Вот мы и дома!

Швейцарские силы в Москве расходовались удивительно быстро. Они отнимались на каждом шагу: хмурыми молодыми пограничницами, сразу словно дававшими «москвичам и гостям столицы» понять, что Москва слезам не верит и приветливой быть не собирается; таможенниками, потребовавшими положить чемодан на просвечивание и отказавшимися помочь его приподнять, даже когда Таня сказала, что беременна («Это не наша проблема»), и, наконец, таксистами, поначалу требовавшими за поездку плату, куда большую, чем цена полета до Цюриха.

В Москве уже прошел первый снег. Все правильно, так и должно быть, на праздник Покрова обычно ложится снежок. Но все казалось странным: улетала из золотого города, а вернулась в бело‑серый. Этому первому снегу, конечно, суждено растаять, золотая осень еще немного порадует. Потом настанет настоящая зима.

Небо, похожее на матовое стекло, совсем не пропускало солнышка. Как ни прогоняй, в душу залезла обычная тягучая печаль.

Доехать бы уж скорей и отдышаться дома перед грядущими новостями.

Наконец прибыли. Шофер, отметивший внешний вид дома, немедленно заговорил об увеличении платы за проезд. Очень оскорбился, когда Таня отказала. Даже вещи не помог на крыльцо занести.

– Все нормально! Это нормально. Просто я дома, – уговаривала себя Таня. – Вот сейчас запру за собой кованую дверь, отгорожусь от всех злобных уродов и отдышусь.

Но в прихожей почувствовала себя совсем без сил. Неужели все испарились? И так быстро? Обычно на дольше хватало…

– Нас теперь двое, – вспомнила Таня. – И надо думать только о хорошем.

Она бросила вещи у порога и, не разуваясь, пошла в кабинет Олега. Он находился на первом этаже. Ей хотелось скорей заглянуть в свою почту, вдруг пришел имейл от Даны? Собственно, она так часто делала. Ведь вся их общая жизнь проходила внизу: тут располагались и кухня, и спальня, и гостиная. Олегу, как он говорил, даже не нужен был офис в доме, ему на работе деловых отношений хватало. Это она так решила, что, по справедливости, у каждого из них должно быть собственное деловое пространство. Ее кабинет был наверху, потому что она по большей части работала дома. Ей важно было уединиться, чтоб никто не отвлекал. А Олегу что? Только в почту по‑быстрому заглянуть…

Снаружи еще стоял день, но в комнате не хватало света. Таня одновременно дернула за металлическую цепочку настольной лампы и стукнула по первой попавшейся клавише компьютера: была уверена, что Олег, как обычно, не выключил его. Экран тут же засветился. Она уселась в кресло напротив и только тогда внимательно глянула. О! Письмо какое‑то маячит. Даже не вышел из Интернета. Она собиралась свернуть письмо, вдруг это что‑то нужное, поэтому он в спешке все так и оставил. В глаза бросились слова:

«Здравствуй, малыш мой родной!..»

Она почувствовала, как кровь бросилась ей в голову. Она не хотела догадываться. Но она уже знала. Это письмо – не ей. За все долгие годы вместе муж называл ее десятками ласковых слов, но этими словами – никогда.

Много было в ее прежней жизни этих самых «никогда».

Никогда она не читала чужих писем. Напрочь отсутствовали интерес и желание это делать.

Никогда не думала, что придется ей пережить то, что она сейчас переживает.

Никогда не представляла, что будет сидеть в своем любовно выстроенном семейном доме и с отвращением к собственной жизни читать любовное письмо мужа, обращенное не к ней.

Это потом можно спросить себя: «Зачем я это сделала?»

Это потом можно даже размышлять: «Не лучше ли было прекратить чтение?»

Но даже потом она бы честно ответила себе самой: я это сделала потому, что могла сделать только так, а не иначе. Я должна была узнать правду. И правда эта сама пришла ко мне, я ничего не выискивала, не выслеживала, не подслушивала. Так получилось. Значит, так было надо.

Она читала:

«Здравствуй, малыш мой родной! Сегодня день без тебя. Поэтому пишу. Как ты прожила его без меня? Без нас? Твой ОК».

