Про милых дам

Зачем Таня распечатывала все эти письма? Все ли действия женщины, превратившейся стараниями любимого мужа в демона по имени Медея, могут быть объяснены теми, кто смотрит на это со стороны? Вряд ли и она смогла бы объяснить самой себе, если б взялась это делать, зачем ей это надо. Она просто не могла усидеть за компьютером. Она хотела окончательно все понять, вчитаться, сопоставить, разобраться. Возможно, ей как человеку книжному легче было вцепиться в листы бумаги, видеть черные буквы на белом фоне, отчасти представляя себе, что все это не про нее. У нее и в мыслях не было как‑то использовать этот бумажный ворох при разводе. Надо сказать, что и мыслей о разводе не было тоже. Да и какой развод, когда все они заражены?

Она с молниеносной быстротой прочитала не очень‑то и богатую, но весьма содержательную переписку мадемуазель Ласки с господином ОК.

Потом, сказав себе, что с ними еще разберется, пробежала глазами пару писем от американской поборницы справедливости Айрин.

Та писала:

«Мой дорогой, любовь моя, свитхарт!» [17]

У Тани душа оборвалась. Неужели и с ней, с этой сексуально озабоченной климактеричкой, у него что‑то было? Надо будет Бусе рассказать. Пусть порадуется счастливо нашедшейся родственнице.

Так вот… «Мой дорогой»… и так далее…

«Я не понимаю причин твоих переживаний, мой дорогой. Ну, возникла у тебя небольшая, приятная тебе связь с девушкой. При чем здесь брак? Это вещи разного толка. У меня было полно связей на стороне. Брак – это не любовный союз, а деловой. Но мы же должны от жизни, в которой столько напряжения, трудов, волнений, и радости получать! Секс – это большая радость. Это, наконец, хорошая физическая тренировка с замечательным последующим релаксом. И что из этого? Жизнь коротка. В ней много грустного. Можно ли отвергать радость? Энергообмен с молодой, любящей тебя и готовой на все девушкой – это же замечательно! Кстати, энергообмен со зрелой женщиной тоже может принести много счастья. Странно… Таня – моя родственница, но близким человеком стал мне ты. Пиши почаще.

Все для тебя.

Твоя Айрин».

Тоже месяцев восемь этому письму. Прагматично и разумно. Советы шлет, гадина заморская. Жить учит, авось и ей обломится. То‑то летом в Берлине такая вся была воздушная. Думала небось, настал момент… Пора брать… А бедный Олежек в это время вполне довольствовался своей женой, причем с большим удовольствием. Энергообмен у них происходил. Примчалась Айрин на встречу с родственничком, аж через океан перелетела. По зову сердца и плоти. Еще бы! После таких откровений! Ну что ему стоило не только с Таней, а еще и с Айрин энергиями обменяться? Может, и обменялись тогда? Чтоб билет через Атлантику окупился приливом радости? Тогда еще непонятно, от кого этот ВИЧ…

Но вроде нет… Не было пока ничего… Так просто… Совращает. На будущее.

Таня злорадно представила себе открытую зубастую улыбку Айрин и сказала навстречу этой улыбке:

– Ха! А неплохо бы тебе, сволочина, устроить это счастье любви? Может, помочь? Ты столько ждала, летала туда‑сюда… Получила бы свою радость… И ВИЧ в качестве приложения…

Но этим можно было заняться позже. Сейчас надо было вернуться к «родному малышу».

Ласка писала в дни расставаний. Писала много, нудно и долго. О чувствах и мыслях. О том, что ничего не надо, только любовь. Даже иногда рассуждала о политике. Вставляла слова на иностранных языках, чувствуя, очевидно, что Олегу нравятся образованные девушки с широким кругозором. Многое Таня просто пропускала – бездарные общие места. Но были и интересные факты. Например, письмо о том, как Ласка посетила Танину квартиру в ее отсутствие. О том, как она счастлива, что Олег доверился ей, что она увидела его среди его родных стен, книг… Одно только печалило любящую душу: повсюду были следы его прошлого! Таня даже сначала не взяла в толк, о каком прошлом Олега идет речь в квартире ее, Таниных, деда и бабки, а потом догадалась и сказала сама себе вслух:

– Прошлое – это же ты, родимая!

И правда: далее чистое сердце сетовало, что повсюду слишком явственно проступали следы другой женщины. Она, конечно, уважала свободу Олега, целиком и полностью, это – безоговорочно. Но – как же он может продолжать быть под одной крышей с чужим – фактически – человеком?

Вот это да! Что же он такого ей наговорил, интересно?

