Минус 32 часа

Ульрих Козас жил в Москве давно. Приехал в этот город и без всякой видимой причины остался, говорил – «просто так». Причина, конечно, была, и Тиль о ней знал, да и сам Козас знал не хуже. Но признавать не хотел. Он вообще не любил заниматься какими‑либо копаниями – старался меньше анализировать, меньше думать, меньше волноваться. Ульрих берег свои нервы.

Носилки загрузили в кузов, и следователь махнул рукой, разрешая ехать.

– Вот так, – печально произнес он. – Вы снова опоздали, герр Мэйн…

Повторно представляться он не счел нужным, и Тиль не сразу вспомнил, что зовут его «Ефимов Н.В.». Если так можно называть живого человека.

– Сегодня вы расстроены гораздо меньше, герр Мэйн, не правда ли, – сказал Ефимов, закладывая руки за спину и как бы приглашая отойти от подъезда.

– Мы с Козасом не были друзьями. – Тиль поймал на себе внимательный взгляд и неохотно пояснил: – Мы с ним враги. Были…

– Зачем же вы к нему приехали? Надеюсь, не для мести?

– Мне не за что мстить Ульриху. У нас… идейные расхождения.

– М‑м‑м… – Следователь, развернувшись, направился обратно. – Идейные расхождения… Звучит интригующе и в то же время трогательно. Как будто мы с вами беседуем о подпольной организации… Нет, герр Мэйн, речь идет об уголовном преступлении. О циничном, – он поднял указательный палец, – убийстве. Из пистолета марки «ангус». Пулю мы извлечем и исследуем, но… основную информацию мы получаем от гильзы. «Ангус» гильз не оставляет. Вам, полагаю, это известно.

Ефимов говорил явно лишнее, и Тиль уже понял, почему. Полицейский наряд, оттеснявший зевак, незаметно блокировал площадку возле дома. В маленьком садике появилось подкрепление в штатском. Все было сделано быстро и культурно.

– Рихард Мэйн погиб в автокатастрофе, – рассеянно промолвил Ефимов. – Еще в начале весны. Для полугодовалого трупа вы на удивление свежи, герр… э‑э…

Тиль оставил его «э‑э» без ответа, лишь сказал:

– Я не убивал Козаса.

– Я тоже так думаю. И Полушина убили не вы. Но вы с этим как‑то связаны. Хочу разобраться… И у меня будет такая возможность. Чужие документы – достаточный повод для ареста. Надеюсь, вы проявите благоразумие и…

– Мне не стоило сюда приезжать.

– Да, это была ваша ошибка.

– Ошибка, – согласился Тиль. – То самое слово…

Карточка Рихарда Мэйна догорела и рассыпалась в пепельнице черным прахом.

Ошибка. К Ульриху Козасу ходить нельзя: во‑первых, без толку, во‑вторых, там снова будет вертеться Ефимов.

Тиль и не собирался. Вернее, не рассматривал этот вариант всерьез. Просто представил. И неожиданно для себя выудил из теоретической проработки нечто важное.

Следователь шутил про какую‑то тайную организацию… Нет, все гораздо проще: Ульрих был неприятен Тилю как человек.

Козас открыл букмекерскую контору. Принимал ставки на все, вплоть до погоды и статистики по бытовому травматизму. Сам Козас никогда не играл, достаточно было того, что он корректировал проценты по ставкам – с учетом реальных прогнозов. В этом и заключалась его игра. Все форварды нарушали какие‑то правила, но большинство делало это по необходимости, а Ульрих превратил свой дар в бизнес.

Тиль не глядя протянул руку и открыл вторую бутылку. Вернувшись от Максимова, он заперся в номере, сел перед монитором и… до вечера так и не поднимался. Не было необходимости: водка и тоник стояли двумя шеренгами возле кресла. Тоник пился значительно медленней.

Взяв пульт, Тиль подержал его в ладони и бросил обратно. Ничего интересного. В целом мире – ничего… кроме того, что кто‑то начал истреблять форвардов. Но миру это… Правильно: не интересно.

Тиль глотнул из низкого стакана и, скривившись, потер лоб. Надо же, он ведь и в мыслях не держал. Ульрих Козас был последним человеком на Земле, к которому он мог бы обратиться.

Когда‑то свое дело было и Тиля. Два года назад, совсем недавно. Все шло нормально и даже более чем, но ему хватало мужества не вырываться слишком далеко. Он выбрал средний уровень – торговал дешевой сборной мебелью – и периодически подводил свою фирму под убытки, чтобы годовая прибыль не превышала разумных пределов.

Возможно, и это диктовал ему форвертс. Тиль не сопротивлялся. Он с детства знал, что афишировать такие способности опасно. Самолюбие не болело. Ему достаточно было собственного понимания, а доказывать что‑то посторонним людям… А ради чего?

