Собственность семейства Алакран. Утром Селия ушла, и Матт провел целый день, ожидая детей

Утром Селия ушла, и Матт провел целый день, ожидая детей. Перед закатом, когда надежда почти оставила его, он услышал голоса. Они приближались. Матт подбежал к окну.

– Вот он! Видишь, Мария, я же говорила, что не вру! – Это была Эмилия. Ее рука лежала на плече девочки помладше.– С нами он не хочет разговаривать, может, хоть тебя не испугается.

Эмилия подтолкнула девочку вперед. Мария решительно шагнула к домику.

– Эй, мальчик! – закричала она, барабаня кулачками по оконной раме.– Как тебя зовут? Хочешь поиграть?

Одним махом она разрушила тщательно заготовленную Маттом речь. Он уставился на нее, не в силах сообразить, как следует себя вести, что говорить теперь...

– Ну так что, да или нет? – Мария обернулась к остальным.– Скажите ему, пусть отопрет дверь.

– Это уж ему самому решать.– Стивен пожал плечами.

Матт хотел сказать, что у него нет ключа, но не смог вымолвить ни слова.

– Хорошо хоть сегодня не прячется,– заметила Эмилия.

– Если не можешь открыть дверь, открой окно,– сказала Мария.

Матт попробовал, хотя знал, что все равно ничего не получится. Все окна в домике были накрепко заколочены. Он развел руками.

– Он понимает, что мы говорим,– сказал Стивен.

– Эй, мальчик! Сделай что‑нибудь, да поскорее, а то мы уйдем! – прокричала Мария.

Матт принялся лихорадочно соображать. Надо их чем‑нибудь заинтересовать! Он поднял палец, как делала Селия, когда просила его подождать немножко. Потом кивнул, давая понять, что согласен с требованием Марии и готов «что‑нибудь сделать».

– Что это значит? – удивилась Эмилия.

– Понятия не имею. Может, он немой? – предположил Стивен.

Матт помчался к себе в комнату и сорвал со стены фотографию человека с сэндвичем из лягушки. Селия, глядя на нее, всегда смеялась – может, эти дети тоже посмеются? Вернувшись, он прижал снимок к оконному стеклу. Дети подошли поближе.

– Что там написано? – спросила Мария.

– «Квакающий закусон»,– прочитал Стивен.– Поняла? Лягушки квакают – ква‑ква‑ква. А этот дядька положил лягушку между двух кусков хлеба и хочет ею закусить. Очень смешно!

Эмилия хихикнула, но Мария лишь пожала плечами.

– Люди не едят лягушек,– сказала она.– Тем более живых.

– Это же шутка, дуреха.

– Я не дуреха! А есть лягушек – гнусно и гадко. И совсем не смешно!

– Спасите меня от этой идиойдки! –‑ Стивен картинно закатил глаза.

– И я не идиойдка!

– Да полно тебе, Мария,– вздохнула Эмилия.

– Вы привели меня посмотреть на мальчика, я сто миль тащилась за вами по солнцу, устала, а этот мальчик не хочет говорить. Ненавижу тебя!

Матт смотрел на эту сцену с ужасом. Он совсем не ожидал такого поворота событий. Мария плачет, Эмилия сердится, а Стивен вообще повернулся к обеим спиной. Матт постучал по стеклу и, убедившись, что Мария подняла на него глаза, помахал картинкой, скомкал ее в мячик и изо всех сил швырнул через комнату.

– Смотрите, он со мной согласен! – прокричала Мария сквозь слезы.

– Мне это нравится все меньше и меньше,– проворчал Стивен.– Напрасно мы привели сюда эту идиойдку.

– Я думала, мальчик захочет поговорить с ребенком его возраста,– примирительно сказала Эмилия.– Пошли, Мария. Нам надо вернуться до темноты.

– Никуда я не пойду! – заявила Мария и уселась на землю.

– Как хочешь, толстуха, я тебя не понесу.

– Оставим ее тут,– предложил Стивен и решительно зашагал прочь. В следующую минуту за ним последовала и Эмилия.

Матт окаменел от ужаса. Если большие ребята уйдут, Мария останется совсем одна. Скоро стемнеет, Селия вернется только через несколько часов, а вокруг одни пустые маковые поля и...

И чупакабры, которые гуляют по ночам и высасывают из людей всю кровь, оставляя их высыхать, как пустые тыквенные кожурки!

И тут Матта осенило. Мария на несколько шагов отошла от окна и снова села, крича вслед исчезнувшим из виду Стивену и Эмилии разные обидные слова. Матт схватил со стола большой чугунок, в котором Селия варила менудо[5], и, размахнувшись что было силы, нимало не заботясь о последствиях – надо спасать Марию! – шарахнул им в окно. Искрящимся потоком стекло посыпалось на землю. Мария вскочила на ноги. Из маковых зарослей вынырнули Стивен и Эмилия – оказывается, они просто прятались, присев на корточки.

– Черт побери! – вскричал Стивен.

Все трое стояли разинув рты и глазели на темную дыру, зияющую на месте окна.

– Меня зовут Матт. Я здесь живу. Хотите поиграть? – выпалил Матт, потому что других слов так и не придумал.

– Оказывается, он умеет говорить,– пробормотала Эмилия, когда первый испуг прошел.

– Ты всегда так открываешь окно, малыш? – спросил Стивен.– Мария, отойди подальше. Тут везде стекло– Он осторожно подошел к домику и палкой выломал из рамы торчащие осколки. Потом заглянул внутрь и осмотрелся. Матту пришлось вцепиться обеими руками в стол, чтобы не выскочить в другую комнату.– Странное дело! Окно заколочено. Тебя что, держат под замком? Как в тюрьме?

– Я здесь живу,– повторил Матт.

– Ты это уже говорил.

– Хотите поиграть?

– Может, он, как попугай, знает всего несколько слов? – предположила Эмилия.

– Я хочу поиграть,– заявила Мария.

Матт с благодарностью посмотрел на нее. Девочка вырывалась из рук Эмилии, явно вознамерясь подойти поближе. Стивен покачал головой и отступил на шаг в сторону. На этот раз он, похоже, всерьез собрался уйти.

И тогда Матт принял решение. Оно пугало, но такого случая ему никогда раньше не представлялось и вряд ли представится когда‑нибудь в будущем. Он подтащил к разбитому окну стул, вскарабкался на подоконник и прыгнул на улицу.

– Стой! – заорал Стивен и рванулся веред, пытаясь подхватить мальчика. Но было уже поздно.

Ноги Матта пронзила страшная боль. Он упал вперед, руками и коленями прямо на битое стекло.

– Да он босиком! Что же нам теперь делать?! – Стивен поднял Матта и переложил на свободное от осколков место.

Матт с удивлением смотрел на кровь, капающую из его рук и ног. По коленям змеились ярко‑красные струйки.

– Вытащи стекло! – закричала Эмилия.– Мария, отойди прочь!

– Я хочу посмотреть! – завопила малышка.

Матт услышал шлепок и обиженный визг. Голова его закружилась. Он с трудом поборол тошноту, а потом весь мир качнулся у него перед глазами и уплыл куда‑то в черноту.

Очнулся он оттого, что его куда‑то несли. Его мутило, но куда хуже было чувствовать, как все тело сотрясается от жестокой дрожи. Он завопил что есть мочи.

– Этого еще не хватало! – пропыхтел Стивен, тащивший Матта за плечи.

