Глава 11. «Теперь в ЦРУ все окутано завесой тайны – его затраты, его эффективность, успехи и неудачи », – заявил Майк Мэнсфилд

«И тогда грянет буря…»

«Теперь в ЦРУ все окутано завесой тайны – его затраты, его эффективность, успехи и неудачи», – заявил Майк Мэнсфилд, сенатор от штата Монтана, в марте 1954 года.

Аллен Даллес подчинялся лишь нескольким членам конгресса. Они защищали ЦРУ от зоркого ока общественности через неофициальные комитеты по делам вооруженных сил и по ассигнованиям. Он регулярно просил своих заместителей, чтобы те снабжали его «историями об успешных операциях ЦРУ, которые можно использовать на очередном обсуждении бюджета». Про запас у него не было ни одной. Искренним он готов был стать лишь в редких случаях. Через две недели после критики со стороны Мэнсфилда Даллес «отчитывался» перед тремя сенаторами на закрытом заседании. В заметках, сделанных по ходу брифинга, говорилось, что столь быстрое расширение тайных операций ЦРУ, по‑видимому, «опасно или даже неблагоразумно в обстановке длительного напряжения холодной войны». Они признали, что «незапланированные, срочные, одноразовые операции не только становятся, как правило, провальными, но они также сорвали или сделали невозможными тщательные приготовления к действиям более долгосрочного характера».

Подобная секретность могла быть сохранена на Капитолийском холме. Но один из сенаторов представлял собой серьезную угрозу для ЦРУ: это был охотник за «красными» Джозеф Маккарти. В свое время Маккарти и его штаб разработали целую подпольную сеть осведомителей, которые в гневе ушли из агентства по окончании корейской войны. В первые месяцы после избрания Эйзенхауэра на пост президента папки сенатора Маккарти еще сильнее разбухли от разного рода показаний и свидетельств о том, что «ЦРУ непреднамеренно завербовало большое количество двойных агентов – лиц, которые, работая на ЦРУ, фактически являются коммунистическими агентами. Их задача состояла в том, чтобы распространять неточную, искаженную информацию». В отличие от многих обвинений, высказанных в адрес Маккарти, это было правильным. Агентство не могло допустить никакой утечки информации, и Аллен Даллес хорошо понимал это. Если только в разгар «красной опасности» американский народ узнает, что агентство на всей территории Европы и Азии успешно вводилось в заблуждение советскими и китайскими разведслужбами, для ЦРУ это будет смертным приговором.

Когда Маккарти конфиденциально сообщил Даллесу, «что ЦРУ отнюдь не неприкосновенно и вполне уязвимо для расследований извне», директор понял, что его ведомство под угрозой. Фостер Даллес открыл свои двери ищейкам Маккарти, публично демонстрируя лицемерие, которое подрывало Государственный департамент в течение десяти лет. Аллен Даллес отклонил попытки сенатора вызвать в суд Билла Банди, который в свое время пожертвовал 400 долларов в фонд военных ассигнований Элджера Хисса[16], подозреваемого в шпионаже в пользу коммунистов. Аллен не позволил сенатору безнаказанно бичевать ЦРУ.

Его общественная позиция выглядела в целом принципиальной, но в отношении Маккарти он также провел тайную операцию. О ней в общих чертах доложил офицер ЦРУ, дав свидетельские показания перед комитетом сената и его двадцативосьмилетним советником, Робертом Ф. Кеннеди. Эти показания был опубликованы в 2003 году. В архивах ЦРУ они тоже зафиксированы.