Время от времени окружающие начинали подозревать его в ясновидении, но он научился ошибаться – сам, задолго до встречи с Полушиным. И все‑таки он опасался, что однажды сорвется, – именно благодаря форвертс. Так и вышло. Форвертс опять не подвел, но это было…

Это было в позапрошлом году, в августе.

Рабочий день заканчивался, Тиль попивал кофеек и собирался домой, когда в мозгу вдруг что‑то заскреблось – слабенькое, но невыносимо тоскливое. Он прислушался и почувствовал тревогу. Смутное «что‑то» выросло в подлинный ужас, но так и осталось неопределенным. Тиль смотрел в окно и силился увидеть. А увидев, дал охране «экстренный вызов».

В кабинет ввалился белобрысый новичок Гундарс. Остальные телохранители, свыкшиеся с отсутствием какой‑либо угрозы, бродили по этажам и любезничали с девушками.

Собирать их не было времени, форвертс проявился слишком поздно. Тиль приказал Гундарсу мчаться вниз и разгонять детей. Охранник выглянул в окно, но никаких детей там не было. То есть, в принципе, они были – кто с отцом, кто с матерью, но как их разогнать и, главное, зачем… Вот этими сомнениями Гундарс и поделился, за что немедленно получил поддых – вряд ли больно, однако обидно, – и отправился к лифтам.

Пока он спускался, подоспели и дети – целая группа, человек пятьдесят, экскурсия откуда‑то из центральной Африки. Если б они были вооружены, Гундарс мог бы следовать инструкции. Но они просто шли по тротуару – полсотни гомонящих детишек. Воспитатели остановили их у светофора, и тот мгновенно переключился на «зеленый».

Тиль схватил терминал и вызвал Гундарса. Охранник задал тривиальный вопрос: «что делать?», и он ответил:

– Все что угодно! Раздевайся! Бей стекла в машинах! Я все оплачу. Все что угодно!!

Форвертс под черепной коробкой бесился и рвался наружу – Тиль думал, что сойдет с ума. Он столько раз проклял себя и свой дар, что хватило бы на весь род. Гундарс был бессилен. И он тоже. Они не успевали.

– Стреляй, – сказал Тиль.

– В кого?..

– В воздух, идиот!

– Но, шеф… Простите, но…

– Восемь секунд!! – заорал Тиль. – Стреляй, колода! Выгони их с дороги!!

Сирена в голове тут же умолкла.

Теперь все будет иначе. Совсем не так, как раньше.

То, что он принял за облегчение, оказалось пустотой, и в этой пустоте зазвучал второй голос, чистый и ясный.

Эту историю замять не удастся. Тиль Хаген станет героем. Ненадолго. Потом его возьмут в оборот.

Да, для Тиля Хагена, свободного человека, это конец…

Еще не поздно отменить. Сказать охраннику, что это розыгрыш, выплатить премию, отправить в отпуск и тихонько уволишь.

Да, пожалуй…

Если он все же начнет трепаться, можно подставить его под несчастный случай. Это пара пустяков.

Да, это легко. Неплохой вариант.

Пока Гундарс не достал пистолет, это всего лишь чудачество.

Гундарс достал пистолет и задрал голову к непроницаемым окнам офиса.

И даже сейчас еще не поздно. Можно отменить. И спокойно жить дальше. Как все нормальные люди.

– Да… – прошептал Тиль. – Жить как все. Спокойно.

Перед глазами запрыгали ломаные линии. Вот о чем предупреждал форвертс. С самого начала он твердил только об этом: о крупной ошибке. Возможно, о самой крупной из всех, которые Тилю приходилось совершать.

Он стиснул в руке терминал.

– Гундарс, я приказываю. Стреляй.

Ты погубил себя.

– Да, – повторил он вслух.

Охранник отчаянно выругался и нажал на спуск. Мощная «Беретта ПП» грохнула так, что в радиусе ста метров оцепенели все. Гундарс выстрелил еще раз, и народ бросился врассыпную – подальше от психа с пистолетом, прочь с перекрестка, на который спустя мгновение рухнуло спикировавшее из‑за дома аэротакси.

Тиль с печалью смотрел на улицу. Внизу мелькали вспышки – в каждом кадре оставались обломки вертолета, перепуганные дети и белобрысый мужик с черной «Береттой», завороженно глядящий на окна своего шефа.

Что ж, выбор сделан. Теперь – уходить. Быстро.

– Заткнись! – крикнул Тиль.

В кабинет влетела ошарашенная секретарша.

– Герр Хаген, вы видели?.. Там, снаружи. Это кошмар!.. И наш Гундарс, он… мне показалось, у него…

– Прощальный поцелуй, – выдавил Тиль.

– Что?..

– Прощальный поцелуй, так они называют эту модель «Беретты». Ступай, ты мне пока не нужна. Да!.. – Он распахнул дверцы бара и пригладил затылок. – Если кто‑нибудь спросит… Несколько дней меня не будет, я собираюсь в Дюссельдорф.

