Ангел под прикрытием

Вечером разрабатывала план. Необходимо решить три задачи. Во-первых, я не могу попасть в реабилитационный центр с собакой, поэтому нужно на время найти место для Евы. Во-вторых, нельзя допустить, чтобы меня отказались принять на том основании, что я не наркоманка, поэтому нужно, чтобы в крови при анализе обнаружили наркотики. И в-третьих, необходимо придумать историю о тяжелой судьбе наркомана, которую я смогу выдать за собственную. Специалисты, работающие в этом заведении, будут задавать вопросы, и мне надо знать, что отвечать. Конечно, я понимала, что проигрывала, но у меня кончались мужчины, мои возможности иссякали. Я просто обязана устроить это дело с Блондином!

Что касается Евы, после непродолжительных поисков я отыскала в окрестностях приличного ветеринара и договорилась по поводу стерилизации собачки. Парень в зоомагазине в Филадельфии посоветовал сделать это, пока ей не исполнилось семь месяцев; в противном случае у нее начнется течка и вырастут сиськи, что-то в этом роде. У ветеринара мне сказали, что они держат собак двое суток после операции; этого времени мне должно хватить, чтобы попасть в клинику и выбраться оттуда, — нужно всего лишь войти в контакт с пациентом.

Так, теперь наркотики. Хотя мысль о ломке при помощи пригоршни «куколок» казалась привлекательной, по здравом размышлении я от нее отказалась[45]. Как-то по MTV я видела репортаж, где говорилось, что, если перед тестом на наркотики съесть много мака, можно получить положительный результат на опиаты. Давясь, я слопала целых шесть булочек с маком. Я сказала «давясь», потому что обычно не ем булочки, после того как моя гинеколог сказала, что шейка матки у меня похожа на пончик.

И наконец, рассказ о трудной судьбе. Что такое опиаты? Как чувствует себя человек, принимающий опиаты? Честно говоря, я понятия не имела… пока не прочла специальный номер журнала «Стар», посвященный знаменитостям и их пагубным привычкам. Да, если бы «Подлинная голливудская история»[46]появилась в печатном виде, это был бы журнал «Стар». Раз двадцать перечитав материал, я была вполне уверена, что знаю все о своем наркотике, поэтому захлопнула журнал и решила хорошенько выспаться.

На следующее утро, со слезами оставив Еву у ветеринара (как же тяжело было ее оставлять), я вновь поехала по аллее «Лили Понд». Здесь гораздо приятнее, чем в отелях, где я останавливалась прежде («Ритц» не считается, я же не ночевала там), и меня охватило радостное возбуждение. Поставив машину, подхожу к входу, проверяю, на месте ли Карл. Если он на дежурстве, план вступит в силу, когда Карл уйдет обедать. Не обнаружив нигде даже его признаков, я смело подошла к стойке. На его месте была крупная негритянка. Значок на груди гласит: «Люсиль». Женщина улыбнулась, завидев меня:

— Чем могу помочь?

— Понимаете, Люсиль, я хотела бы попасть в этот центр.

— Вы приехали сюда одна? — Люсиль озадаченно заглянула мне за спину.

— Да, — жалостно пролепетала я.

— Вам назначено?

У-упс! Я не знала, что нужны предварительные договоренности. Вновь кивнула:

— Ага.

Назвав Люсиль свое имя, я терпеливо ждала, пока она перелистывала регистрационный журнал. Закончив и не обнаружив нужной записи, она подняла взгляд:

— Здесь ничего нет о вас.

Не дожидаясь, пока мне дадут от ворот поворот, я склонилась над стойкой и старательно начала изображать Анну Николь Смит[47].

— Эт-т-та о-о-очень плох-х-х-хо-о-о, — произнесла я, почти не разделяя слова.

— О Господи! — понимающе вздохнула Люсиль. Она поняла, что мне нужна помощь. — Не хотите ли присесть вон там? — указала она на белый мягкий диван в углу.

— Спасибо, — тихо ответила я.