Эмилия держала мальчика за ноги. Ее рубашка и брюки намокли от крови – его крови. Матт снова закричал.

– Лежи смирно! – зашипел Стивен.– Мы и так несемся со всех ног!

Во все стороны простирались маковые поля, казавшиеся синеватыми в длинных предзакатных тенях, протянувшихся со стороны гор. Стивен и Эмилия бежали по узкой тропинке. Матт всхлипывал так громко, что перехватывало дыхание. Ему не хватало воздуха.

– Погоди! – крикнула Эмилия.– Надо подождать Марию.

Ребята присели на корточки и положили Матта на землю. Матт услышал топот маленьких ножек.

– Я тоже хочу отдохнуть,– заявила Мария.– Нам еще много‑много миль идти. И я пожалуюсь папе, что ты меня шлепнула.

– На здоровье,– огрызнулась Эмилия.

– А ну, смолкните, вы все,– велел Стивен.– Малыш, кровь у тебя больше не идет, так что, думаю, жить ты будешь. Напомни‑ка как тебя зовут.

– Матт,– ответила за него Мария.

– Мы недалеко от дома, Матт. Считай, что тебе повезло – врач остался у нас на ночь. Сильно болит?

– Не знаю,– сказал Матт.

– Конечно сильно. Вон ты как вопил,– сказала Мария.

– Я не знаю, что значит «сильно»,– пояснил Матт.– Мне раньше никогда не было так больно.

– Ты потерял кровь, но не очень много,– сказал Стивен, заметив, что Матт снова начал дрожать.

– А похоже, что много,– сказала Мария.

– Заткнись ты, идиойдка!

И старшие ребята, подхватив Матта, побежали дальше. Мария плелась следом, громко жалуясь на долгий путь и на то, что ее обзывают идиойдкой.

По дороге Матта укачало. Боль слегка унялась, а Стивен сказал, что он потерял не слишком много крови... В навалившемся сонном дурмане его даже не очень беспокоило, что скажет Селия, когда увидит разбитое окно...

Когда они наконец добрались до границы маковых полей, последние лучи солнца уже угасали за горами. Тропинка вывела их на широкий газон. Он переливался мерцающим зеленым цветом, казавшимся еще темнее в голубоватом вечернем свете. Никогда в жизни Матт не видел так много зелени.

«Это лужайка,– подумал он сквозь дремоту.– Иона пахнет дождем».

Они взбежали по широкому крыльцу, мягко белевшему в сумерках. С обеих сторон над мраморными ступеньками тяжело нависали усыпанные золотистыми плодами ветви апельсиновых деревьев. Неожиданно среди листвы вспыхнули и затрепетали миллионы лампочек. Огни выхватили из темноты белоснежную стену огромного дома, колонны и статуи, высокую арку двери, ведущей неведомо куда. Посредине арки в камне был выгравирован скорпион.

– Ох! Ах! – закудахтали женские голоса. Чьи‑то руки забрали Матта у Стивена и Эмилии, подняли и понесли.

– Кто это? – наперебой спрашивали служанки – все как одна в черных платьях с белыми фартуками и накрахмаленных наколках.

Сурового вида женщина с глубокими складками вокруг рта подхватила Матта на руки.

– Мы нашли его в домике среди маковых полей,– объяснил Стивен.

– Там живет Селия,– сообразила одна из служанок.– Она слишком заносчива, чтобы жить вместе со всеми.

– И неудивительно, раз она прячет там ребенка. Малыш, кто твой отец? – спросила женщина, что несла Матта.

От ее фартука пахло солнцем – точь‑в‑точь как от фартука Селии, когда та снимала его с бельевой веревки. Матт посмотрел на брошку, пристегнутую к ее воротнику,– серебристый скорпион с загнутым кверху хвостом. Под скорпионом была приколота пластиковая карточка, на ней значилось имя – Роза. Матт был слишком слаб, чтобы говорить; впрочем, какая разница: ответа он все равно не знал...

– Он не очень разговорчив,– сказала Эмилия.

– Где врач? – спросил Стивен.

– Придется подождать. Он у твоего дедушки. А пока что надо его вымыть,– сказала Роза.

Служанки распахнули тяжелые двустворчатые двери; за ними оказалась такая красивая комната, каких Матт в жизни не видывал. Под высоким потолком тянулись резные балки, стены были оклеены шелковыми обоями с тысячами птиц. У Матта перед глазами все кружилось, и ему почудилось, что птицы живые. А еще он увидел диван, расшитый цветами: их оттенок переливался от лавандового до нежно‑розового, как перья на голубином крыле. На этот диван Роза и собиралась его положить.

– Я слишком грязный,– протестующе залепетал Матт.

Селия всегда ругалась на него, если он залезал на кровать с грязными ногами.

– Еще какой! – сварливо согласилась Роза.

Служанки расстелили поверх чудесного дивана белоснежную простыню и опустили на нее Матта. Он с ужасом подумал, что, если испачкает кровью эту простыню, ему влетит еще сильнее.

Роза достала пинцет и принялась вытаскивать из его ладоней и ног осколки стекла.

– Ну‑ка, ну‑ка! – шептала она, бросая стекляшки в стакан.– А ты смелый, не плачешь...

Но Матт не чувствовал в себе никакой смелости. Он вообще ничего не чувствовал. Его тело словно уплыло куда‑то далеко‑далеко, и он смотрел на склонившуюся над ним Розу, как на картинку по телевизору.

– А раньше он кричал, и очень даже громко,– сообщила Мария.

Малышка приплясывала вокруг, чуть ли не подпрыгивала, стараясь не пропустить самого интересного.

– Не задирай нос! – осадила сестру Эмилия.– Сама‑то вопишь во все горло от крохотной занозы в пальце.

– А вот и нет!

– А вот и да!

– Ненавижу тебя!

– Да на здоровье! – хмыкнула Эмилия. Девочка с замиранием сердца смотрела, как из порезов Матта снова потекла кровь.

– Когда вырасту, стану врачом,– заявила она. Горничные тем временем принесли ведро воды и полотенца.

– Осторожнее,– сказала Роза.– Правая нога сильно поранена.

У Матта звенело в ушах. Он почувствовал прикосновение теплой воды, и внезапно боль вернулась. Она пронзила все тело от правой ступни до самой макушки. Он раскрыл рот, чтобы закричать, но не смог выдавить ни звука. От боли перехватило дыхание.

– Боже мой! Наверно, внутри стекло осталось,– вскричала Роза, подхватывая Матта под плечи.

Что‑то – едва ли не злость,– прозвучавшее в ее голосе, заставило мальчика сжаться, как от удара.

Туман, окутывавший Матта, понемногу рассеялся. Ладони, ступни, колени полыхали такой яростной болью, о возможности существования какой он даже не подозревал.

– Говорила же я вам, раньше он плакал,– торжествующе заявила Мария.

– Заткнись! – прикрикнула на нее Эмилия.

– Смотрите! У него на ноге что‑то написано! – Мария попыталась подойти поближе.

Эмилия отпихнула сестру.

– Кто здесь собирается учиться на врача, ты или я?! Черт! Ничего не могу разобрать... Все в крови.

Она взяла салфетку и обтерла ногу Матта. На этот раз боль была не такой сильной, но Матт все равно не удержался и застонал.

– Ты ему больно делаешь, дуреха! – взвизгнула Мария.

