Глава тринадцатая. В понедельник все свелось только к одному настоящему злоключению: Билл прибыл ровно в восемь утра с бетономешалкой

В понедельник все свелось только к одному настоящему злоключению: Билл прибыл ровно в восемь утра с бетономешалкой, которую взял напрокат, а Норм (видимо, он был гораздо смекалистее, чем казался на вид) примчался на мотоцикле только в девять. Так что мне пришлось помочь Биллу выгрузить бетономешалку из самодельного фургона, в котором он ее привез, – фургона для путешествий, в который Билл переделал списанную машину «скорой помощи». Бетономешалка зацепились за нары, и нам пришлось долго возиться, чтобы высвободить ее, да и спустить ее на землю оказалось довольно рискованной работой. Однако к тому времени, когда подъехал Норм, говоря, что очень извиняется, но мать послала его в другую сторону с поручением, бетономешалка была уже водворена на место во дворе, Билл деловито готовил в ней первую порцию цемента, а я смогла уйти и ощупать спину, не сломалось ли в ней что‑нибудь, и они вдвоем приступили к цементированию дорожки за домом под присмотром Шани и Сафры, следившими за ними из окна кошачьего домика.

Посажены туда они были, чтобы воспрепятствовать им угодить на цемент или в бетономешалку, от чего Сафру, пожалуй, иначе нельзя было бы удержать. Они просидели там, пока дорожка не была закончена и Билл с Нормом не отправились восвояси, затащив бетономешалку в фургон без моего содействия. Билл строжайшим образом внушил мне, что дорожка должна затвердевать двое суток и до этого ходить по ней абсолютно возбраняется, а потому я огородила ее с обоих концов проволочной сеткой, присмотрела, чтобы по пути в дом из вольеры кошки и близко к ней не подходили, и мы приготовились провести мирный вечерок.

То есть приготовилась я, радуясь, что все завершилось без каких‑либо чрезвычайных происшествий. Кошки, знавшие, что за коттеджем происходило что‑то интересное, прилипли к длинному узкому окну, выходившему на склон, и старательно заглядывали вниз, иногда обмениваясь замечаниями, когда мышь или еще какой‑нибудь дикий обитатель холма пробегал (легкими стопами, уповала я) по новенькой дорожке. Около одиннадцати я заманила их в спальню с помощью кошачьих галет, с тем чтобы запереть дом на ночь. Я проверила все запоры и вернулась наверх, оставив дверь в гостиную открытой на случай, если им захочется опять поглазеть в окно, – однако убедилась, что в кухню им проникнуть не удастся и что входная дверь закрыта на засов, причем Сафра снаружи не остался, что он все еще честолюбиво пытался осуществить.

Едва я открыла дверь спальни, как кошки вылетели из нее, точно борзые на собачьих бегах из стартовых дверец, и скатились по ступенькам, чтобы продолжить свое бдение на подоконнике. Я легла в постель и взяла книгу скоротать время до их возвращения. Обычно они долго внизу не засиживались. Читала я книгу «Кот, который ел датский модерн» Лилиан Джексон Браун, американской писательницы, автора детективной серии, герой которой, сиам силпойнт по имени Коко, помогает своему хозяину, журналисту, раскрывать чрезвычайно загадочные убийства. Датский модерн в романе оказался вовсе не новейшим сортом датских бутербродов, но стилем мебели, обивку которой Коко усердно грыз, не просто портя ее в традиционной сиамской манере, но таким способом снабжая своего хозяина ценнейшими сведениями, что в конце концов привело к раскрытию тайны. И еще Коко в ней обхаживал сиамочку, которой предстояло стать его партнершей в дальнейших приключениях.

Словно мне мало было моих двух Макиавелли в масках, так я еще увлеклась проделками и этой парочки. И читала не отрываясь. Пришла Шани и села на кровати прямо‑прямо, ожидая, когда к ней присоединится Сафра, – без него она никогда не устраивалась спать. Я продолжала читать, а Сафра все не шел и не шел. Наверное, за окном происходит что‑то увлекательное, подумала я рассеянно.

Видимо, я уснула. И вдруг проснулась, все еще держа книгу. Кто‑то отчаянно стучал во входную дверь. Я взглянула на будильник. Десять минут четвертого ночи. Лампочка на тумбочке горела. Шани и Сафра, свернувшись, спали рядом со мной.