Спустя несколько минут ожидания за мной пришла женщина по имени Джен и провела меня в свой кабинет. У нее щеки как у бурундука и дико вьющиеся волосы, слегка напоминающие прическу Мишель — только черные, а не рыжие. Единственное украшение, оживляющее ее абсолютно черный костюм, — ярко-розовый шейный платок. Извинившись за то, что моего имени не оказалось в журнале, Джен спросила, не помню ли я, с кем я говорила по телефону.

— Не уверена, — протянула я. — Но кажется, его звали Карл.

Надеюсь, у этого урода будут неприятности.

Следующие два часа Джен, врач-психиатр, обследовала меня. Я прекрасно знала, что она хотела услышать, поскольку, кроме «Ангелов Чарли», я смотрела множество образовательных программ, особенно о разных зависимостях (они были самые интересные).

— Я здесь, потому что хочу сама, а не потому, что кто-то меня заставляет, — рассказывала я. — Я не только хочу прекратить причинять боль окружающим, — добавила я затем. — Я хочу прекратить мучить себя.

— Какая славная девушка! — проговорила Джен. — Признание того, что вам необходима помощь, есть первый шаг к выздоровлению.

Естественно, оценочный тест я прошла «на ура» и была принята в «Лили Понд». Понимаю, звучит дико, но я испытала странное удовлетворение — никогда не сдавала тесты удачно. Страховка от «Элизабет Стерлинг дизайн» действует еще пару недель, поэтому я протянула карточку для уплаты услуг «Лили Понд» — тысяча долларов в день — и торопливо подписала все бумаги. У меня не было времени читать их — мне нужно попасть внутрь как можно скорее: я должна помочь Блондину!

Мне сказали, что комната у меня особенная, для детокса. Прямо напротив поста медсестры, не слишком уединенная, но с ванной. Хотя там две кровати, но я в ней единственный пациент, так что комната полностью в моем распоряжении. Когда я распаковывала вещи, медсестра стояла рядом, забрала мобильный телефон (я должна сосредоточиться на процессе выздоровления и не отвлекаться) и прочее, что полагает вредным для лечения.

Около полудня прозвенел колокольчик, сообщая, что пришло время еды, и я направилась в столовую. В отличие от великолепных ландшафтов еда в «Лили Понд» именно такая, какой ожидаешь от реабилитационного центра: протертая, разваренная, раскисшая. Мягкие овощи, жесткое мясо — омерзительно. Взяв яблоко, я уселась в одиночестве и стала высматривать Блондина. Не заметив его среди собравшихся, я разглядывала остальных. Не знаю, чего я ожидала, но большинство людей выглядят совершенно нормальными. Некоторые из парней даже симпатичны, что приятно взволновало. Представьте, целый зал эмоционально нестабильных мужчин, ищущих руководства, ищущих сильную женщину. Я могла бы помочь не только Блондину, но всем им.

Неожиданно кто-то присел рядом, прерывая мои наблюдения. Мужчина, но не из симпатичных. Ниже ростом, толще и лысее, чем большинство остальных.

— А вы здесь за что? — поинтересовался он. Из кармана его рубашки торчали плейбойские очки.

— Статья от трех до пяти, — ответила я, как бывалый заключенный. Он улыбнулся.

Потом Плейбой рассказал о своей оксиконтиновой зависимости. Рассказал, что реабилитация проходит успешно, но он беспокоится, что будет дальше. Он, видите ли, по натуре искатель острых ощущений. Я посоветовала Плейбою найти хобби, которое даст ему такой же всплеск эмоций, как оксиконтин, а потом рассказала, что видела недавно по телевизору передачу про любителей «русских горок», которые колесят по стране, чтобы покататься на разных аттракционах. Плейбою идея понравилась, сказал, что обдумает ее, когда выйдет из лечебницы. Боже правый, я не провела здесь и дня, а уже помогаю людям. Где же Блондин?

Терапия должна начаться только после детокса, так что остаток дня я спала, потом пошла на ужин. Нас ожидала вечеринка «создай свою картошку» в сопровождении кусочков бекона и начос с сыром. Тошнотворно. С очередным яблоком в руках я уселась в сторонке, высматривая Блондина. Его нигде не было. Опять подошел Плейбой и вновь стал рассказывать о стремлении к сильным ощущениям.

