Праздник сострадания

…или четыре.

Часам к девяти, добравшись до родительского дома, я поняла, что не могу сосредоточиться вовсе не из-за моей СДВ, а исключительно из-за ЛКМ — любви к «Маргарите», вот. Да, я была пьяна. И не только, а еще в качестве бонуса — поскольку я невоспитанна и не зашла домой переодеться — вся помята и залита текилой. Понимаю, нехорошо являться в таком виде на торжественный ужин по случаю помолвки сестры, но разве лучше было бы вообще не приходить? Дейзи огорчилась бы, а люди принялись бы судачить.

«Она просто не смогла вынести этого».

«Да, я слышала, она ужасно страдает».

«И вдобавок потерять работу… бедная девочка».

Подробности массового увольнения возглавили сводку вечерних новостей, так что я больше не просто одинокая старшая сестра, я теперь безработная одинокая старшая сестра.

Мама и отчим Виктор жили в том же большом белом доме в колониальном стиле, в котором я выросла, в сорока милях к северу от Нью-Йорка, в городке Нью-Ханаан, Коннектикут.

Вечеринка, похоже, была в разгаре, так что я без колебаний переступила порог и присоединилась к веселью. Едва я открыла дверь, как почувствовала терпкий запах чеснока и духов. В носу защекотало, но чихнуть не удалось, что немедленно вызвало у меня глухое раздражение. Почти чихнуть — все равно что почти испытать оргазм. Где-то там чувствуешь возбуждение, но если в итоге не получаешь облегчения, которое ждешь, то какого черта?

Я заметила в дальнем конце Дейзи и направилась прямиком к ней. Выглядела она потрясающе — тонкий краешек подкладки из тюля выглядывал из-под пышной кремовой юбки; пуговицы из блестящих стразов сверкали на розовом кардигане. Поглощенная разговором с кем-то, мне не знакомым, она не заметила, как я подкралась. Я тихонько прошептала ей в ушко:

— Здесь больше людей, одетых в «Сент-Джон»[11], чем в офисе пластического хирурга на Парк-авеню.

При звуке моего голоса Дейзи подпрыгнула и обернулась.

— Делайла! — взвизгнула она. Зубы у нее белые как фарфор, а каштановые волосы мягко пружинят, как в рекламе. Она раскрыла объятия навстречу мне: — Я так рада, что ты пришла.

— Я тоже, — ответила я, крепко обнимая сестру. Действительно искренне. Несмотря на мое отношение к мероприятию, я бы ни за что на свете его не пропустила.

— Как ты думаешь, — начала Дейзи, разворачивая нас лицом к публике, — если это мой праздник, почему здесь нет никого из моих друзей?

Оглядев море стариканов, словно сошедших со страниц журнала «Страна и город», я улыбнулась. Вполне в мамином стиле: устраивая вечеринку для Дейзи или меня, пригласить только своих друзей, большинство из которых мы даже не знаем. (Не то чтобы у мамы не было старых друзей, просто она все время заводит новых.)

— Кто все эти люди? — спросила я, и в этом была лишь доля шутки.

Дейзи помотала головой:

— Понятия не имею.

— Ах, Дейзи, мамочка так гордится тобой и хочет продемонстрировать тебя миру.

Так оно и есть — мама и ее друзья вечно выпендриваются друг перед другом, используя для этого собственных детей.

Дейзи закатила глаза:

— Да, да, да, ну конечно.

— А дедушка здесь? — спросила я, озираясь.

— Нет, — слегка разочарованно отозвалась Дейзи. — Видимо, не смог уйти с работы.

