Глава 6. — Здравствуйте, — проговорил немолодой мужчина

— Здравствуйте, — проговорил немолодой мужчина.

Едва приподняв голову, кот, напуская на себя важность, негромко ответил на приветствие. Кот был старый, большой и черный.

— Какая замечательная погода.

— Эге, — выдавил из себя кот.

— Ни единого облачка.

— …Пока.

— А что, хорошей погоды больше не будет?

— Испортится ближе к вечеру. Имеются определенные признаки, — заявил кот, лениво потягиваясь. Зажмурился и снова уставился на говорившего.

Тот смотрел на кота и улыбался. Кот почему‑то замялся, а потом, как бы передумав, спросил:

— Хм… А вы… по‑нашему говорить умеете?

— Да, — будто стесняясь, сказал пожилой господин и в знак уважения снял с головы потертую тирольскую шляпу. — Не всегда и не со всеми котами, но если все нормально, кое‑как получается.

Кот коротко хмыкнул в ответ.

— Нельзя ли мне присесть? А то Наката столько ходил — устал маленько.

Кот не спеша поднялся и, шевельнув длинными усами, зевнул так широко, что, казалось, вывернет себе челюсть.

— Сколько угодно. Садитесь куда хотите. Кто бы возражал.

— Спасибо, — поблагодарил господин и сел рядом с котом. — С шести утра на ногах.

— Э‑э… Значит, вас зовут Наката?

— Да. Именно. Наката. А вас как величать?

— Забыл, — ответил черный кот. — Было у меня какое‑то имя, но по жизни можно и без него обойтись. Вот и забыл.

— Понимаю, понимаю. Если что не нужно, сразу забывается. С Накатой та же история, — почесав в голове, сказал мужчина. — Вы у кого‑нибудь живете? У них питание получаете?

— Раньше так было, а сейчас нет. Захожу изредка кое к кому по соседству подхарчиться…

Наката кивнул и, помолчав, заявил:

— А можно вас называть Оцука‑сан?

— Оцука? — Кот удивленно посмотрел на собеседника. — Это еще почему? Почему это я вдруг Оцука?

— Да нет, вы не подумайте… Наката это так… Просто вдруг в голову пришло. Когда нету имени, тяжело запоминается. Потому такое имя и придумал. Нет, что ни говорите, а с именем все‑таки удобнее. Например: такого‑то числа такого‑то месяца после обеда встретил на пустыре по такому‑то адресу кота Оцуку, черной масти… Тогда все понятно даже тем, у кого с головой плохо, вроде Накаты. Так лучше запоминается.

— Хм‑м, — произнес кот. — Ерунда какая‑то. Котам это без надобности. Ну, запах или вид — это еще куда ни шло. А это… Нам и без имени хорошо.

— Наката очень вас понимает. Но ведь, Оцука‑сан, у людей все по‑другому. Много чего помнить надо, так что без числа или имени никак не обойтись.

Кот посопел и сказал:

— Неудобно у вас устроено.

— Совершенно верно. Очень неудобно, когда много запоминать приходится. Вот и Накате надо помнить, как зовут господина губернатора, номер автобуса… И все же можно звать вас Оцука‑сан? Или, может, вам неприятно?

— Не то чтобы приятно, конечно… Но и особо неприятного тоже нет. Мне все равно. Оцука так Оцука. Хотите так — пожалуйста. Хотя все равно, чужое какое‑то имя.

— Как же вы Накату обрадовали! Огромное вам спасибо, Оцука‑сан.

— А вы хоть и человек, но как‑то не так говорите, — заметил Оцука‑сан.

— Да. На это все внимание обращают. Только Наката по‑другому не умеет. Он всегда так говорит, потому что у него с головой плохо. Но не с самого рождения. Просто в детстве имелся несчастный случай, и с головой что‑то сделалось. Наката даже писать не умеет. Книг и газет тоже не читает.

