Глава 8. «У нас нет никакого плана»

«У нас нет никакого плана»

Аллен Даллес пробыл на посту директора Центральной разведки всего неделю, когда 5 марта 1953 года в Москве умер Иосиф Сталин. «У нас нет надежной информации о том, что замышляют в Кремле, – жаловалось агентство несколько дней спустя. – Наши оценки советских долгосрочных планов и намерений – лишь предположения, сделанные на основе совершенно недостаточных или в корне неверных данных».

Нового президента Соединенных Штатов это не обрадовало. «Начиная с 1946 года, – вскипел Эйзенхауэр, – все так называемые эксперты только и тявкали о том, что произойдет, когда умрет Сталин, и что нам как великой нации с этим делать. Хорошо, теперь он мертв. И вы можете вывернуть наизнанку все досье и документы нашего правительства в тщетных – увы! – поисках любых скрытых планов. Нет у нас никакого плана. Нет и никогда не было! Мы даже не предполагаем, что в принципе меняет его смерть».

Смерть Сталина усилила американские опасения по поводу советских намерений. Вопрос для ЦРУ заключался в том, начнут ли преемники Сталина – кем бы они ни были – превентивную войну против США. Но предположения агентства о Советах были лишь отражениями в кривом зеркале. У Сталина никогда не было ни генерального плана мирового господства, ни средств, чтобы реализовать его. Никита Хрущев – человек, который в конечном счете взял под свой контроль Советский Союз после смерти вождя, вспоминал, что Сталин «дрожал» и «трясся» от перспективы глобального сражения с Америкой. «Он боялся войны, – говорил Хрущев. – Сталин никогда не предпринял ничего такого, чтобы спровоцировать войну с Соединенными Штатами. Он знал свои слабости».

Одним из фундаментальных недостатков Советского государства было то, что каждый аспект повседневной жизни был подчинен задаче национальной безопасности. Сталин и его преем ники патологически опасались за свои границы. В свое время в Россию вторгался Наполеон, затем Гитлер. Единственный вариант последовательной послевоенной внешней политики Сталина заключался в том, чтобы превратить Восточную Европу в огромный живой щит. В то время как он тратил все силы на борьбу с внутренним врагом, советский народ выстраивался в бесконечные очереди, чтобы купить самое необходимое. Американцев ждали восемь лет мира и процветания при Эйзенхауэре. Но мир этот поддерживался за счет сумасшедшей гонки вооружений, политической «охоты на ведьм» и перманентной военной экономики.

Задача Эйзенхауэра состояла в том, чтобы противостоять Советскому Союзу, не начиная третью мировую войну и не разрушая американскую демократию. Он боялся, что расходы на ведение холодной войны могут нанести вред Соединенным Штатам; стоило ему только дать волю своим генералам и адмиралам, они проглотили бы казначейство с потрохами. Он решил базировать свою стратегию на секретном оружии: ядерных бомбах и тайных операциях. Это было намного дешевле, чем эскадрильи реактивных истребителей и флотилии авианосцев на многие‑многие миллиарды долларов. Имея достаточное количество ядерной мощи, Соединенные Штаты могли бы удержать Советы от развязывания новой мировой войны – или выиграть войну, если бы та вдруг началась. С помощью глобальной кампании секретных операций Соединенные Штаты могли остановить расползание коммунизма по планете – или, как было публично провозглашено политикой Эйзенхауэра, отбросить русских к прежним, довоенным границам.

Айк поставил судьбу нации в зависимость от ядерного арсенала и шпионской службы. Вопросы об их наиболее эффективном использовании возникали почти на каждом заседании Совета национальной безопасности с первых дней его президентства. СНБ, созданный в 1947 году, чтобы управлять и координировать американское присутствие за границей, при Трумэне созывался редко. Эйзенхауэр возобновил эту традицию и управлял процессом, как хороший генерал управляет своим личным составом.

Каждую неделю Аллен Даллес покидал свою подзапущенную контору и садился в черный лимузин; проезжал мимо ветшающих временных строений, где трудился Виснер со своими тайными агентами, и въезжал в ворота Белого дома. Он садился за большой овальный стол в Зале кабинета, оказываясь лицом к лицу со своим братом Фостером, госсекретарем, а также министром обороны, председателем Объединенного комитета начальников штабов, вице‑президентом Ричардом M. Никсоном и, конечно, самим президентом. Каждое совещание Даллес открывал с «экскурсии» по мировым горячим точкам. Потом разговор переключался на обсуждение стратегий тайной войны.