Когда мы были детьми, точнее, сразу после рождения Дейзи, отец погиб в автокатастрофе. И наш дед — его отец — фактически стал нам отцом. Он подписывал наши школьные дневники, ходил на родительские собрания — ну, вы знаете. Он был нам ближе, чем многие из отцов наших приятелей своим детям, поэтому мы не страдали от отсутствия папы. Когда мы с Дейзи учились в начальной школе, мама начала встречаться с Виктором. Дедушка не слишком обрадовался их решению пожениться. Думая, что Виктор займет его место, однажды он встретил нас с Дейзи после школы и принялся уговаривать переехать в Калифорнию вместе с ним. Нет, он не пытался нас выкрасть, ничего подобного, это было скорее забавно и трогательно. Забавно, потому что до того момента дедушка крайне редко покидал Восточное побережье. А трогательно, потому что, когда мы с Дейзи сказали, что никто не сможет заменить его, он улыбнулся, а потом заплакал.

— Он сказал, что постарается освободиться пораньше, — продолжала Дейзи. — Но не уверен, что сможет.

Дедушка работает помощником у кассы, укладывает покупки в пакеты в гастрономе «Эй-энд-пи» в Дэнбери. Он уже на пенсии, но работает, чтобы не сойти с ума от скуки. Жаль, что он не пришел, но у меня возникло чувство, что причина вовсе не в неудачном рабочем графике, а в том, что ему не нравится претенциозная нью-ханаанская тусовка, в которой вращаются мама и Виктор.

Мой дедушка — истинный «синий воротничок», очень практичный и деловитый. Тут у меня в животе заурчало.

— Э-э, да ты голодная? — изумленно спросила Дейзи.

— Умираю от голода, — подтвердила я, подхватывая крошечный кебаб с блюда позади нас. У моей матери собственная кейтеринговая компания — «Кити Кэннон кейтеринг», так что я пробовала такие кебабы раньше. Они чертовски вкусные. Не успела я затолкать в рот большой кусок мяса, как Дейзи вытянула левую руку, едва не ткнув мне в лицо. На ее пальце красовался такой большой, такой блестящий бриллиант, каких я в жизни не видела. Я чуть не подавилась.

— Четыре карата, — небрежно бросила Дейзи, а бриллиант переливался у нее на пальце.

— Фефыре? Оуф… — проговорила я с набитым ртом.

— Точно. Я чуть в обморок не упала, когда Эдвард мне его подарил. Он почти огромный, как думаешь?

Не обращая внимания на сопутствующие комментарии Дейзи, я выслушала ювелирный отчет (четыре карата, изумрудная огранка, платиновая оправа), а потом принялась озираться в поисках Эдварда. Я никогда прежде его не видела, как и моя семья. У них с Дейзи случился любовный ураган — они познакомились всего шесть недель назад. Я чувствовала себя ужасно глупо, ничего не зная о нем, но Дейзи буквально булькала от восторга, рассказывая, какой он замечательный; к тому моменту, когда ей удавалось успокоиться, поступал звонок по другой линии или еще что-нибудь случалось, после чего одна из нас прерывала разговор. Единственное, что о нем было известно нашей семье, — это то, что его зовут Эдвард Барнетт, он работает на Уолл-стрит и на десять лет старше Дейзи.

— Ну, и где же он? — нетерпеливо спросила я. — Он здесь?

— Разумеется, он здесь, — подтвердила Дейзи, оглядываясь. Заметив его, улыбнулась и кивнула в том направлении: — Вон он, разговаривает с Виктором.

Обернувшись, я заметила в дальнем углу Виктора, который беседовал с мужчиной в голубой рубашке. Тот стоял спиной ко мне, но сразу было видно, что он высокий, смуглый и симпатичный и — ой-и-и-й! Мужчина обернулся, и я смогла рассмотреть его получше. Точно, он высокий, темноволосый, смуглый и…

Эй, погодите-ка!

Эдвард оказался не просто смуглым — он был чернокожим. Да уж, аллилуйя, Дейзи!

Повернувшись к сестре, я увидела на ее лице нахальную улыбку.

— Ладно, это не так уж важно, — проговорила я. — Но поверить не могу, что ты мне ничего не сказала!

Дейзи расхохоталась.

— Понимаю, понимаю, — поспешно начала она. — Я знала, что ты не будешь переживать из-за этого, просто не хотела, чтобы мама узнала прежде, чем познакомится с ним.