Жил с чужим человеком, спал с чужим человеком, завтракал, обедал, реже – ужинал, летал отдыхать с чужим человеком, то есть с ней, венчанной женой… А родная душа «малыша» томилась…

Ответные письма Олега всегда начинались обращением к «малышу»: «Добрый вечер, малыш мой родной», «Все прочитал, малыш мой, до встречи». А вот – стоп – интересное послание. Несколько довольно плоских анекдотов, последний: «Знакомьтесь, это – оборотень Наташа. Ночью она превращается в бревно». И комментарий Олега: «Это – печальные реалии моих последних супружеских месяцев». Такая фантастическая, подлая пошлость. Собственную жену обсуждать с чужой шалавой и еще глумиться! Да! «Оборотень Наташа» – это он про нее, Таню. Да, она уставала тогда нечеловечески. Бралась за любую работу, за любые поделки, лишь бы поскорее достроился этот дом. Он сжирал все ее силы. Не оставалось у нее энтузиазма на сексуальные игрища. На ней были работа, стройка и любимый муж. А она, оказывается, была в его глазах «бревном». А где же он был? Что он делал, чтобы «бревно» превратилось в прежнюю женщину, которую называл своим счастьем, своей единственной? Браво! Молодец! И тут предательство!

Но это все было месяцев десять назад. Дальше послания девичьи становились все горячее и замысловатее, а Олега – все немногословнее. Чаще всего он отделывался смайликами.

Однако – вот. Совсем недавно. Чуть больше месяца назад. Сравнительно длинное письмо. Несколько фраз от него – к ней. От голубя – к голубке. От лебедя – к лебедице. Или как там? К Леде?

Он пишет, батюшки, совсем не то, что раньше… Совсем как прежний Олег.

«Здравствуй. Хотел кое‑что прояснить. Моя жена – очень близкий мне человек. Я никогда не говорил, никогда и никому, о возможности развода со своей женой. Это полностью исключено. Я ничего никогда не обещал тебе. Были встречи. Была обоюдная радость. Я буду это вспоминать. Не хочу напоминать, с чьей стороны исходила инициатива. Это не важно. Что же касается темы бесплодия моей жены, это тема, которую не нам с тобой обсуждать. К тому же я далеко в этом не уверен. На одном враче свет клином не сошелся. Но, повторяю, это не может касаться третьих лиц. Это исключительно наше с женой личное дело. Прошу тебя, давай на этом поставим точку. ОК».

Потом ее многократное: «Прости‑прости‑прости, люблю‑люблю‑люблю». Письмо за письмом, каждый день. И – ни слова больше от Олега.

Что‑то понял? Надоела?

Увы, поздновато понял…

Интересно, а в этот дом он ее возил?

Бесплодие какое‑то выдумал.

Какое бесплодие? Откуда это – про бесплодие? Это что – Саша постарался? Саша… Зачем он придумал Олегу про бесплодие? Зачем ему это понадобилось?

Неужели никому нельзя верить? Нет друзей у человека? Весь мир – сплошная ложь? Вот интересно, зачем Саше говорить Олегу о ее бесплодии? А он говорил. Тут в письме ясно об этом сказано. Этот, муж, так сказать, видно, сгоряча поделился новостью с Лаской, а та принялась тему развивать при личных встречах. Как же! Такой козырь!

Но как он, доктор, смел? Как же врачебная тайна? Вот урод! Какое он имел право лгать? С мужем обсуждать ее проблемы, даже если это и правда бы была? Мужская солидарность! Далеко он зашел с мужской солидарностью, дальше уже некуда.

Ладно. Ей терять нечего. Сашу этого можно урыть за такое в два счета.

А все‑таки что он хотел? Сам развелся, их развести хотел, все ясно. Ну гад!

Таня засунула листки в сумку, напялила куртку прямо поверх меховой безрукавки, на вид свой ей сейчас было совершенно наплевать, схватила ключи от машины.

Ничего! Сейчас она ему покажет! Она с ним разберется! Ей уже терять нечего!

Ласка

Хорошо иметь умную маму, да еще к тому же беззаветно любящую. Она с детства объяснит обожаемой дочурке, что им вместе нужно для счастья. Будет сама наряжаться и дочку наряжать. Научит всему‑всему. Главное – беречь себя и любить. И если кого‑то жалеть, то прежде всего – себя. Кто‑то другой разве пожалеет? Вот именно. Можно не отвечать. Ясно и так.

– Ты моя принцесса! Ты моя куколка! Ласточка. Ласочка.

Какая мама не говорит это своей дочке?

Да каждая говорит!

Но далеко не каждая по‑настоящему может научить жизни, тому, как правильно и умно устроиться в ней. Каждая принцесса должна хорошо продумывать каждый шаг. Только тогда она найдет себе подходящего короля, чтобы стать королевой. А то некоторые ходят с гордо поднятой головой, фыркают, а потом остаются ни с чем. Одни с ребенком на руках. И горбатятся всю жизнь за кусок хлеба. Растят себе подобных. Об этом даже думать страшно.

Женщину должен кто‑то поддерживать, обеспечивать. Быть каменной стеной. А она обязана следить, чтоб стена стояла ровно, не прогибалась. И беречь свое место у стены любой ценой.

