно окаменели, но это выражение быстро исчезло с его лица. – Довольно дурацких салонных игр, Вир. Я знаю тебя с детства, на моих глазах ты стал мужчиной. Неужели ты думаешь, что я не вижу тебя насквозь?

– Мне такое и в голову не могло прийти, ваша светлость, – ответил Вир, который не понимал, к чему клонит герцог. Вообще склонный к причудам, что проявлялось в его приверженности к неудобопонятным естественнонаучным затеям, герцог был предсказуем только в одном – он всегда оставался непредсказуем. Никогда нельзя было угадать, что именно думает Албемарл в данный момент. С другой стороны, было бы большой ошибкой предположить, что Албемарл что‑либо делал или говорил без веской на то причины. – Напротив, я был бы крайне удивлен, если бы что‑нибудь укрылось от вашего внимания, ваша светлость.

– Это на словах, – проговорил Албемарл, пронзив Вира острым взглядом. – На деле же ты ошибочно думаешь, будто я не знаю, что творится в твоей голове.

– Я, ваша светлость? – осведомился Вир и отхлебнул из бокала, дабы скрыть тревогу, которая охватила его при этом неожиданном заявлении герцога. – Я и не подозревал, что в моей голове происходит что‑либо, достойное вашего внимания.

– Перестань валять дурака, Вир! – взревел герцоги хватил ладонью по столу. – Ты вовсе не такой, каким прикидываешься. И не трудись отрицать! Или ты забыл, что я присутствовал при том, как ты клялся отомстить? Я говорил тебе тогда и повторяю сейчас, что ты ничего не достигнешь, только впустую потратишь свою жизнь на эту месть.

Вир медленно расслабил кулак, сжавшийся от предчувствия, как выяснилось, напрасного.

– Вы правы, разумеется, – сказал он непринужденно. – Впрочем, я, так и не отомстив врагам моего отца, все равно сумел впустую потратить свою жизнь. В этом есть определенная ирония, вам не кажется?

Албемарл фыркнул, насмешливо и неодобрительно взглянув на Вира.

– Если в этом и есть ирония, то я, черт возьми, не в состоянии оценить ее. Я узнал на опыте, что, посмотрев смерти в глаза, начинаешь потом совершенно по‑другому смотреть на жизнь. Истина заключается в том, что я, позволив себе поверить, будто время способно залечить все раны, подвел тебя. Но отныне все будет по‑другому. Я решил, что тебе пора жениться.

– Вы, значит, решили, – пробормотал Вир, которого это заявление застало врасплох. До чего же неожиданный поворот приняли дела! Жениться? Да лучше умереть, чем надеть на себя эти кандалы. Особенно сейчас – сейчас только жены ему и не хватает, чтобы осложнить и так непростую ситуацию. – И почему, интересно, мне самому не пришла в голову эта идея?

– Несомненно, потому, что ты пребывал в ошибочном убеждении, что меня вполне устроит, если твой дядя унаследует титул, – без обиняков ответил Албемарл. – Кстати сказать, мне эта перспектива отнюдь не внушает оптимизма. Моего сына у меня отняли. Я не допущу, чтобы его сын обесчестил память отца, пренебрегая своими обязанностями. Ты женишься еще до исхода лета, Вир; в противном случае я умываю руки.

Итак, вот он, момент, думал Вир, но на лице его не отразилось той печали, которая железным кулаком стиснула его сердце. Теперь исчезло и последнее препятствие, и не осталось ничего, что могло бы помешать ему идти по избранному пути навстречу своей погибели. Казалось бы, он должен почувствовать облегчение, хотя бы потому, что закончился период ожидания. Но, как ни странно, облегчения не наступило.

– Вне всяких сомнений, это будет для меня источником многих огорчений, ваша светлость, – сказал он мягко. Затем он, встав, поднял свой бокал: – Желаю вам многих лет жизни, ваша светлость. И всех благ.

Допив бренди, он поставил свой бокал на стол.

– Желаете сказать мне еще что‑нибудь, ваша светлость?

Албемарл посмотрел через стол в холодные, непроницаемые глаза внука. Затем поджал губы.

– По‑моему, все, что следовало сказать, уже сказано. Поди прочь с глаз моих.

– Как скажете, ваша светлость. – И Вир с поклоном удалился.

Час спустя Вир, развалясь на сиденье своей кареты, выезжал из ворот замка.

Он чувствовал себя как‑то не в своей тарелке – ощущение, которое прежде было совершенно незнакомо ему. Впрочем, прежде он никогда не был настолько свободен от обязательств перед семьей, подумал он с циничной усмешкой. Ему хотелось в одиночестве обдумать это новое положение вещей, и потому он даже отослал Гришема, своего лакея, в Лондон, чтоб тот ждал хозяина в городском, доме. Ничего, он снова станет самим собой, как только окажется в охотничьем домике в Мендип‑Хиллз.

Однако настроение его оставалось почти таким же подавленным, когда после пятидесяти миль скачки он свернул во двор трактира при почтовой станции, чтобы дать отдых лошадям. Он даже позволил себе ненадолго отвлечься от своих мыслей, чтобы взглянуть на молодую женщину, внимательно рассматривавшую его из окошка кареты. Ему показалось, хотя черты молодой женщины были плохо различимы под вуалью, что леди эта такая же хорошенькая, как и ее кокетливая шляпка, завязанная под подбородком голубой лентой. К несчастью, тут его внимание отвлек местный конюх, сообщивший, что его вороной коренник потерял подкову, и если лошадь сейчас же не перековать, то она охромеет. Вир сразу же приказал перековать коренника, но когда затем он стал оглядываться в поисках интересной мисс, ее кареты на трактирном дворе уже не оказалось. Смирившись с необходимостью провести час или более в малопривлекательных стенах отдельной комнаты трактира, Вир выбрался из кареты. Оказалось, однако, что из‑за непредвиденного обстоятельства, а именно большой драки, случившейся вчера вечером в честь праздника и базарного дня, здешний кузнец немного не в себе. Прошло три часа, прежде чем Вир выехал наконец со двора станции.

И вот Вир, в прескверном настроении из‑за досадной задержки, мечтавший поскорее добраться до охотничьего домика, сидел себе, закинув ноги на сиденье напротив, и постукивал тростью с серебряным набалдашником по носку сапога. Одно было хорошо: с наступлением ночи взошла почти полная луна и освещает им дорогу. Джон Викерс, его кучер, живо домчит его до охотничьего домика – осталось‑то всего несколько миль. Вир собирался пожить там день‑другой, привести в порядок свои дела, а затем отправиться в Лондон на долгожданную встречу с Калебом Ротом. И сам черт не заставит его теперь промешкать хоть минуту!

Но едва эта мысль мелькнула в его голове, карету вдруг тряхнуло, да так, что он чуть не слетел с сиденья, а затем она и вовсе резко остановилась. Раздался выстрел, и за ним последовал окрик:

– Стой!

Вир выпрямился, выглянул из окна и уставился прямо в дуло пистолета.

– Добрый вечер, милорд, – проговорила фигура в маске, вся в черном с головы до пят. – Несомненно, мне следует извиниться за то, что задержу вас. Однако обещаю, что отниму у вас не больше времени, чем потребуется, чтобы передать мне ваш кошелек и бриллиант‑солитер, который у вас на пальце.

Date: 2016-02-19; view: 279; Нарушение авторских прав