Подпись, излучающая позитив. Инициалы имени успешного человека говорят сами за себя. Олег Красильников – ОК. Попробуйте только после этого не поверить, что у этого человека все в полном порядке. Жена есть, любовница… «и… изнасиловали вчера…» – «Счастливая вы, Марь Иванна…»

Письмо было послано… о‑о‑о, как давно… Чуть больше года назад. В сентябре прошлого года. Из Марокко он «малышу» пишет. Это они тогда вместе, Таня и Олег, полетели на три дня в Марокко. Выдались три свободных дня. Он настоял. Стройка была в разгаре, они оба измотались, торопили рабочих, хотели скорей все закончить, чтоб осталась только внутренняя отделка. Решили перевести дух. И было хорошо тогда вместе. Спокойно.

Нет. Этого не может быть!

Таня потрогала себя за щеки, подергала за волосы. Это она? Или уже нет?

«Родной малыш» отвечал многословно. Таня уже давно заметила, что женщины в ответ на единственную ласковую фразу мужчины исторгают полноводные словесные реки, в которых главная химическая составляющая – вечная‑единственная‑чистая‑светлая‑верная‑надежная любовь. Тут было то же самое. Такие письма Таня обычно придумывала героиням своих сериалов. Юная красавица, обливаясь слезами, водила ручкой по листу бумаги, а ее же голос за кадром проникновенно читал то, что за день до этого в спешке и с ненавистью к самой себе за пошлое занятие сочинила Таня. Это письмо и было, как под диктовку сериала, написанное:

«Милый Красик! Что у тебя сейчас? Еще день? У нас вечер. Еще светло. Но для меня весь день прошел в темноте, ты далеко, так далеко, что страшно представить. Когда ты уезжал в Питер, я думала, что это ничего. До Питера я, даже если поезда перестанут ходить, самолеты летать, машины остановятся, все равно дойду пешком. За две недели, за месяц, но дойду же! А сейчас – никак. Море не переплыву. Я плохо плаваю, Красик мой. Какое счастье, что ты есть. Спасибо тебе за все. Спасибо за подарок, я сегодня его получила. Такие цветы! Я никогда не видела таких прекрасных цветов. Представь, я обалдела, когда в дверь позвонили рано утром, я даже испугалась. Открыла только, когда сказали, что от тебя цветы. И мишка! Какой он мягкий, чудесный! Я его сейчас целую вместо тебя. Целую, целую глазки, ушки, даже попку. Когда же мы будем друг друга целовать? Хочу тебя еще попросить. Не дари мне больше подарков. Мне не надо. Совсем ничего мне не надо от тебя. Только одно: ты сам. Даже не люби меня. Моей любви хватит на двоих. Люблю тебя. Люблю. Люблю. Окутываю облаком любви. Скорей возвращайся, любимый. Твоя Ла. ска».

Цветы ей посылал! Через Интернет заказывал! Это она, Таня, его как‑то надоумила про интернетные посылки. У руководительницы его научной был юбилей, вот жена и подсказала: «Сделай это красиво». Вместе тогда выбирали по картинке: корзина цветов, а к ней шампанское и конфеты. Теперь мальчик подрос, выучился. Теперь шлюхам своим посылает цветочки, цветуечки‑цветуйки.

Таня вскочила и побежала к зеркалу в прихожей. Она почему‑то хотела увидеть себя в зеркале. Наверное, чтоб убедиться в собственном существовании. Но она себя не увидела. Потолклась у зеркала, забыв, зачем бежала. Схватила с вешалки меховую безрукавку: ее бил озноб. Вернулась к компьютеру.

Пазл сложился. Теперь понятно: все эти анализы, все – туфта. Понятное дело: сколько ни сдавай крови, на что ни надейся, а вирус иммунодефицита человека ей передан мужем, которому она доверяла абсолютно. Больше, чем себе. А он доверял «малышу», своей Ла. ске. Вот ее адресок: la.ska22@… Наверное, ей 22 года, этой ласковой Ласке. И письма эти пишет она, как под копирку, многим Красикам, Сереньким, Сашуням… Скольких она, интересно, заразила?