После своей личной конфронтации с Маккарти Даллес сформировал группу офицеров ЦРУ для проникновения в кабинет сенатора – либо с помощью шпиона, либо жучка, но лучше – и с тем и с другим. Метод использовался такой же, как у Гувера – грязная тайная операция: соберите «грязь», а затем распространите ее. Даллес попросил Джеймса Энглтона, своего короля контрразведки, отыскать способ дискредитировать Маккарти и его штаб. Энглтон уговорил Джеймса Маккаргара – офицера, которого Виснер принял на службу одним из первых, – подбросить поддельные донесения на известного члена подпольной сети Маккаргара в ЦРУ. Маккаргар отлично преуспел в этом. Так ЦРУ проникло в сенат.

«Вы спасли республику», – сказал ему позднее Аллен Даллес.

«В значительной мере противоречивая философия»

Но угроза ЦРУ росла, по мере того как в 1954 году власть Маккарти начала потихоньку ослабевать. Сенатор Мэнсфилд и тридцать четыре его коллеги выступили за создание надзорного комитета за принятие закона, обязующего руководителей ЦРУ держать конгресс целиком и полностью в курсе своей работы. (Этот закон был принят только через двадцать лет.) Специальная комиссия конгресса во главе с доверенным лицом Эйзенхауэра, генералом Марком Кларком, готовилась провести расследование деятельности агентства.

В конце мая 1954 года президент Соединенных Штатов получил от одного полковника ВВС крайне необычное письмо, занимающее шесть страниц машинописного текста. Это был крик души одного из первых правдолюбов внутри ЦРУ. Эйзенхауэр прочитал письмо и сохранил его.

Автор письма, Джим Келлис, был одним из отцов‑основателей агентства. Ветеран УСС, руководивший партизанами в Греции, позднее отправился в Китай и стал первым резидентом подразделения Стратегических служб в Шанхае. При учреждении ЦРУ он оказался среди немногих опытных специалистов, уже имевшихся в распоряжении нового ведомства. Он возвратился в Грецию в качестве следователя от Дикого Билла Донована, который попросил в частном порядке расследовать убийство репортера Си‑би‑эс в 1948 году. Келлис выяснил, что убийство – дело рук правых союзников Америки в Афинах, а не коммунистов, как раньше считалось. Но его находки так и остались без движения. Он возвратился в ЦРУ и во время корейской войны отвечал за военизированные операции и координацию сил сопротивления по всему миру. Уолтер Беделл Смит отправлял его на важные расследования в Азии и Европе. То, что он там увидел, ему не понравилось. Через несколько месяцев после того, как Аллен Даллес взял бразды правления в свои руки, Келлис в раздражении подал в отставку.

«Центральное разведывательное управление находится в отвратительном положении, – предупредил полковник Келлис Эйзенхауэра. – В настоящее время ЦРУ не проводит стоящих операций по ту сторону железного занавеса. На брифингах боссы рисуют посторонним радужную картину, но ужасная правда все равно останется под грифом «СЕКРЕТНО».

А правда заключалась в том, что «ЦРУ невольно либо умышленно передало один миллион долларов службе безопасности коммунистического государства» (речь идет об операции в Польше; маловероятно, чтобы Даллес приоткрыл президенту неприглядные детали этой операции, которая с треском провалилась за три недели до инаугурации Эйзенхауэра). «ЦРУ невольно организовало разведывательную агентуру для коммунистов», – написал Келлис, имея в виду неудачу Сеульской резидентуры во время корейской войны. Даллес и его заместители, «боясь каких‑либо последствий для собственной репутации», лгали конгрессу об операциях, проводимых агентством в Корее и Китае. Келлис лично расследовал это дело во время своей поездки на Дальний Восток в 1952 году. Он выяснил, что противники «обвели ЦРУ вокруг пальца».

Даллес подбрасывает в прессу материалы, придавая блеск собственному имиджу и изображая из себя «академически приветливого христианского миссионера и выдающегося эксперта национальной разведки, – написал Келли. – Те немногие из нас, кто видел и другую сторону Аллена Даллеса, не усматривают в нем так уж много христианских черт. Я лично считаю его безжалостным, честолюбивым и совершенно некомпетентным правительственным чиновником».