Мысли деловито заработали… возможно, взломщики, увидев свет, притворятся, будто у них что‑то случилось с машиной, чтобы их впустили в дом. Никому не открывать дверь после наступления темноты – таков мой девиз… Я соскользнула с кровати и вышла в дверь, закрыв ее за собой, чтобы кошки не последовали за мной, прокралась в свободную комнату, не зажигая света, открыла окно и крикнула:

– Да? Кто тут?

Луч фонарика повернул вверх, осветил форменную фуражку, клетчатую ленту, и чей‑то голос ответил негромко:

– Полиция.

Они за кем‑то гонятся! Им нужна моя помощь! Прямо как в «Коте». Чем я могу им помочь, осведомилась я хладнокровно. Они знали, к кому обратиться. Недаром я четырнадцать лет была членом приходского совета!

– У вас все в порядке? – спросил полицейский все так же тихо.

– Да, – ответила я с недоумением.

– Но у вас всюду горит свет и все занавески отдернуты, – продолжал он. – Ваши соседи заметили это, проезжая мимо, встревожились и позвонили нам. Вы уверены, что у вас в доме ничего не случилось?

Я высунулась из окна. Полицейский не преувеличивал. Из всех трех окон гостиной на лужайку струился свет. Светилось и окно рядом со мной. Но объяснялось это просто: я же заснула, не погасив лампу. Справа окно прихожей озаряло двор и рыбный прудик. С дороги на склоне коттедж, наверное, смахивал на приземлившийся инопланетный космолет. Я догадывалась, что произошло, но на всякий случай промолчала об этом.

– Если вы подождете, я спущусь и проверю! – крикнула я вниз.

Открыв дверь спальни, я схватила халат, снова закрыла дверь, преграждая дорогу кошкам, и прокралась вниз. Полицейский и его напарник, который во время нашего разговора докладывал в участок по радиотелефону, возможно взвешивая, не попросить ли подкреплений, теперь стояли против среднего окна гостиной. Я открыла его, излучая спокойствие и невозмутимость, со словами:

– Тут все в полном порядке. Я сейчас осмотрю заднюю половину коттеджа.

– А вы не хотели бы, чтобы это сделали мы? – спросил первый полицейский.

– Нет‑нет, спасибо, – ответила я (пусть удивляются моей храбрости!), прошла на кухню, а затем в комнатку за ней и посветила на новую цементную дорожку… Я не сомневалась, что там ничего нет, – и там ничего не оказалось, так что я вернулась к полицейским.

– Все в порядке, – заверила я их. – Я заснула с книгой. У меня был очень тяжелый день, и, видимо, я забыла погасить свет внизу. Ну и… – Тут голос у меня дрогнул: кто знает, как они это воспримут? – Мои сиамские кошки любят смотреть в окна по ночам, и я всегда отдергиваю занавески, чтобы они им не мешали.

У них глаза на лоб полезли. Я разглядела это и в полутьме. Уж конечно, такое объяснение им пришлось выслушать впервые.

– Вот и отлично, – сказали они хором слабеющими голосами. – Спокойной ночи!

И они отступили к своей машине, конечно, чтобы позвонить в участок еще раз, гадая, поверит ли им сержант.

Окна светились и в коттедже Ризонов дальше по дороге. Я позвонила им, хотя еще не было четырех. Наверное, они не спят и тревожатся, решила я. Так и оказалось. Они были на дне рождения, объяснила Дженет. Когда они вернулись, Питер с собакой пошел узнать, не случилось ли со мной чего‑нибудь, бросил в окно моей спальни камешки, но я не отозвалась, вот они и позвонили в полицию на всякий случай. Я поблагодарила их, отправилась спать и сообщила кошкам, что во всем виноваты они и Билл. Они – потому что желают смотреть в окна по ночам, а Билл – потому что заставил меня выгружать бетономешалку. Спина у меня уже никогда не станет прежней, сообщила я всему миру вообще и потолку спальни в частности. А что теперь будет думать полиция и соседи…

Я так и не смогла заснуть, мучаясь из‑за этой мысли, а на следующий день, хотите – верьте, хотите – нет, снова проделала то же. Поехала в приморский городок поблизости за покупками, купила всякой всячины, чтобы поесть на набережной, включила радио – послушать последние известия… и очнулась от того, что в стекло машины постучал полицейский и спросил, не стало ли мне плохо. Они с напарником, проезжая мимо, заметили, что я сижу, уткнувшись лбом в руль, сказал он, ну и подумали, не случилось ли со мной чего‑нибудь.