– Погоди! Ага, вот... «Собственность»... Какие мелкие буквы! «Собственность семейства Алакран».

– «Собственность семейства Алакран»?! Так это же мы! Ничего не понимаю,– пробормотал Стивен.

– Что тут происходит? – раздался голос, которого Матт до сих пор не слышал.

В комнату ворвался рослый мужчина ужасно свирепого вида. Стивен тотчас же вытянулся в струнку. Эмилия и Мария встревоженно переглянулись.

– Папа, мы нашли его в маковых полях,– сказал Стивен.– Он поранился, и я подумал, что врач...

– Кретин! Этому зверю нужен не врач, а ветеринар! – взревел великан.– Как ты посмел притащить его в дом?!

– Но у него шла кровь...– начал было Стивен.

– Да, и он изгадил всю простыню! Теперь ее придется сжечь. Немедленно выкиньте эту тварь на улицу!

Ничего не понимающая Роза озадаченно переминалась с ноги на ногу.

Мужчина склонился и что‑то прошептал ей на ухо.

Лицо служанки исказилось от ужаса. Она поспешно схватила Матта в охапку и потащила из комнаты. Стивен, бледный как полотно, метнулся открыть ей дверь.

– Как он посмел так со мной разговаривать,– прошипел он спешащей за ним Эмилии.

– Он не хотел тебя обидеть,– попыталась успокоить его девочка.

– Еще как хотел! Он меня ненавидит,– возразил Стивен.

Роза сбежала с крыльца и грубо, словно тюк мокрого белья, швырнула Матта на траву. Потом, не произнеся ни слова, повернулась и исчезла в доме.

Мария

Матт лежал и глядел вверх. В черном бархатном небе яркой россыпью жемчужин сверкали мириады звезд. Это Млечный Путь – Селия говорила, что он получился из молока, которое брызнуло из груди Святой Девы, когда Она впервые кормила Младенца Иисуса. Спина Матта прижималась к траве. Та была совсем не такой мягкой, как ему хотелось бы, но все‑таки пахла прохладной свежестью, и это было ужасно приятно.

Матта трясла лихорадка. Чудовищная боль в ноге понемногу утихла, сменившись тупым нытьем. Матт был рад снова оказаться на улице. Небо было знакомым, уютным. Те же самые звезды сияли и над домиком в маковых полях. Селия никогда не выпускала его на улицу днем, но вечерами они частенько сидели на крыльце. Селия рассказывала ему сказки, показывала на падающие звезды.

– Это Бог ответил на чью‑то молитву,– говорила она,– и один из Его ангелов летит выполнять Божье повеление.

Матт лежал и молился, чтобы Селия пришла и спасла его. Она огорчится из‑за разбитого окна, но это еще можно пережить. Пусть кричит, сколько хочет, все равно он знает, что в глубине души она его любит. Он долго смотрел на небо, но оттуда не упало ни звездочки.

– Гляньте только – лежит тут, как зверек,– послышался голос Эмилии.

Матт вздрогнул. Он совсем забыл про детей.

– А он и есть зверек,– после недолгого молчания сказал Стивен.

Матт повернул голову: ребята сидели на нижней ступеньке крыльца. Мария срывала с ветки апельсины и катила их вниз по лестнице.

– Не понимаю,– призналась Эмилия.

– Я был дурак. Надо было сразу сообразить, кто он такой... что это за существо. Никому из слуг не разрешается заводить детей или жить отдельно от других. Бенито рассказывал мне как‑то эту историю, но я думал, что он... оно живет где‑то в другом месте. В зоопарке, может быть... там, где держат таких, как оно.

– О чем это ты?!

– Он – клон,– сказал Стивен. Эмилия тихонько ахнула.

– Не может быть! Он... я видела клонов. Они чудовища! Пускают слюни, пачкают штаны. Мычат и хрюкают, как животные.

– А этот не такой, как все. Мне Бенито рассказывал. Техники сразу после рождения должны уничтожать клонам разум – так велит закон. Но Эль‑Патрон захотел, чтобы его клон вырос как настоящий мальчик. Он так богат, что ему никакие законы не помеха.

– Это отвратительно! Клоны не люди! – воскликнула Эмилия.

– Конечно же не люди... Эмилия обхватила руками колени.

– Прямо мурашки по спине бегут. Я же до него дотрагивалась! И испачкалась в его крови... Мария, немедленно перестань катать на нас апельсины!

– Попробуй заставь,– ухмыльнулась Мария.

– Это ты еще раз попробуй, и я тебя мигом с лестницы спущу!

Девочка высунула язык и бросила апельсин с такой силой, что тот отскочил от нижней ступеньки и плюхнулся в траву.

– Матт, хочешь, я тебе апельсин почищу? – крикнула она.

– Не смей,– сказала Эмилия. Голос ее был таким строгим, что малышка мигом угомонилась.– Матт – клон. К нему нельзя подходить.

– А что такое клон?

– Гадкое животное.

– Очень гадкое? – В голосе Марии сквозило неподдельное любопытство.

Эмилия не успела ответить. Дверь открылась, и на крыльцо вышли давешний свирепый великан и врач.

– Надо было сразу меня позвать,– говорил врач.– В мои обязанности входит следить за его здоровьем.

– Я не знал, что оно здесь, пока случайно не прошел мимо гостиной. Весь дом залит кровью! От злости я потерял голову и велел Розе вышвырнуть его вон.

Сейчас свирепый человек уже не казался таким свирепым, но Матт все равно заерзал по траве, пытаясь отползти подальше. От малейшего движения ногу пронзало мучительной болью.

– Надо перенести его куда‑нибудь. Я не могу оперировать на газоне...

– В крыле для слуг есть пустая комната,– сказал свирепый и кликнул Розу.

Та с недовольным видом спустилась с крыльца, подхватила Матта под мышки и отнесла в другой конец дома – тесный лабиринт полутемных, пропахших плесенью коридоров. Стивена, Эмилию и Марию отослали прочь – принять душ и переодеться.

Матта положили на жесткий голый матрас. Комната была узкая и длинная. В одном конце была дверь, в другом – окно, забранное железной решеткой.

– Мне нужно больше света,– коротко бросил врач. Свирепый принес лампу.

– Держи его,– велел он Розе.

– Помилуйте, хозяин. Он же клон,– взмолилась Роза.

– Шевелись, если жизнь дорога,– прорычал свирепый.

Роза навалилась на Матта и изо всех сил стиснула ему лодыжки. Под ее тяжестью мальчик едва не задохнулся.

– Не надо... ну пожалуйста, не надо...– рыдал он.

Врач принялся прощупывать пинцетом самый глубокий порез. Матт отбивался, визжал, молил о пощаде и наконец, когда осколок стекла был извлечен, в полуобморочном состоянии распластался на матрасе. Роза держала его за лодыжки так крепко, что ее пальцы жгли ногу как огнем. Только когда рана была промыта и зашита, она выпустила Матта. Мальчик свернулся в комочек и в страхе следил за своими мучителями – что еще они замышляют?

– Я ввел ему противостолбнячную сыворотку,– сказал врач, складывая инструменты.– Правая нога может навсегда остаться искалеченной.

– Отослать его обратно в маковые поля? – спросил свирепый.

– Поздно. Дети его уже видели...

Мужчины и Роза вышли. Матт ждал, что будет дальше. Если помолиться хорошенько, Селия наверняка за ним придет. Возьмет его на руки, отнесет в кроватку, зажжет свечку перед Святой Девой Гвадалупской...