Келлис умолял президента предпринять «радикальные меры, чтобы произвести чистку» в ЦРУ.

Эйзенхауэр хотел ликвидировать угрозы по отношению к тайной службе и решить ее проблемы втайне, без привлечения общественного внимания. В июле 1954 года, вскоре после завершения операции «Успех», президент поручил генералу Джимми Дулиттлу, который работал над проектом «Солярий», а также своему хорошему другу Уильяму Поули, миллионеру, который поставил истребители‑бомбардировщики для государственного переворота в Гватемале, объективно оценить способности ЦРУ к проведению секретных операций.

В распоряжении Дулиттла было десять недель, по истечении которых он должен был представить подробный отчет. Он и Поули встретились с Даллесом и Виснером, посетили резидентуры ЦРУ в Германии и Великобритании, а также опросили старших офицеров вооруженных сил и дипломатических чиновников, которые работали в тесной связи с их коллегами в ЦРУ. Они также по беседовали с Беделлом Смитом, который сообщил, что «Даллес слишком эмоционален, чтобы находиться на таком важнейшем посту» и что «вообще его эмоциональность намного хуже, чем это проявляется внешне».

19 октября 1954 года Дулиттл отправился в Белый дом на встречу с президентом. Он сообщил, что агентство «раздулось в обширную и расползающуюся во все стороны организацию, укомплектованную большим количеством людей, компетентность которых в ряде случаев весьма сомнительна». Даллес окружил себя людьми низкой квалификации и дисциплины. Был также поднят и чувствительный вопрос «семейных отношений» с Фостером Даллесом. Дулиттл считал, что для всех заинтересованных было бы лучше, если бы личные связи не выливались в профессиональные: «Это приводит к защите одного человека другим или повышенному влиянию одного на другого». Президенту следовало бы учредить независимый комитет доверенных гражданских лиц для наблюдения за деятельностью ЦРУ.

Донесение Дулиттла фактически содержало в себе предупреждение о том, что тайная служба Виснера «заполнена людьми, имеющими небольшую либо нулевую подготовку по своей конкретной работе». В его шести отдельных штаб‑квартирах и более чем сорока подразделениях «существует никому не нужный балласт фактически на всех уровнях». Дулиттл рекомендовал провести «полную перестройку» империи Виснера, которая и так пострадала от собственного «грибовидного расширения» и «огромного бремени обязательств, выходящих за рамки возможностей их выполнить». В донесении подчеркивается, что «качество тайных операций гораздо важнее, чем количество. Небольшое количество компетентных людей может оказать куда большую пользу, чем огромная масса некомпетентных».

Даллес хорошо знал, что тайная служба вышла из‑под контроля. Сотрудники ЦРУ управляли операциями за спинами своих руководителей. Через два дня после того, как Дулиттл представил свой отчет, директор Центральной разведки поделился с Виснером своей озабоченностью о том, что «деликатные операции выполняются на нижних уровнях, не будучи представленными вниманию соответствующего заместителя директора Центральной разведки или директора Центральной разведки».

Но с докладом Дулиттла Даллес обошелся так, как он имел обыкновение обращаться с дурными вестями, то есть спрятал в долгий ящик. Он не позволил ознакомиться с ним ни высокопоставленным офицерам ЦРУ, ни даже самому Виснеру.

Хотя полный текст донесения оставался засекреченным до 2001 года, его предисловие было обнародовано на четверть столетия раньше. Оно содержит одно из самых мрачных описаний холодной войны: «Теперь ясно, что мы стоим перед лицом заклятого врага, общепризнанная цель которого – мировое господство любыми средствами и любой ценой. В такой игре не существует никаких правил. Приемлемые до сих пор нормы человеческого поведения не применяются. Если Соединенные Штаты хотят выжить, то давно существующие американские понятия «честной игры» должны быть кардинально пересмотрены. Мы должны организовать эффективную службу шпионажа и контрразведки и научиться ниспровергать, саботировать и разрушать нашего противника более умными, более сложными и более эффективными методами, чем те, которые используются против нас. Может возникнуть необходимость в том, чтобы американский народ ознакомился, понял и поддержал эту в значительной мере противоречивую философию».

