Искатель. Около полуночи Брайен Дзоттоли спустился в холл мотеля

Около полуночи Брайен Дзоттоли спустился в холл мотеля. Рита спала в номере. Он так до сих пор и не решился бросить ее на трассе. Но ничего – до Лос‑Анджелеса уже близко, и там они с ней распрощаются навсегда. Он разменял доллар на четыре четвертака и пошел в крошечный зал игровых автоматов. Всего четыре машины, стандартный набор. Ничего выдающегося. Он не стал долго думать и уселся за «Защитника»: опустил в щель монетку и уже протянул руку к кнопке выбора одного игрока, как вдруг услышал какой‑то шум.

Там была стеклянная дверь, которая вела во внутренний дворик с бассейном. Желтые отсветы фонарей дрожали на воде. Снова раздался тот странный звук – как будто могучие волны накатывают на берег, как будто ночной ветер с моря бьется о ряды незанятых лежаков и пустых деревянных кабинок.

– Что это? – проговорил Брайен вслух.

Наверное, сказывается усталость. Слишком долго он ездит по городам, пристает чуть ли не к каждому встречному, тыча им в нос фотографию Лайзы, названивает своему братцу‑скотине с неутешительными новостями. Оно ему надо, етить‑колотить? Сейчас ему надо забыться и не думать вообще ни о чем. Аванс уже на исходе, через месяц – и это уже крайний срок – надо будет садиться за книгу и писать как из пушки. По‑хорошему, надо садиться за книгу уже сейчас, вместо того чтобы мотаться по городам и весям. Он решил пойти спать. По‑дружески пнул автомат ногой и уже шагнул к выходу из игровой комнаты, как вдруг снова послышался этот звук… теперь громче… Он развернулся и подошел к стеклянной двери. Что там на улице? Ураган? Тогда почему вода в бассейне так спокойна, почему не качаются пальмы, почему не слышно испуганных криков людей? Ветер жалобно завывал снаружи. Брайену стало не по себе. Надо вернуться в номер, сказал он себе. И все равно продолжал стоять.

Толща воды медленно раздалась в стороны, открывая провал‑воронку. Оттуда вырвался фонтан взвихренных брызг, а потом из глубины поднялась фигура, омытая холодным хлорированным свечением. Совсем молоденькая девчонка: мокрые волосы липнут к лицу, в огромных запавших глазах плещется голубовато‑зеленое сияние – отражение антисептической воды. Она совсем голая, только самое интересное место прикрыто пучками морских водорослей. На одной груди – белый шрам. И все плечи и грудь покрыты глубокими мелкими ранками, как будто девушка побывала в пасти какого‑то чудовища. Ранки сочатся густой темной кровью. Кровавые слезы текут из прозрачных глаз, в которых, как в зеркале, отражается плеск воды. Девушка идет к нему по воде. По бетонным плитам. Ее длинные мокрые волосы развеваются на ветру. Ветер ревет в уши Брайену.

– Лайза!

Она как будто его и не слышит.

Она подошла еще ближе, и он заметил, что на самом деле она не идет, а плывет по воздуху. Кто ее так… какая скотина?! Его буквально трясло от ярости. Он всегда ненавидел брата – еще до его изуверского обращения, до того, как он стал избивать и е…ать свою дочь… и вот посмотрите, что стало с девочкой, с плотью от плоти его… Брайен хотел открыть дверь и выйти к ней, но та сила, что держала его на месте, не давала ему даже пошевелиться.

Лайза была уже совсем рядом. Но почему она не дышит?

Она наконец повернулась к нему. Пустой взгляд, мутно‑кровавые слезы в глазах. Она вообще не моргала. Теперь он разглядел, что алые ранки у нее на груди – это и вправду следы от укусов. Что‑то подобное он уже видел, в кино. Это был фильм про акулу‑убийцу. Не может быть, чтобы Лайза осталась жива после такого…

Губы у Лайзы – или у существа, которое притворялось Лайзой – дрогнули и сложились в подобие улыбки. И Брайен увидел, что в этом голубоватом свечении, в пугающей неподвижности черт, она была даже красивой, хотя раньше он этого не замечал. Ее кожа матово светилась – как будто сама по себе, – бледная, холодная.

Брайен открыл стеклянную дверь.

Сладкий гнилостный запах, как от испорченных апельсинов…

– Лайза, что с тобой приключилось? Но теперь все хорошо, малышка. Сейчас мы поедем домой. Отец больше пальцем тебя не тронет, об этом я позабочусь. Будешь жить у меня, если хочешь.