Но Святая Дева была далеко, в домике среди маковых полей, а Селия, должно быть, даже не знает, где он!

Дверь снова распахнулась: Роза принялась расстилать по всему полу газеты.

– Врач говорит, ты приучен к дому, но я не хочу рисковать,– сказала она.– Если у тебя есть мозги, делай свои дела в ведро.

Она поставила у кровати помятое жестяное ведро и взяла лампу, собираясь уходить.

– Погодите,– взмолился Матт.

Роза остановилась. Вид у нее был недовольный.

– Вы можете сказать Селии, что я здесь? Горничная злобно ухмыльнулась.

– Селии не позволено с тобой видеться. Это приказ хозяина.

Она вышла, громко хлопнув дверью. В комнате было темно, только сквозь крошечное окошко на двери пробивался слабый желтоватый свет. Матт вытянул шею, чтобы посмотреть, откуда он идет. С потолка на проводе свисала лампочка Она была совсем маленькая, как те огоньки, которыми Селия украшала новогоднюю елку, но светила очень храбро. Без нее в коридоре наступила бы кромешная темнота.

Он ничего не видел, кроме кровати и ведра. Стены были голые, высокий потолок терялся во тьме. Комната была такая узкая, что Матту казалось, будто его посадили в лежащий на боку спичечный коробок.

Еще никогда в жизни он не ложился спать один. Селия возвращалась всегда, пусть даже очень поздно. А если ночью он просыпался, храп Селии в соседней комнате успокаивал, убаюкивал его. А здесь не было абсолютно ничего, даже не шумел ветер над маковыми полями, даже не ворковали голуби в гнездах на крыше...

Тишина пугала.

Матт расплакался. Горе захлестнуло его с головой. Потом оно отступило, выплаканное, вылившееся с потоком горьких слез, но тут он вспомнил Селию и зарыдал с новой силой. Матт поднял набухшие от слез глаза на маленькую желтую лампочку в коридоре: казалось, она трепещет, как язычок пламени, как свечка перед образом Святой Девы Гвадалупской. Святая Дева может пойти куда захочет. Ее нельзя посадить под замок, как человека. Она может летать по воздуху и даже вдребезги разносить стены, как супергерои, которых Матт видел по телевизору. Только Она, конечно, не станет это делать, потому что Она мать Господа нашего Иисуса. Может быть, как раз в эту самую минуту Она стоит под окном и смотрит на него, Матта. На душе у мальчика стало немножко легче. Он глубоко вздохнул и вскоре уснул крепким сном.

Проснулся он оттого, что кто‑то открыл дверь. Он попытался было сесть, но резкий приступ боли уложил его обратно. В глаза ударил луч фонарика.

– Слава богу! А то я боялась ошибиться комнатой.

Маленькая фигурка прошмыгнула в комнату, подбежала к кровати, скинула рюкзак и принялась выкладывать на кровать какие‑то свертки.

– Мария, это ты? – удивился Матт.

– Роза сказала, что тебя не покормили ужином. Она такая злюка! У меня дома есть собачка, и, если ее не покормить, она скулит. Любишь манговый сок? Мой любимый...

Внезапно Матт понял, что ужасно хочет пить. Он залпом осушил целую бутылку. Мария разложила на матрасе сыр и пиццу.

– Я буду класть их тебе прямо в рот. Только пообещай, что не будешь кусаться.

Матт сказал, что никогда не кусается.

– Откуда мне знать?! Эмилия говорит, что клоны злые, как волки‑оборотни. Видел по телевизору кино о том, как в полнолуние у одного мальчика выросла шерсть?

– Да! – Матт несказанно обрадовался, что у него с Марией нашлось хоть что‑то общее.

После того фильма он заперся в ванной и сидел там, пока не вернулась Селия.

– А у тебя никогда не вырастает шерсть? – спросила Мария.

– Никогда,– сказал Матт.

– Это хорошо,– с облегчением вздохнула Мария. Она пихала кусочки еды Матту в рот, пока мальчик не наелся до отвала.

Потом они немножко поболтали о фильмах, и Матт пересказал Марии услышанные от Селии истории о страшилищах, которые бродят по ночам. Вскоре он обнаружил, что, если лежать совсем смирно, ноги болят не так сильно. Мария ерзала по кровати и время от времени больно пихалась, но он не издавал ни звука – боялся, что девочка рассердится и уйдет,– только зубы сжимал покрепче.

– Селия вешает на дверь амулеты, чтобы отпугнуть чудовищ,– сообщил он Марии.

– И помогает?

– Конечно! А еще они отпугивают покойников, которые не хотят смирно лежать в могилах.

– А тут нет ни одного амулета,– встревожилась Мария.

Эта мысль приходила в голову и Матту, но он не хотел, чтобы Мария ушла.

– В Большом доме не нужны никакие амулеты,– пояснил он.– Здесь много людей, а чудовища толпу не Любят.

Чувствуя интерес Марии, Матт расходился все больше и больше. Он болтал, болтал и болтал и все никак не мог остановиться, даже когда сам начинал стучать зубами от страха. Ни разу в жизни ему не уделяли столько внимания. Селия старалась выслушивать его, но обычно бывала слишком усталой. Мария же жадно ловила каждое слово, как будто от этого зависела ее жизнь.

– А о чупакабре ты слышала? – сказал Матт.

– Кто такая... чу‑чупакабра? – спросила Мария замирающим от волнения голосом.

– Вампир. Кровосос!

– Ой как страшно! – Девочка придвинулась еще ближе.

– Еще бы не страшно! У нее на спине шипы, а когти и зубы оранжевые, как апельсин, и она сосет кровь!

– Врешь!

– Селия говорит, у нее лицо человеческое, только глаза изнутри целиком черные. Как пустые дыры,– сказал Матт.

– О!

– Больше всего она любит коз, но может сожрать даже лошадь или корову – а если очень проголодается, то и ребенка!

От страха Мария прижалась к нему крепко‑крепко, обняла за плечи – руки у нее были ледяные. Матт стиснул зубы, чтобы не застонать от боли.

– Селия говорит, месяц назад чупакабра сожрала целый курятник,– сообщил он.

– Я слышала. Стивен сказал, их украли нелегалы.

– Так всегда говорят, чтобы люди не разбежались от ужаса,– ответил Матт, повторяя слова Селии.– Но на самом деле всех кур нашли в пустыне, и внутри у них не было ни капли крови. Они были сдуты, как пустая тыквенная кожурка!

Матт побаивался Стивена и Эмилии, но Мария была совсем другой. Такая же маленькая, как и он сам, и рядом с ней не было плохо. Как там назвала его Роза? «Мерзкий клон»... Матт не знал, что это такое, но сразу почувствовал обиду. Роза его ненавидела, и свирепый дядька, и врач тоже. Даже двое старших детей вмиг переменились, едва узнали, кто он такой. Матту хотелось расспросить Марию о клонах, но он боялся, что, если произнесет это слово, она его тоже разлюбит.

Так что Матт говорил, говорил и внезапно осознал восхитительную власть страшных историй: когда‑то он сам слушал их с замиранием сердца, а теперь они потрясли Марию настолько, что девочка прямо‑таки прилипла к нему.

– По ночам гуляют не только чупакабры,– солидно заявил Матт.– Еще есть Ла‑Льорона[6].