Таня завыла. Так воют волки, решившиеся на кровавую тризну.

«Неродившиеся пластилиновые дети»… Откуда это? Где она видела это? И этот ребенок будет просить ее родиться? Его ребенок? Предателя! Она его вырвет из себя. Пусть будет… пластилиновый.

Одно хорошо. Таня счастливо засмеялась. А ведь хорошо! Очень хорошо! У него ВИЧ! И у «малыша его родного» тоже! И делать ничего не надо! Просто ждать и просить у Бога, чтоб дал ей дни посмотреть, как будут сдыхать ТЕ.

Таня включила принтер и принялась распечатывать всю Олегову переписку, письмо за письмом. Экран слепил ее. Глаза слезились. Она не плакала, нет. Просто слезились глаза. Писем в этом его ящике было не так уж много. Особый адресок. Для специальных случаев. Она‑то, жена, к особо приближенным, видимо, не относилась и адреса этого не знала. Кто тут его корреспонденты особой важности? Только Ла. ска22, Айрин Фишер – сука, втерлась в конфидентки, да уведомления от всяких интернет‑магазинов о доставке цветов, вот еще бронирование и покупка билетов, вот оплата отелей, это все потом, потом. Пусть распечатывает.

Времени прошло совсем мало: не больше пяти минут. Но это для людей. Для тех, кто живет человеческой жизнью. Таня же превратилась сейчас в существо совсем другого порядка. Нет, не в ведьму. Ах, как хорошо бы стать ведьмой, как Маргарита. Но Маргарита – любила. И Мастер ее любил. Маргарита мстила внешнему миру, терзавшему ее мужчину. Таня думала о мести самой себе. И той части себя, которая была ее мужем. Как на венчании говорится?

«И станут одна плоть».

А как жить этой «одной плоти», единому телу, если в него вторглось тело инородное? «Малыш» – со своими претензиями на самую главную любовь… Организм, пока он живой и здоровый, не может не отторгать это инородное, не может не сопротивляться, не ужасаться, не испытывать страшные муки…

Медея

Медея… Вот в кого превратилась Таня.

Давайте, как положено говорить в таких случаях, перенесемся в далекое прошлое, за три тысячи лет от нас. В страну теплых морей, доступных по цене шуб и мрачноватого вида греков. Причем все сохранилось, заметьте, – и моря, и греки, и шубы. И страсти, со всем этим связанные.

Давным‑давно описано, рассказано, оплакано. Влюбляются, клянутся, используют в своих интересах, предают, бросают… Но почему ни один – ни один! – человек, предавая любовь и веру другого, не думает, что происходит с преданным? Он просто немножко отвлекается от будничного течения, от быта. У него кровь быстрее бежит по жилам… При чем тут предательство, вообще‑то?

Наверное, так же рассуждал и Ясон. Героический древнегреческий мужчина с непростой судьбой. С раннего его младенчества про него было известно, что ждет его что‑то героическое. Его даже не человек воспитывал, а кентавр! Ну, это опустим… Замнем для ясности… Хотя почему бы и нет? А вот сказать бы древним грекам: Васю из второго подъезда дома номер 50, квартира 20, по улице Третьего Отряда Мукомольщиков из города Москвы, столицы Российской Федерации, воспитывал волшебный одноглазый герой. Звали его Телевизор (отчество опустим во избежание обвинений в черном пиаре). С помощью огромного светящегося голубого глаза Телевизор мог говорить, петь, рассказывать сказки. Что, не правда? Ну, родители Васи все время совершали подвиги… Пахали… И доверили Васю Телевизору. Интересно, поверили бы древние греки? Они бы – да. Вполне. Так что и нам про кентавра надо бы поверить. Но дело не в кентавре, который, кстати, учил парня с малолетства быть прежде всего честным и отвечать за слова и поступки.