«Мы могли одолеть весь мир»

Эйзенхауэра бесконечно волновала проблема ядерного Перл‑Харбора, и ЦРУ не сумело ослабить эти волнения. 5 июня 1953 года на очередном заседании Совета национальной безопасности Аллен Даллес заявил ему, что агентство не может дать «через разведканалы какое‑либо предварительное предупреждение о советском нападении». Несколько месяцев спустя ЦРУ высказало почти уверенное предположение, что создать межконтинентальную баллистическую ракету, способную достичь Соединенных Штатов, Советы смогут не раньше 1969 года. Как оказалось, эта оценка была взята с «запасом» на добрый десяток лет.

В августе 1953 года, когда Советский Союз испытал свое первое оружие массового поражения, агентство не получило никакой информации и, соответственно, само никого не предупредило. Шесть недель спустя, когда Аллен Даллес информировал президента о советском испытании, Эйзенхауэр задался вопросом: не нужно ли нанести всеобъемлющий упреждающий атомный удар по Москве, прежде чем будет слишком поздно? Ему казалось, что все выглядит так, «будто настал решительный час, и что теперь вопрос стоит ребром: должны ли мы бросить все силы против своего противника или нет?» Именно так и зафиксировано в рассекреченных архивах СНБ. «Он задал этот ужасный вопрос, потому что не было никакого смысла в том, что мы просто сидим сложа руки и дрожим, опасаясь мощи своего противника», особенно в тот момент, когда Соединенные Штаты не могли знать, сколько у Москвы ядерных бомб: одна или тысяча. «Мы были вовлечены в процесс защиты собственного образа жизни, и опасность заключалась в том, что при защите этого образа жизни мы должны были волей‑неволей обратиться к методам, которые подвергали его опасности. Реальная задача, на взгляд президента, состояла в том, чтобы выработать такие методы противостояния и борьбы с советской угрозой, которые не превратят страну в гарнизонное государство. Все это, по словам президента, сущий парадокс».

Когда Даллес предупредил президента, что «русские могут хоть завтра предпринять атомную атаку на Соединенные Штаты», Эйзенхауэр ответил, что, по его мнению, «никто не задумывался о цене победы в глобальной войне против Советского Союза. Не слишком ли она высока?». Победа может достаться за счет разрушения американской демократии. Объединенный комитет начальников штабов заявил президенту, что «нужно предпринять все необходимое, даже если придется изменить американский образ жизни. Мы могли бы одолеть весь мир… если бы захотели принять систему Адольфа Гитлера».

Эйзенхауэр считал, что сможет противопоставить упомянутому парадоксу секретные операции. Но бои в Восточном Берлине показали неспособность ЦРУ открыто противостоять коммунизму. 16 и 17 июня 1953 года на улицы вышли почти 370 тысяч восточных немцев. Тысячи студентов и рабочих яростно набрасывались на угнетателей, поджигали партийные здания, громили патрульные машины и пытались остановить советские танки, сломившие их моральный дух.

Восстание оказалось намного более крупным, чем поначалу думали в ЦРУ, но агентство не могло ничего сделать, чтобы помочь мятежникам. Хотя Фрэнк Виснер и раздумывал над тем, чтобы попытаться вооружить жителей Восточного Берлина, в конечном итоге он все‑таки не решился что‑либо предпринять. Его «освободительные армии» оказались никуда не годными. 18 июня он заявил, что ЦРУ «не следует предпринимать ничего, чтобы подстрекать восточных немцев к дальнейшим действиям». Восстание, естественно, было разгромлено.

В течение недели Эйзенхауэр издал приказ о том, чтобы ЦРУ занялось «обучением и снабжало всем необходимым подпольные организации, способные к крупномасштабным диверсиям или длительной войне» в Восточной Германии и на территории других союзников СССР. Приказ также обязывал ЦРУ «поощрять устранение ключевых марионеточных чиновников» в оккупированных Советами государствах. Устранение означало именно то, что и имелось в виду: физическое уничтожение. Но и этот приказ оказался пустым жестом. Для президента постепенно вырисовывались пределы возможностей ЦРУ. Летом того же года на застекленной террасе Белого дома Эйзенхауэр созвал людей, которым в вопросах национальной безопасности доверял больше всего; среди них были Уолтер Беделл Смит, Джордж Кеннан, Фостер Даллес и отставной генерал‑лейтенант ВВС Джеймс Р. Дулиттл, отважный летчик, лично руководивший первой бомбардировкой Токио в 1942 году. Эйзенхауэр попросил присутствующих, чтобы они пересмотрели общую американскую стратегию по отношению к Советам. Идея остановить Россию посредством проведения секретных операций была объявлена несостоятельной. Для этого понадобилось пять лет тщетных усилий…

Президент начал предпринимать попытки перенаправить деятельность агентства. ЦРУ начнет сражаться с противником в Азии, на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке – везде, где трещали по швам и рушились колониальные империи. При Эйзенхауэре агентство предприняло 170 крупных секретных операций в 48 государствах мира; это были психологические и военизированные миссии в странах, где американские шпионы имели весьма поверхностные понятия о культуре, истории и языке местных народов.