— Хвастаться тут, конечно, кечем, но я тоже писать не умею, — признался кот и несколько раз лизнул правую лапу. — Зато голова в порядке и неудобств никаких не чувствую.

— Вы абсолютно правы, — заявил Наката. — Однако у людей не так: писать не умеешь — значит, плохо соображаешь. Книги‑газеты читать не умеешь — то же самое. Так уж заведено. А отец у Накаты — правда, он уже давно умер — большой человек в университете был. Сэнсэй. «Специалист по финансам» называется. А еще у Накаты два младших брата. Очень умные. Один — начальник отдела в этом, как его… «Итотю» [17]. Второй в другом важном месте работает. Называется — Министерство внешней торговли и промышленности. Оба живут в больших домах, угря едят. Только Наката слабоумный.

— Зато вы по‑кошачьи разговаривать умеете.

— Это да, — согласился Наката.

— Ведь не каждый может.

— Вы правы.

— Значит, не скажешь, что голова плохо работает.

— Да… нет… То есть, Наката плохо в этом разбирается. С детства ему все твердили: слабоумный, слабоумный. Что еще думать остается? Наката, как станция называется, прочитать не умеет, а без этого билет не купишь, на электричку не сядешь. Хотя в автобус можно, если специальный пропуск показать. Инвалидный называется.

— Хм‑м… — бесстрастно промычал кот.

— Читать‑писать не можешь — на работу не устроишься.

— Как же вы живете?

— Пособие получаю.

— Пособие? А это что такое?

— Это когда господин губернатор деньга платит. А Наката живет в маленькой комнатке. Этот дом в Ногата находится, называется «Сёэйсо». Питание три раза в день.

— Вроде неплохо устроились… На мой взгляд, конечно.

— Очень даже неплохо. Вы правы, — сказал Наката. — Есть где от дождя и ветра укрыться. Наката ни в чем не нуждается. А бывает, его просят поискать пропавших кошек. За это спасибо говорят и деньги дают. Только Наката господину губернатору про это не рассказывает. Поэтому прошу вас: не говорите никому. Получится доход выше нормы, и тогда пособие могут отнять. Пусть денег за кошек немного дают, но на них изредка можно угря покушать. Наката любит угрем полакомиться.

— Я тоже. Пробовал как‑то давным‑давно, уж и не помню, какой он на вкус.

— Да‑а. Угорь — это вещь. Это что‑то особенное. Какой только еды нет на свете, а лучше угря Наката ничего не знает.

На проходившей у пустыря улице появился парень со здоровым лабрадором на поводке. На голове у пса была повязана красная бандана. Лабрадор покосился на Оцуку‑сан и прошел мимо. Наката и кот, не вставая с места, молчали, пока парень с собакой не скрылись с глаз.

— Вы, стало быть, кошек разыскиваете? — поинтересовался Оцука‑сан.

— Да. Пропавших без вести. Наката немножко по‑кошачьи разговаривает, всю округу обойдет, все разузнает, глядишь — и нашел. Наловчился в этом деле, вот его все и просят: найди да найди. Дня свободного нет в последнее время. Правда, Наката далеко ходить не любит, поэтому он решил искать только в Накано. А то еще его самого искать придется.

— Вы и сейчас кого‑то ищете?

— Да. Годовалую кошечку. Пеструю. По кличке Кунжутка. Вот и фото имеется. — С этими словами Наката извлек из брезентовой сумки на плече сделанную на цветном «ксероксе» фотографию и показал Оцуке‑сан. — Вот она. В коричневом ошейнике от блох.

Оцука‑сан, вытянув шею, посмотрел на фотографию и покачал головой.

— Не‑е. Не видал. Я почти всех кошек в округе знаю. А эту… Нет. Не видел, не слышал.

— Жаль.

— И давно вы ее ищете?

— Ну… Сегодня… Раз, два… Третий день.