Мать с дочкой о многом говорили. Лучше подружек и не было, чем они. Идут, а все ими любуются: картинка. Такие обе миленькие! Такие хорошенькие!

А как же иначе? Как их можно не любить? Они для этого и появились на свет, чтобы ими любовались.

Конечно, безусловно, специальность должна быть. Мало ли что. Пути к отступлению. И мужчина больше уважает девушку со специальностью. Но разве специальность удовлетворит все потребности девушки? Никогда. Нужна стена. И думать о стене они начали в последнем классе дочкиной школы.

– Ты, Ласочка, главное, цену себе знай. Сейчас твое время. Упустишь – пожалеешь. До двадцати надо замуж успеть. За достойного и перспективного. Тогда и молодого возьмешь, не старше тридцати, и все успеешь. А если затянешь, будут проблемы. Все равно, конечно, свое возьмешь. Только семью тогда чужую бить придется. Дети могут быть у мужчины. Зачем нам чужие дети?

Ласка во всем соглашалась с мамой. Ведь маме именно так и удалось устроиться. Папа их любит, старается для них, гордится ими. Мамой гордиться можно еще как! Выглядит как девочка. Их все принимают за сестричек. И так должно быть всегда. Пусть все всегда так и думают: вот какие милые молоденькие хорошенькие сестрички.

Ничто так не продлевает молодость женщины, как успешный, здоровый, любящий ее муж, живущий только интересами семьи.

Как‑то гуляли они с мамой на даче по лесу поздней весной. Красота стояла неописуемая, все такое чистое, зеленое, душистое распускалось вокруг.

– Ку‑ку! – услышали они голос кукушки.

– Спрашивай скорей, – велела мама.

– Кукушка, кукушка, сколько мне до богатого мужика осталось? – выкрикнула Ласка в сторону леса.

– Ку‑ку, ку‑ку, ку‑ку, ку‑ку, ку‑ку, ку‑ку, ку‑ку, ку‑ку, ку‑ку, ку‑ку… – безостановочно отвечала подлая птица.

– Это она месяцы, месяцы кукует, – утешила мамочка. – Без нее разберемся.

Вариант подобрался быстро. И они были уверены, что это прямое попадание в цель.

Мужик, из наших, но живущий в Америке, красавец, тридцать два года, вернулся в Москву раскручивать дела. Деньги поперли сказочные. Тут ему и встретилась Ласка. Ах, какая девочка! Беленькая ясноглазая березка. Только‑только восемнадцать. Студенточка. Скромная, но цену себе знает. Редкая девочка. Ничего не клянчит. Гордая. Чистая. Хороша.

Началась любовь. Мама одобрила вполне. Нет, знакомиться с родителями он не спешил, даже разговора об этом не было. Но, во‑первых, мама знала все по рассказам: по делам судила, по подаркам, по всем материальным благам, которыми он окружил ее принцессу. Во‑вторых, видела фотографии. Пара – загляденье. Она даже вполне спокойно разрешила дочке «пожить так» для начала, без регистрации. Возраст Ласочки позволял. Два года поживут, свыкнутся, а потом… Как раз к двадцати годам. Главное, учебу не бросать. Все можно успеть смолоду. На то и силы даются.

Он ее по всему свету возил, наряды покупал любые, какие ей хотелось. Не отказывал ни в чем. По мнению Ласки с мамой, дело медленно, но верно шло к свадьбе. Потому что проверочные два года истекли. Потому что за двадцать уже перевалило вполне. И почему бы и нет?

А потому бы, оказалось, и нет, что накукованный злыдней‑кукушкой богатый мужик оказался все‑таки женат, как распоследнее чмо болотное!

Просто в один противный ненастный день, когда она, решившись, завела разговор, что пора бы уж им и пожениться, пора бы деток, он просто и спокойно ответил, что деток ему вполне хватает, у него трое в Калифорнии. И пожениться они не смогут из‑за жены. Его жена будет категорически против. А, кстати, чем плохо так? Разве мало она имеет для счастья?

Это был удар! Просто под дых удар! Он ее обманул!

– Почему обманул? – недоумевал «почти муж». – Ты меня не спрашивала. И я тебе ничего не обещал.

Все правда. Не спрашивала, потому что в голову не приходило, что с ней могут так поступить! Снять квартиру, зажить, тратить деньги немерено, совместные поездки планировать, говорить «мы», а не «ты» и «я»…

Полгода прошли в ссорах, слезах, упреках. Хорошо хоть учебу не забросила. Тут выдержала.

Через полгода кошмарных истерик ей велено было собираться и съезжать. Он снял другую квартиру, побольше, так как из Калифорнии к нему летело все многочисленное семейство, уставшее жить без любящего отца.

Тут было без вариантов. Она съехала. Вещей вместе с ней съехало… Не описать. На всю жизнь бы хватило. Но с вещами жизнь не проживешь.