Ее, конечно, спросят. В два часа ночи поднимут с постели и спросят – когда убедятся, что Гундарс действовал не сам. А завтра в мэрии Дюссельдорфа зафиксируют рекордный наплыв туристов. Вскоре охотники за сенсациями остынут и разъедутся. Но в Дюссельдорфе окажутся и те, кому сенсации как раз не нужны. Они будут его искать. Всегда и везде.

И когда‑нибудь обязательно найдут.

Выпроводив секретаршу, он открыл бутылку коллекционного армянского коньяка и налил до краев. Проглотил махом, как это делали в Восточной Европе, и налил еще.

Домой он не поехал. Гнал машину, пока не сели батареи. Рядом была станция зарядки, но автомат принимал только карточки, и дальше Тиль шел пешком. Потом ему попалось такси, потом вертолет, потом снова автомобиль. Платил наличными. А потом… наличные кончились, да и с документами надо было как‑то выкручиваться. Свою ИД‑карту он сунул в кузов случайного грузовика. Удостоверение выпало лишь на окраине Гамбурга, но эта хитрость помогла ненадолго.

В Варшаву Тиль прибыл уже с пустыми карманами. Он мог бы сдаться, – например, снять номер в отеле на свое имя. Максимум через сутки к нему постучался бы незнакомец и сделал бы такое предложение, от которых здравомыслящие люди не отказываются. Тем более, что на нем пока ничего не висело…

Тиль все‑таки поселился в гостинице, предъявив документы Михаила Ташкова – тридцатилетнего туриста из Воронежа, умершего от инфаркта прямо на улице. Чтобы установить его личность, полиции потребовался целый день – Тиль успел отоспаться и снова тронулся в путь с карточкой Вацлава Шайновски.

С тех пор он не останавливался. И часто задавал себе один и тот же вопрос…

Тиль долил в стакан тоника и посмотрел на монитор. У него возникло желание снова зайти на свою страничку и проверить, не вернулись ли туда старые фотографии.

Тили, прекрати смешивать, ты же генетически русский. Умение пить у тебя в крови.

Нет, Федя, в крови у меня сейчас только водка и тоник.

Утром Полушин, а теперь и Козас. Когда?.. Неизвестно. Возможно, в эту секунду его уже нет. А еще ведь и Максимов…

Тиль нахмурился и отставил стакан. Он как будто поймал какую‑то важную мысль, но не мог сосредоточиться. Водка… И что они в ней находят? Наверно, то же, что он искал в водке с тоником, – забвение. А вместо этого вспомнил – как всегда вспомнил тот день и тех детей. И снова задал себе проклятый вопрос…

Не слишком ли дорого он платит за чужую жизнь? Узнав, что он и есть тот самый Тиль Хаген, каждый из них без колебаний вызовет полицию. Сколько им сейчас? Лет по семь или по восемь. С терминалом они уже справятся.

Но они не узнают, возразил себе Тиль. И никто не узнает, потому что его фотки в блоге заменили на чужие, а портреты в сети показывают какие угодно, только не реальные. Кто‑то не хочет, чтобы Тиля Хагена схватили прямо на улице. А чего же он хочет, этот кто‑то?..

Тиль суеверно обернулся – не блестит ли в стене бусинка объектива.

Не надо, не расшатывай себе нервы. У тебя их и так не осталось.

– Федя, что бы ты сделал на моем месте?

Это зависит от того, к чему ты стремишься.

– Как любой нормальный человек. Выжить.

Ты – нормальный?! Не смеши, Тили. А выжить и остаться живым – это не всегда совпадает.

– Я собирался уехать. Заскочить к тебе на пару часов и сразу уехать. Теперь не могу…

Думай сам, Тили.

– А?! – Он дернулся и выронил бутылку.

Кое‑как поднявшись, Тиль пошел в ванную, но по дороге свернул к дивану.

И чем он лучше Сергея Максимова? И почему он взял на себя право выбирать за него, как жить?

– Завтра я буду трезвый, – заявил он куда‑то в потолок.

Тиль накрыл ухо подушкой, но от это сделалось еще паршивей. Сквозь тошноту пробилась ненужная, крайне несвоевременная догадка: кто‑то знал, что он убьет Максимова, и кто‑то позволил ему убить. Потому что смерть еще одного форварда как нельзя кстати укладывается в чей‑то план.

– Хватит параноить, – пробормотал он. – Или блевать, или спать. Третьего не дано.

Через минуту он уснул, и его старый вопрос в который раз остался без ответа.

Ты не жалеешь, что заплатил самим собой? Если все вернуть назад, ты уверен, что и сейчас поступил бы так же?

Некоторые задачи не имеют хорошего решения. Беда в том, что их все равно надо решать.

Date: 2015-06-05; view: 368; Нарушение авторских прав