Глава 19. Я горжусь своим наследием

Я горжусь своим наследием. Я горжусь тем, что могу назвать Дуротана и Драку своими родителями. Я горжусь тем, что Оргрим Роковой Молот назвал меня другом и доверил мне вести народ, который я люблю.

Я горжусь доблестью своим родителей... и в то же время хотел бы, чтобы они сумели сделать больше. Но я не на их месте. Легко сидеть в безопасности и комфорте, десятилетия после случившегося, и говорить "Тебе следовало бы поступить так" или "Ты должен был сказать это".

Я не берусь судить никого за исключением тех немногих, которые прекрасно сознавали, что они делали, знали, что продают жизни и судьбы нашего народа за недолгое величие, и все же с радостью пошли на эту сделку.

Что до остальных... Я могу лишь качать головой и радоваться, что передо мною не стоит такой выбор, как перед ними.

* * *

Гул'дан был так возбужден, что едва сдерживал себя. Он ждал этой минуты с тех самых пор, как Кил'джеден впервые заговорил об этом. Он хотел двигаться вперед еще быстрее, чем этого желал его господин, но Кил'джеден лишь хохотнул и потребовал терпения.

"Я видел их, и они все еще не готовы. Время решает все, Гул'дан. Удар, нанесенный слишком рано или слишком поздно не убивает, лишь ранит".

Гул'дану эта метафора показалась весьма странной, но он понял, что имел в виду Кил'джеден. Но теперь он Кил'джеден наконец решил, что орки готовы сделать последний шаг.

В центре Черного Храма находился двор под открытым небом. Когда храм принадлежал дренеи, здесь был разбит прекрасный сад, в центре которого находился бассейн. Захватчики от пуза напились сладкой, чистой воды за последние несколько недель не заботясь о том, чтобы восполнить ее, и теперь от бассейна осталось лишь пустое пространство камней и плиток. Деревья и цветущие растения, окружавшие его, умерли, завяв с невероятной скоростью. По приказу Кил'джедена, Нер'зул и Гул'дан стояли сейчас у пустого бассейна. Никто из них не знал, чего ожидать.

Долгие часы стояли они в полной тишине. Гул'дан уж начал бояться, что каким-то образом разгневал своего владыку. Мысль заставила его покрыться холодным потом, и он бросил нервный взгляд на Нер'зула. Он подумал, что, быть может, сегодня мятежный шаман будет убит за свое неповиновение, и при этой мысли немного воспрял духом.

В своем разуме он представлял различные пытки, которым может быть подвергнут Нер'зул, когда неожиданный раскат грома заставил обоих вскрикнуть. Гул'дан взглянул на небо. Там, где только что расстилалось звездное полотно, ныне чернела пустота. Он судорожно сглотнул, взгляд его приковала тьма.

Внезапно тьма начала двигаться. Она напоминала грозовой фронт, черный и пульсирующий. А затем она начала закручиваться в спираль, все набирая и набирая скорость. Ветер растрепал волосы Гул'дана и принялся развевать его одеяния, сперва ласково, затем более яростно, пока он не почувствовал, будто ветер сдирает с него кожу. Земля под его ногами задрожала. Краем глаза он увидел, как губы Нер'зула движутся, но слов - ежели таковые вовсе были - невозможно было разобрать. Ветер громко завывал, земля под его все более слабеющими ногами продолжала трястись.

Небо разверзлось.

Что-то сверкающее и пылающее устремилось к земле прямо перед Гул'даном и Нер'зулом. Он ударилось оземь так сильно, что Гул'дан не удержался на ногах. Долгую страшную минуту он и дышать не мог; он просто лежал на земле и хватал воздух как рыба, пока легкие его не вспомнили как функционировать, после чего он сделал глубокий вдох.

Он встал, трясясь всем телом, и вновь потерял способность дышать от того, что предстало его взору.