Ласка отплакалась, пришла в себя, затаилась. Всех замужних баб она ненавидела лютой ненавистью. И ей на этот раз было совсем все равно, женатый ей попадется в следующий раз или холостой. Она это выяснит сразу. И если надо, «бить семью», как давно предупреждала мама, будет нещадно, всеми средствами и по всем фронтам, до полного уничтожения.

Она учла свои ошибки. Перестрадала.

И вскоре вновь вышла на охотничью тропу.

А на ловца, как известно, и зверь бежит.

Вот какая Ла. ска встретилась Таниному Олегу. Он ей, настрадавшейся, но целеустремленной, подходил по всем параметрам. Возраст, внешность, материальное благосостояние.

Женат. Да. Но что там бить? Детей нет, жена – его ровесница, если еще на год не старше. Засиделась замужем. Запылилась. Разнежилась. Пора освобождать дорогу перспективным молодым.

Это был шанс из шансов. Если его упустить, все! Тогда вообще грош ей цена.

Когда на охоту выходит такая девушка, устоять мало кто может. Потому что женщина создана, чтобы быть хитрее и изворотливее мужчины. Мужчина же иногда бывает вполне рад оказаться обманутым. Попробуй открыть глаза на объект любви мужчине в момент его затмения страстью – станешь главным врагом. Он верит любимой. И только. История такие случаи знает…

Но вернемся к изобретательной и истомившейся в поисках «надежной стены» Ласке. Едва увидев Олега, она знала, как поступит.

Он заехал к другу на работу после своей работы. Она была там. Ну, подвернула ногу. Ну, охнула, закусила губку. Ну, на глазках – слезы. Так уж им всем, идиотам, казалось, когда она судорожно задышала…

Естественно, он предложил помочь. Подвезти. Тут было без вариантов. Чуть ли не на руках донес до квартиры. Счастливое время года! Лето. Все на даче. Бережно поддерживая, вошел с ней в прихожую.

Она ему головой в грудь уткнулась:

– Не уходите!.. Не уходи…

Всю ночь он тогда от нее не отрывался… Как с цепи сорвался, дикий совсем.

И жене этой своей звонить и не думал, Ласка следила. Просто отключил телефон.

Это было хорошо. Это было правильно. Стопроцентное сочетание приятного с полезным. Очень‑очень приятного с таким же очень полезным. Не хуже, чем с тем, первым. Во многом даже лучше. У того был циничный расчет. А у этого все спонтанно, искренне. Он вообще честный, ее Олежка. Цветы стал посылать. Тот цветы не дарил. Прагматичный был слишком. А в Олежке столько нерастраченно‑юного.

И – нет худа без добра! Как хорошо, что тот, первый, всему ее научил. Она потом поняла, что он целенаправленно ее к себе приспосабливал, объяснял все подробно, как мужчинам нравится, как надо сначала, что потом. Повторял ей тысячу раз, что для мужчины секс – главное. Умелая женщина – это целое состояние. Ее собственный капитал и залог успеха. А потом и сам отмечал с удовольствием, что сделал из нее профессионалку. Она, конечно, в тот раз сама виновата. Могла бы перетерпеть. Не скандалить, не обижаться. Именно – профессионально себя вести. Доводить до полной отключки своими ласками. Ни в коем случае не скандалить. Не давать повода для неудовольствия. И фиг бы он куда делся. И семью бы из Калифорнии сюда не потащил.

А Олежек… Ну какая у него жизнь с этой взъерошенной? Один позор перед людьми. Ни подкраситься не умеет, ни причесаться. А белье… видела она ее белье. Белый трикотаж. Парад советских физкультурников. Даже в доме у себя прибраться не умеет, уюта мужику создать! Книги понаставила, думает, красиво. Подумаешь, она тоже книги читала. И запросто может грамотно написать интеллигентное письмо.

Задергался сейчас. Угрызения совести у него. А все равно с бесплодной не останется. Сейчас перебесится, все поймет. Вспомнит, как им хорошо было. Не то что с его «бревном». Сам же тогда анекдот писал…

Ласка потерпит. Переждет. Уроки жизни даром не прошли. Она на все готова. Способов есть масса. Голова у человека зачем? Чтобы думать и выход из ситуации находить. Если надо, еще и бабку найдет специальную. Но, говорят, бабки – это плохо. На потенции мужской, говорят, сказывается. А это было бы жаль. И потом, пару‑тройку раз родить придется? Придется! А если через него детям потом что‑то наколдуется?

Можно и так, без бабки пока. Мы сами с усами. Главное – терпение. Эту‑то его она видела. Без слез ведь не взглянешь! Сама упустила такого мужика! Цеплялась бы за него, ублажала, рожала, каждое словечко подхватывала! Тьфу… На нее даже обижаться грех. Ее просто надо с достоинством перетерпеть. Переосилить. И перечеркнуть.

Терпение и труд все перетрут.