Эйзенхауэр часто принимал первоначальные решения по той или иной секретной операции в приватных беседах с братьями Даллес. Ален Даллес, как правило, обращался к Фостеру с предложением провести ту или иную операцию, а Фостер продолжал эту тему уже непосредственно с президентом за коктейлем в Овальном кабинете. Потом Фостер возвращался к Аллену с одобрением и замечаниями президента. Братья разрабатывали ход секретной операции в частных беседах в соответствующих штаб‑квартирах, по телефону или по воскресеньям в плавательном бассейне вместе с их сестрой Элеонор, ответственным чиновником Госдепартамента. Фостер твердо считал, что Соединенные Штаты должны предпринять все, что в их власти, чтобы изменить или упразднить любой режим, не являющийся явным союзником Америки. Аллен искренне соглашался с братом. С благословения Эйзенхауэра они вознамерились переделать карту мира.

«Быстро ухудшающаяся ситуация»

С первых дней пребывания на своем посту Аллен Даллес старался выставить имидж ЦРУ в лучшем свете, заискивая перед крупнейшими издательствами и радиостанциями Америки, добиваясь поддержки сенаторов и конгрессменов, всячески потакая газетным обозревателям. Он счел, что достойная публичность намного лучше, чем осторожное молчание.

Даллес поддерживал тесные контакты с людьми, которые руководили «Нью‑Йорк таймс», «Вашингтон пост» и ведущими национальными еженедельными журналами. Он мог поднять трубку и внести поправки в текст передовицы, инициировать увольнение или перевод на другую работу назойливого иностранного корреспондента или воспользоваться услугами таких лиц, как, например, руководитель берлинского бюро журнала «Тайм» или представитель «Ньюсуик» в Токио. Вообще, Даллес был мастером сеять разные истории в прессе. В американских отделах новостей работало немало ветеранов военной пропаганды из Управления военной информации[13], являющегося когда‑то частью сферы влияния Дикого Билла Донована. Среди людей, которые откликнулись на призыв ЦРУ, были Генри Льюс и его редакторы в «Тайм», «Лук» и «Форчун»; популярные журналы, такие как «Перейд», «Сэтеди ревю» и «Ридерз дайджест»; а также большинство крупных фигур в «Си‑би‑эс ньюс». Даллес построил целую пропагандистскую и пиар‑машину, которая включала более пятидесяти служб новостей, добрый десяток издательств и личные поручительства от таких людей, как Аксель Шпрингер, самый могучий газетный магнат Западной Германии.

Даллес хотел прослыть утонченным мастером профессиональной шпионской службы. Пресса послушно отражала этот образ в своих публикациях и репортажах. Но архивы ЦРУ сообщают нам нечто иное…

Протоколы ежедневных совещаний Даллеса и его заместителей рисуют нам весьма нелицеприятный облик агентства, покачнувшегося на фоне международного кризиса и внутренних неурядиц: безудержного алкоголизма, финансовых злоупотреблений, массовых отставок. Что можно сказать об офицере ЦРУ, который убил своего британского коллегу и предстал перед судом? Почему совершил самоубийство бывший шеф резидентуры в Швейцарии? Что можно поделать с катастрофической нехваткой толковых кадров в рядах тайной службы? Новый главный инспектор агентства Лаймон Киркпатрик стал постоянным носителем плохих новостей о моральных качествах, обучении и работе сотрудников ЦРУ. Он предупреждал Даллеса, что сотни квалифицированных офицеров вооруженных сил, которых ЦРУ приняло к себе на службу во время корейской войны, теперь уходят и «очевиднее всего, что слишком значительная доля тех, кто покидает ведомство, испытывает к нему недружелюбное отношение».