Оно возвышалось над ним. Глыбы земли летели в стороны, когда он потряс четырьмя ногами, заканчивавшимися копытами, и раздраженно захлопал большими кожистыми крыльями. Волосы его напоминали скорее гриву, спускаясь зелеными косичками на шею и затылок. Зеленые глаза сияли как раскаленные звезды, и стали заметны загнутые кверху бивни, когда создание раскрыло пасть. Похоже, у него несколько рядов острых зубов, а рев его оставил в Гул'дане одно лишь желание - броситься на землю и заплакать в вящем ужасе. Однако он каким-то образом устоял на ногах и молчал, глядя на чудовище. Оно воздело сжатые кулаки и яростно ими потрясло, затем опустило голову и воззрилось на ссутулившихся перепуганных орков.

Что это за тварь? - мысленно прокричал Гул'дан.

Внезапно возник Кил'джеден, глядя на Гул'дана сверху вниз и недобро улыбаясь.

"Встречайте моего лейтенанта, Маннороха. Хорошо он послужил мне и хорошо послужит еще. В иных мирах его называют Разрушителем. Но здесь он спаситель. Гул'дан", - промурлыкал Кил'джеден, и внезапно Гул'дан снова почувствовал себя слабым и больным. - "Ты знаешь, что я предлагаю твоему народу".

Гул'дан судорожно сглотнул. Он не осмеливался бросить взгляд на Нер'зула, взгляд которого - он чувствовал - буравил ему спину.

Но Гул'дана это мало трогало. Он мог думать лишь об обещанной Кил'джеденом награде.

"Я знаю, Великий", - произнес Гул'дан, удивившись силе и твердости своего голоса. - "Я знаю, и я принимаю самый драгоценный дар моего владыки".

Кил'джеден улыбнулся. "Прекрасно", - молвил он. - "Ты мудрее, нежели твой предшественник".

Вновь обретший уверенность и наслаждающийся похвальбой, Гул'дан оглянулся, чтобы с превосходством ухмыльнуться Нер'зулу. Старший шаман умоляюще глядел на бывшего ученика. Конечно же, он не отважится заговорить, да это и не нужно. Даже в слабом свете звезд выражение на его лице легко читалось.

Губы Гул'дана изогнулись в ухмылке вокруг клыков и он вновь переключил внимание на Маннороха. Тот все еще был ужасающ, но страх Гул'дана прошел пред всепоглощающей жаждой могущества. Он глядел на создание, зная, что, как и он сам, оно в почете у того, кому они оба служат. Они - братья по оружию.

"Лишь особый клинок может содеять то, о чем я прошу тебя, Гул'дан", - пророкотал Кил'джеден. Он протянул руку. Кинжал выглядел совсем крошечным в сравнении с огромной ладонью, на которой он лежал, но он оказался достаточно большим, когда пальцы Гул'дана обхватили рукоять.

"Это было выковано в огнях далекой горы", - сказал Кил'джеден, указав на гору, над которой курился дым. - "Слуги мои долго и тяжко работали, чтобы создать его. Ты знаешь, что делать, Маннорох".

Чудовище склонило свою огромную голову. Хвост его задвигался, чтобы держать в равновесии туловище, и оно, преклонив две передние ноги, протянуло руку. Он повернуло ее ладонью вверх, выставляя относительно нежную кожу на запястье.

Одно биение сердца Гул'дан колебался. Что, если это какой-то обман, или же испытание? Что, если Кил'джеден на самом деле не хочет, чтобы он это сделал? Что, если у него не получится?

Что, если Нер'зул был прав?

"Гул'дан", - молвил Кил'джеден. - "Маннорох прославился многими качествами, но терпение не входит в их число".

Маннорох глухо зарычал и зеленые глаза его сверкнули. "Я жду не дождусь поглядеть, что случится. Весь твой народ... Сделай это!"

Гул'дан судорожно сглотнул, воздел кинжал, прицелился острием к плоти на запястье Маннороха и так сильно, как смог, полоснул.

И отлетел назад от удара Маннороха, а чудовище взревело от боли. Ослепленный, он поднял кинжал и заморгал, пытаясь придти в себя.