Просто устала, ответила я им. Накануне ночью я почти не спала. Про кошек я не упомянула, но не сомневаюсь, что в этот день я значилась в сводке двух сомерсетских полицейских участков в графе «Происшествия». С пометкой против моей фамилии «С» – странности или «НВ» – невменяемость. А вовсе не «СК» – сиамские кошки, как следовало бы, будь в этом мире хоть капля справедливости. Примерно через неделю я выглянула в окно и увидела за калиткой еще одну полицейскую машину. Что еще я могла натворить? С этой мыслью я вышла выяснить, в чем дело, и молодой полицейский ответил, что он просто знакомится с Долиной, так как его только‑только перевели сюда. Но я часто спрашивала себя, действительно ли он просто осваивался или проверял, все ли я еще веду себя странно.

Мои соседи, конечно, заверили бы его, что я невменяема. И всегда была такой. Даже Лилия Ричардс, по‑моему, считала меня слегка сдвинутой. Как‑то утром я ехала вверх по склону, а она ехала мне навстречу. Дорога слишком узкая, чтобы спокойно разъехаться, так что она прижалась к обочине и просигналила мне фарами, чтобы я продолжала путь. Я послушалась – и тут же увидела прямо перед собой дрозда, который прыгал с места на место, что‑то поклевывая.

Он явно не собирался улететь. Кроме голубей мисс Уэллингтон, птицы тут непуганые. Они знают, что никто в Долине вреда им не причинит. Фазаны, точно воробьи, прилетают из леса на крышу дровяного сарая и кружат, шелестя крыльями, точно почтовые голуби, кружа над моей головой, когда я выхожу насыпать им кукурузы. Однако медлить, пока дрозд не соблаговолит убраться с дороги, я не могла – Лилия Ричардс ждала, чтобы я освободила проезд. Ну, я и просигналила – Чарльз всегда рекомендовал мне погудеть, если путь мне загораживает упрямая птица. Птицы, объяснил он, пугаются внезапных звуков и взмывают вверх как ракеты. И дрозд взвился, возмущенно защебетав – этакая наглость с моей стороны! Чертова баба за рулем, возможно, выругался он. Однако Лилия Ричардс разглядеть дрозда с такого расстояния не могла. Она только услышала, как я отчаянно сигналю, после чего я помчалась вверх по склону, проскакивая мимо нее, подняла приветственно руку, но продолжала смотреть прямо перед собой. Поглядеть на нее я не могла – я огибала валун, торчащий из откоса, но она, видимо, этого не сообразила. Вечером она появилась у меня на крыльце и ледяным тоном осведомилась, что она сделала не так.

– Абсолютно ничего, – ответила я и объяснила про дрозда, но она явно мне не поверила.

Коротко кивнув, сухо пожелав мне «спокойной ночи», она удалилась, со стуком захлопнув за собой калитку. О чем я пожалела вдвойне, так как хотела спросить ее кое о чем.

Уже довольно давно я обратила внимание, что по субботам мимо проходит мужчина с бородой и в широкополой шляпе по моде художников из «Богемы», уставившись в открытую книгу. Зрелище весьма необычное, поскольку посторонние посещают Долину, чтобы полюбоваться ее красотой, а он словно не замечал ничего вокруг. К тому же дорога тут таит немало ловушек – рытвины, камешки, на которых легко подвернуть ногу. И если бы он действительно читал стихи или кого‑нибудь из классиков, как, очевидно, хотел внушить всем, кто его видел, то давно бы уже растянулся на земле во весь рост. Вероятно, он просто притворялся эффекта ради, а сам смотрел мимо книги себе под ноги – но для чего ему могла понадобиться такая нелепая уловка? И он сворачивал на дорогу к коттеджу Лилии – чтобы навестить ее? Она же учительница. И организовала в деревне литературный кружок? И он – исполненный энтузиазма член этого кружка?

