Наплыв: лабиринт. Терри не хотелось, чтобы папа узнал, что он его дожидался, и поэтому спрятался в шкафу – вернее, в таком чуланчике типа проходной комнаты

Терри не хотелось, чтобы папа узнал, что он его дожидался, и поэтому спрятался в шкафу – вернее, в таком чуланчике типа проходной комнаты, соединявшей комнату близнецов с родительской спальней. Он примостился между коробками с обувью и маминой искусственной шубой. Сквозь прорези в деревянной дверце ему было хорошо видно, что делается в спальне родителей.

Он ждал затаив дыхание. Ему так нужен был папа. Ему нужен был кто‑нибудь, кто успокоит его, скажет, что все нормально, что он ни в чем yе виноват… Мама все это говорила, да: Но как‑то неубедительно. Впечатление было такое, что ее мысли заняты чем‑то другим.

Снизу раздался шум. Порыв холодного воздуха. Терри поежился – он был одет легко: в футболку и шорты. Надо было надеть свитер. Или взять плед. Но теперь уже поздно. Голоса.

– Это я, милая. Впусти меня.

– Заходи. – Хлопнула дверь. – Только не надо бросаться меня целовать.

– Давай займемся любовью.

– Еще не остыл после Бойса? Не можешь забыть свою… в общем, кто у тебя там, я не знаю. Наш сын умер, Джефф.

– Пожалуйста, пойдем наверх. Я сейчас не могу говорить. Ты нужна мне. Ты мне нужна, дорогая.

– Я свет включу, а то ты все ноги себе сломаешь. Что с тобой? Ты что, пьян? Что у тебя –на пиджаке? Вино?

– Не включай свет, не нужно. Я прекрасно все вижу.

– Но ведь темно!

– Тише, любовь моя. Ты испортишь сюрприз. Шаги. Какие‑то странно неровные. Наверное, папа действительно пьян. Он никогда так не ходит – спотыкаясь на каждом шагу. Дверь родительской спальни открылась. В тусклом свете ночника Терри увидел отца. Впервые за целый месяц.

Отец встал в центре комнаты и замер. Он стоял совершенно неподвижно, и в этом было что‑то жуткое. Такое впечатление, что он вообще не дышал. Из двух крошечных дырочек у него на шее сочилась какая‑то красная гадость, как будто… как будто…

– Я иду, Джефф, – раздался снизу голос матери. Джефф Гиш сел на кровать и расстегнул пиджак. Что с ним не так? Он что‑то делает, шевелится, а потом замирает как статуя. Это странно и неестественно. Наверное, он из‑за Дэвида так, убит, решил Терри. Отец резко встал и распахнул окно. Сухие листья осыпались на постель, бурые пятна на белых шелковых простынях. В спальню ворвался ветер, промозглый, холодный. Но Джефф как будто и не заметил холода. Господи Боже, – подумал Терри, подбираясь поближе к двери, – он действительно не дышит. Или это у меня крыша едет из‑за Дэвида. Но Господи Боже, посмотри на его глаза. Как кусочки стекла. В них нет огня. Вообще ничего нет. Куда он смотрит? Пожалуйста, пусть он меня не заметит. Я знаю, он сделает что‑то плохое, если увидит меня…

Когда вошла мама, Джефф отвернулся от окна и подошел к двери.

– Закрой окно, Джефф. Холодно.

– Мне нужен холод. Мне нужна ночь.

– Джефф, похороны завтра. В восемь утра. Нам надо подумать, что…

– Иди ко мне. – Он грубо схватил ее за руки.

– Господи, Джефф, да ты весь холодный как ледышка. Что с тобой?! Мы не можем сейчас заниматься сексом, ты пьян, и вообще…

– У меня для тебя сюрприз. – Джефф; очень тщательна выговаривал слова, как будто он только учился говорить.

– Давай лучше слать.

– Поцелуй; меня. У меня для тебя сюрприз, милая. Я вампир. Разве это не здорова?! Я вампир, ха‑ха‑ха, вампир.

Терри всего трясло, как в припадке эпилепсии. Было ощущение кошмарного сна, не он понимал, что все происходит на самом деле. И все это правда. Он так сильно дрожал, что сбил на пил коробку с мамиными туфлями.

– Что это было? – насторожилась мама. – Терри, а ну марш в постель.