Жидкий огонь вытекал из раны, сверкая недоброй зеленоватой желтизной, устремляясь в бассейн жрецов дренеи. Рана была совсем маленькая в сравнении с необъятным телом Маннороха, но кровь хлестала водопадом. Каким-то уголком сознания Гул'дан осознал, что Нер'зул, слабак, плачет. Гул'дан не мог оторвать взгляд от вида течения нечестивой крови, течения бесконечного от создания, продолжавшего рычать и трястись от боли. Он поднялся на ноги и подошел к краю бассейна, очень-очень осторожно, стараясь не коснуться жидкости, истекающей из нанесенной им раны.

"Гляди же на кровь Разрушителя!" - хохотал Кил'джеден. - "Она сожжет все, что не служит твоим целям, Гул'дан. Оно сотрет всю неуверенность, смущение и колебания. Она создат голод, который ты направишь туда, куда пожелаешь. Твоя маленькая марионетка думает, что это он правит Ордой, но он ошибается. Теневой Совет думает, что это он правит Ордой, но и он ошибается".

Гул'дан оторвал взгляд от бассейна со светящейся зеленой жидкостью, что продолжала извергаться из раненой руки Маннороха, и перевел его на Кил'джедена.

"Гул'дан... вскоре ты станешь тем, кто правит Ордой. Они готовы. Они жаждут того, что ты дашь им".

И вновь Гул'дан перевел взгляд на светящуюся жидкость.

"Призови их к себе. Утоли их жажду... и пробуди их голод".

* * *

Знакомый звук рога, пробуждающий Орду и призывающий орков во двор, раздался в предрассветный час. Дуротан не спал; он вообще мало спал в последнее время. Не тратя слов, они с Дракой встали и принялись одеваться.

Внезапно он услышал, как она резко втянула воздух. Он обернулся поглядеть, на что она смотрит столь широко раскрытыми глазами.

"Что случилось?" - спросил он.

"Твоя... твоя кожа", - тихо произнесла она. Она посмотрел на свою обнаженную грудь. Кожа его была сухой и загрубевшей, а когда он потер ее, обнаружился новый слой кожи... зеленой. Он припомнил, что такой же оттенок видел недавно у юного Гуна.

"Это просто игра света", - сказал он, пытаясь убедить в этом их обоих. Но ее так просто не одурачить. Драка подняла свою руку и почесала ее. Ее кожа тоже была зеленой. Она подняла на него темные глаза. Они оба видели это. То была не игра света.

"Что происходит с нами?" - спросила Драка.

У Дуротана не было ответа. Они продолжали молча одеваться, и, когда он вышел во двор, глаза Дуротана продолжали возвращаться к его руке, к странному зеленому оттенку кожи, сокрытой под кованой металлической броней.

Весть о собрании пришла вчера днем, во время тренировочных боев с юными орками. Дуротан все никак не мог привыкнуть видеть детей, которые несколько месяцев назад едва могли ходить, упражняющихся с мечами и топорами с невероятной силой. Они выглядели озабоченными своим новыми статусом, даже довольными, но Дуротан боролся с желанием покачать головой каждый раз, когда их видел.

Дуротан осознал, что не может даже чувствовать интерес по поводу их следующей цели. Все будет, как и раньше - резня, ярость, осквернение трупов. Недавно даже тела павших членов Орды стали оставлять там, где они были убиты, лишь оружие и доспехи с них снимали живые. Иногда друг или член семьи склонялся над трупом ненадолго, но и это случалось все реже и реже. Безвозвратно ушли дни, когда тела с честью павших доставляли домой и, проведя древний ритуал, возлагали их на погребальный костер, церемонией отсылая души на воссоединение с предками. Теперь нет времени для ритуалов, костров или предков. Нет времени для мертвых. Нет времени ни для чего, кажется, кроме резни дренеи и ковки оружия и брони, чтобы Орда могла продолжать исполнение своей задачи.

С отсутствующим взглядом стоял он во дворе, ожидая своих приказов. Чернорукий подъехал к дверям Цитадели, где все могли отчетливо его разглядеть. Сегодня было ветрено. В этом просторном месте ничего ему не препятствовало, и стяги различных кланов яростно бились на ветру.