— И что она сказала? Расскажи мне все!

Мама вовсе не расистка, просто в Нью-Ханаане живет не так много черных.

— Ну, когда я их представила друг другу, она уставилась на него, открыв рот, но я дала ей пинка, и она сразу пришла в себя.

— Дейзи, я серьезно!

— Ну ладно, пинка я ей не давала, но она действительно сначала пялилась на него.

— И?

— Честно говоря… она нормально это восприняла. Понимаешь, я взрослый человек, он тоже взрослый человек… Но с другой стороны, Пэтси…

Пока Дейзи говорила, я рассматривала Пэтси — нашу стервозную, лишенную чувства юмора и сексуальности соседку — и видела, как хмуро она косится на Эдварда. Пэтси никогда не любила нас с Дейзи, поэтому ее откровенная неприязнь к Эдварду, наверное, объяснялась в первую очередь тем, что он сделал одну из нас счастливой.

Повернувшись обратно к сестре, я продолжала слушать, вновь и вновь, как безумно она влюблена, как вдруг мне пришло в голову, что она, возможно, сумеет пролить свет на один из самых распространенных мифов.

— Слушай, так это правда, о чем все говорят? — робко поинтересовалась я, когда она наконец выдохлась.

— Правда насчет чего? — озадаченно посмотрела на меня Дейзи.

Я думала, не придется объяснять, что я имела в виду, но, похоже, сестра не поняла.

— Ну, про его… ты понимаешь. Он большой?

Щеки Дейзи вспыхнули.

— Делайла! Как ты можешь спрашивать о подобных вещах! — Она поспешно обернулась, проверяя, не услышал ли кто моего вопроса.

— Ну извини. — Я попыталась оправдать собственное любопытство. — Но, если, зная тебя всего месяц, он понял, что хочет провести с тобой всю оставшуюся жизнь, полагаю, ты все правильно делаешь.

— К твоему сведению, — фыркнула Дейзи, — мы решили подождать, не спать вместе до свадьбы.

Расправив плечи, она постаралась казаться еще выше.

— Подождать? Но за каким чертом это нужно?

Определенно мне эта концепция абсолютно чужда.

— Потому что для секса у нас будет еще целая жизнь, вот. К чему спешить?

Должна признать, подобное поведение сестры не укладывалось в мое прежнее представление о ней. У Дейзи гораздо больше поклонников, чем у меня — гораздо больше, — и я не хочу сказать, что она легкомысленна, но только ханжа стала бы хранить свою девственность для жениха. Я решила докопаться до истины… иным путем.

— Слушай, а ты читала результаты исследования сексуальности в «Пост» несколько месяцев назад?

— Нет, — помотала головой Дейзи. — А что за исследование?

— Очень интересное. Оказывается, в среднем человек имеет первый сексуальный контакт в семнадцать лет.

Дейзи подумала минутку, затем кивнула:

— Похоже на правду.

— И в среднем в течение жизни у человека бывает десять с половиной сексуальных партнеров.

— Десять с половиной? — Дейзи наморщила нос.

— Ага… это уже не похоже на правду, верно?

— Совершенно не похоже!

Мне тут же полегчало. Может, результаты исследования ошибочны. Может, девятнадцать партнеров — не так уж плохо, и я беспокоюсь из-за ерунды. Но с другой стороны, если Дейзи считает, что десять с половиной — это слишком много, тогда мои дела гораздо хуже, чем я предполагала.

— Погоди… Что ты имеешь в виду? — решила уточнить я.

— Я имею в виду, что только настоящая шлюха может переспать с таким множеством мужиков.

— Настоящая шлюха?

О нет! О нет, о нет, о нет!

Мне стало дурно.

— Вот именно. Знаешь, между нами, — прошептала она, — я спала с четырьмя парнями.

С четырьмя парнями?

Пресвятая Богородица!!!

Прежде чем я успела спросить Дейзи, не шутит ли она (о, кого я пытаюсь обмануть? — Конечно, нет), нас прервал хриплый голос:

— Делайла… ты не перезвонила… заставила меня волноваться!