В донесении говорилось, что нация нуждается «в агрессивной тайной психологической, политической и военизированной организации, более эффективной, более уникальной и, при необходимости, более безжалостной, чем та, которая используется противником». А все потому, что ЦРУ так и не решило «проблему проникновения на территорию противника с помощью агентуры». «При пересечении вражеской границы воздушным путем или любым другим подобным способом очень трудно избежать обнаружения противником». Вывод такой: «Информация, которую мы получили подобными методами, крайне незначительна, а затраты на подготовку и человеческие потери – несопоставимы».

При этом высший приоритет имел шпионаж с целью сбора ценных сведений о Советах. И подчеркивалось, что за эти знания Америка готова заплатить любую цену.

«Мы не поднимали нужные вопросы»

Даллес не оставлял настойчивых попыток внедрить американского шпиона по ту сторону железного занавеса.

В 1953 году первый агент ЦРУ, которого он направил в Москву, был вскоре соблазнен русской горничной (оказалось, что она – полковник КГБ), сфотографирован на месте преступления, подвергнут шантажу и в конце концов уволен из ЦРУ за свою неосмотрительность. В 1954 году еще один сотрудник был застигнут врасплох на месте совершения шпионских действий, арестован и выдворен из СССР вскоре после своего прибытия. Вскоре после этого Даллес вызвал одного из своих специальных помощников, Джона Маури, который ездил в Россию перед Второй мировой войной и большую часть войны провел в американском посольстве в Москве, работая в Управлении военно‑морской разведки. Он попросил Маури присоединиться к тайной службе и пройти обучение для осуществления миссии в Москве.

Ни один из агентов Виснера никогда не был в России, и Даллес заметил:

– Они ничего не знают о противнике.

– Но я ни черта не смыслю в тайных операциях, – ответил было Маури.

– Думаю, они тоже, – успокоил его Даллес.

Такие люди едва ли могли предоставить президенту разведданные, в которых он нуждался больше всего: стратегическое предупреждение о ядерном нападении. Когда Совет национальной безопасности собрался, чтобы обсудить, как поступить и что делать в случае такого нападения, президент повернулся к Даллесу и говорит: «Давайте только не устраивать второй Перл‑Харбор». Такую задачу президент поручил второй секретной комиссии по разведке, которую он создал в 1954 году.

Джеймсу Р. Киллиану, ректору Массачусетского технологического института, Эйзенхауэр поручил возглавить группу, которая займется поиском способов предотвращения советского «грома среди ясного неба». Он потребовал применить технические методы, которые настоятельно рекомендовал в своем отчете Дулиттл: «развитые средства связи и электронное наблюдение», чтобы обеспечить «раннее обнаружение средств нападения противника».

ЦРУ удвоило собственные усилия в этом направлении. И преуспело в этом, но по‑своему.

На чердаке штаб‑квартиры Берлинской резидентуры никому не нужный бейсболист, ставший адвокатом, а потом еще и шпионом, по имени Уолтер O’Брайен, фотографировал документы, украденные из почтового отделения в Восточном Берлине. Они содержали описания подземных маршрутов новых телекоммуникационных кабелей, используемых советскими и восточногерманскими чиновниками. Этот шпионский ход положил начало проекту «Берлинский тоннель».

Тоннель в то время расценивался как самый крупный триумф ЦРУ. Идея пришла от коллег из британской разведки. В 1951 году британцы сообщили в ЦРУ, что им удалось подключиться к телекоммуникационным кабелям Советов через сеть тоннелей в оккупированных зонах Вены вскоре после окончания Второй мировой войны. Они предложили то же самое сделать и в Берлине. Благодаря украденным схемам это стало реальностью.