"Впереди у нас долгий путь", - выкрикнул Чернорукий. - "Вам было сказано собрать припасы. Надеюсь, вы так и сделали. Воины, ваше оружие должно быть наготове, а броня приведена в отличное состояние. Целители, держите свои мази, зелья и бинты под рукой. Но перед тем, как отправиться на войну, мы отправимся к славе".

Он поднял руку и указал вдаль, где мрачная гора попирала небо черным дымом.

"Это - наша первая цель. Мы станем на горе... и то, что случится, будут помнить и через тысячу лет. Начнется время, когда орки познают силу, неведомую им прежде".

Он помедлил, ожидая, пока слова его будут осознаны, и кивнув, весьма довольный, услышав шепоток, пробежавший по толпе.

Дуротан напрягся. Значит... это произойдет сегодня...

Никогда не держащий речь больше, чем это необходимо, Чернорукий закончил ее восклицанием: "Так пойдем же!"

Орда послушно хлынула вперед, озадаченная и возбужденная словами Чернорукого. Дуротан бросил быстрый взгляд на Драку, которая просто кивнула, выказывая поддержку его замысла. Затем, принуждая свои тяжелые ноги двигаться, он последовал за волной.

* * *

На большое плато курящейся горы вела узкая горная тропка. Дуротану казалось, будто часть горы была отсечена чистым ударом меча, столь невозможно гладким обо было. Кожа его покрылась мурашками при этой мысли. Очень мало из происходящего в его жизни в эти дни было возможно в принципе, подумал он. Три больших глыбы из черного, отполированного камня лежали в ряд, частично погруженные в породу. Они были и красивы, и зловещи одновременно. Орки устали после тяжелого подъема под палящим солнцем в полных доспехах, а еще с оружием и припасами, и Дуротан не видел за этим никакой логики. В чем смысл доводить воинов до изнеможения перед сражением? Возможно, атака последует позже, на следующее утро, когда они передохнут.

К удивлению Дуротана, когда все собрались и притихли, к ним обратился не Чернорукий, а Гул'дан.

"Еще недавно", - промолвил Гул'дан, - "мы были разобщенным народом. Мы собирались вместе лишь дважды в год, и лишь для того, чтобы петь, танцевать, бить в барабаны и охотиться".

Он произнес эти слова с нескрываемым презрением. Дуротан опустил глаза. Веками кланы собирались вместе на праздненство Кош'харг. Это не было глупостью, как говорил тон Гул'дана, но действом священным и могучим. Это было то, что удерживало кланы от атаки друг друга. Но это могло бы происходить и в стародавние времена, если судить по реакции окружающих его орков. Они также неодобрительно зашумели, яростно потрясая оружием, и выглядели пристыженными. Даже те среди них, кто ранее был шаманами.

"А посмотрите на нас теперь! Мы стоим плечом к плечу, клан рядом с кланом, Смеющийся Череп около Драконьей Утробы, Повелители Грома рядом с Песней Войны, все собрались под сильным, прозорливым лидерством Чернорукого - того, кого вы избрали для своего единства. За Чернорукого!"

Поднялся рев. Дуротан и Драка ртов не раскрыли.

"Под его искусным руководством и с благословления созданий, избравших нас своими союзниками, мы стали сильны. Мы стали горды. Мы изучили больше умений и технологий за последние два года, чем за последние два века. Угрозы, нависавшей ранее над нами, больше нет, и лишь последнее усилие необходимо, чтобы сокрушить ее полностью. Но сперва... сперва мы отдадим самих себя этой цели, а в ответ получим благословение".

Он нагнулся и взял в руки странный кубок. Он был похож на рог какого-то животного, но Дуротан никогда не видел, чтобы к расколотокопытых были такие большие рога. К тому же, он был изогнутый и пожелтевший. Странные символы покрывали его поверхность и, в сумерках уходящего дня, эти надписи слегка светились. То, что находилось внутри, светилось тоже. Гул'дан держал кубок пред собою, и желто-зеленое сияние озаряло его лицо снизу, отбрасывая гротескные тени.