Мамочка. Я нехотя обернулась и встретила ее жалостливый взгляд. Идеально выкрашенные и уложенные волосы, голова чуть склонена.

— Мама! — воскликнула я, повышая голос на октаву, дабы изобразить восторг от встречи с нею. — Как ты?

— Обо мне не беспокойся, — ответила она, разглаживая складки на моей блузке. — Как ты? Как твои дела?

— Я…

— Иди-ка, — не дала она мне закончить. — Иди к мамочке.

Когда мама обняла, она стиснула меня так сильно, что дышать стало практически невозможно. Безуспешно пытаясь высвободиться, я жадно хватала ртом воздух, пока она покачивалась со мной вперед-назад. Мамочка не произнесла ни слова, но я достаточно хорошо ее знаю, чтобы расслышать внутренний монолог. Понимаете, в ее мире, если женщине тридцать и она одинока, это означает, что она лесбиянка или неудачница. До моего тридцатого дня рождения осталось всего три месяца, и она пыталась понять, в чем дело и, что гораздо важнее, как объяснить ситуацию подругам.

«Что такое с Делайлой? Почему у нее нет мужчины? Она лесбиянка? Нет, нет, она не лесбиянка, не может быть. Хотя в юности ей действительно ужасно нравилась Джоан Джетт. И готова поклясться, как-то раз я застала ее за прослушиванием Мелиссы Этеридж. От всей души надеюсь, что ее сегодня не уволили, потому что в противном случае мое прежнее объяснение ее одиночества — слишком много работает — больше не действует, и значит, все мои друзья решат, что она одинока, потому что лесбиянка. Не то чтобы я не любила лесбиянок, отнюдь. Лесбиянки забавные. Посмотрите на Эллен де Генерес. Они вполне могут добиться успеха, или — на Хилари Клинтон. Уупс, она не лесбиянка…»

Да уж, праздник сострадания официально открыт.

— Дорогая, — нарушила она наконец молчание, — ты сегодня потеряла работу?

Она разговаривала со мной как с собакой.

— Потеряла работу? — озадаченно встряла Дейзи. — Почему это она должна потерять работу?

— Дейзи, дорогая, смотри хоть иногда новости, хорошо? — заявила мама, в конце концов (слава Богу) ослабляя свою хватку. — Сегодня в «ЭСД» были массовые увольнения.

— Увольнения? — изумленно воскликнула Дейзи. Пристально глядя мне в глаза, она ударила меня по руке. Сильно.

— Ой! — взвизгнула я.

— Ничего не «ой»! — отозвалась Дейзи. — Почему ты мне не рассказала?

— Не знаю, — пробормотала я. — Я не…

Я внезапно обнаружила, что мы не одни, замолчала и оглянулась. Как я и подозревала, все мамины приятели собрались вокруг в ожидании моих комментариев. Я уже говорила, Элизабет — икона, тем волнительнее услышать сенсационные новости от ее действующего сотрудника. Взгляд огромных совиных глаз (результат слишком усердной работы пластических хирургов) устремился на меня. Огромные черные зрачки (результат слишком больших доз викодина) вызывали нервную дрожь. Я чувствовала себя словно в одном из эпизодов «Сумеречной зоны» или «Ребенка Розмари». Я не знала, что делать, не знала, что сказать, поэтому… соврала.

— Я тебе не рассказала, потому что вовсе не потеряла работу.

Мама издала шумный вздох облегчения.

— Благодарение Господу! — воскликнула она. — Когда в новостях сообщили, что уволили почти двадцать пять процентов персонала, я подумала, что ты наверняка среди них!

— Спасибо за доверие, мамочка, — пробурчала я.

Не обращая на меня внимания, она обернулась к своим друзьям.

— Все слышали? — ликующе заявила мама. — Она сказала, что не потеряла работу!

Когда приятели принялись поздравлять ее, я повернулась к Дейзи и картинно закатила глаза.