Я жаждала узнать, в чем дело, а теперь она рассердилась на меня и спросить ее я не могла. Ну да ладно, все выяснится само собой, решила я, закрыла дверь, вернулась к пылающему в камине огню и к кошкам. Комбинация эта привела к дальнейшему развитию событий. Как, вероятно, помнят мои читатели, Чарльз занялся выращиванием лещины, орехи которой преимущественно съедал Ланселот, столовавшийся у нас самец полевки. Однако, когда наступила эта зима, Ланселот не появился. То ли скончался от старости и теперь играл на арфе мышиных размеров, то ли нашел на время холодов более удобную квартиру. Как бы то ни было, в лесу напротив дожидался урожай орехов, пока никем не востребованных. Я пошла туда и собрала большую корзину, на какие‑то часы опередив нашествие белок: на следующее утро они возвестили о своем прибытии громким цоканьем и закопали оставшиеся орехи на лужайке коттеджа.

Вечером я читала и ела орехи минут пятнадцать, а затем их решил попробовать Сафра. И Я Хочу, взвыл он, упершись одной передней лапой в мое колено, а другой теребя мою руку.

– Ты же не станешь их есть, – сказала я, протягивая ему ядрышко и ожидая, что он его оттолкнет. А он взял, с аппетитом съел и сразу потребовал еще. Он, сказала Шани, которая чинно сидела рядом со мной, обвив лапы хвостом, Совсем Свихнулся. Кошки – не обезьяны и орехов Не Едят.

А Саф вот ел. Более того, когда мне надоело щелкать их для него и я бросила орех в скорлупе – пусть догоняет его по полу! – Сафра кинулся за ним, отнес на каминный коврик, раздавил в зубах, наклоняя голову набок, потом уронил на коврик, отделил ядрышко от скорлупы и съел.

Всю зиму это оставалось его коронным номером, тем более что зрители, наблюдая за ним, смеялись до упаду. Как‑то у меня обедали Дора с Нитой, и я разложила на каминном коврике рядок орехов, чтобы они увидели все своими глазами. Я полагала, что Саф удовольствуется одним, а затем я буду вручать ему по штучке, но он принялся щелкать их один за другим, съедая ядрышки.

– Как вы умудрились научить его этому? – ошеломленно спросила Нита, а я ответила, что он сам додумался.

У него и Шани постоянно зарождались новые идеи. Иногда их сообразительность меня просто парализовывала. Или причина заключалась в том, что я столько времени проводила наедине с ними и оттого замечала больше? Или (эта гипотеза возникала у меня много раз) кошки с каждым поколением становились все умнее, а потому и все более доминирующими?

Перед Рождеством я получила новое свидетельство в пользу этого предположения. Мне хотелось посмотреть американский сериал «Север и Юг» о Гражданской войне за освобождение негров. Первая часть шла с восьми до десяти вечера, и мне было дозволено посмотреть ее без помех. Но вот когда после последних известий я вознамерилась посмотреть продолжение, начинавшееся в половине одиннадцатого, мне пришлось почувствовать августейшее неодобрение.

Обычно мы с кошками отправлялись на боковую около одиннадцати. И когда этого не происходило – когда я иной раз засиживалась перед телевизором за полночь, не обращая внимания на их попытки напомнить мне, что час уже поздний, чего только на меня не обрушивалось! Саф расхаживал по гостиной, как викторианский отец семейства, поглядывая на дверь в прихожую. Шани со спинки кресла надтреснутым сопрано предупреждала меня, что, если я не поостерегусь, меня ждет Собачья Жизнь. Или они усаживались рядом прямо передо мной, пытаясь гипнозом заставить меня выключить телевизор и поспешить к перинке, под которой, как выяснилось, Все Должны Лежать к одиннадцати часам.

И я начинала чувствовать себя виноватой. И даже начинала извиняться. Сползала на край кресла и заверяла их, что вот сейчас кончится. А несколько раз сдавалась и выключала телевизор, не досмотрев до конца. Кто, спрашивала я их грозно, кто тут главный? Ответом служили два презрительных взгляда искоса. Что посеяла, то и жни – в постели вместе с ними под периной, само собой разумеется.

Наступило Рождество. Саф пребывал в диком восторге. Он никогда еще не видел рождественских украшений. И теперь тыкал лапой в колючки остролиста, как завороженный созерцал разноцветные стеклянные шары и сверкающую мишуру (свисающие с еловых ветвей, вплетенных в чугунные завитушки люстры под потолком: поставить елку с ним в коттедже я не рискнула). Упоенно разглядывал открытки, свисающие на ленточках по стенам – чтобы он не мог их разбрасывать, чем он немедленно занялся, когда вначале я украсила ими подоконники, комод и бюро. Я рассовываю все интересное по каким‑то странным местам, верно? Такой вывод он сделал.