На следующий день все повторилось — сон, еда, Блондина нет, Плейбой ищет острых ощущений. Единственное изменение — у меня в комнате появилась еще одна женщина для детокса. Выглядела вполне нормальной, но усадила на свою кровать кучу плюшевых игрушек, что меня напугало.

На третий день я проснулась с мыслью, что днем я должна отсюда выбраться, чтобы забрать Еву. Ветеринар сказал, что она будет готова часам к трем, значит, после ленча мне нужно уйти. Я соскучилась по ней, но не могу сказать, что рада перспективе покинуть центр. А еще огорчало, что я так и не смогла найти Блондина, но вдобавок раздражало, что не получила никакого лечения. Я-то надеялась, что меня обследует настоящий врач, более компетентный, чем аудиокнига. (Не обижайтесь, Тони Роббинс, я по-прежнему люблю вас и ваши белые зубы.) Я понимала, что плачу не за это, но тогда за что мне выставляют счет на тысячу долларов в день? Еда здесь определенно не из ресторана высокой кухни. И развлечения не высшего класса. Вчера вечером я сходила на занятия арт-терапии в надежде швырнуть на гончарный круг шмат глины и вылепить горшок, как Деми Мур в «Привидении» (в моей квартире есть столик, на который обязательно нужно что-нибудь поставить), а мне выдали бумагу и пастель. Подведем итог — реабилитационный центр просто мошенничество.

Заслышав колокольчик, в последний раз я отправилась в столовую, молясь о встрече с Блондином; это мой последний шанс. Стоя в очереди, чтобы посмотреть, что именно на этот раз я не стану есть, я подняла взгляд и едва не вскрикнула — Блондин в одиночестве сидел в углу. Невероятно — невероятно, но это он. Постарел и располнел. Мужественная линия подбородка не так резко очерчена, как прежде. Оправившись от минутного замешательства, я поняла, что это моя единственная возможность поговорить с ним. Глубоко вздохнув, я «включила» внутреннюю Перчинку и приступила к делу.

— Мэтт, — начала я, подойдя к нему, — привет.

Блондин поднял глаза. Небесно-голубые, они были подернуты туманной пеленой. Он молчал. Судя по его выражению лица, он меня не узнает, но меня это не обидело. Скорее, опечалило. Блондин, похоже, не совсем в сознании. Он либо пребывал под действием тяжелых препаратов, либо мозги у него не в порядке, а возможно, и то и другое.

— Это я, Делайла, — пояснила я. — Делайла, из Чикаго.

Блондин несколько секунд молчал, затем губы его медленно расползлись в такой знакомой очаровательной улыбке, по-прежнему ослепительной.

— Делайла Дарлинг, — медленно произнес он. — Как поживаешь, а?

— Отлично, — дрожащим голосом отвечала я, и глаза мои наполнились слезами. Он меня помнил, но выглядел таким надломленным. — А ты как?

Он пожал плечами:

— Бывало и лучше. — Хлопнул ладошкой по стулу рядом с собой: — Присаживайся.

Минут десять мы с Блондином рассказывали друг другу, чем занимались с тех пор, как виделись в последний раз, не вдаваясь, впрочем, в детали. Как ни странно, он не спрашивал, как я оказалась в лечебнице, поэтому мне неловко было спрашивать его. Вообще беседа оказалась довольно поверхностной. В надежде на большую откровенность я спросила, что он думает о «Лили Понд».

— Не в восторге, — поморщился Блондин. — Отвратительно, когда по утрам солнце светит прямо в глаза. Кровать вся в буграх. — Его взгляд упал на тарелку. — И еда отвратительная.

— И не говори, — согласилась я, подхватывая с тарелки пожелтевший листик салата. — Не могу припомнить, когда в последний раз ела салат айсберг.

Внезапно Мэтт побледнел. Что я такого сказала? Он уставился в пространство невидящим взглядом. Я забеспокоилась:

— Эй, ты в порядке?

Мэтт не отвечал. Кажется, он меня даже не слышал. Я помахала рукой у него перед лицом:

— Алло-о-о! Есть кто-нибудь дома?

И тут Мэтт вскочил с места и прыгнул прямо на стол. Он показывал на нечто невидимое впереди, люди вокруг начали шептаться.

— Э-эй… ты в порядке? — осторожно спросила я еще раз.