Оцука‑сан погрузился в раздумье, выйдя из которого заявил:

— Как вы, наверное, знаете: уж если кошка к чему‑то привыкла, она так и живет по правилам и ничего менять не будет, пока не случится что‑то такое… серьезное. Ну, там… кошачья любовь или несчастный случай.

— Да‑да. Наката про это знает.

— Если любовь, так погуляет какое‑то время, успокоится и вернется. Знаете ли вы, что такое любовь?

— Да. То есть сам Наката не пробовал, но общее представление имеет. Это когда внутри пожар.

— Вот именно. Пожар. — Оцука‑сан одухотворенно кивнул. — Но уж если несчастный случай, тогда пиши пропало.

— Понятно.

— Случается, любовь так далеко заведет, что и обратной дороги не найдешь.

— Это точно. С Накатой такое однажды случилось: ушел из Накано, а обратно никак.

— Со мной тоже бывало несколько раз. Правда, в молодости. — Оцука‑сан зажмурился, вспоминая о минувших днях. — Стоит только заблудиться… Такая паника начинается. В глазах темнеет. Ничего не понимаешь. Противное ощущение, я вам скажу. От этой любви одна маята. Ни о чем другом и думать не можешь. Ни о последствиях, ни о чем. Одно слово: любовь. Так как ее зовут, беглянку… кошку‑то вашу?

— Кунжутка ее зовут.

— Вот‑вот. Хотел бы помочь вам ее отыскать. Ведь жила у кого‑то, там в ней души не чаяли. Ей всего‑то год. Что она о жизни знает? За себя постоять не умеет, еды сама не найдет. Страшное дело. Но, к сожалению, я такой кошки здесь не встречал. Лучше вам ее где‑нибудь еще поискать.

— Вы думаете? Тогда я так и сделаю. Извините, пожалуйста, что Наката помешал вашему обеду. Наката, наверное, еще сюда заглянет, поэтому, будьте добры, скажите, если она у вас появится. Наката вас отблагодарит, чем сможет. Простите, если что не так.

— Ну что вы. Интересно было поговорить. Заходите еще как‑нибудь. В хорошую погоду я чаще всего здесь, на пустыре. А если дождь, то в храме. Там, внизу. Спуститесь по лестнице.

— Спасибо. Очень приятно было с вами побеседовать, Оцука‑сан. Вот вы сказали, что Наката умеет по‑вашему говорить, а у него не со всеми так легко получается. Попадаются такие кошки… стоит Накате начать — они сразу страшно пугаются и быстренько убегают, ничего не говоря. Хотя Наката только поздороваться хочет.

— Всякое бывает. Как среди людей все разные, так и среди кошек.

— Верно. Наката тоже так считает. На свете разные люди бывают и кошки разные.

Оцука‑сан, потягиваясь, выгнул спину и посмотрел на небо. Пустырь заливало золотом послеполуденное солнце, но у Оцука‑сан было неясное предчувствие: пойдет дождь.

— Вы говорили, что в детстве с вами произошел несчастный случай и с тех пор у вас с головой плохо…

— Да, говорил. Накате тогда было девять лет.

— Что же с вами случилось?

— Это… Совсем памяти нет! Люди говорили, у Накаты почему‑то началась лихорадка, и он три недели без сознания был. Пролежал в больнице с такой… «капельница» называется. А когда пришел в себя, все‑все позабыл. Папу, маму, как писать, как считать, какие комнаты в доме, где Наката жил. Даже имя свое забыл. Все из головы вылетело. Как пробку из ванны вытащили. Говорят, до того, как с ним это произошло, Наката был очень способный. Отличник. Потом вдруг бух! — упал. Очнулся — с головой что‑то сделалось. Мама — хотя она уже давно умерла — так плакала. Потому что у Накаты с головой плохо стало. А папа не плакал, но всегда очень сердился.

— Зато вы научились с кошками разговаривать. — Научился.