«Ряд волшебных изменений»

Хоть Таня отправилась в путь на машине, а не на огненной колеснице Гелиоса, она ощущала себя летящей по воздуху. Движения в сторону Москвы в этот час почти не было. Ей оставалось минут пятнадцать пути до Сашиной клиники, когда раздался телефонный звонок. Ее телефон до этого молчал, потому что кончились деньги. Она собиралась пополнить счет прямо в аэропорту, но усталость вытеснила все из головы. Наверняка муж позаботился, кто же еще! Она сунула в ухо наушник, откликнулась.

– Тань… Алло… Это ты?

Звонила обеспокоенная Ольга. Прежде у них было принято сразу сообщать о благополучном приземлении.

– Я, Оль.

– Ты дома? У тебя все в порядке? Я не узнаю твой голос. Это ты, Таня?

– Я, Оль.

Таня прокашлялась. Правда, голос у нее выходил чужой. Она совсем забыла, что выла нечеловечески. Совсем забыла, будто и не было такого.

Она была рада Олиному звонку. Он возвращал ей жизнь.

– Оль, я прочла переписку Олега с любовницей. Он свою почту не закрыл. Я пока в шоке. Убью его и ее, я так думаю. Кстати, забыла тебе сказать, я беременна. Теперь, наверное, аборт буду делать.

Короткая пауза.

– Таня, – очень членораздельно, как гипнотизер, проговорила Оля в самое Танино ухо, – слушай меня внимательно. Все это чушь. И любовница, и аборт. Забудь. Ты помнишь, о чем мне пришлось забыть? Слушай. Мы с Бруно очень большие друзья. Все друг другу говорим. Он страшно жалеет, что развелся с женой. И она тоже. Он говорит, что больше всего сейчас бы мечтал спокойно и достойно стареть. Рядом с ней. Он меня ревнует. Глупо, ты же видишь мою жизнь. Но это не объяснить. Ревнует меня… Слышишь, Тань?

– Да, – откликнулась Таня уже более своим голосом.

– Он говорит, что его теперешняя жизнь – наказание ему за то, что он мучил жену. Что только сейчас он понял муки ревности. Когда ничего вернуть нельзя. Я его люблю. И он меня тоже. Но страдания у него большие. Не затевайся с местью, Тань. Остынь. Учись принимать то, что изменить не можешь. Прости его, если попросит прощения. Ребенка пожалей. Я так давно мечтала о твоем ребеночке. Дай ему жить, слышишь?

– Спасибо, Олик, родной. Я… Соберусь сейчас с мыслями. Перезвоню тебе.

– Я жду, Танюша.

Не успела отключиться – новый звонок. Прорвало.

– Тасенька! Как вы там? У тебя деньги кончились, я положил только что.

Герой‑любовник! Воркует, как настоящий. Таня вспомнила: надо было садовые ножницы с собой прихватить. Отчикать ему все, как Абеляру… Молодец этот Фулберт. Только сейчас Таня его поняла. Все его страдания, чувство оскорбленного доверия, ненависть к вероломству. Что такое – поступать цивилизованно? Это чтоб тебя унизили, сожрали, растоптали? А ты лежи в плевках и грязи и радуйся: цивилизованно‑то все как! Ну раз так – потерплю. Весь мир от этой терпимости уже в дом терпимости превратился. Никто ничего не уважает, не боится… Святого ничего не осталось…

– Танюш, ау! Слышишь меня?

– Слышу.

– Как вы там?

– Я уже тут. Ошиблась с датой вылета. Билет на сегодня оказался. Успела в последний момент. Знаешь что? Подъезжай, пожалуйста, к Саше. К Александру Ивановичу. Кое‑какие вопросы надо выяснить. Ты нужен. Сейчас окончательно кое в чем разберемся.

– Как здорово, что ты уже тут! Я соскучился по тебе. Еду. Мне тоже, кстати, с Сашей переговорить надо. Давно собирался.

«Я, кажется, даже знаю, о чем, – подумала Таня. – О моем безнадежном бесплодии. Или о шансах. Есть ли у нас шансы на беби?»

Вот все сейчас и решится. Ну, не все, но многое. Таня с приятным чувством представляла, как Олег узнает про ВИЧ. Сейчас она не могла понять, из‑за чего, собственно, переживала все эти дни. Это же самое лучшее, что только могло быть! И ножниц никаких не надо! Ох, как же он сейчас подергается, бедный свитхарт! Она еще от этих военкоматчиков его зачем‑то спасала, дура‑то, а? Надо было помочь дверь долбить. «Конь в пальто! Манто!»

Они подъехали почти одновременно. Таня подхватила сумку и полезла из машины. Олег с изумлением смотрел. Он явно сначала не узнал ее. Не понимал, почему из Таниной машины вылезает кто‑то другой. Толстая растрепанная злая тетка с серым лицом.

Он явно испугался, когда все‑таки признал в тетке свою жену.

– Тань, Тань! Что с тобой? Ты что?

Таня сначала не поняла, в чем причина его обеспокоенности.