Он все так же молчал.

О нет… что же я натворила?

Мэтт дышал все тяжелее, шепот вокруг становился громче. Я уже готова была встать и попробовать уговорить его спуститься, но неожиданно он завопил во всю мощь легких:

— Айсберг, прямо по курсу!

Айсберг? Что за чертовщина?

Прежде чем я успела спросить, о чем это он (или смыться отсюда к чертовой матери, если уж на то пошло), Мэтт повернулся ко мне. С низкого старта он прыгнул со стола прямо на меня. Я, словно в замедленной съемке, наблюдала, как его тело повисло в воздухе, и безумно испугалась. Он ведь упадет прямо на меня. Я стремительно наклонилась.

Как и следовало ожидать, две секунды спустя тело Мэтта шлепнулось на мое, плотно прижав к полу. В воздух взметнулись еда и напитки, люди закричали, началась паника. Я пыталась выбраться из-под Мэтта, но безуспешно. Позвать на помощь тоже не получалось. Тело Мэтта полностью закрыло меня, он словно пытался защитить меня от чего го.

Я не могла двинуться.

Не могла вдохнуть.

Внезапно все вокруг потемнело.

…Постепенно я приходила в себя. Я лежала на кровати в кабинете врача. Рядом стояла Джен, все в том же черном костюме, но его теперь оживляла блестящая брошь. Вид у нее был рассерженный, а руки скрещены на груди. Я поспешно села и тут же обнаружила, что вся измазана едой.

— Не можете справиться с собой, да? — сурово спросила Джен. — Не можете позволить своему парню выздороветь, обязательно надо явиться сюда и вывести его из равновесия?

Своему парню? Вывести из равновесия? О нет! Джен все неправильно поняла.

— Мэтт вовсе не мой парень, — торопливо объяснила я. — Правда нет.

— Не лгите мне, Делайла, — раздраженно закатила глаза Джен. — Карл рассказал, что вы приходили сюда несколько дней назад и разыскивали его.

Тут я заметила маленькие глазенки Карла, рассматривавшие меня сквозь стеклянную дверь. Грязный сплетник. Я показала ему средний палец, пока Джен отвернулась.

— Вы были с ним в Мехико, когда он принимал пейот? — спрашивает Джен. Я с недоумением взглянула на нее:

— Кто? Карл?

— Нет. — Ответом мне служил яростный взгляд. — Мэтт. Вы были с Мэттом в Мехико, когда он принял некачественный пейот?

— Э-э… нет.

Джен внимательно изучала меня. Думаю, ясно, что я понятия не имею, о чем она толкует. Она присела рядом.

— Послушайте, Делайла, Мэтт у нас особенный пациент, — мягко произнесла она.

— В каком смысле особенный?

— У него пейотный психоз. Симптомы напоминают шизофрению. Он страдает расстройством личности и параноидальными галлюцинациями, главная из которых — он находится на тонущем «Титанике». Мы полагаем, что он смотрел этот фильм в наркотическом опьянении.

— Пейотный психоз? — О нет! — Вы хотите сказать, он… сумасшедший?

— В некотором роде, — подтвердила Джен. — Мы надеемся, что со временем галлюцинации прекратятся или по крайней мере станут менее яркими, по мере того как организм очистится от наркотика, но трудно утверждать что-либо определенное. В последнее время улучшений не наблюдалось. Определенные триггерные слова — как, например, слово «айсберг» в вашем случае — вызывают у него эффект присутствия в фильме. Сегодняшняя вспышка — еще ничего, а вот на прошлой неделе… уф-ф-ф! После того как один из пациентов обозвал его болваном, он сорвал с себя одежду и стал бегать нагишом и вопить: «Обними меня, Джек! Обними меня, Джек!»[48]Это было совсем не смешно.

Слова Джен рухнули на меня, как тонна кирпичей.

Вот это да! Нет, серьезно — вот это да! Провести остаток жизни в обществе этого парня не получится. Нужно было выбираться отсюда. Я поняла, что с меня достаточно, и решила прояснить ситуацию:

— Джен, мне здесь не место. У меня вообще-то нет проблем с наркотиками.

Джен смотрела на меня понимающе, в смысле «все так говорят».