– Уходи. – Это был не ее голос. Ее губы почти не двигались, а сам голос был больше похож на свист ветра, который пытается подражать человеческому голосу. – Уходи, дядя Брайен. Не зови меня в дом, не приглашай меня, не надо… держись от меня подальше, держись подальше… если ты пригласишь меня, я войду и буду пить твою кровь, дядя Брайен, неужели ты не понимаешь, я стала… вампиркой, как в телевизоре… акула пришла ко мне, машина убийства, только это была не она, а он… я всегда знала, что так все и будет… он пришел за мной… Валентайн, Валентайн… не зови меня в дом, дядя Брайен, не приглашай меня…

– Лайза, не говори глупости. Как же я тебя не позову? А про себя Брайен подумал: стало быть, грянуло – она все же шагнула за грань и сошла с ума. К чему, собственно, все и шло. Ладно, сейчас я ее отведу к себе, накормлю, уложу спать, а завтра уже буду думать, что делать дальше. Надо показать ее врачам, найти хорошую клинику…

– Не говори ничего, молчи!

– Успокойся, малыш. Я же твой дядя Брайен. Я тебя не обижу, Лайза. Я никогда тебя не обижал, ты же помнишь. Давай…

– Не говори этих слов!

Ветер ревел в ушах, но Брайен не чувствовал ни малейшего дуновения.

Он хотел взять ее за руку, но невольно отдернул руку. Ее рука была холодна как лед. Горячий душ и теплое одеяло. Девочке нужно согреться.

– Дядя Брайен… – Хриплый скрипучий голос, еще меньше похожий на человеческий. – Уходи, уезжай из этого мотеля, возвращайся домой, домой, неужели ты не понимаешь, это единственный способ… или возьми острый кол, деревянный кол и воткни его мне в сердце, и тогда все будет хорошо, тогда я вернусь и опять стану прежней Лайзой, выйду из телевизора и снова стану нормальной, дядя Брайен, нормальной, ищи меня у Валентайна, как в той песне из телевизора, знаешь?

– Нет.

– Теперь я вампирка, как в телевизоре. Вампирка, как в телевизоре.

И Брайен увидел, что по бетонному полу – от того места, где она вышла из воды, и до того места, где она стоит – тянется кровавый след, что губы у нее все в крови, а во рту серебристо поблескивают клыки – острые, окровавленные…

– Теперь я вампирка, как в телевизоре.

– Я помогу тебе, девочка…

– Да, помоги мне, пожалуйста, оно жжется, жжется, помоги… проткни мне сердце колом, убей меня по‑настоящему, иначе я буду пить твою кровь… дядя Брайен, я люблю тебя, все еще люблю и буду любить еще несколько дней, я пока что не вся вампирка, во мне еще что‑то есть от той, прежней Лайзы, и эта прежняя Лайза пока что удерживает вампирку, она удерживает клыки, она удерживает голод, неужели ты не понимаешь, оно так жжется, так жжется, пожалуйста, проткни мне сердце колом, убей меня по‑настоящему…

Запах гнили чувствуется сильнее…

Брайен срывается с места и бежит прочь из игровой комнаты, врывается в лифт, достает ключ, никак не может попасть в замок, все‑таки открывает дверь, включает свет. Рита лежит на кровати…

Мертвая.

Она лежала совсем без всего. Она ждала, что он вернется и они снова займутся любовью. Ее рот, уши, ноэдри и даже вагина были забиты морскими водорослями. Склизкими и вонючими водорослями. Ее шея была разодрана в клочья и из раны торчал обрывок трахеи, как оторванный шланг пылесоса. У нее не было глаз; в окровавленные глазницы были набиты все те же водоросли. От кровати к окну, где балкон, тянулась мокрая дорожка. Вода. Брайен снова услышал ветер и увидел, что Лайза стоит на балконе, с той стороны стекла. Она приоткрыла губы, как будто хотела рассмеяться, и у нее изо рта полилась бесконечная гирлянда водорослей, которые корчились на ее бледной груди, как зеленые змеи.

На этот раз он не стал открывать дверь.

– И что мне делать? – выкрикнул он. – Господи, твою мать, ведь обвинят‑то меня!

Соленая вода брызнула ему в лицо. Но откуда здесь взяться воде, ведь балконная дверь закрыта?! Он смотрел на нее и ему казалось, что ее тело мерцает и расплывается… Господи Иисусе, етить‑колотить, он действительно видел акулу там, за окном… может, они уже под водой? Может, он тонет? Он отпрянул назад… и ступил на твердую землю.