"Это - Чаша Единства", - молвил Гул'дан с благоговением в голосе. - "Это - Кубок Перерождения. Я поднесу его лидеру каждого клана, а он, в свою очередь, может предложить его любому члену клана, которого он хочет благословить волею созданий, бывших очень, очень добрыми к нам. Кто же выступит первым, дабы доказать свою верность и получить благословение?"

Гул'дан чуть обернулся вправо, к Чернорукому. Тот усмехнулся и открыл рот, чтобы говорить диким, знакомым голосом, режущим ночной воздух.

Нет, пронеслось в голове у Дуротана. Нет... нет он...

Ладонь Драки сильно стукнула по руке Дуротана. "Ты предупредишь его?"

Горло Дуротана пересохло. Он не мог говорить. Он покачал головой: Нет. Раньше он считал стройного, но представительного орка, устремившегося вперед, другом. Он он не мог рисковать и рискнуть заявить о том, что знал о происходящем.

Даже Грому Адскому Крику.

Вождь клана Песни Войны пробился через толпу и стал перед Гул'даном. Чернорукий выглядел немного ошарашенным выходкой Адского Крика. Очевидно, и Гул'дан, и Чернорукий планировали, что первым глоток из кубка сделает военный вождь.

Рот Гул'дана скривился в улыбке. "Как всегда, ловишь момент, дорогой Гром", - сказал он, слегка поклонившись и передавая Грому чашу, наполненную бурлящей зеленой жидкостью. Волны тепла и света исходили он нее, и лицо Грома - и так разукрашенное, чтобы вселять страх во врагом и уважение в союзников - казалось еще более тревожным.

Гром не колебался. Он поднес чашу к губам и сделал глубокий глоток. Дуротан неотрывно смотрел, пытаясь понять его реакцию. Возможно, что то письмо было послано не тем, кто желал ему добра; возможно, оно было ловушкой...

Гул'дан едва успел забрать кубок у Грома, когда тот напрягся и содрогнулся. Он согнулся в пояс, и толпа озабоченно зашумела. Дуротан в ужасе глядел, как согбенное тело Грома пульсировало и дрожало. На его глазах плечи Грома, весьма стройные для орка, расширились. Доспехи заскрипели, растягиваясь на новом могущественном теле. Наконец, Гром выпрямился. Высокий, как и прежде, но теперь, под влиянием зеленой жидкости, ставший сильнее и увитый мускулами, он оглядел толпу.

Дуротан мог видеть это лицо, гладкое и здоровое и, не считая татуированной челюсти... совершенно зеленое.

Гром откинул голову и испустил крик. Тот был громче, чем Дуротан когда-либо слышал. Он напоминал нож, сделанный из звука, терзавший тело и оставлявший его разбитым и окровавленным. Дуротан закрыл свои уши, как и практически все остальные, но он не мог отвести взгляд от лица Грома.

Глаза Грома сияли алым.

"Как ты тебя чувствуешь, Гром Адский Крик из клана Песни Войны?" - снисходительно паоинтересовался Гул'дан.

Выражение экстаза на лице Грома было столь совершенно, что практически причиняло ему боль, и он с трудом искал нужные слова. "Я чувствую... величие! Я чувствую..." Он осекся и заорал в третий раз, дикий первобытный рев. "Дайте мне плоть дренеи, чтобы разорвать ее на части! Кровь дренеи на моем лице... Я буду пить ее, пока не буду полон! Дайте мне их кровь!"

Грудь его тяжело вздымалась под напором эмоций, кулаки сжимались и разжимались. Он был готов напасть на целый город с голыми руками... и Дуротан думал, что он вполне может выиграть подобный бой. Адский Крик обратился к своему клану.

"Голоса Песни Войны! Идите сюда! Ни один из вас не будет лишен этого экстаза!"

Воины Песни Войны устремились вперед, желая разделить чувства своего вождя. Чашу передавали по кругу и они пили из нее, один за одним. Каждый содрогался на мгновение от сильной боли; на смену оной приходили чувство экстаза и существенно возросшая сила. И глаза всех испивших обращались в горящие красные.