А! Куртка поверх телогреечки! Это ничего. Это ты перетерпишь. Ты сейчас такую новость узнаешь, держись… Две новости! И обе – хор‑р‑рошие! Одна лучше другой.

Таня была счастлива. Но счастье ее носило совсем иной характер, чем светлое счастье обычных людей, живущих в границах добра и зла. Таня в данный момент была за гранью. Поэтому счастье ее уподобилось счастью Медеи, расправившейся со своими врагами. И даже с детьми. Но и это, оказывается, может быть счастьем. Только лучше не доводить человека до счастья такого рода. Не греет оно. Хотя и очень ярко проявляется.

Приемный день в клинике кончался, но Саша был у себя. Так, по крайней мере, сказала девица из регистратуры, тоже до крайности удивленная Таниным обликом. Во всяком случае мимолетный взгляд ее на Таню о многом говорил. Привыкли тут к гламуру. Приходят обычные беременные бабы, а наряжаются, как на светский раут. Общаются, как те, в ресторане тогда… С собачками. Про марки часов. А эти – про марки колясок, про аллергию, диатез и как потом брюхо убрать. Дуры. Наотбивали богатых мужиков у баб постарше себя, а сейчас сидят‑красуются. Думают, им не изменят. Думают, их старость не ждет. Все получат по полной программе. И мужики их получат. Обязательно. Головами думать надо, а не тем, что между ног…

Таня приблизилась к двум щебечущим беременным, одетым как на фотосессию глянцевого журнала. У каждой сбоку красовалась немыслимая сумка – необходимейший для каждой суки атрибут современности. Сумки – это главная гордость. Так продиктовал культовый американский фильм про многообразную и разветвленную сеть любительниц городского секса. Именно после этого фильма Таня принципиально отказалась от фирменных сумок. Зомбироваться до такой степени, чтобы по задумке кинопродюсеров бросаться за разрекламированным лейблом, значило признать полное поражение человека в попытке сберечь хоть какое‑то оставшееся человеческое достинство перед лицом всемогущей рыночной экономики.

Вот они сидят, рыночные… Гордо смотрят на Таню. Даже с возмущением. Как это она сюда попала? В элитное заведение, вся с дуба рухнувшая такая… Да еще с приличным, представительным мужиком. И он ее за плечики пытается приобнять, а эта… руку его стряхивает.

Поравнявшись с гламурщицами, Таня по‑деревенски приосанилась, повела плечами и – не в полный голос, но очень внятно – пропела одну из любимых баб‑Нининых частушек:

Я дала интеллигенту

Прямо на завалинке!

Девки! Пенис – это х…й,

Только очень маленький!

Девки с сумками раскрыли рты. Ушам своим, видать, не поверили.

– Да, девки? – все еще поводя плечами, подмигнула им Таня, проплывая к Сашиному кабинету.

Олег, сдержанно улыбаясь, придержал ей дверь.

Последнее, что слышала Таня из‑за не закрытой пока двери кабинета, было хихиканье пациенток. Вот! Голос крови сильнее гламурной позолоты. Небось подумали: «Дает баба! Во мужик – на деревенщине женился какой! Ну, пусть теперь развлекается…»

Саша сидел за своим столом и что‑то быстро писал.

Непередаваемое словами удивление отразилось на его добродушном лице, когда он увидел перед собой Таню с Олегом.

«Шутки шутить любишь?» – подумала Таня, вспомнив про Сашины «две новости» и еще про то, как он, отвлекаясь от пациентки на кресле, отвечал по мобильному: «Я в органах! Не могу говорить». И кто‑то еще над этим смеялся… Шутник…

Александр Иванович сочувственно смотрел на Таню.

– Я, Саш, не дожидаясь… С корабля на бал… Хочу кое‑что Олегу рассказать. Глаза ему пора открыть, да? Как думаешь? – говорила Таня, не отрывая глаз от лица крайне непорядочного и бессовестного человека, которого она некогда еще другом считала. – Ты покажи Олегу анализ мой, пожалуйста, – попросила Таня.

– Тань, сядь. Сейчас все покажу. Хорошо, что вместе зашли.

Таня уселась на стул для пациентов напротив Саши.

– Сядь и ты, Олег, пожалуйста. Кофе, чай хотите?

– Нет, – отказалась Таня, – не до чаев. Пусть посторонние покинут помещение.

Саша все понял.

– Лара, выйди, будь добра, – велел он медсестре, копошившейся за ширмой.

Та немедленно повиновалась, прошуршав за их спинами.

Дверь закрылась.

– Таня, сегодня пришел второй анализ. Раньше на день почему‑то. Но – не важно. Неутешительная новость. Опять плюс, – выговорил Саша на одном дыхании.

– Какой плюс? Вы о чем, ребята? – встревожился Олег.

– А он у нас ничего не знает про плюс, – ласково пропела Таня. – Ты расскажи ему, Саша, про то, какой‑такой плюс у нас нарисовался.