Секретная история ЦРУ Берлинского тоннеля, написанная в августе 1967 года и рассекреченная в феврале 2007 года, выявила три вопроса, которые стояли перед Уильямом K. Харви, экс‑агентом ФБР и большим любителем выпить, который принял на себя обязанности руководителя Берлинской резидентуры в 1952 году: можно ли было прорыть тоннель длиной 1476 футов (около 450 метров) в советскую зону Восточного Берлина и поразить цель 2 дюйма в диаметре и расположенную на 27 дюймов под главным шоссе – и при этом не угодить в лапы к Советам? Как можно незаметно избавиться от отходов – а это около 3 тысяч тонн песчаной почвы? И какая легенда подошла бы, чтобы замаскировать строительство установки для раскопок в убогом районе, забитом лачугами беженцев на самом краю американской зоны?

Аллен Даллес и его британский коллега, сэр Джон Синклер, договорились в декабре 1953 года о проведении ряда конференций по операции «Тоннель», которая должна была получить кодовое название «СОВМЕСТНО». Переговоры привели к выработке плана действия летом следующего года. Посреди щебня и грязи должно вырасти здание размерами с целый городской квартал, крыша которого ощетинилась бы многочисленными антеннами, а Советам дадут понять, что это станция по перехвату разведывательных сигналов из атмосферы – хитрая уловка для отвода глаз. Американцы начнут рыть тоннель в восточном направлении, чтобы оказаться ниже заветных кабелей. Британцы же, полагаясь на свой опыт в Вене, вели бы вертикальную шахту от конца тоннеля к кабелям, а затем установили бы там устройства прослушивания. Лондонская контора, в которой к тому времени насчитывалось 317 офицеров, занималась бы обработкой разговоров, записанных ЦРУ. В Вашингтоне агентство выделило бы 350 сотрудников для работ по расшифровке перехваченных в тоннеле телетайпных сообщений. Подразделения инженерных войск при техническом содействии британцев произвели «раскопки». Самая большая проблема, как всегда, заключалась в переводе перехваченных сообщений. «У нас никогда не хватало людей, нормально владеющих иностранными языками», – отмечено в истории ЦРУ. Возможности агентства в области немецкого и, тем более, русского языка были явно недостаточными.

Тоннель был завершен в конце февраля 1955 года, и месяц спустя британцы начали устанавливать подслушивающую аппаратуру. Поток информации открылся в мае. Это были десятки тысяч часов бесед и телетайпов, включая бесценные сведения о советских ядерных силах и обычных вооружениях в Германии и Польше, в том числе информация от советского Министерства обороны в Москве и схемы операций советской контрразведки в Берлине. Американцы получили более реальное представление о политической неразберихе и нерешительности в советском и восточногерманском бюрократических аппаратах, а заодно имена и прикрытия нескольких сотен советских разведчиков. Через тоннель были получены новости, оцененные в 6,7 миллионов долларов, даже если потребовались бы недели и месяцы на их перевод. Как только он был обнаружен – а в ЦРУ ожидали, что однажды это все‑таки произойдет, – то мнение о США со стороны их противника резко изменилось. Если раньше американцев почти повсеместно считали новичками‑неумехами в шпионских махинациях, то теперь оказалось, что они способны‑таки на удачный маневр против Советского Союза, который долгое время был признанным мастером в таких делах. Об этом довольно язвительно отмечено в архивах ЦРУ.

