А ну вставай!

Наката чуть не задохнулся. Он еще и разговаривает?! Впрочем, слово «разговаривает» здесь не совсем подходило. Губы‑то у пса не двигались. Он передавал свои мысли Накате каким‑то другим способом.

— Поднимайся и за мной, — приказал пес.

Наката послушался и поднялся с земли, собираясь было подойти к нему поздороваться, но передумал. Если даже он разговаривает, какой от этого толк? У Накаты не было никакого желания с ним говорить. И называть никак эту зверюгу не хотелось. Вряд ли удастся когда‑нибудь с ней подружиться, как ни старайся.

А вдруг эта собака с губернатором связана, мелькнуло в голове у Накаты. Вдруг губернатор узнал, что Наката за деньги ищет кошек, и послал ее, чтобы отобрать у него пособие? У губернатора вполне могла быть такая же собака, как у военных. Вот будет номер…

Стоило Накате встать, как пес медленно двинулся вперед. Сняв сумку с плеча, Наката зашагал следом, глядя на обрубок собачьего хвоста, под которым болтались огромные яйца.

Пес пересек пустырь и пролез наружу сквозь дыру в дощатом заборе. Наката проделал то же самое. Пес шел, не оглядываясь. И без того — наверное, по звуку шагов — знал, что Наката следует сзади. Впереди была торговая улица: стало больше прохожих, в основном — вышедших за покупками домохозяек из окрестных домов. Подняв морду и вперившись взглядом прямо перед собой, пес вышагивал с таким видом, что попадавшиеся навстречу люди, заметив большущего черного кобеля устрашающей наружности, уступали ему дорогу, а некоторые слезали с велосипедов и на всякий случай переходили на другую сторону улицы.

Наката шел за своим проводником, и ему казалось, что люди сторонятся именно его. Может, думают, он без поводка выгуливает здоровенную собаку. И действительно, кое‑кто посматривал на старика с осуждением, что его очень печалило. Ему хотелось объяснить этим людям, что он делает это не по своей воле. Это собака ведет его за собой. И на самом деле Наката не сильный, а слабый.

Пес между тем все дальше уходил от пустыря. Миновал несколько перекрестков, прошел торговой улицей. Светофоров для него словно не существовало. Широких проспектов в округе не было, машины особенно не разгонялись, поэтому пес запросто шел через дорогу на красный свет. При виде собаки водители жали на тормоза, а кобель, оскалившись, злобно озирался и, не спеша, даже с каким‑то вызовом, переходил на красный. Наката — за ним. А что ему оставалось делать? Пес хорошо знал, что такое светофоры, и нарочно игнорировал их. Видно, все привык решать сам.

Наката уже едва ориентировался. Они шли по привычным ему жилым кварталам Накано, но, когда повернули в очередной раз за угол, он вдруг перестал узнавать окрестности и заволновался. Не хватало только заблудиться! Как же он найдет обратную дорогу? А если это уже не Накано? Наката вертел головой, надеясь увидеть, что‑нибудь знакомое. Напрасно. В этой части города он никогда не бывал.

А пес все шел и шел, не обращая ни на что внимания, монотонно отмеряя шаги в таком темпе, чтобы Наката, не напрягаясь, мог поспевать за ним. Голова поднята, уши торчат, яйца, как маятник, слегка покачиваются.

— Послушайте! Это еще Накано? — обратился к псу Наката.

Ответа не последовало. Пес даже не оглянулся.

— Вы случайно не от губернатора?

Вопрос опять остался без ответа.

— Кошка тут одна пропала. А Наката ее разыскивает. Только и всего. Маленькая такая, пестрая кошечка. Кунжуткой кличут.

Тишина.

Наката сдался. Бесполезно с этой собакой разговаривать.

Угол тихого жилого района. Большие дома вдоль улицы, вокруг ни души. Пес направился к одному особняку, огороженному старомодной каменной стеной с великолепными двустворчатыми воротами, редкими в наше время. Одна створка была распахнута, и на площадке стояла до блеска отполированная большая машина, такая же угольно‑черная, как собака, и без единого пятнышка. Дверь особняка тоже была открыта. Пес без колебаний проследовал прямо в дом. Наката снял в прихожей старые спортивные тапочки, аккуратно поставил их носками к выходу. Снял свою тирольскую шляпу, отряхнул прилипшие к брюкам травинки и вошел. Пес спокойно ожидал, когда Наката закончит приводить себя в порядок, затем провел его по коридору, отделанному полированным деревом, в одну из комнат — то ли гостиную, то ли кабинет.