Ясон, как известно, отправился добывать золотое руно. На корабле. Руно хранилось у царя Эета, который, в принципе, не собирался никому отдавать, дарить, уступать по сходной цене это свое знаменитое драгоценное меховое сокровище, воспетое всеми, кому только не лень, вплоть до наших дней. Но если ты хочешь сохранить какую‑то драгоценность, остерегайся прежде всего самых близких тебе людей. Например, дочерей. На всякий случай. Они не плохие, но по глупости способны очень испортить жизнь близким в период своего цветения. Это установленный наукой факт. Но тогда науки не было, а была одна мифология и язычество.

Эх, приплыл Ясон за этим злополучным золотым руном. И век бы его не увидел, как своих ушей без зеркала, если бы у царя Эета не было бы дочери Медеи.

Только не надо ее винить. Она вообще совершенно не виновата.

Дело в том, что, по свидетельским показаниям древних греков, когда Ясон явился во дворец царя, с высот слетел невидимый шаловливый божок Эрот, притаился за спиной красавца юноши и пустил золотую стрелу в сердце Медеи. После чего она не могла уже не влюбиться в прекрасного чужестранца.

Разве это ее вина? Медея, кстати, была девушкой‑волшебницей, обладавшей всяческими паранормальными способностями, о чем окружающим было хорошо известно.

Отец Медеи, не желая никаких ссор, поставил дерзкому парню условие, выполнив которое, тот получил бы свое вожделенное руно. Но выполнить поручение царя было немыслимо. Тут бы никакой одноглазый Телевизор не помог. И вообще, лучше было бы после такого заданьица собраться, сняться с якорей и поплыть домой без руна и всяких нехороших последствий. Задание было такое: Ясон должен был распахать поле, посвященное богу войны Аресу, железным плугом царя Эета, а в плуг запрячь медноногих, дышащих огнем быков.

От одного этого бизнес‑плана голова может пойти кругом. Но это было далеко не все.

Потом надо было засеять это поле зубами дракона, а когда из этих зубов вырастут закованные в броню воины, сразиться с ними и перебить их.

И кто бы это смог?

Ясон в смятении чувств возвратился на свой корабль по имени «Арго» и стал держать совет с командой. Команда решила просить помощи у Медеи.

Бедная влюбленная волшебница испытывала страшные терзания. Во сне ее посещали видения одно ужаснее другого. Но любовь…

Вот опять… Это слово с неопределяемым значением.

Люблю‑люблю‑люблю… Сплошная лапша на уши. Но не для тех, кто любит! В чем и заключается их трагедия. А Медея – любила.

Они встретились ночью. Медея передала Ясону волшебную мазь, которая должна была сделать его неуязвимым. Изложила все инструкции по применению. Попрощалась навеки. Но тут Ясон, тронутый ее любовью, влюбился сам.

Ну что сказать? Все прошло, как по писаному. Намазался мазью. Стал сильным, как незнамо кто. Ну, скажем, как трактор. Только гораздо красивее.

В общем, распахал, запряг, посеял, сразился и перебил. Потом похитил золотое руно (царю расхотелось его отдавать в нехорошие руки), пришлось утащить, прихватив с собой и Медею, на которой он позже и женился, принеся ей клятву верности, какую тогда полагалось провозглашать при бракосочетании.

Дальше ее ждало много приключений, не менее впечатляющих, чем история с руном. Но если говорить о ее внутреннем душевном состоянии, то оно оставляло желать лучшего. Все‑таки без родины, семьи, среди чужих и с грузом вины за плечами, который с годами легче не становится, счастье почему‑то выглядит не совсем полным. Тем не менее любовь жила в ее сердце. Она родила Ясону двоих детей.

Однако через определенное время, когда дети подросли и приблизился кризис среднего возраста, Ясон затосковал с Медеей. Он напрочь забыл, сколько всего она для него сделала и чем пожертвовала. Это ведь уже было прошлое. А он устремился в будущее. К радости! К молодости, ушедшей на добывание золотого руна, будь оно неладно.

Неприятно говорить, стыдно почему‑то за него, хотя дело житейское и происходит повсеместно. Но никуда не денешься, раз уж зашел об этом разговор. Ну… Мы же и так все понимаем, да?

Влюбился Ясон в дочь царя Креонта. Царю эта пара, дочь и героический добытчик руна, вполне пришлась по душе. И он согласился отдать свою Главку (так ее звали) в жены Ясону.