– Мы в плюсе! – радостно обернулась она к мужу. – Скажи ему скорей, Саш. Не томи. Тем более все подтвердилось.

У нее даже сердце не екнуло от новости хорошей. Собственно, она так и хотела, об этом и мечтала по пути сюда. Такой именно диагноз ей был нужен для полного счастья. Только бы еще на рожу «малыша родного» взглянуть. И все!

Но сейчас предстояло полюбоваться родным, так сказать, лицом. Как там у Фета?

Шепот, робкое дыханье,

Трели соловья.

Серебро и колыханье

Сонного ручья.

Свет ночной, ночные тени,

Тени без конца.

Ряд волшебных изменений

Милого лица…

Вот‑вот… Будут сейчас волшебные изменения. И робкое дыхание будет. За все надо платить. За весь энергообмен. Валяй, конь в пальто, подключайся! Знание – сила!

Она видела, как побледнел Олег от Сашиных слов.

Отлично! Один – ноль! Вернее, увы: один – один…

Саша тем временем показывал Олегу бланки анализов. Тот смотрел на них, как кролик на удава. Понимал и не понимал.

– Тили‑тили, трали‑вали, это все мы проходили, хоть нам совсем не задавали, – промурлыкала абсолютно довольная эффектом Таня и подмигнула Саше.

Олег молчал, обхватив голову обеими руками.

– Но и это еще не все! – голосом доброго телеведущего пропела Таня. – Далеко не все! У нас с Сашей для тебя главная новость припасена, да, Саш? Отличная новость, пляши! Я беременна! Уже больше месяца! Вот оно как! Ты хотел беби? Так оно есть! Подпорченное немного беби, с ВИЧем, понимаешь?

У Олега округлились глаза.

– Одно только непонятно мне, Саш, – продолжала Таня, не отводя взгляда от лица мужа. – Проясни, пожалуйста, ситуевину. Народ жаждет знать: за каким хером, ты, доктор, пустил эту свою лажу насчет моего бесплодия?

Олег моргнул и кивнул.

– Да, я как раз об этом шел говорить… Что это было? – спросил он, как бы не совсем очнувшись от обморочных новостей.

– Что это было? Вы о чем? Что‑то я вас совсем не пойму, ребята. Какое бесплодие? Когда о нем речь шла? – очень правдоподобно заудивлялся Александр Иванович. – Кто вам сказал?

Он еще святую невинность надумал из себя изображать. Вообразил, она ничего не докажет. Ох как же он ошибается…

– Саш, подожди, – вымолвил Олег, еле заметно пришепетывая, что случалось с ним в минуты особо сильного волнения. – Саш, ты хочешь сказать, что о Танином бесплодии никогда ни с кем не говорил, никогда не считал ее бесплодной?

– А с какого перепугу я бы ее считал бесплодной, интересно? Вот перестали вы с ней предохраняться, она тут же забеременела. Несмотря на возраст, кстати. Ты, Тань, прости, но в медицине существует термин «позднородящая». После двадцати пяти лет, представь себе, женщина считается позднородящей. Ну, сейчас модно молодость продлевать. На Западе все почти перешли на роды после тридцати… Однако позднородящим забеременеть гораздо труднее. А у тебя организм замечательный, все как часы сработало.

Искренне у него получалось. Достоверно. Просто, как правда.

Похоже, он и вправду не имел отношения к теме Таниного «бесплодия». Это, наверное, муженек сам выдумал для своей «родной малышки», чтобы пожальче выглядеть в ее дорогих глазах. Накипело у него…

На Сашу, наверное, зря она набросилась. Тут так и хочется поверить.

Если вообще можно кому‑то и чему‑то верить.

– Так, – произнес Олег. – Понятно.

– Что тебе понятно? – спросил Саша.

– Понятно, что я… Конченый дебил. Что теперь делать? Мне, похоже, кровь надо сдать? Хотя… И так все понятно… Но я завтра поеду и сдам.

Таня сидела и делала вид, что внимательно разглядывает бланки собственных анализов. На самом деле все ее внимание было направлено на Олега, его реакцию, мучения, страдания начального этапа осознания всего ужаса. «То ли еще будет!» – знала Таня на собственном опыте.

– А все‑таки с бесплодием я ничего не понял, – обратился Саша к Олегу, – какие тут ко мне претензии и что это было?

– Я… я позже тебе объясню, Саш, – выдавил Олег, – забудь сейчас об этом, извини.

– И мне поясни кое‑что, ладно? – попросила Таня, не отрывая глаз от бланка анализа.

Смотреть на мужа ей не хотелось.

Взгляд ее, до этого рассеянно блуждавший, вдруг сконцентрировался. Она заметила какое‑то несоответствие. Как очнулась. Вчиталась в цифирки на бланке. Подняла голову на Сашу. Еще раз вчиталась. Взяла первый бланк. Сопоставила. Опять глянула на Сашу.

– Что? – спросил он. – Что там такое?