– Ты умерла, – сказал он. – Но ты вернулась. И твоя смерть по‑прежнему липнет к тебе. Вот ты тут стоишь, заключенная в оболочку своей собственной выдуманной реальности, и веришь, что ты вампирка и все это кино, но на самом деле тебя нет. Ты умерла, ты мертва…

– И эта женщина тоже, – сказала Лайза с той стороны стекла. – Мне очень жаль, дядя Брайен, не говори папе, пожалуйста, он меня изобьет и мне будет больно, я не хочу, чтобы было больно, пожалуйста, дядя Брайен, не выдавай мен".

– Конечно, я ничего не скажу. Ты же моя племянница. Мы с тобой одной крови, Лайза. Я никому ничего не скажу.

– Да, а я помогу тебе. Я здесь все уберу. А ты уезжай, прямо сейчас. Я обещаю: утром здесь ничего не будет – ничего, что могло бы вызвать подозрения… я тебя защищу… только не говори папе, не говори ему… не надо, чтобы хоть кто‑нибудь знал, что со мной происходит… пока я не выйду обратно из телевизора… пока я не стану богатой и знаменитой…

Брайен вдруг понял, что плачет. И сам поразился: он и не думал, что еще может плакать.

– Но ты должен мне пообещать, что возьмешь кол и убьешь меня по‑настоящему, чтобы я не ходила так часто, каждую ночь, только ты поторопись, пока вампирка не выгнала прежнюю Лайзу уже насовсем, ты понимаешь, дядя Брайен? Ее еще не убили совсем, и ей страшно, ей страшно…

– Где мне тебя искать? – кричит Брайен.

– В замке у Валентайна…

– Где это, блин?

– Я люблю тебя, дядя Брайен…

Она исчезла с балкона. А буквально через секунду из темной ванной бесшумно выскользнула черная пантера, подошла к кровати и принялась слизывать кровь с простыней. Потом зверюга вцепилась зубами в запястье Риты, стащила тело с кровати и потащила его на балкон, а потом… Брайен смотрел, парализованный ужасом… существо в облике черной кошки и мертвое тело сделались полупрозрачными и начали растворятся в желтом свете фонарей. Брайен видел, как сквозь тело Лайзы просвечивает рябь на зеленой хлорированной воде, а потом от нее остался один туман, в котором Брайен различал две точки – горящие запавшие глаза… а потом – только ночь.

Брайен не стал дожидаться лифта. Он бегом спустился по лестнице, запрыгнул в машину и умчался на всех парах.

Наплыв

Сверни ей шею, девочка. И не копайся всю ночь, иначе она проснется к вечному холоду…

Но она же умрет и не сможет вернуться.

Ты глупая девочка! В этой новой жизни ты еще ребенок, ты совсем ничего не знаешь. Тебе нужно учиться, учиться. Возьмись за шею, вот так. Видишь, какая ты стала сильная. Теперь поворачивай и ломай. Позвоночник как ветка, для тебя все едино.

Так жжется… так жжется…

Холод?

Да.

Это вечность, девочка. Ее не надо бояться. Ею следует наслаждаться. Ты мертва навсегда, и холод – это единственное, что у тебя есть… кровь как будто согревает, но лишь на миг, и это лишь сон о тепле, которое стало воспоминанием, призрачной тенью жизни… когда‑нибудь ты забудешь и то, почему тебя тянет пить кровь.

Мне страшно.

Я знаю. Мне жаль, что я сделал тебя такой. Но даже в мире живых ты жила в царстве снов и фантазий.

Я не нравлюсь себе такая!

Я знаю. Посмотри на себя. Эти раны… Ты сама их придумала, знаешь. Тебе нужен гроб? Я позабочусь, чтобы рядом с тобой не было никаких распятий…

Так жжется…

И святой воды тоже, наверное. Знаешь что – расскажи Марии, какие конкретные фильмы ужасов ты смотрела, чтобы она оградила тебя от всего, что по твоим представлениям тебе навредит. Мария, она все понимает… она будет тебе помогать.

Дядя Брайен…

Он человек, девочка. Не думай о нем, забудь. Это пройдет. Но нельзя убивать людей так жестоко лишь потому, что они спят с теми, кого ты любила в своей прежней жизни. Это все происходит от злобы и мстительности, а здесь так не делается, в этом доме. Ты поняла?

Да, Тимми.

Хорошо. Руди снимет с тебя мерку для гроба.

Date: 2016-02-19; view: 400; Нарушение авторских прав