В комнате было темно. На улице смеркалось, а выходившее в сад окно закрывали плотные гардины. Свет не горел. В глубине комнаты стоял большой стол, возле которого кто‑то сидел. Но не привыкшие к темноте глаза мало что могли разобрать. Зрение различало лишь смутно маячивший во мраке черный силуэт человека, будто вырезанный из бумаги. Когда Наката вошел, силуэт шевельнулся. Похоже, некто, сидевший в комнате, медленно повернулся на вращающемся кресле в его сторону. Пес замер на месте, сел и закрыл глаза, как бы говоря всем видом: я свою задачу выполнил.

— Здравствуйте, — подал голос Наката, обращаясь к темной фигуре.

Ответа не последовало.

— Это Наката. Простите, что побеспокоил. Не подумайте ничего плохого.

Ответа не было.

— Накате собака сказала идти за ней. Он пошел и оказался у вас. Извините Накату и отпустите домой, если можно…

— Сядь‑ка на диван, — тихо, но твердо произнес мужской голос.

— Хорошо, — сказал Наката и присел на стоявший тут же узкий диванчик. Рядом с ним, не шевелясь, как изваяние, сидел черный пес.

— Вы господин губернатор?

— Вроде того, — прозвучало из темноты. — Пусть так, если тебе так понятнее. Это не имеет значения.

Человек обернулся, протянул руку и, дернув за цепочку, включил торшер. Свет лампа давала какой‑то старомодный — желтоватый и слабый, но, чтобы осмотреться, и такого было достаточно.

В кожаном вращающемся кресле, закинув ногу на ногу, сидел высокий мужчина в черном шелковом цилиндре. На нем был длиннополый и узкий ярко‑красный сюртук, надетый поверх черного жилета, черные сапоги и белоснежные брюки в обтяжку. Мужчина поднес руку к цилиндру, как если бы приветствовал даму. Левой рукой он сжимал черный стек, инкрустированный золотом. Судя по шляпе, это был тот самый Кошатник, о котором рассказывал Кавамура.

Неприметные черты лица — в отличие от одеяния. Не молодой, не старый. Не сказать, что красавец, но и не урод. Густые брови, здоровый румянец на щеках. Лицо на удивление гладкое — на таком ни борода, ни усы не растут. Прищуренные глаза, на губах играет насмешливая улыбка. В общем, лицо не запоминающееся. Взгляд на таком не останавливался — не то что на костюме, в который вырядился обладатель этого лица. Попадись он на улице в другой одежде, вполне возможно, Наката бы его и не заметил.

— Знаешь, как меня зовут?

— Нет. Наката совсем забыл сказать, у него голова не в порядке.

— Не узнаешь? — С этими словами человек встал со стула, повернулся боком и, немного присев, прошелся туда‑сюда. — А так?

— Нет. Наката не узнает. Извините.

— Вот оно что. Виски ты, как я понимаю, не пьешь?

— Совершенно верно. Наката вино не пьет и не курит. Он бедный, ему даже пособие платят. У него таких денег нету.

Человек снова сел и положил ногу на ногу. Взял со стола стакан с виски, сделал глоток. Кубики льда в стакане тихонько звякнули.

— А я, пожалуй, выпью. Не возражаешь?

— Ну что вы! Наката совсем даже не против. Пейте, пожалуйста.

— Спасибо, — сказал человек и опять пристально посмотрел на Накату. — Значит, как меня зовут, ты не знаешь?

— Нет.

Губы чуть скривились. По ним, как рябь по воде, пробежала саркастическая ухмылка, исчезла и появилась снова.

— Кто виски пьет, тот с первого раза меня узнает. Ну да ладно. Меня зовут Джонни Уокер. Джонни Уокер. Большинство людей со мной знакомы. Скажу без хвастовства: меня знают во всем мире. Я знаменит, как какая‑нибудь икона. Хотя я Джонни Уокер не настоящий. Английская компания, которая делает виски, тут совсем ни при чем. Просто позаимствовал этот наряд с этикетки. И имя тоже. Без разрешения. Потому что так было надо.

В комнате наступила тишина. Наката понятия не имел, о чем говорил этот человек. До него дошло только, что его зовут Джонни Уокер.

— Джонни Уокер‑сан, вы иностранец?