Хмурясь все больше, Чернорукий наблюдал. Когда последний из Песни Войны приложился к чаше, он хмыкнул. "Я выпью!" - потребовал он, хватая чашу и делая глубокий глоток. Чернорукий на секунду схватился за горло, но оставался совершенно безмолвным, пока темная магия, содержащаяся в чаше, делала свое адское дело. Он снял свои доспехи, и рост мускулов под гладкой зеленой кожи был очевиден. Когда он наконец оторвал взгляд от земли, красные глаза его сияли. Он сделал знак своим сыновьям, и Майм с Рендом, расталкивая прочих орков, бросились к нему. Дуротан заметил как Гризельда, единственная дочь Чернорукого, колебалась, но в итоге тоже подошла, дабы испить. Чернорукий оскалился ей в лицо.

"Не ты", - рыкнул он. Гризельда отшатнулась, как от удара. Дуротан, которому девушка всегда нравилась, вздохнул с облегчением. Чернорукий хотел унизить ее. Вместо этого он неосознанно сделал ей великий подарок. Чернорукий обратился к Оргриму.

"Давай, друг Оригрим! Выпей со мной!"

Даже сейчас, когда его лучший и старейший друг был приглашен испить темной жидкости, Дуротан не мог говорить. К счастью, это ему и не потребовалось. Оргрим склонил голову.

"Мой вождь, я не заберу у тебя славу. Я твой помощник, а не вождь, и я не стремлюсь становиться таковым".

Дуротан вздохнул с облегчением. Оргрим видел то же,что и Дуротан, даже если не располагал теми же сведениями, что и тот. Он не был дураком. Он владел своей душой и не собирался ее отдавать за какую-то силу, раздирающую тело и заставляющую глаза столь зловеще гореть.

Теперь в ряд выстроились вожди иных кланов, ожидая благословения, столь восхитившего двух наиболее известных и почитаемых вождей. Дуротан не двинулся с места. Дрек'тар склонился к нему и прошептал: "Мой вождь... ты не желаешь благословения?"

Дуротан покачал головой. "Нет. И никому из своего клана пить не позволю".

Дрек'тар изумленно заморгал. "Но... Дуротан, ведь очевидно, что питье это дарует великую силу и страсть! Ты будешь глупцом, если не отведаешь его!"

Дуротан снова покачал головой, вспоминая содержание письма. Сначала он отнесся к нему скептически, теперь же был уверен. "Я буду глупцом, если сделаю это", - тихо сказал он и, когда Дрек'тар попытался возразить, он взглядом заставил бывшего шамана замолчать.

Нежданные и неожиданные, слова пророка дренеи Велена впомнились Дуротану: Мы не хотели отдавать наших людей в рабство, и за это мы были изгнаны. Дуротан костьми чуял, что как только орки испьют из чаши, воля их не будет больше принадлежать им. Гул'дан творил то же самое, что и владыки родного мира дренеи. Возможно они и его клан, как и дренеи, станут "изгнанными". То, что он делал, было правильно. Он осознал, что к этому времени все вожди, кроме него, уже отведали питья и минута, которой он страшился, настала.

Гул'дан позвал его. "Могучий Дуротан! Герой Телмора!" Дуротан постарался не отразить эмоций на лице. "Иди же и присоединись к иным вождям. Испей из кубка!"

"Нет, Гул'дан, я не сделаю этого".

В свете факелов Дуротан увидел, как уголок правого глаза Гул'дана задергался.

"Ты отказываешься? Думаешь, ты чем-то лучше остальных? Думаешь, что не нуждаешься в благословении?"

Остальные вожди хмурились, дыхание их с хрипом вырывалось из глоток как после долгого бега, лбы их покрывали капельки пота.

Дуротан не поддался на уловку. "Это мой выбор".

"Возможно, члены твоего клана считают по-иному", - сказал Гул'дан, разведя руки в стороны, пытаясь объять клан Снежных Волков. - "Позволишь ли ты испить им?"

"Нет. Я вождь клана Снежных Волков. И это мой выбор".

Гул'дан спустился с обсидиановой плиты и устремился к Дуротану. Он наклонился и прошептал в ухо вождя: "Что ты знаешь и как ты узнал об этом?"