Мария что‑то прошептала. Ее лицо было прижато к его рубашке, так что он не разобрал слов.

– Ла‑Льорона утопила своих детей, потому что поссорилась со своим дружком. А потом раскаялась и сама утопилась,– продолжал Матт.– Она пришла на небеса, и святой Петр закричал на нее: «Ты плохая женщина! Не приходи сюда без своих детей!» Тогда она пошла в ад, но дьявол захлопнул перед ней дверь. Так что теперь она ночами напролет бродит по свету. Никогда не присядет, никогда не спит. Только рыдает: «О‑о! О‑о! Где же мои дети?» Ее слышно, когда дует ветер. Она подходит к окну и стонет: «О‑о! О‑о! Где же мои дети?» И царапает стекло длинными ногтями...

– Перестань! – взвизгнула Мария.– Прекрати сейчас же! Слышишь?!

Матт замер. Что в его истории не так?! Он пересказал ее точь‑в‑точь как слышал от Селии...

– Ла‑Льороны не бывает. Ты ее выдумал!

– Ничего я не выдумывал!

– А если и бывает, я о ней слышать не хочу! Матт коснулся лица Марии.

– Ты что, плачешь?

– Ничего я не плачу, идиойд несчастный! Просто не люблю плохих историй!

Матт ужаснулся. Он и не думал пугать Марию так сильно.

– Извини...

– Не извиню,– всхлипнула Мария.

– На окне решетка, через нее никто не пролезет,– сказал Матт.– А в доме полно народу.

– В коридоре нет ни души,– возразила Мария.– Если я выйду, меня сразу схватят чудища.

– Может, не схватят...

– Легко тебе говорить! Может, не схватят! Когда Эмилия увидит, что меня нет в кровати, мне влетит по первое число. Она наябедничает папе, и он заставит меня целый день учить таблицу умножения. И все из‑за. тебя!

Матт не знал, что и сказать.

– Придется остаться здесь до утра,– заключила Мария.– Мне все равно влетит, но хотя бы чупакабра не сожрет. Подвинься!

Матт попытался освободить ей место. Кровать была очень узкая, и каждое движение причиняло боль. Он вжался в дальний угол. Руки и ноги мучительно заныли.

– Ты и вправду как кабан,– пожаловалась Мария.– У тебя одеяло есть?

– Нету,– ответил Матт.

– Погоди.

Мария соскочила с кровати и собрала газеты, которые Роза расстелила на полу.

– Можно обойтись и без одеял,– заметил Матт, когда она начала расстилать газеты на кровати.

– С ними будет не так страшно.– Мария юркнула под бумажные листы.– Вот так! Я всегда сплю с моей собачкой. Ты правда не кусаешься?

– Правда,– сказал Матт.

– Тогда все в порядке,– сказала она и придвинулась поближе.– Спокойной ночи.

А Матт лежал и думал о наказании, которое Мария получит за то, что принесла ему еду. Он не знал, что такое таблица умножения, но догадывался, что ничем хорошим она не пахнет. За короткое время произошло множество событий, и половины из них Матт не понимал. Почему сначала все старались помочь ему, а потом вышвырнули на газон? Почему свирепый дядька назвал его тварью? И почему Эмилия сказала Марии, что он – гадкое животное?

Все это как‑то связано с тем, что он клон, и с надписью на ноге. Однажды Матт спросил Селию, что написано у него на подошве, и она ответила, что так делают с маленькими детьми, чтобы они не потерялись. Он думал, что такая надпись есть у всех. Но по поведению Стивена стало ясно, что далеко не у всех...

Мария во сне зашевелилась, вздохнула, взмахнула рукой – газеты соскользнули и засохшими листьями спланировали на пол,– и Матту пришлось вжаться в самый угол. Потом девочке, видимо, приснился кошмар. Она звала:

– Мама... Мама...

Матт попытался разбудить ее, но она только пихнула его кулаком.

При первых проблесках зари Матт заставил себя подняться. И чуть не вскрикнул от пронзительной боли в ногах. Болело куда сильнее, чем вчера вечером...

Он упал на четвереньки, взял ведро и пополз, стараясь не шуметь. Добрался до края кровати, туда, где Мария не могла его увидеть, и стал писать – как можно тише. Мария перевернулась на другой бок. Матт вздрогнул и опрокинул ведро. Пришлось собрать газеты, чтобы промокнуть разлитое. Закончив уборку, он без сил привалился к стене: руки и ноги болели невыносимо.

Дверь распахнулась.

– Гадкая девчонка! – заорала Роза. За ее спиной стайкой вертелись служанки, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что делается в комнате.– Мы весь дом вверх дном перевернули, пока тебя искали! А ты, оказывается, все время была здесь, с этим мерзким клоном. Ну и влетит же тебе! Отец тебя сию минуту домой отправит!

Мария, жмурясь от яркого света, льющегося из коридора, села на кровати. Роза стащила ее на пол и поморщилась, глянув на жмущегося к стене Матта.

– Выходит, ты все‑таки не приучен к дому, гаденыш,– прошипела она и брезгливо отпихнула ногой мокрые газеты.– Не понимаю, как Селия столько лет тебя терпела!

Тюрьма

Вечером, когда Роза принесла ужин, Матт спросил ее, когда вернется Мария.

– Никогда! – отрезала горничная.– Ее с сестрой отправили домой, и скатертью дорожка! Эти девчонки вечно задирают нос, и все потому, что у них папаша сенатор. Ха! У этого Мендосы хватает наглости протягивать лапку, когда Эль‑Патрон раздает подачки...

Каждый день его навещал врач. Матт забивался в угол и испуганно дрожал, но тот, казалось, не замечал этого. Он деловито осматривал ногу Матта, промывал дезинфицирующим средством, проверял швы. Однажды вколол антибиотик, потому что рана припухла и у мальчика подскочила температура. Врач не пытался начать разговор, и Матт был этому рад.

Однако врач много разговаривал с Розой. Им, казалось, очень нравилось общество друг друга. Врач был высокий, костлявый. Волосы у него на голове топорщились, как пушок на брюшке у утки, а при разговоре он брызгал слюной. Роза тоже была высокая и очень сильная – Матт убедился в этом однажды, когда попытался вырваться и убежать. Ее лицо вечно было хмурым, улыбалась она лишь изредка, когда врач отпускал одну из своих шуточек. Матта улыбка Розы пугала еще сильнее, чем ее хмурый взгляд.

– Эль‑Патрон уже много лет не спрашивал об этой твари,– как‑то заметил врач.

Матт понял, что речь идет о нем.

– Может, вообще забыл о его существовании,– пробормотала Роза. Она, опустившись на четвереньки, мыла пол в углу комнаты; рядом стояло ведро с мыльной водой.

– Хотелось бы это знать наверняка,– отозвался врач.– Иногда мне кажется, что Эль‑Патрон совсем выжил из ума. Целыми днями не произносит ни слова, сидит, уставившись в окно. А временами делается хватким, как старый бандидо, каким он был когда‑то.

– Он до сих пор бандидо,– проворчала Роза.

– Никогда так не говори, даже мне! Не дай бог тебе увидеть Эль‑Патрона в гневе!

Матту показалось, что и врач, и горничная вздрогнули. Ему стало интересно, почему они так боятся этого Эль‑Патрона, если, по их словам, он уже стар и слаб. Матт вполне уяснил себе, что он клон Эль‑Патрона, хотя не очень‑то понимал, что это значит. Может быть, Эль‑Патрон одолжил его Селии, а теперь собирается потребовать обратно?..