– Саш, дай мне, пожалуйста, мою карту. Что‑то я ничего не пойму. Или у меня крыша съехала окончательно, или…

– Что ты увидела? – заинтересовался Саша, вынимая из картотеки Танину карту.

– Ты понимаешь, всю свою долгую жизнь позднородящей я была уверена, что группа крови у меня первая. А чтой‑то тут в обоих анализах стоит вторая группа? А? Может, я путаю что‑то. День сегодня путаный…

Олег заинтересованно придвинулся, склонился над Таней. Она отодвинулась, как в общественном транспорте отодвигаются от чужого.

– Таня, Таня, прости меня, – шепнул Олег. – Я очень виноват.

Она постаралась отодвинуться еще дальше.

– И вот еще что… Вопрос попутный возник… – Таня порылась в своей сумке и достала записную книжку, которую так старательно заполняла в самолете. Она, кажется, сегодня летела в самолете? Сегодня? Или сто лет назад?

– Я когда сдавала повторный анализ? Я сдавала повторный анализ третьего октября! А почему тут значится второе?

– Таня, выслушай меня, не занимайся сейчас этой ерундой. Послушай, ну, – громко произнес Олег. – Я виноват. Я… был на исповеди. Я покаялся. Я прошу у тебя прощения.

– Наш пострел везде поспел, – сказала Таня.

Олег сейчас очень ей мешал.

– Я покаялся месяц назад. Я должен был тебе все рассказать раньше, но… духу не хватило.

– Подожди, Олег, – остановил его тем временем Александр Иванович. – Тут у нас сейчас вопрос очень серьезный с Таней решается. Ты еще не понял. А я уже начинаю понимать. А ты, Тань?

– Я пока не очень, но вопросы появились. Ответишь?

– Давай вместе смотреть. Во‑первых, группа крови у тебя первая. Тут стоит вторая. Оба раза. Что это значит? Два раза ошиблись в лаборатории? Ну, это уж ни в какие ворота… Та‑ак. Смотрим дальше. Была ты у меня на приеме последний раз третьего октября. Тут у нас другая дата… И результат на день раньше пришел… Что‑то я, кажется, начинаю понимать…

Лицо врача пошло красными пятнами, как тогда, две недели назад, когда он сообщал Тане страшную новость.

– Подожди‑ка, Саш! Я же совсем забыла! Можно у тебя в Интернет выйти?

– Вот, садись, – доктор указал на свое место за рабочим столом.

Таня быстро открыла свою почту. Целых три письма от Даны! А она и не помнила про тот анализ все это время.

Первое письмо состояло только из одного слова: «Ура!»

– Ура, – повторила Таня и посмотрела на Сашу и Олега, как на свидетелей чуда. – Ура, понимаете?

Второе письмо содержало все результаты, подробно прокомментированные Даной. И главное: анализ на ВИЧ – отрицательный. Группа крови, кстати, первая!

– Саша, иди, читай! – не веря себе, освободила Таня место у компьютера.

– Я, Саш, четвертого октября летела в Цюрих и случайно встретилась с моей школьной подругой. Она врач и летела в клинику туда. Помогла мне на всякий случай анализ сделать еще один. Я думала, что результат узнаю там. А оказалось, я дату вылета перепутала. Нервы шалили, когда билет покупала. Плохо соображала. Прилетела сегодня, домой еле добралась, хотела сразу в Интернете письмо от Даны посмотреть, а потом… отвлеклась…

Александр Иванович кивнул, прошел к двери кабинета, распахнул ее и громко позвал:

– Лара! Лара!

Из кабинета напротив выглянула медсестра.

– Лара не у вас? – громогласно спросил доктор.

– Она была тут, только что вышла, в регистратуру, наверное, спустилась, – послышался ответ медсестры. – Я за ней сбегаю, Александр Иванович.

Дверь так и осталась открытой. Слышен был четкий стук каблучков и призыв:

– Лара! Лара! Скалкина! Иди, тебя работа ждет!

«Смешная фамилия у Лары, – подумала Таня, – Скалкина. Лара Скалкина. Вот так общаешься с человеком и фамилию даже не знаешь».

Она почувствовала, как на нее навалилась невыносимая усталость. Лечь бы сейчас прямо тут на кушетке и уснуть. И потом уже думать про все. Что хорошо и что плохо в ее жизни.

В голове звучало: «Лара Скалкина! Лара Скалкина!»

Неожиданно для самой себя (она и потом не сможет объяснить, почему ей захотелось это узнать) она спросила:

– А сколько лет Ларе?

– Двадцать три, – донесся ответ Саши.

– Ла‑ска, – сказала Таня.

И в этот миг в дверях возникла стройненькая фигурка с милым личиком.

– Ну, здравствуй, малыш мой родной! – приветствовала ее Татьяна.

– Эй! – крикнула Тане Медея, свесившись со своей огненной колесницы. – Пришел твой час. Развернись по полной программе!!!