Несомненно, жест должен был явиться угрожающим, но вместо этого он наполнил Дуротана надеждой. Гул'дан чувствовал, что позиция его ненадежна. Но вместо того, чтобы подослать убийцу, который избавился бы ночью от того, кого он считал мешающим его замыслам, он пытался угрозами заставить Дуротана подчиниться. Он только что подтвердил истину в содержании таинственного письма, ровно как открыл и то, что не знает, кто его автор. Дуротан понял, что еще может выжить и спасти свой клан.

Так же тихо он отвечал: "Я знаю достаточно. И ты никогда не узнаешь, каким образом мне пришли эти сведения".

Гул'дан отошел и выдавил улыбку. "Что ж, это действительно твой выбор, Дуротан, сын Гарада. И если ты решил лишить себя такого благословения, готовься столкнуться с последствиями".

В словах крылся тайный смысл, но Дуротана это не заботило. В другой раз он будет беспокоиться о том, что Гул'дан уготовил ему.

Но не сегодня.

Гул'дан вернулся на свою плиту и прокричал толпе: "Все те, кто желали получить благословение Кил'джедена, благодетеля нашего, его получили. Отныне считайте место сие священным, ибо здесь орки сделали шаг к тому, чтобы получить нечто более великое, нежели данное нам по праву рождения. Считайте эту великую гору троном Кил'джедена, где он восседает и зрит, и благословляет нас, когда мы стремимся очистить себя от всего, кроме самого лучших наших возможностей!"

Он отступил и кивнул Чернорукому. С горящими глазами, облаченный в доспехи, отражающие мерцание факелов, Чернорукий воздел свои руки и закричал: "Сегодня мы будем творить историю. Сегодня мы атакуем последний оставшийся оплот нашего врага. Мы оторвем им конечности. Мы искупаемся в крови. Мы пронесемся по улицам их столицы как их страшнейший кошмар. Кровь и гром! Победу Орде!"

Дуротан опешил. Сегодня? Но никакая стратегия не обсуждалась. А ведь Чернорукий говорил не о каком-то там мелком селении или деревушке, но о столице дренеи. То было их последним убежищем, и он был уверен, что они будут сражаться за него куда яростнее, нежели раньше, как загнанные в угол животные. Он вспомнил о построенных военных машинах и знал, что Чернорукий приказал их перевезти - куда именно, не знали ни Дуротан, ни иные вожди.

Безумие. Это было безумием.

И оглядев кричащие туши вокруг него, глаза - пары щелочек алого сияния, он понял, что слово это подходит как нельзя лучше.

Испившие из оскверненной чаши действитель лишились рассудка. Гром Адский Крик танцевал у костра, махал своими налившимися мускулами руками и откидывал назад голову; огонь костра отражался на его зеленой коже, еще недавно бывшей коричневой. Дуротан, чувствуя ужас и дурноту, взглянул в сияющие красные глаза, так похожие на принадлежащие порабощенным созданиям, которые подчинялись чернокнижникам; и эта зеленая кожа, того же оттенка, что и у чернокнижников, что и у Гуна, и даже у самого Дуротана и у той, которую он любил всем сердцем.

Он припомнил содержание письма, написанного старинным языком, который знали лишь немногие высокообразованные - шаманы да вожди кланов.

"Тебе предложат испить. Откажись. Это кровь извращенных душ, она и твою извратит и всех тех, кто подчинится. Она поработит тебя навечно. Ради любви тех, кого мы некогда почитали, откажись".

Старинный язык использовал одно слово для обозначения "извращенных душ".

Тех самых, что едва удерживались в подчинении волей чернокнижников. Жидкость, коснувшаяся губ тех, кого Дуротан звал друзьями и врагами, была кровью одного их них. И Дуротан смотрел, как извращенные души, к которым орки оказались каким-то образом привязаны, безумно танцевали в свете костра, после чего бросились бежать вниз с гор с невероятной яростью и энергией, чтобы напасть на самый укрепленный город этого мира.

Извращенные души.

Дае'моны.

Демоны.

Date: 2016-02-19; view: 316; Нарушение авторских прав