Джонни Уокер слегка наклонил голову и сказал:

— Ну ты даешь. Ладно. Пусть будет так, если тебе так понятнее. Так или эдак. Все равно. Как хочешь.

И опять Наката ничего не понял. Получается то же самое, что с Кавамурой.

— И иностранец, и не иностранец? Разве так бывает?

— Бывает.

Наката решил дальше в этот вопрос не углубляться и спросил:

— Значит, вы приказали этой собаке привести Накату?

— Точно, — бросил Джонни Уокер.

— То есть… у вас к Накате какое‑то дело?

— Да? Скорее это у тебя ко мне дело, — сказал Джонни Уокер и снова глотнул виски. — Насколько я понимаю, ты уже несколько дней торчишь на пустыре. Ждешь меня.

— Вот‑вот. Наката совсем забыл. У Накаты с головой плохо, поэтому он сразу все забывает. Вы абсолютно правы. Наката хотел у вас про кошку спросить. Вот и ждал.

Джонни Уокер хлестнул черным стеком по голенищу сапога. Ударил несильно, но щелчок получился громкий, на всю комнату. Пес шевельнул ушами.

— Стемнело, прилив скоро… Давай‑ка ближе к делу, — предложил Джонни Уокер. — Ты, верно, хотел у меня про эту пеструю Кунжутку спросить?

— Да‑да. Совершенно верно. Жена господина Коидзуми попросила, и Наката уже дней десять ее ищет. Вы ее не знаете, Джонни Уокер‑сан?

— Очень хорошо знаю.

— А может быть, вам известно, где она сейчас?

— Известно.

Наката смотрел на Джонни Уокера, приоткрыв рот. На секунду перевел взгляд на шелковый цилиндр, потом снова уставился в лицо. Тонкие губы человека уверенно сжались.

— И где же она? Где‑нибудь недалеко?

Джонни Уокер кивнул:

— Да тут, совсем рядом.

Глаза Накаты забегали по комнате. Нет, ни видно здесь никакой кошки. Есть письменный стол, есть кресло, на котором сидит этот человек, диван, на котором сидит Наката, есть два стула, торшер, столик, где пьют кофе. А кошки нет.

— Тогда можно, я ее заберу?

— Это будет зависеть от тебя.

— От Накаты?

— Конечно, от Накаты. От кого же еще. — Джонни Уокер чуть приподнял бровь. — Одно твое решение и, пожалуйста, — забирай свою Кунжутку. Вот радость‑то будет для жены и дочек господина Коидзуми! Или же ты ее никогда не получишь. И тогда все расстроятся. Ты ведь не хочешь, чтобы все расстроились?

— Нет‑нет. Наката никого расстраивать не хочет.

— И я тоже. Совсем не хочу. Само собой.

— Что Накате нужно делать?

Джонни Уокер повертел в руках стек и сказал:

— Я хочу тебя кое о чем попросить.

— А Наката сможет?

— Чего люди не могут, я у них не прошу. Это пустая трата времени. Согласен?

— Наверное, — ответил Наката, немного поразмыслив.

— Если так, Наката сможет сделать то, что я попрошу?

— Да, наверное, — еще подумав, согласился Наката.

— Начнем с теории: любое предположение или гипотеза нуждаются в доказательствах обратного.

— Что‑что? — спросил Наката.

— Если гипотезу никто не пытается опровергнуть, какой может быть научный прогресс? — Джонни Уокер хлестко ударил стеком по голенищу. Получилось весьма угрожающе. Пес опять насторожил уши. — Никакого.

Наката молчал.

— По правде говоря, я давно ищу кого‑нибудь вроде тебя. Но все как‑то никто не попадался. И вот, пожалуйста: на днях вижу — ты болтаешь с каким‑то котярой. Я сразу подумал: вот кто мне нужен. Потому и послал за тобой. Ты уж извини за такое приглашение.

— Ничего‑ничего. Накате все равно делать нечего.

— У меня на твой счет кое‑какие предположения имеются, — продолжал Джонни Уокер. — Контраргументами я тоже запасся. Это что‑то вроде игры. Такая игра, для мозгов, когда сам с собой играешь. Но в любой игре должен быть победитель и побежденный. В нашем случае требуется проверить, верны мои предположения или нет. Хотя ты все равно вряд ли поймешь, о чем речь.

Наката, ничего не говоря, покачал головой из стороны в сторону.

Джонни Уокер дважды щелкнул по сапогу стеком. По этому сигналу пес тут же вскочил.