В конце войны группа младшего и среднего офицерского состава ЦРУ, потрясенная невысоким моральным духом в штаб‑квартире, потребовала провести внутренний опрос своих коллег, на что получила официальное разрешение. Они взяли интервью у 115 сотрудников ЦРУ и составили длинный и подробный отчет. Это произошло в конце первого года пребывания Даллеса на посту директора Центральной разведки. Они описали «быстро ухудшающуюся ситуацию»: повсеместное разочарование, смятение и бесцельность. Умных и патриотически настроенных людей принимали на службу, давая обещания захватывающей заграничной службы. Создав «абсолютно ложные представления», их затем назначили на бесперспективные должности вроде телеграфистов или курьеров‑посыльных. Сотни офицеров возвратились из иностранных командировок, чтобы месяцами блуждать по штаб‑квартире, безуспешно добиваясь улучшения своей карьеры. «Ущерб, наносимый агентству в результате инертных методов работы с персоналом, возрастает не в арифметической, а в геометрической прогрессии, – сообщалось в докладе. – На каждого способного сотрудника, которого Агентство теряет в результате недовольства или разочарования работой, найдется еще два или три компетентных человека (с таким же уровнем подготовки и профессиональными навыками), возможность использовать которых Агентству никогда не представится… Причиненный вред может оказаться непоправимым».

Молодые сотрудники ЦРУ работали на «слишком многих лиц, занимающих ответственные посты, которые, очевидно, понятия не имеют, что они делают». Они стали свидетелями, как на провальные миссии за границей впустую тратились «огромные, поражающие воображение суммы». Один из руководителей операций у Фрэнка Виснера писал, что операции, над которыми он продолжал работать, «в значительной степени неэффективны и весьма дороги. Некоторые направлены на осуществление целей, которые едва ли поддаются логике; уже не говоря об их законности. Таким образом, чтобы защитить свои рабочие места и престиж – как здесь, так и в боевой обстановке, – задача штаб‑квартиры состоит в том, чтобы отретушировать текущий бюджет и создать себе оправдания с помощью как минимум преувеличенных заявлений».

Молодые офицеры увидели перед собой разведывательную службу, которая лгала самой себе. Они описали ЦРУ как организацию, в которой весьма некомпетентным людям вручили огромную власть, а способных новичков отодвинули на задний план и вынудили заниматься никому не нужной рутиной.

Аллен Даллес не позволил предать огласке этот доклад. С тех пор ничего не изменилось. Сорок три года спустя, в 1996 году, в расследовании конгресса сделан вывод о том, что ЦРУ «продолжает испытывать значительный кризис с личным составом, к разрешению которого оно к настоящему времени так и не приступило… Сегодня в ЦРУ все еще не хватает компетентных руководителей, чтобы должным образом укомплектовывать свои представительства по всему миру».

«Кому‑то придется выполнять грязную работу»

Эйзенхауэр сделал из ЦРУ эффективный инструмент президентской власти. Он попытался внедрить систему управления через Уолтера Беделла Смита. После победы Эйзенхауэра на выборах генерал Смит ожидал назначения на должность председателя Объединенного комитета начальников штабов. Решение Эйзенхауэра сделать его заместителем Государственного секретаря застало его врасплох. Беделл Смит не хотел быть заместителем Фостера Даллеса – человека, которого он считал напыщенным хвастуном. Но Айк хотел, чтобы Смит выполнял роль нейтрального посредника между собой и братьями Даллес.

Беделл Смит выпустил свой гнев на вице‑президента Никсона, своего соседа в Вашингтоне. Время от времени генерал заглядывал к нему, вспоминал Никсон: «несколько рюмок развязывали ему язык несколько необычным образом… И я помню, как однажды вечером мы сидели, потягивая виски с содовой; Беделл разволновался и говорит: «Хочу кое‑что рассказать об Айке… Он меня считает каким‑то мальчишкой… Ему, видимо, нужен кто‑то для выполнения грязной работы, которую он сам делать не хочет, чтобы выглядеть хорошим парнем».

Беделл Смит выполнял эту работу в качестве инспектора секретных операций. Он осуществлял важнейшую связь между Белым домом и тайными операциями ЦРУ. Как движущая сила недавно созданного Управления координирования операций, он выполнял секретные директивы президента и Совета национальной безопасности и контролировал исполнение ЦРУ этих приказов. Отобранные им лично послы играли ключевые роли в осуществлении этих миссий.

За девятнадцать месяцев, в течение которых Беделл Смит служил в качестве президентского проконсула секретных операций, агентство осуществило два удачных переворота в своей истории. Рассекреченные отчеты об этих переворотах показывают, что агенты ЦРУ преуспели во взяточничестве, насилии и грубой силе, но только не в секретности и хитрости. Но они создали легенду о том, что ЦРУ – это «серебряная пуля» в арсенале демократии. Они дали агентству ту ауру, которой так жаждал Даллес.