В агентстве не ожидали, что операция будет раскрыта так скоро. Прошло менее года, когда тоннель был обнаружен. А все дело в том, что Кремль знал об этом с того момента, когда в землю вонзилась первая американская лопата! План был раскрыт советским «кротом», прочно окопавшимся в британской разведке. Джордж Блейк позволил себя завербовать в бытность военнопленным в Северной Корее и посвятил Советы в эту тайну еще в конце 1953 года. Советы ценили Блейка настолько высоко, что Москва позволила тоннельной операции продлиться целых одиннадцать месяцев, прежде чем яростно заклеймить ее публично. Несколько лет спустя, даже после осознания того, что противоположная сторона знала о тоннеле с самого начала, ЦРУ все еще наивно полагало, что откопало «золотой рудник». Но и по сей день стоит вопрос: поставляла ли Москва преднамеренно дезинформацию в тоннель? Есть свидетельства о том, что ЦРУ получило два неоценимых и безупречных сигнала из подслушивающей аппаратуры. В агентстве узнали основную схему советской и восточногерманской систем безопасности, и оно никогда не получало и полунамека на то, что Москва намеревается развязать войну.

«Те из нас, кто хоть немного знал о России, рассматривали ее как отсталую страну третьего мира, которая хотела развиваться по западному образцу», – говорил Том Полгар, ветеран Берлинской резидентуры. Но в высших кругах в Вашингтоне это представление было отвергнуто. Белый дом и Пентагон предполагали, что намерения Кремля такие же, как и у них самих: сокрушить своего противника в первый же день третьей мировой войны. И свою задачу они видели в том, чтобы определить местонахождение советского военного потенциала и уничтожить его первыми. У них не было никакой уверенности в том, что это могут сделать американские шпионы.

Но зато это было по силам американской технике.

Сообщение Киллиана явилось началом триумфа технологии и заката старомодного шпионажа в ЦРУ. «От классических тайных операций в России мы получаем совсем немного существенной информации, – говорилось в донесении Эйзенхауэру. – Но мы могли бы использовать достижения науки и техники, чтобы улучшить результаты нашей разведки». Это убедило Эйзенхауэра в необходимости разработки самолетов‑шпионов и космических спутников, предназначенных для полетов над территорией Советского Союза и фотосъемки его военных арсеналов.

Соответствующие технологии оказались Америке вполне по силам. И так продолжалось в течение двух лет. Даллес и Виснер были слишком заняты оперативными вопросами, чтобы обратить внимание на докладную записку, которая в июле 1952 года поступила от их коллеги Лофтуса Бекера, в то время заместителя директора по разведке, – предложением разработать «спутниковые средства ведения разведки» – по сути, телевизионную камеру, запущенную на ракете, чтобы следить за СССР с высоты космической орбиты. Главная трудность заключалась в разработке камеры. Эдвин Лэнд, лауреат Нобелевской премии, который изобрел фотоаппарат «Поляроид», был уверен, что сможет сделать это.

В ноябре 1954 года, когда Берлинский тоннель набрал полный ход, Лэнд, Киллиан и Даллес встретились с президентом и получили его добро на создание самолета‑шпиона U‑2, механизированного планера с камерой на брюхе, который был призван перенести американские «глаза» по ту сторону железного занавеса. Эйзенхауэр дал отмашку, но не удержался и от мрачного предсказания. «Когда‑нибудь, – сказал он, – одна из этих машин будет перехвачена, и тогда грянет буря».

Даллес поручил работу по созданию самолета Дику Бисселлу, который ничего не смыслил в летательных аппаратах, но смог создать секретную правительственную бюрократию, которая оградила U‑2 программу от ненужных расследований и помогла ускорить фактическое создание самолета. «Наше агентство, – гордо заявил он группе стажеров ЦРУ несколько лет спустя, – последнее убежище организационной уединенности, доступной для американского правительства».