Крошечная просьба по ходу повествования.

Не надо удивляться, почему вдруг речь зашла о Медее, которая жила в мифах еще тысячи три лет тому назад и знать не знала, ведать не ведала ни о какой Тане с ее нешуточными проблемами.

Все гораздо ближе, чем кажется. Потому что меняется антураж. Исчезают кентавры. Колесницы. Мушкетеры. Кареты. Шпаги. Даже трамваи. Даже – дирижабли. Но чувства людей не меняются. Никуда не деваются золотые стрелы любви, жертвенность любящего и предательство любимого. При этом всегда полезно знать, что происходит с преданной женщиной. И не ставить ей это в вину. Просто усвоить в качестве полезной информации.

Когда Медея узнала об измене Ясона, отчаяние охватило ее. Понемногу неистовый гнев овладел всем ее существом. Дух ее был неукротим, и смирение было ей неведомо. Она представляла, как издеваются над ней, чужой для всех, ее враги, как смеются Ясон и Главка. Страшны планы Медеи. Страшен ее гнев. Она уже не просто женщина. Она – одержима злым духом, жаждой мщения.

А тут к ней заявляется Ясон. Он‑то счастлив и от своего счастья абсолютно слеп. Он перестал ориентироваться в реальности. Забыл, что всеми своими победами обязан не себе, а Медее. Что будет, если она, перестав быть ему другом и союзницей, станет его врагом? Но ему, по ослеплению его, кажется, что он все замечательно может устроить. Сладит как‑нибудь дельце, уговорит, заморочит мозги. И вот он начинает уверять несчастную женщину, что женится на Главке для блага ее, Медеи. Главка все‑таки дочь царя. У них родятся дети. И дети Медеи найдут опору в своих младших братьях.

Хорошо намечтал! Главное – убедительно.

Но Медея почему‑то не верит ему, теперь он ей ненавистен. Она планирует и осуществляет жестокую месть. Молодой невесте мужа посылает отравленную одежду и корону как бы в знак своего смирения с ситуацией. Но корона впивается в голову счастливой соперницы, а одежда разъедает ее тело. Бросившийся на помощь дочери царь тоже гибнет, отравленный.

Медея неистовствует. Она убивает и собственных детей. На это у нее две причины. Во‑первых, чтобы на ее детях не стали отыгрываться подданные погибшего царя. А во‑вторых, чтобы месть Ясону была полной и окончательной. Она уносится на огненной колеснице бога Гелиоса вместе с телами сыновей. Напрасно Ясон умоляет отдать ему сыновей, чтобы хотя бы похоронить их и приходить к ним на могилу. Медея уже не женщина. Это дух зла. А духи зла не верят человеческим слезам.

А как же кончил свои дни несчастный Ясон?

Скитаясь в одиночестве, забрел он на берег моря, где стоял рассохшийся, забытый всеми корабль «Арго». Ясон прилег на песок в тени славного когда‑то судна. С треском упали на него сухие корабельные доски. Не стало ни корабля, ни героя.

Таня… Чем она отличается сейчас от Медеи?

Радуется грядущей смерти предателя мужа. Мечтает видеть, как будет гибнуть его молодая любовница. Собирается лишить жизни их с Олегом ребенка. Не рожденного, но живущего. У нее сейчас много сил. У нее по‑другому работает мозг. Минута ее нынешней жизни стоит иных нескольких лет. Реакции ее обострены. Ей открывается многое. Гораздо большее, чем человеку в его обычных условиях существования.

За что ей все это? Она сейчас таким вопросом не задается. Но мы‑то вправе еще раз, окончательно спросить: за что ей все это?

А за что человеку даются испытания? И надо ли ставить вопрос «за что?».

Может быть, лучше спросить – «для чего?».

Есть у каждого из нас, с самого рождения, долг, но в чем он состоит и какова его величина – уяснить сам для себя должен каждый живущий.

Можно впустить в себя демона, промчаться, сжигая все на своем пути. Нет ничего проще.

А можно… Ну, посмотрим, что можно…

Date: 2015-12-12; view: 285; Нарушение авторских прав