— Хм‑м…

— А здоровье у Накаты хорошее. Совсем не болеет. Зубы не болят, очки не носит.

— Насколько я могу судить, голова у вас совсем даже не плохая.

— Вы так думаете? — Наката в раздумье наклонил голову. — Но ведь Накате давно за шестьдесят перевалило. Столько лет… Он уже привык — что слаб на голову, что никто с ним водиться не хочет. В электричку нельзя? Ничего, и так жить можно. Папа умер — он больше не переживает. Мама умерла — больше не плачет. И вдруг говорят: «Наката! Голова нормальная». Накате от этого, наоборот, только проблемы. Если он больше не слабоумный, господин губернатор может пособие отобрать, в автобус перестанут по пропуску сажать. Вдруг господин губернатор браниться станет, скажет: «Наката! Что это? Ты, значит, не слабоумный?» Что отвечать? Поэтому пусть все будет как есть. Лучше быть слабоумным.

— Я хочу сказать, что у вас проблемы не из‑за слабого ума, — серьезно сказал Оцука‑сан.

— Неужели?

— А дело в том, по‑моему, что ваша тень немного бледновата. Я сразу подумал, как вас увидел. Тень, которая от вас на землю падает, наполовину бледнее, чем от обыкновенных людей.

— Да.

— Я как‑то видел такого же человека.

Наката, приоткрыв рот, поглядел на Оцуку‑сан.

— Раньше видел, говорите?.. Человека вроде Накаты?

— Угу. Поэтому, когда вы заговорили, я не сильно удивился.

— А когда это было?

— Очень давно. Я тогда еще молодой был. Ничего не помню: ни лица его, ни имени, ни где это было, ни когда. Как я уже говорил: мы такие вещи не запоминаем.

— Понял.

— Так вот, у этого человека половина тени тоже куда‑то подевалась. Такая же бледная стала, как у вас.

— Ага.

— Вот я и думаю: может, вам лучше не кошек чужих разыскивать, а тень свою всерьез поискать? Пропавшую половину?

Пока Оцука‑сан говорил, Наката растягивал поля своей шляпы.

— Честно говоря, Наката что‑то в этом роде тоже чувствует. То, что тень бледная. Другие не замечают, а он понимает.

— Вот и хорошо, — сказал кот.

— Но я уже вам сказал: Наката уже пожилой. Наверное, умрет скоро. Мама уже умерла, папа тоже. Хорошая голова или плохая, писать умеешь или не умеешь, есть тень или нет — все равно. Время приходит — все умирают. Умрут и их сожгут. А пепел положат в могилу в Карасуяме. Это место такое. А в могиле вряд ли можно думать. Не думаешь — значит, ни в чем не сомневаешься. Так что, может, пусть у Накаты все остается как есть. Будь его воля, он бы никогда в жизни из Накано не выходил. Правда, после смерти все равно в Карасуяму придется перебраться.

— Вы, конечно, что хотите думайте, — сказал кот и опять лизнул лапу. — Но я бы вам посоветовал и о тени немножко позаботиться. Может, ей неловко в таком‑то виде. Не хотел бы я быть на ее месте — половинкой…

— Хорошо, — согласился Наката. — Может быть, вы правы. Наката никогда об этом не думал. Придет домой и хорошенько подумает.

— Подумайте‑подумайте.

Они помолчали. Наконец Наката тихо поднялся со своего места, тщательно стряхнул с брюк прилипшие травинки. Снова водрузил на голову видавшую виды шляпу. Поправил ее, выгнув поля под привычным углом. Повесил на плечо брезентовую сумку.

— Спасибо вам за все. Ваше мнение, Оцука‑сан, для меня очень ценно. Поверьте. Желаю вам доброго здоровья.

— И вам не хворать.

Когда Наката ушел, Оцука‑сан опять развалился на траве и зажмурился. До того, как набегут облака и пойдет дождь, еще есть время. Ни о чем больше не думая, он тут же задремал.