При мысли о Селии глаза Матта наполнились слезами. Он крепко зажмурился. Нельзя выказывать слабость перед своими мучителями! Он инстинктивно понимал, что те с радостью ухватятся за малейшую возможность сделать ему еще больнее.

– У тебя приятные духи, Роза,– сказал врач.

– Ха! Ты что, считаешь, я на все готова, лишь бы угодить тебе? – Горничная выпрямилась и вытерла мокрые руки о фартук.

– Я думаю, ты надушилась за ушками.

– Это дезинфицирующее средство, которым я чищу ванну,– сказала Роза.– Для врача, Виллум, его запах наверняка слаще духов.

– Верно, моя колючая Розочка.

Врач попытался обнять ее, но горничная вывернулась.

– Прекрати! – Она грубо оттолкнула его руку.

Несмотря на всю ее неприветливость, врачу Роза, казалось, нравилась. От этого Матту стало не по себе. Он почувствовал, что эти двое объединились против него.

Выходя из комнаты, Роза всегда запирала за собой дверь. Каждый раз Матт тянул за ручку, проверяя, не забыла ли она, но Роза не забывала никогда. Он подергал прутья решетки. Та не поддавалась – тоже как всегда. Матт встал на цыпочки и выглянул в окно. Грязная кирпичная стена загораживала обзор: в узкую щель он видел лишь фрагмент зеленого газона с яркими пятнами цветов, но этот маленький кусочек только разжигал желание увидеть побольше. Узенькая полоска неба вверху давала свет днем, а ночью показывала звезды. Матт все время прислушивался, но ни разу не услышал человеческого голоса.

На подошве его ноги образовался жесткий шрам. Он часто всматривался в надпись «Собственность семейства Алакран», но шрам рассекал крохотные буквы, как нож. Разобрать слова становилось все труднее и труднее.

Однажды между Розой и врачом вспыхнула страшная ссора.

– Эль‑Патрон хочет, чтобы я был рядом с ним,– сказал врач.– Я вернусь через месяц...

– Это только предлог, чтобы избавиться от меня! – Роза была в ярости.

– Мне надо работать, глупая ты женщина.

– Не называй меня глупой! – вскричала Роза – Я таких лживых койотов, как ты, насквозь вижу!

– Я ничего не могу поделать,– сухо произнес Виллум.

– Тогда возьми меня с собой. Я могу быть горничной.

– Эль‑Патрону не нужна горничная... Роза удрученно поникла.

– У меня сил больше нет здесь работать,– прошептала она.– Остальные слуги надо мной издеваются. «Она ухаживает за зверем, говорят. Она и сама не лучше, чем зверь». Мешают меня с грязью...

– Ты преувеличиваешь.

Ничего подобного! Пожалуйста, возьми меня с собой, Виллум. Прошу тебя! Я люблю тебя. Я ради тебя на все готова!

Врач оттолкнул ее.

– Прекрати истерику! Я оставлю тебе лекарств и вернусь через месяц.

Едва за ним закрылась дверь, Роза шарахнула ведром о стену и принялась проклинать врача и всех его предков до седьмого колена. От злости ее лицо стало белым как мел, лишь на щеках полыхали ярко‑красные пятна. Матт никогда еще не видел ее в такой ярости и ужасно перепугался.

– Это ты во всем виноват! – Роза схватила мальчика за волосы.

Матт завопил от боли.

– Ори сколько влезет, скотина, это тебе не поможет. Никто тебя не услышит! Все это крыло пустует, потому что в нем живешь ты! Даже свиней сюда не пускают!

Роза приблизила свое лицо, яростное и бледное, к его – заплаканному и испуганному. Сухая кожа туго обтягивала острые скулы. Глаза выпучились, и Матт увидел нездоровую желтизну белков. Она походила на демона из комиксов, которые Селия изредка приносила ему из Большого дома.

– Я могла бы убить тебя,– тихо произнесла Роза.– И спрятать твои косточки. Когда‑нибудь я это и сделаю.– Она с силой швырнула мальчика на пол. Матт потер голову там, где она держала его за волосы.– А может, и не сделаю. Кто его знает... Но одну вещь заруби себе на носу: теперь я твоя хозяйка. Так что лучше не зли меня!

Дверь с грохотом захлопнулась. Несколько минут Матт сидел, парализованный ужасом. Сердце колотилось как бешеное, тело взмокло от пота Что она хотела сказать? На какие гнусности она еще способна?! Постепенно дрожь прошла, дыхание выровнялось. Он подергал ручку, но даже в припадке ярости Роза не забыла запереть дверь. Матт дохромал до окна и стал смотреть на яркую полоску травы и цветов за стеной.

В тот же вечер двое садовников, стараясь не глядеть на Матта, вынесли из комнаты кровать. Роза следила за ними с плохо скрываемым злорадством. Потом вынесла ведро, которым Матт пользовался с самого первого дня пребывания в доме.

– Делай свои дела в углу, на газеты,– сказала Роза.– Как собака...

Матту пришлось лечь на цементный пол без всяких одеял и, конечно же, без подушки. Спал он плохо, а наутро все тело ныло, как больной зуб. Пришлось сходить на газеты, и это было стыдно и пакостно...

Когда пришло время завтрака, Роза поставила на пол поднос со скудной снедью и сразу же вышла. Даже не стала ругаться. Сначала Матт был этому только рад, но потом ему стало совсем плохо. И сердитые слова лучше, чем ничего. Дома у него были плюшевый мишка, собачка и Педро Эль‑Конехо. Они не разговаривали, но их хотя бы можно было обнять. Где они теперь? Наверное, Селия их выбросила, потому что знает, что он не вернется...

За едой Матт непрерывно плакал. Соленые слезы скатывались по щекам и падали на черствый кусок хлеба.

Вечером Роза принесла безвкусное жаркое с серой, как цемент, подливой. Ни ложки, ни вилки на подносе не было, поэтому Матту пришлось зарыться в миску лицом. К жаркому полагались вареный кабачок, яблоко и бутылка воды. Он съел все, потому что был голоден, но еда ему страшно не понравилась – а еще она напомнила, как вкусно готовила Селия...

Так проходил день за днем. Роза с ним не заговаривала. Казалось, лицо ее навсегда скрылось под непроницаемыми ставнями. Она ни разу не встретилась с Маттом взглядом, ни разу не ответила ни на один его вопрос. Ее молчание выводило мальчика из себя. Когда она приходила, он принимался болтать как заведенный, но она обращала на него внимания не больше, чем на плюшевого мишку.

Постепенно вонь в комнате стала невыносимой. Роза мыла пол каждый день, но запах впитался в цемент. Вскоре Матт привык к нему. Но Роза привыкнуть не могла и однажды взорвалась в новом припадке ярости.

– Неужто мало, что мне приходится за тобой присматривать?! – визжала она. Матт сжался в комочек у окна.– Уж лучше бы я убиралась в курятнике! От кур хоть польза какая‑то есть! А от тебя что за толк?!

Неожиданно ей в голову пришла какая‑то мысль. Она замолкла на полуслове и всмотрелась в Матта, словно что‑то прикидывая. Матт похолодел. Что еще она замышляет?!