Еще бы! Но пакеты с подарками развесить по стенам, чтобы уберечь от него, я все‑таки не могла. Их мне пришлось сложить на столе в гостиной, и не забывайте, у меня была только одна большая гостиная. И вспомните, как его интересовали коробки в шкафчиках спальни. Пакеты, по его разумению, были теми же коробками, и он разделывался с ними тем же способом. Смахивал лапой со стола, смотрел, не открылось ли их содержимое после удара об пол, и раздирал когтями и зубами те, которые выдерживали этот удар… А Шани сидела на столе и твердила, что Ничто Никакого Отношения к ней не имеет, но живо интересовалась происходящим. В одном из пакетов был не подарок, а телефонный аппарат, который я заказала по почте. Он прибыл с надписью: «НЕ БРОСАТЬ!» Я услышала, как он хлопнулся на пол, сквозь закрытую дверь кухни. Честно говоря, я совсем захлопоталась, а то, конечно бы, сразу его спрятала. Но все обошлось. Аппарат был надежно упакован и остался цел, хотя мне пришлось повозиться, чтобы извлечь его на свет Божий. Сафра злился, и разозлился еще больше, когда увидел, что это всего только телефон. Думал, это едят, сказал он.

Содержимое некоторых пакетов было вполне съедобным, собственно, они его интересовали только по этой причине. Адресованные лично ему и Шани от людей, которые заезжали в коттедж в этом году, оказывались кошачьими галетами, пачками «Кошачьих лакомств» и «Кошачьих радостей». И игрушечные мыши – он мог бы открыть торговлю ими. И сверх всего – игрушечная гадюка, свернутая кольцами в коробке из‑под камамбера, – подарок от жительницы Эксетера, которая слышала историю про гадюку и умудрилась найти материю с ромбовидным узором для ее кожи.

Теперь я храню ее в бюро. Слишком уж она необычная – да и пугающая к тому же, чтобы оставлять ее валяться где попало. Но вначале Саф в нее просто влюбился. Он гордо расхаживал с ней по саду – под моим надзором, разумеется, – делая вид, будто это его Охотничий Трофей. И вот однажды утром мисс Уэллингтон, спускаясь по дороге, увидела его с ней. И испустила отчаянный вопль, от которого содрогнулась вся Долина.

– Гадюка! – кричала она через калитку. – Скорее! Он схватил гадюку!

И, забыв от ужаса, что в декабре гадюки по садам не ползают, она кинулась на выручку, наступила на заскользивший под ногой камешек, чего всегда опасалась, и растянулась на дороге во весь рост.

Я помогла ей встать, отвела в коттедж, привела в себя рюмкой коньяку – под жаждущим взглядом Сафры, который сидел рядом с ней, оптимистично нюхая воздух, – после такого визга капелька коньяку и ему не помешала бы, говорило выражение его морды. К счастью, мисс Уэллингтон осталась цела и невредима. На ней было толстое пальто, а голову укутывал шарф.

– Вы и ваши кошки меня на десять лет состарили, – негодовала она, давая Сафре облизать ее палец, чего он и ожидал.

Меня они тоже состарили на десять лет. Например, происшествие в День Рождества – на этот раз с Шани в главной роли. Меня пригласили на обед Дора, Нита и их друзья, как на каждое Рождество после смерти Чарльза. А еще я хотела заехать по дороге к Джонатану и Делии – соседям, которые так мне помогли, когда он умер, и теперь жили в трех милях от деревни. Если уехать в одиннадцать, прикинула я, то у меня будет время поболтать с ними, прежде чем отправиться дальше к Доре и жареной индейке. А потому я повела кошек в сад на долгую прогулку, чтобы компенсировать мое желание поехать в гости, и обещала им, что вечер мы проведем вместе уютно и мило.

Как обычно, следила я за Сафрой, не упуская из виду ни на секунду. Посажу их в домик в десять, решила я, – обогреватель был уже включен. Так они еще час проведут на свежем воздухе, пока я буду переодеваться, наливать для них грелки, готовить ящики. Шани нигде не было видно, но я не встревожилась. Когда она мне понадобится, стоит только позвать.