— Брось. — Сестра обняла меня за плечи. — Пойдем, познакомишься с Эдвардом.

Проболтав с Эдвардом весь следующий час (и, кстати, это было великолепно), я заметила официанта с мамиными знаменитыми шоколадными конфетами и, извинившись, отправилась на кухню, к их источнику. С тех пор как я начала употреблять шоколад в качестве лекарства, у меня выработалась привычка, и одной штучки будет наверняка мало. Я прихватила целую пригоршню и отправилась наверх, чтобы съесть их в одиночестве в своей прежней спальне. По пути туда я встретила Пэтси. Смерив взглядом кучку конфет у меня в руках, та с отвращением покачала головой. Несколько смутившись, я решила все же не обращать внимания и пошла своей дорогой.

Добравшись до комнаты, я закрыла за собой дверь и шумно выдохнула. Боже, ну и денек, ну и вечерок! Прислонившись к двери, я огляделась и тут же впала в меланхолию. Комната не изменилась с тех пор, как я уехала в колледж. Обои от Лоры Эшли в тон покрывалам от Лоры Эшли в тон занавескам от Лоры Эшли. На стенах по-прежнему висят плакаты «Ар-и-эм» и «Перл Джем». Эта комната застыла в прошлом, в том прошлом, где мир казался одной большой возможностью для реализации.

Думая о собственной жизни, я чувствовала себя неудачницей. То есть я всегда воображала, что к этому времени все устроится идеально. У меня будет не просто работа — а своя собственная компания. Я не только не буду снимать квартирку на четвертом этаже в доме без лифта в Ист-Виллидже — у меня будет собственный лофт в Трайбеке. Я, конечно же, не просто не буду одинока — у меня будет большая счастливая семья.

На комоде я заметила стопку почтовой бумаги с рисунком и подошла, чтобы рассмотреть поближе. В верхней части усыпанного звездочками листка красовалась надпись: «От Маленькой Милашки». Маленькая Милашка — так, бывало, называл нас с Дейзи дедушка. Это было наше семейное прозвище. Подняв взгляд, я уставилась в зеркало и подумала: интересно, что бы написала мне девчушка, жившая в этой комнате — Маленькая Милашка, — на этом усеянном звездочками листочке сегодня, что бы она сказала мне сейчас? Поразмышляв с минуту, я плюхнулась на кровать и потянулась за очередной конфетой. Некоторое время рассматривала ее, жалея себя, а потом вдруг вздрогнула — мне пришла в голову мысль.

Я просто жалкое создание! Совершенно, чрезвычайно и абсолютно жалкое!

Что за идиотка будет страдать в пятницу вечером в своей старой детской, пожирая конфеты? Рыдания над тем, чего у меня нет и что я не сумела осуществить, не сделают жизнь лучше. Как и поедание конфет дюжинами. Боже правый, я всего лишь потеряла работу! Я должна быть со своими приятелями и коллегами, сбрасывать напряжение и вести себя как дурочка, а не торчать в одиночестве, занимаясь самооценкой. Завтра я смогу встретиться лицом к лицу с реальным миром, и послезавтра, и потом.

Я передумала оставаться здесь на ночь и позвонила Мишель выяснить, гуляют ли они еще. Разумеется, они развлекались. Решив, что должна быть с ними, я поднялась и вышвырнула конфеты в окно. Мне не нужна еда — мне нужна выпивка!

Маме и Дейзи я сказала, что получила срочное сообщение с работы и должна немедленно уйти готовиться к утреннему совещанию по преодолению кризиса. Обе мне посочувствовали. Затем я вызвала такси, доехала до станции и успела на поезд в 11.40 до Манхэттена. Очутившись на Центральном вокзале около часу ночи, я сразу ринулась к Мишель.

Всю оставшуюся часть ночи (или утра?) Мишель, мои бывшие коллеги и я вспоминали прошлое, пили за будущее, смеялись, плакали и в конце концов… запели караоке. Потом мы отправились в бар в районе Бойни, потом в Челси, а потом… я не помню, что было потом.