— Серьезно, — продолжала я. — Я солгала, чтобы попасть сюда.

— Делайла, у вас положительный тест на наркотики.

— Да, знаю, я подготовилась. Я съела кучу булочек с маком перед тем, как приехать сюда.

Джен была в замешательстве, поэтому я решила рассказать ей все. Как мы с Мэттом встречались восемь лет назад и как я надеялась, что удастся все возродить. Как я приехала повидаться, а Карл оказался таким занудой, поэтому я вернулась домой и разработала план. Я еще раз рассказала про булочки с маком и про то, что поместила свою собаку в ветеринарную клинику на стерилизацию, потому что не хочу, чтоб у нее выросли сиськи.

— Сиськи? — растерянно переспросила она.

— Ага. И сейчас мне пора уходить, потому что сегодня ее надо забрать домой.

— А под «домом» вы подразумеваете?..

— Синий «форд-фокус» на парковке.

Джен поднялась:

— Знаете, я слышала разные басни, но такой — никогда. — При этих словах я почему-то почувствовала себя очень умной и заулыбалась. — Если все, что вы рассказали, правда, то есть вы затеяли все это только для того, чтобы повидаться с бывшим любовником, тогда вы, дорогуша…

— Умна? Влюблена? Преданна? — перебила я.

— Нет, — покачала головой Джен. — Вы, моя дорогая, еще ненормальнее, чем Мэтт.

Ненормальнее? Погодите, как это?

Джен сообщила, что я подписала документ, в котором отказалась от права самостоятельно решать, когда мне выписываться (листок в середине, который я не прочла), и вышла из комнаты, велев мне вернуться в свою. Мне сразу стало жаль наркоманов — даже если вы говорите правду, вам никто не верит.

Проходя мимо одной из комнат, я заметила Мэтта, в одиночестве сидящего на кровати. Он был такой несчастный, и острая жалость пронзила мое сердце. Как впустую потратил он жизнь! Я открыла дверь и вошла. Он поднял голову, увидел меня и смущенно опустил взгляд. Я присела рядом с ним.

— Надеюсь, ты по-прежнему не боишься грязи и сырости, — заметил он, бросив взгляд на мою испачканную одежду.

Я сдержанно засмеялась:

— Как ты это запомнил, просто невероятно!

— Невероятно, что ты думаешь, будто я могу это забыть.

Я взяла его за руку. Несколько минут мы сидели молча, потом он повернулся ко мне и тихо произнес:

— Прости, Делайла.

Решив, что он имеет в виду испачканную одежду, я сказала:

— Пустяки, я все выстираю.

— Нет, не за это, — ответил он. — Прости меня за все, за все, что я тебе сделал.

При виде несчастного лица Мэтта мои глаза вновь наполнились слезами.

— Прости, что так обращался с тобой, — продолжил он. — Прости, что использовал тебя. Прости, что изменял тебе. Прости, что смеялся над тобой. Прости за…

Мэтт говорил и говорил, прося прощения за все, что сделал, а мою душу заполняла печаль. Я восемь лет ждала этих извинений, но теперь они разбивали мне сердце. Потому что напомнили о славном парне, каким он был когда-то, напомнили о том, что потеряно, и я понимала, что никогда не смогу помочь ему. Простив Мэтта, я обняла его. И тут же он обнял меня в ответ. Мы держали друг друга в объятиях, как, бывало, ночи напролет, но на этот раз мы оба плакали.

— Мне страшно, — прошептал Мэтт. То, что он с собой сделал, нелегко исправить, и, думаю, он это понимает.

— Я знаю, — отозвалась я. — Но все будет хорошо. — Я в этом не была уверена, но не знала, что еще можно сказать, и я не хотела, чтобы он потерял надежду.

Когда слезы наконец высохли, я встала и направилась к выходу. В дверях я еще раз обернулась и помахала на прощание. И в этот миг, всего на мгновение, сквозь муть в его глазах вспыхнул ясный огонек. Таким образом Блондин сказал «до свидания», и я послала ему воздушный поцелуй. Затем повернулась и ушла прочь из его комнаты, прочь из его жизни.

Date: 2016-02-19; view: 335; Нарушение авторских прав