– Позже я с ним разберусь. А сейчас я тебя выпью, женщина. Всю, до последней капли… помнишь тот день; в Доме с привидениями… мы тогда "были совсем детьми, и ты меня высосала до капли, развратная сука, у тебя все чесалась, тебе так хотелось трахаться, ты высосала мою молодость. Всю, без остатка… а теперь моя очередь.

– Замолчи. Терри не спит. Он услышит.

– Да пошел он! – Он обнял ее за талию, привлек к себе и поцеловал. Жестко, напористо. Терри видел, что маме больно. Он сидел, съежившись в шкафу‑чулане, и не знал, что делать. А потом отец укусил маму за шею, и темно‑красная кровь пролилась ей на ночную рубашку и ему на пиджак, и он пил ее кровь, а холодный осенний ветер трепал ей волосы, и капельки крови падали на постель, усыпанную мертвыми листьями… и Терри был так напуган, что даже не мог закричать, и отец уронил мать на ковер, словно безвольную марионетку, и она лежала там, обессиленная, обескровленная и мертвая, и кровь текла у нее из шеи, из глаз, изо рта и из носа, и Джефф огляделся, неуклюже, как робот, ворочая головой, а потом встал и направился к шкафу, и Терри понял, что отец чует его, чувствует, как колотится сердце его ребенка, как бурлит его кровь, и Терри попятился, а отец принялся биться в дверь шкафа, и пиджаки и пальто на вешалках стали сдвигаться на Терри, и душить его, и он принялся отчаянно молотить кулаками по «взбесившейся» одежде, а потом выскочил из шкафа к себе в комнату, где на стене висела большая фотография в рамке – они с Дэвидом в летнем спортивном лагере, – и отец выбил дверь со своей стороны и уже несся к нему, его рубашка была вся в крови, и Терри выбежал в коридор и кубарем скатился по лестнице, он обосрался от страха, и все это лезло из‑под шорт и текло по ногам, но ему надо было спасаться, бежать из дома, и он выбежал через переднюю дверь, а отец бежал следом, буквально в паре шагов позади, и Терри бросился вдоль по улице к дому Галлахеров, скользя по осенней грязи и мокрым опавшим листьям, он весь взмок и футболка липла к груди, и волосы падали на лицо, но он продолжал бежать – вслепую… и отец бежал следом за ним, тяжело топая по мостовой, и вот уже до дома Пи‑Джея осталось каких‑нибудь пятьдесят ярдов, Терри нырнул в просвет в зарослях терновника, больно ободрал руки, обогнул дом и принялся стучать в заднюю дверь… он стучал и выкрикивал имя Пи‑Джея, стучал и кричал… и дверь распахнулась так резко, что он упал на линолеум в кухне и ударился животом об пол, а отец так и остался стоять в сумраке за порогом, и Пи‑Джей держал его… не отца, а Терри… и Терри стошнило прямо на рубашку лучшего друга, но ему было уже все равно.

– Терри, Терри…

– Не впускай его, – выдохнул Терри. – Он не войдет, если его не пригласить.

– Все хорошо, Терри. Все в порядке, теперь ты в безопасности. Я его не впущу… Етить‑колотить, это же мистер Гиш! Мистер Гиш…

– Не приглашай его в дом!

В глазах все расплывалось от слез. Он смутно видел отца, в крови с головы до ног, с двумя маленькими дырочками на шее… кровь текла у него изо рта… кровь была повсюду, в волосах у отца, у него на пиджаке… кровь собиралась в лужицы на коврике у двери… из тех, на которых часто бывает написано «Добро пожаловать!»…

– Пожалуйста, Пи‑Джей. Пожалуйста, Терри, – сказал отец. У него был такой голос… вкрадчивый, убедительный… это был голос отца из тех, прежних дней, когда они были счастливой семьей. – Впустите меня, я не сделаю вам ничего плохого. Теперь со мной все нормально…

– У вас есть распятие? – шепотом спросил Терри у Пи‑Джея.

– А ты как думаешь? В семье с фамилией Галлахер? – ответил Пи‑Джей с какой‑то странной горечью в голосе, и Терри вдруг понял, вернее, не понял, а просто прочувствовал, как это, наверное, тяжело ощущать себя ирландским шошоном. – Послушай, ты тут побудь пока, ладно? А я схожу за родителями. Все будет хорошо. Просто удерживай форт и не пускай его внутрь, хорошо?