Снова пришли угрюмые садовники. Поперек двери они соорудили невысокую глухую перегородку. Матт с интересом наблюдал за их работой: перегородка доставала ему до пояса и сбежать не помешала бы. Роза стояла в коридоре и недовольно ворчала. Садовники обронили несколько слов (что именно они сказали, Матт не расслышал), и Роза побагровела от гнева. Но ничего не ответила.

Когда перегородка была наконец готова, Роза выволокла Матта в коридор. Мальчик с любопытством озирался по сторонам. В коридоре было голо и пусто, ничуть не интереснее, чем в комнате, но все‑таки хоть какое‑то разнообразие.

А потом произошло что‑то совсем непонятное: по коридору засновали садовники с тачками, полными опилок. Одну за другой они подвозили тачки к дверному проему и вываливали их содержимое в комнату. Когда на полу выросла груда высотой с перегородку у двери, Роза подхватила Матта под мышки, приподняла и зашвырнула внутрь. Матт мягко приземлился на опилки и закашлялся.

– Вот так должны жить грязные скоты,– прошипела горничная и захлопнула дверь.

От испуга Матт не знал, что и подумать. Вся комната была завалена серовато‑бурой трухой. Она была мягкая. На ней можно было спать, как на кровати. Матт принялся копаться в опилках, силясь понять, почему и зачем они вдруг появились в его жизни. Он рыл в опилках туннели, насыпал из них горы. Подбрасывал опилки в воздух и глядел, как они медленно опускаются длинным шлейфом. Так он возился довольно долго, но постепенно все развлечения, какие он мог придумать с опилками, иссякли.

На закате Роза принесла еду. Опять не произнесла ни слова. Матт ел медленно, глядел на тусклую желтую лампочку, принадлежавшую Святой Деве, и вслушивался в голоса, доносившиеся из дальнего конца дома.

– Что ты натворила, ради всего святого! – вскричал врач, увидев новое жилище Матта.

– Насыпала ему подстилку,– ответила Роза.

– Ты с ума сошла?!

– А тебе что за дело?

– Как это – что за дело? – Врач попытался взять ее за руку. Она отпихнула его– Я должен заботиться о здоровье этого клона. Боже мой, ты знаешь, что случится, если он умрет?!

– Тебя волнует только одно: как бы с тобой чего не случилось! Но не бери в голову, Виллум. Я выросла на птицеферме и знаю, что глубокая подстилка – лучший способ сохранить цыплят здоровыми. Надо пустить кур копаться в ней, и тогда весь помет опускается на дно. Врач рассмеялся.

– Ты очень странная женщина, Роза, но, должен признать, это существо пребывает в хорошем состоянии. Помнится, когда оно жило в доме у Селии, то, кажется, умело говорить. Сейчас оно не произносит ни слова...

– Злобный маленький зверек! Врач вздохнул.

– Так всегда бывает с клонами. Я думал, этот окажется умнее прочих...

Матт ничего не сказал, только забился в угол подальше. Долгие часы одиночества в домике среди маковых полей научили его хранить молчание, а любое внимание со стороны Виллума и Розы могло кончиться плохо.

Дни тянулись мучительно медленно, а по ночам он плакал. Сквозь зарешеченное окошко Матт видел, что розовые цветы на газоне увяли. Узкая полоска неба днем была голубой, а ночью черной. Часто ему снился маленький домик среди маковых полей, Селия, зеленый луг, такой яркий, что, проснувшись, он тут же снова начинал плакать.

Постепенно он пришел к выводу, что Селия о нем забыла, что она никогда не придет и не спасет его. Эта мысль причинила такую боль, что Матт поспешно выбросил ее из головы. Он пытался не думать о Селии, а когда все‑таки думал, то сразу же старался переключиться на что‑нибудь другое – светлое и приятное. Мало‑помалу он начал забывать, как она выглядит: на смену реальному человеку пришел некий смутный образ, однажды увиденный им во сне.

Худо‑бедно Матт все‑таки пытался бороться со скукой, грозившей захлестнуть его с головой. Он начал прятать в опилки остатки еды – не для того, чтобы съесть их потом, а чтобы привлечь насекомых. Окно было не застеклено, и сквозь решетку в комнату частенько залетали всевозможные мелкие существа.

Сначала он приманил ос огрызком яблока. Потом, польстившись на кусок протухшего мяса, к нему в гости пожаловала великолепная жужжащая муха. Она уселась на мясо, словно ее пригласили на званый обед, и, предвкушая трапезу, принялась потирать мохнатые лапки. Вскоре Матт обнаружил в мясе копошащихся червяков и стал следить, как они растут. Постепенно червяки превратились в точно таких же жужжащих мух. Все это было ужасно интересно.

А еще, конечно же, были тараканы. Мелкие, коричневые, с трудом прокладывали себе путь в опилковых джунглях; большие, кожистые, летали по воздуху, гудя, как тяжелые бомбардировщики, и Роза, завидев их, пронзительно визжала.

– Ты чудовище! – кричала она.– Не удивлюсь, если окажется, что ты их ешь!

Да, насекомые приносили массу удовольствия.

В один чудесный день между прутьями решетки протиснулась голубка и принялась деловито копаться в опилках. Матт застыл, очарованный ее красотой. Когда голубка улетела, на опилках осталось одно‑единственное перламутровое перышко. Матт спрятал его. Он был убежден, что, попадись перо на глаза Розе, она его непременно уничтожит.

Зачастую он пел про себя – так, чтобы не услышала Роза,– колыбельную, которую слышал от Селии: «Буэ‑нос диас палома бланка. Ой те венго а салудар. Доброе утро, белая голубка. Я пришел навестить тебя». Эта песенка посвящалась Святой Деве Гвадалупской. Матту пришло в голову, что голубка была послана Святой Девой, а перышко означает, что теперь Она будет заботиться о нем, как заботилась раньше, в маленьком домике среди маковых полей.

Однажды он услышал на улице шаги, выглянул в окно и увидел по ту сторону решетки незнакомое лицо. Это был мальчик немногим старше его самого, с непокорными рыжими кудрями и веснушками.

– Ну и урод же ты,– сказал мальчик.– Прямо свинья в хлеву.

Матт хотел ответить, но привычка к молчанию стала чересчур сильной. Он лишь злобно покосился на обидчика. Сквозь туман, застилавший его разум, он вспомнил, что мальчика зовут Том и что он плохой.

– Сделай что‑нибудь,– попросил Том.– Покопайся в отбросах. Потрись спиной о стену, как свинья. Надо же мне о чем‑нибудь рассказать Марии...

Матт поморщился. Он вспомнил веселую девочку с тугими косичками, которая заботилась о нем и была наказана за то, что принесла ему поесть. Значит, она вернулась. И не пришла с ним повидаться...

– Что, зацепило? Погоди, вот расскажу твоей подружке, каким ты стал красавчиком. Воняешь, как куча дерьма!

Матт покопался в опилках, ища припрятанное сокровище. Это был целый апельсин. Сначала он был зеленым, но постепенно стал синим и очень мягким. Изнутри в нем копошились червяки, и их выкрутасы очень забавляли Матта. Он обхватил апельсин пальцами. Плод чудом сохранял круглую форму.

– Ах, совсем забыл, ты ведь слишком туп и не умеешь разговаривать. Ты всего лишь глупый клон, который ходит себе в штаны. Может, ты поймешь, если я заговорю на твоем языке?

