Дитя ночи и охотница. Сумерки разливаются по Атлантическому океану

Сумерки разливаются по Атлантическому океану. Тимми ждет выхода на сцену. В гримерной со стенами из сплошного звуконепроницаемого стекла, которые выходят на море. Он приехал сюда один. Его команда – звукорежиссеры, музыкальная группа и гример – прибыла отдельно. На автобусах через пол страны. Но он предпочитает путешествовать в одиночестве. Иногда он прилетает на место ночным рейсом. Иногда он летит вместе с ветром.

В комнате много зеркал, хотя Тимми они не нужны. Он не отражается в зеркалах. И это действительно очень непросто – на ощупь накладывать на глаза синие тени, в тон его черным, как полночь, волосам. Одну стену почти полностью занимают мониторы. Камеры, установленные повсюду, следят за сценой, за зрительным залом, за проходами к сцене, за билетными кассами, за толпой, которая уже начала собираться, хотя разогревочная группа, «Стервятники», еще даже не показалась.

Он отворачивается от мониторов и смотрит на море.

У него очень острый слух. Даже звуконепроницаемое стекло не заглушает звуков, идущих снаружи. Океан за окном спокоен и кристально черен. Далеко‑далеко, почти на пределе зрения, из воды выпрыгивает дельфин. Акулий плавник кружит по черной глади. Тимми вспоминает Лайзу, потерянную девчонку. Теперь она потерялась уже навсегда. Интересно, думает он, а есть ли жизнь после смерти… или это всего лишь выдумка, и есть только две настоящие реальности. Вампиры и люди, тени друг друга.

– Что с тобой, Тимми? – Это Китти проникла в гримерную дуновением ветра сквозь замочную скважину. Солнце село, и ночь подняла ее из гроба. – В тебе больше нет силы. Это все из‑за этой женщины, которая аналитик. Она из тебя что‑то тянет, Тимми… Тимми, ты не умираешь? Скажи, ты не умираешь? Ты старше всех нас, и ты становишься неуязвимым. Но, кажется, страсть убивать тебя больше не возбуждает, а жалость… она отравляет твою радость крови. Я боюсь за тебя. Тот человек убил всех моих новых друзей, которых я сделала для себя, а я не хочу быть одна.

– Я не знаю. Может быть, мне станет хуже, прежде чем я исцелюсь. Если смогу исцелиться, Китти.

– Раньше с тобой было все хорошо. За исключением, разве что, жалости к людям. Твоего проклятия – жалости. Ты хочешь упасть до их уровня, до уровня наших жертв… нашей еды?! Тимми, ты должен быть жестоким и сильным, ты должен полностью поглощать своих жертв. Как огонь или ветер.

– Если ты думаешь, что сеансы психоанализа подорвали мою силу, то ты, может быть, и права. Может быть, я уже не архетип.

– Я слышала, как ты плачешь, Тимми.

– Нет. – Но про себя он подумал, что это может быть правдой.

– И еще, Тимми… я тут увидела кое‑что… неприятное.

– Что?

– Посмотри на экран. Вон там, где зрители. Там один человек… где‑то в первых рядах. Весь такой напряженный, сосредоточенный. С черной сумкой в руках. Не узнаешь?

Она показывает на мониторы. На одном из экранов – нижний ярус сидений. Камера медленно передвигается от лица к лицу: молоденькие девчонки усердно жуют жвачку, парень с ярко‑малиновым панковским гребнем, еще один парень в футболке с портретом Тимми Валентайна, две девочки увлеченно болтают друг с другом, еще одна девочка – погружена в себя, глаза закрыты, держится за руку какого‑то бородатого мужика…

– Следующий ряд, выше, – говорит Китти. – Вот как раз камера поднимается…

Тимми узнал его сразу. Когда они виделись в последний раз, этот человек вбивал эрзац‑кол в сердце молоденькой девушки…

– Брайен Дзоттоли, – шепчет он.

– Зря ты мне не позволил его убить! – говорит Китти. Его задевает ее презрение. Но он вдруг понимает – и сам удивляется этому, – что он больше ей не сочувствует. Теперь он равнодушен. Наверное, он действительно изменился.

Еще одно чувство… настолько забытое и далекое, что он даже не сразу соображает, что это такое. Страх. И вовсе не потому, что здесь Брайен. Он знает, что привело его сюда. Любовь и темная сторона любви – месть. Он знает, как с ними справляться. Он не боится любви и мести. И он не боится толпы – зверя с тысячами голов, которого он приручит своей музыкой. Но здесь есть что‑то еще… что‑то…

Он обводит взглядом мониторы. Ага, вот и «Стервятники»… уже одеваются в свои замысловатые костюмы, напичканные электроникой. Один из них кто‑то бурчит по поводу отрубившейся микросхемы… на другом мониторе Мелисса Пальват с кем‑то увлеченно беседует… с кем? Лица этих людей ему смутно знакомы, но он не может понять, откуда… Их трое. Сидят на диванчике. В центре – старуха, вылитая ведьма. Справа – толстый лысый старик азиатского вида. Слева – еще старик, сухопарый и мрачный… Все трое такие старые, что кажутся совершенно бесполыми существами… кто такие? Откуда он может их знать?

Камера чуть сдвигается. Там есть еще один человек. Тоже достаточно старый, но все‑таки не такой древний, как остальные. Вполне даже бодрый. Тимми видит его лишь со спины, но он все равно кажется очень знакомым.

В мыслях Тимми звучит отрывок из моцартовской «Волшебной флейты»… калейдоскоп образов, витражные стекла, испуганные глаза застывшего в страхе мальчишки, огонь, старый оперный театр…

– Что ты там увидел? – спрашивает Китти. И снова – страх. Его новизна возбуждает Тимми, как запах свежей крови.

– Ты их не узнаешь? – Он показывает на экран. Они долго смотрят туда. Наконец Тимми говорит: – Тебя проняло. Ты помнишь, кем ты была когда‑то?

Она сердито трясет головой:

– Не хочу даже думать об этом.

Он говорит:

– Неужели ты не понимаешь, что это ты стала такой, как они. Ты, а не я. Ты убиваешь не для того, чтобы утолить голод. Это не жажда, а прихоть. Страсть, вожделение.

– И теперь я их выпью и отомщу за себя.

– Наши пути снова пересекаются на Вампирском Узле. Он отворачивается от экрана и смотрит на море. Поднялся ветер, и пальмы на берегу качаются: Так медленно и грустно… Китти ушла искать себе новую жертву. Она любит толпу – полную жизни, заряженную энергией, исходящую жизненной силой, которой ей так не хватает. У него есть еще час, чтобы побыть одному.

Он смотрит на океан. Двадцать лет назад они с Руди пересекли океан…

Date: 2016-02-19; view: 354; Нарушение авторских прав