А затем, когда в десять часов я позвала: «Шани‑ванни‑ванни», – Шани‑ванни не прибежала. Я обошла сад, осматривая все места ее обычной охоты. Бросилась в коттедж, поискала там, предварительно засунув Сафру в вольеру и заперев дверцу. Мне не хватало только, чтобы исчез и он. Но и в коттедже ее не оказалось. Даже на кресле, ее Личном Приюте.

Я снова выскочила наружу, остановилась на дорожке у вольеры и изо всей мочи дунула в скаутский свисток Чарльза – свист этот при нормальных обстоятельствах гарантировал, что она тут же примчится из самого тайного своего убежища. Но на этот раз изящная призрачно‑белая кошечка не появилась. Только встревоженный кот в черной маске выскочил мне навстречу с выражением бесконечно тоскливого одиночества.

И тут же хлопнула калитка, из которой возникла мисс Уэллингтон – несомненно, по пути в коттедж Лилии с рождественским подарком в руках. Она требовательно спросила, слышала ли я свисток. С предельным безразличием я ответила, что, да, слышала. Из трусости я давно решила не признаваться в том, что свистом призываю кошек домой. Тогда уж никто не будет сомневаться в том, что у меня не все дома.

Вероятно, кто‑то подавал кому‑то условный сигнал, предположила я. Что в конечном счете было святой истиной. У нее чуть не лопнули барабанные перепонки, сказала мисс Уэллингтон, негодующе ища взглядом виновника. Но так никого и не увидев, засеменила вверх по дороге к дому сестры. Я украдкой выбралась через заднюю калитку и побежала по лесной тропе, взывая к Шани‑ванни у каждого куста без малейших результатов. Затем назад с целью подняться по склону к «Розе и Короне», а оттуда по верхней дороге повторить тот же путь, который проделала летом, когда разыскивала Сафа.

Когда я остановилась у подножия холма, готовясь проделать этот маршрут, говоря себе, что ни о каком рождественском обеде теперь и речи быть не может, – надо позвонить моим приятельницам сразу же, как я вернусь в коттедж, и объяснить, что не сумею приехать, внезапно появилась еще одна моя приятельница, с которой я совершила столько верховых прогулок до того, как повредила спину. Она ехала на Варваре, своем коне, чтобы дать ему поразмяться до начала празднований. Я рассказала ей про Шани, и она обещала, что поищет ее. Проедет по верхней дороге. Конечно, привезти ее она не сможет, если все‑таки найдет, – Шани упала бы замертво, чуть кто‑то попытался бы подвести к ней лошадь, – но она позвонит мне из конюшни, если увидит. А я могу поискать в другом направлении.

Дальше по дороге, вверх по склону к коттеджу Лилии и на верхнюю дорогу с другой стороны. Я уныло зашагала по дорожке к задней калитке. Мимо вольеры, внутри которой Саф сидел на плитках все в той же унылой позе. Все Его бросили, стенал он. Он Совсем Один. Где она? Где его любимая Шани?

Это я узнала почти немедленно. Уж не знаю, что меня толкнуло сойти с дорожки и заглянуть в окно кошачьего домика. Я же заглядывала туда, раньше, и ее там не оказалось. Зато теперь она сидела, выпрямившись на подстилке под обогревателем, такая же невозмутимая и безмятежная, как статуэтка из слоновой кости.

Спрашивать, где она была, смысла не имело. Да она нигде и не была. Видимо, она быстро устала бродить на холоде и отправилась в кошачий дом погреться. Дверцу его я всегда держу открытой, чтобы им было куда мгновенно отступить в случае опасности, и Шани часто забирается туда посидеть под обогревателем по собственному почину. Но на этот раз она не сразу под ним устроилась. Ее не было на подстилке, когда я заглядывала туда раньше. Значит, она нарочно спряталась в углу, а под обогреватель забралась, пока я бегала по дорогам и искала ее. И без сомнения, подбила Сафру изображать неутешного сиротку. От облегчения я даже пошатнулась.

– У‑уф! – выдохнула я, утирая мокрый лоб.

Она, сказала Шани, как обычно, Совершенно Тут Ни При Чем. Они меня хорошо разыграли, а? Сафра перестал изображать брошенного сиротку, присоединился к нам в домике. И стал тереться о мои ноги. Это их Рождественский Сюрприз для меня.

Я успела не только к Доре и Ните, но заехала и к Джонатану с Делией, как собиралась. Но до конца дня меня трясло. Да, они устроили мне хороший сюрприз!

Date: 2015-12-12; view: 335; Нарушение авторских прав