Том прижал лицо к решетке и противно захрюкал. Матт швырнул апельсин. Меткости ему было не занимать – недаром он проводил целые дни, бросая фрукты в цель.

Апельсин разбился о лицо Тома. Мальчишка с визгом отскочил от окна.

– Оно шевелится, шевелится! – С его подбородка капала вонючая жижа, червяки, извиваясь, падали за шиворот.– Ну погоди у меня! – Не переставая визжать, он умчался прочь.

Матт погрузился в блаженный покой. Пусть для Розы и врача его комната казалась унылой пустыней без единой приметной черточки, для него она была царством скрытых наслаждений. Под опилками – он в точности знал, где именно,– были устроены многочисленные тайники. В них хранилась ореховая скорлупа, семена, кости, фрукты, хрящики... Хрящики были самыми ценными игрушками. Их можно было растягивать, сгибать, смотреть сквозь них на свет, даже сосать, если они были не слишком старыми. Кости были вместо кукол. С ними можно было разговаривать, разыгрывать всякие представления...

Матт закрыл глаза и представил, как сажает Розу и врача под замок. Он будет кормить их гнилыми апельсинами, поить кислым молоком Они станут умолять его о пощаде, но он ни за что их не помилует.

Матт извлек из тайника голубиное перо и с восторгом всмотрелся в радужные переливы. Обычно с перышком в руках ему становилось спокойнее, но сейчас сделалось как‑то не по себе. Селия не раз говорила, что Святая Дева любит тех, кто добр и ласков. Она не похвалит его за то, что он швырнул в Тома гнилым апельсином, пусть даже гадкий мальчишка получил по заслугам. Она умеет заглядывать людям в душу, Она видела его дурные мысли о Розе и враче и наверняка опечалилась.

Матту тоже стало грустно. «Я не буду делать им слишком плохо»,– пообещал он, надеясь, что Святая Дева услышит его и улыбнется. И все‑таки при мысли о том, что он разделался с Томом, на душе у него становилось теплее.

Но, как однажды сказала Селия, никогда не плюй против ветра. Если бросишь в кого‑нибудь гнилым апельсином, рано или поздно этот апельсин прилетит к тебе обратно. Не прошло и часа, как Том вернулся с игрушечным духовым ружьем. Матт был одет только в шорты, и горошины больно били по голой коже. Сначала он пытался увертываться, но в маленькой узкой комнатке спрятаться было негде. Матт забился в угол и прикрыл голову руками, пытаясь защитить лицо.

Он инстинктивно понимал, что, если не будет реагировать на боль, Том быстро потеряет интерес и уйдет. Но все‑таки это произошло далеко не так скоро, как он надеялся. Запас гороха у мальчишки казался неиссякаемым, но в конце концов, обругав Матта последними словами, тот убрался восвояси.

Матт долго ждал, чтобы удостовериться, что опасность миновала,– терпения ему было не занимать. Он сидел в своем углу и вспоминал Педро Эль‑Конехо, который забрался в сад к сеньору Макгрегору и потерял там всю свою одежду. Матт тоже потерял всю одежду, кроме шортов.

Наконец он отважился поднять глаза и увидел, что его царство разорено. Метаясь по комнате, он уничтожил все метки, которые указывали местоположение тайников. Матт вздохнул и принялся копаться в опилках. Нащупывал в глубине спрятанные сокровища, разравнивал поверхность и наносил новые черточки и ямки, объяснявшие, где что лежит. Примерно так же Селия сдвигала мебель, чтобы почистить ковер пылесосом, а потом расставляла все по своим местам.

Закончив работу, Матт снова уселся в уголке и стал ждать, когда Роза принесет ужин. И тут произошло нечто совершенно невероятное.

– Михо! Ми‑и‑хо! – раздался за окном голос Селии.– Дитя мое! Я и не знала, что ты здесь! Ох боже мой! Мне сказали, что тебя забрал Эль‑Патрон. Я ничего не знала!

Неожиданно в забранном решеткой окне появилось лицо Марии: Селия держала девочку на вытянутых руках.

– Он выглядит как‑то не так,– сказала Мария.

– Они морили его голодом, жестокие звери! Посмотри, во что он одет! Иди сюда, дорогой мой. Я хочу к тебе прикоснуться.– Селия просунула сквозь прутья решетки руку.– Дай же посмотреть на тебя, ми вида. Поверить не могу!

Но Матт сидел тихонечко в своем углу и ничего не говорил. Ему ужасно хотелось вырваться из этой темницы, целыми днями он только об этом и мечтал, но сейчас, когда долгожданный миг наконец‑то настал, он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Если он поддастся соблазну и подбежит к окну, произойдет что‑нибудь очень‑очень плохое. Селия превратится в Розу, Мария – в Тома, и тогда от горького разочарования его сердце разобьется вдребезги...

– Эй ты, идиойд, знаешь, каких хлопот мне стоило прийти сюда? – сказала Мария.

– Ты такой слабый, что не можешь встать? – запричитала Селия.– Боже мой! Они тебе ноги переломали? Ну скажи хоть что‑нибудь... Неужто они вырвали тебе язык?

Она принялась рыдать, совсем как Ла‑Льорона, протягивая руки сквозь решетку. При виде ее слез у Матта тоже защипало в глазах, но он никак не мог заставить себя встать, не мог вымолвить ни слова.

– Вы меня раздавите,– захныкала Мария, и Селия поспешно опустила ее на землю.

Малышка вытянулась во весь рост и сумела заглянуть в окно сама.

– Мой песик Моховичок тоже был таким, когда за ним приходили злые собаколовы,– сообщила она.– Я плакала и плакала, пока папа не принес его обратно. Моховичок целый день ничего не ел и не смотрел на меня, но потом он поправился. И Матт тоже поправится.

– Устами младенца глаголет истина! – воскликнула Селия.

– Я не младенец!

– Конечно не младенец, милочка. Ты просто напомнила мне, что сейчас важнее всего освободить Матта.– Селия погладила Марию по голове.– А об остальном позаботимся позже. Я дам тебе письмо, сможешь сохранить его в секрете? Особенно от Тома?

– Конечно смогу,– заверила ее Мария.

– Страх как не хочется это делать,– пробормотала Селия себе под нос– До смерти не хочется, но на свете есть только один человек, который может спасти Матта. Мария, отнеси это письмо своему папе. Он знает, куда его послать.

– Хорошо,– бодро ответила Мария.– Знаешь, Матт, сегодня вечером Селия подсыплет Тому в горячий шоколад острого перца. Только никому не говори!

– Сама не проболтайся,– сказала ей Селия.

– Не проболтаюсь.

– Ни о чем не волнуйся,– сказала Селия Матту.– У меня в запасе хитростей больше, чем блох на старом койоте. Я вытащу тебя отсюда, любовь моя!

Когда они наконец ушли, Матт вздохнул с облегчением. Их приход стал нежданным вторжением в созданный им упорядоченный мирок. Теперь про них можно было забыть и вернуться к раздумьям о собственном царстве. Поверхность опилок была аккуратно разровнена, сокровища надежно схоронены под тайными метками, прочесть которые мог только он, Король и Повелитель здешних мест. В комнату влетела пчела, покрутилась немножко, ничего не нашла и улетела прочь. Высоко под потолком починял свою паутину паук. Матт достал голубиное перо и погрузился в его шелковистое совершенство.

Date: 2015-12-12; view: 407; Нарушение авторских прав