Бисселл широкой поступью шагал по коридорам ЦРУ. Это был неуклюжий человек с большими амбициями. Он рассчитывал, что когда‑нибудь станет очередным директором Центральной разведки. Именно так ему сказал Даллес. Он все более пренебрежительно относился к шпионской деятельности и презирал Ричарда Хелмса и его разведчиков. Эти два человека стали бюрократическими соперниками, а впоследствии – заклятыми врагами. Именно они олицетворяли собой противоборство между шпионами и техническими устройствами, которое началось пятьдесят лет назад и продолжа ется по сей день. Бисселл рассматривал U‑2 как грозное оружие и агрессивный ответ советской угрозе. Если Москва «не смогла сделать ни черта, чтобы помешать вам» нарушить советское воздушное пространство и шпионить за советскими войсками, то один этот самолет способен сбить с Советов немало спеси. Для управления программой Бисселл сформировал маленькую секретную ячейку из офицеров ЦРУ; он поручил Джеймсу К. Реберу, помощнику директора по координации разведки, решить, что именно этот самолет должен сфотографировать на территории Советского Союза. Ребер надолго стал председателем комиссии, которая выбирала советские цели для самолетов U‑2 и спутников‑шпионов. Но Пентагон всегда предъявлял свои требования: сколько бомбардировщиков было у Советов? Сколько ядерных ракет? Сколько танков?

Впоследствии Ребер говорил, что менталитет холодной войны не допускал даже саму мысль фотографировать что‑нибудь другое.

«Мы не задавали нужные вопросы», – сказал Ребер. Если бы в ЦРУ выработали более широкое представление о жизни в Советском Союзе, то давно стало ясно, что Советы вкладывали не так много денег в те ресурсы, которые делают нацию сильной. На самом деле они были слабым противником. Если бы руководители ЦРУ были в состоянии проводить эффективные разведывательные операции в Советском Союзе, то они, возможно, увидели бы, что русские не способны даже произвести многие предметы первой необходимости. Мысль о том, что заключительные сражения холодной войны могут носить чисто экономический, а не военный характер, так и не пришла им в голову.

«Есть вещи, о которых он не говорит президенту»

Усилия президента, предпринятые в отношении исследования возможностей ЦРУ, привели к технологическому скачку, который в целом революционизировал процесс сбора информации. Но до корня проблемы добраться так и не удалось. Через семь лет после создания ЦРУ за этим ведомством не было никакого присмотра или контроля свыше. Его тайны раскрывались лишь по мере необходимости, и Аллен Даллес сам решал, кто должен их знать, а кто нет.

После ухода из правительства Уолтера Беделла Смита в октябре 1954 года не осталось никого, кто всерьез занимался бы изучением деятельности ЦРУ. Беделл Смит пытался обуздать Аллена Даллеса. Но когда он ушел, то не осталось никого, кроме разве что самого Эйзенхауэра, кто мог бы контролировать проведение секретных операций.

В 1955 году президент изменил правила, создав Специальную группу из трех представителей Белого дома, государства и министерства обороны, наделенных полномочиями совершать проверки и расследования тайных операций ЦРУ. Но у них не было никаких возможностей заранее утвердить проведение той или иной операции. Если бы Даллес захотел, то он мог бы сделать мимолетное упоминание о своих планах на неофициальных обедах со Специальной группой в составе нового заместителя Государственного секретаря, заместителя министра обороны и помощника президента по национальной безопасности. Но чаще он все‑таки предпочитал этого не делать. В пятитомном разделе истории ЦРУ, посвященном карьере Даллеса на посту директора Центральной разведки, отмечается, что, по его мнению, у них не было никакой потребности знать все подробности секретных операций. Они были не в состоянии судить его лично или агентство в целом. Он чувствовал, что «не требовалось никакого политического одобрения» для его решений.

Директор, его заместители и руководители иностранных резидентур имели полную свободу проводить их собственную политику, планировать операции и втайне, для себя, судить об их результатах. Даллес информировал Белый дом о том, что считал целесообразным. «Есть вещи, о которых он не говорит президенту, – поделилась как‑то его сестра в беседе с коллегой из Государственного департамента. – Даже лучше, если тот о них не узнает».

Date: 2015-06-05; view: 410; Нарушение авторских прав