Пи‑Джей вернулся буквально через секунду. В руке он держал громадное металлическое распятие, которое обычно висело на стене в гостиной, как раз над камином, и по поводу которого Терри не раз отпускал идиотские шуточки. Мистер и миссис Галлахер тоже вышли на кухню. Пи‑Джей подошел к задней двери, выставив распятие перед собой. Тёрри взглянул на изможденного худого Иисуса с наморщенным лбом и терновым венцом на голове, который напоминал колючую проволоку.

– Нет… пожалуйста – впустите меня, я буду хорошим, – захныкала тварь, которая когда‑то была Джеффом Гишем.

Терри не слишком хорошо видел, что происходит. Перед глазами все плыло. Смутно он осознавал, что Шанна Галлахер опустилась рядом с ним на колени и вытирает ему ноги губкой, смоченной в теплой воде. Где‑то чуть в стороне и вверху старый Кейл Галлахер шептал себе под нос:

– Если бы я это не видел своими глазами…

А Пи‑Джей стоял у двери, размахивая бронзовым распятием. Потом снаружи раздался вой – звериный вой, исполненный ужаса, – который сливался с пронзительным воем ветра.

Пи‑Джей сказал:

– Если это действительно то, что я думаю, то нам нужны еще распятия. И чеснок. И, может быть, что‑то серебряное.

– У меня есть серебряное ожерелье, – отозвалась Шанна. Она всегда говорила очень тихо, почти шепотом.

– Мама, я отведу Терри к себе в комнату.

Терри почувствовал, как ему обтерли лицо горячим полотенцем, как Пи‑Джей приобнял его за плечи и легко, поднял на ноги. А потом он вдруг вспомнил одну вещь и весь похолодел.

– Алиса, – выдохнул он. – А как же Алиса?

– О Господи, – прошептал Кейл Галлахер.

– Возьми машину, – сказала мама Пи‑Джею. – А в спальне возьми распятие. Кажется, там: в холодильнике должен быть чеснок.

– Господи, Господи, – повторил Кейл.

Терри слышал, как он ходит по дому, собирая все необходимое.

– Если все это правда, – сказала Шанна (она по‑прежнему говорила тихо, почти шепотом, но в этом шепоте была несгибаемая сила; Терри ее чувствовал), – надо бы запастись продуктами. Надо быть ко всему готовым, Кейл. Даже к тому, что придется держать осаду.

– Днем все будет нормально. Когда светло, – сказал Пи‑Джей.

Голоса звучали приглушенно, как будто сквозь вату. Терри понял, что устал. Ужасно устал. Пи‑Джей оттащил его наверх. Он слышал, как мистер Галлахер вышел из дома и завел во дворе машину. Все казалось таким нереальным… Пи‑Джей уложил его на свою кровать. Скорей не кровать, а походную койку. Терри открыл глаза и обвел взглядом комнату, где он столько раз ночевал вместе с Пи‑Джеем… щит из коровьей шкуры, раскрашенный яркими красками… стеклянный террариум, где хила гремучая змея по имени Эрни. Ей вырвали ядовитые зубы, но ее все равно можно использовать для обряда «вхождения мальчика в возраст мужчины», когда тебя якобы кусает ядовитая змея, и тебе являются всякие видения… Сколько раз он приходил в эту комнату, чтобы побыть просто собой, а не чьим‑то братом‑близнецом. Здесь он фантазировал, что у него настоящая семья, а Пи‑Джей – его настоящий брат. И теперь все именно так и было… ну, так или иначе. Вот только у него больше не было брата‑близнеца. Он был мертв. Или, вернее, немертв.

– Эй, давай двигайся. Или ты думаешь, я буду спать на полу? – сказал Пи‑Джей. Терри подвинулся и повернулся на бок, лицом к деревянной стене, где был прикреплен рисунок цветными мелками с изображением какого‑то индейского обряда. Пи‑Джей нарисовал эту картинку, когда ему было шесть лет… и один уголок был оторван… и синяя краска на стене пооблупилась. Пи‑Джей лег рядом. – Только не храпи.

– Я не смогу заснуть, пока твой папа не привезет Алису.

– Давай спи, дубина.

– Я…

– Да не волнуйся ты так. Все будет хорошо. И кстати, ты должен мне доллар, если ты вдруг забыл.

Наплыв

Фил Прей уже собрался закрывать магазин, но тут подошли покупатели. Несколько стариков, вполне респектабельных с виду.

Он отпер дверь и впустил их внутрь. Поначалу они вообще ничего не сказали, просто ходили‑смотрели, трогали модели поездов на открытых полках. Фил уже отключил электричество на железных дорогах. В тусклом свете единственной лампочки и в желтых отблесках уличных фонарей было хорошо видно, как в воздухе пляшут пылинки. Словно крошечные насекомые. В присутствии четверых незнакомцев – трое из них глубокие старики, одетые дорого, пусть и консервативно – тусклая убогость обстановки как‑то особенно бросалась в глаза.

– Чем я могу вам помочь? – спросил Фил, немного робея. Главным у них был лысый дородный азиат. По‑английски он говорил очень правильно, но с таким «чопорным» акцентом – как в старых фильмах.

– Там у вас в витрине плакат с портретом Тимми Валентайна, – сказал он.

– Мой давний клиент, – отозвался Фил. – Так что вам угодно? На самом деле я уже закрывался.

– Мы обошли уже двадцать подобных лавок, – сказал другой старик, худой, с изможденным лицом и орлиным носом. – И все из‑за этой газетной статьи, которую нашел Брайен. Где говорится, что у него одна из самых больших в мире коллекций игрушечных поездов. Но мне непонятно, какой в этом толк.

Самый молодой из четверки – мужчина лет тридцати пяти – повернулся к Филу:

– Где он?

– А кто вы такие? – с подозрением спросил Фил. – У вас есть ордер?

– Если вы не будете говорить, – сказал четвертый, лицо которого было смутно знакомо Филу. Где‑то он его видел. Может быть, по телевизору, может быть, на какой‑то афише, – я сожгу ваш магазин. – Он достал из кармана золотую зажигалку Данхилл и щелкнул ею перед, носом у Фила.

– И все сгорит, – добавил толстый азиат. – Все сосны и елки в вашем миниатюрном лесу. Все поезда. Все рельсы.

– Я понятия не имею, где он! Я знаю только…

– Что вы знаете? – спросил худой, доставая из кармана плаща пистолет.

– Есть один городок… с таким забавным названием. Узел. Я точно не знаю, где это, но он однажды упоминал его в разговоре.

Человек с пистолетом выстрелил. Три раза. Он был плохим, неумелым стрелком, и Фил умер не сразу. Он упал на стойку. Кровь потекла на модель старинного паровоза. Фил не чувствовал боли. Вернее, чувствовал, но словно издалека. Словно это была чья‑то чужая боль. Все вокруг медленно погружалось в алую дымку.

И сквозь нее пробивались голоса. Он слышал их до последнего, пока погружался в мягкую тьму.

– Зачем вы его пристрелили, Фрэнсис? – Голос самого молодого.

– Не знаю. У меня как будто все помутилось в голове. Кажется, я схожу с ума.

– И что теперь делать?

– Не паникуйте, молодой человек, – сказал толстый азиат. – Когда его обнаружат, мы будем уже далеко. К тому же я принц, член правящей королевской семьи, и мы, как вам должно быть известно, не подчиняемся правилам, писанным для обычных людей. В данном конкретном случае, если что, я возьму вашего общего друга Фрэнсиса под свою защиту.

– И куда мы теперь? – спросил четвертый. Тот, кто говорил меньше всех. Тот, чье лицо Фил почти узнал.

– В город с забавным названием Узел, – ответил тот, кто называл себя принцем. – Я уверен, что их не так много. Сейчас вернемся в отель и посмотрим по атласу. А вы, Брайен, возьмете машину в бюро проката. Мы выезжаем сегодня вечером.

Фил Прей, которого Тимми Валентайн однажды по дружбе спас от клыков Китти Берне и тем самым от верной смерти, тяжело осел на пол.

Его найдут лишь через несколько дней. Полиция решит, что его пристрелили грабители. Начнется расследование, но дело закроют из‑за недостатка улик. Убийство так и останется нераскрытым.

К тому времени Боги Хаоса и их новый шофер и ученик Брайен Дзоттоли были уже на пути к городу Узел, штат Канзас – к первому из многих Узлов на маршруте, расписанном принцем Пратной.

Date: 2016-02-19; view: 374; Нарушение авторских прав