Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Часть вторая. 5 page





В 1651—1655 годах приказ возглавлял видный деятель эпохи Алексея Михайловича окольничий Б.М. Хитрово, в 1672—1674 годах — думный дворянин И.И. Чаадаев, в 1689—1699-м — окольничий князь М.Н. Львов. Боярин князь Михаил Никитич Львов был близок к Петру I. Его супруга княгиня Неонила Ерофеевна в 1672 году стала кормилицей новорожденного царевича. Карьера боярина двигалась обычным путем: в 1695 и 1696 годах он участвовал в Азовских походах Петра I, во время Великого посольства вошел в состав комиссии, оставленной для управления городом и государством. В 1697 году с ним случился впезапный приступ помешательства, о чем царю подробно сообщал князь Ф.Ю. Ромодановский: «Известно тебе буди: на Москве многих улиц ездить отстали за великими недомосками и грязми, нерадением князь Михаилы Львова. Бояре, такожде и иных чинов всякие люди ему, князь Михаилу Никитичю, о мостах со многою докукою говорили. И он, князь Михайла Никитичь, многожды отмалчивался. И после того был в сумнении великом, и припала болезнь к нему неисцелная, кричал трои сутки, а после почал людей драть, также и зубом есть. Был под началом у Спаса на Новом с месяц и там чернца изъел, и чернец после того только был жив з две недели, и умре; а он, князь Михайла Никитич, и доднесь сидит раскован. В том, пожалуйте, помолитесь за общего нашего богомолца, дабы Господь Бог не попамятовал ево греха, избавил бы ево от такой тяжкой болезни вашими молитвами. И о сем о всем известно Тихону Никитичю (Стрешневу. — С. Ш.), такожде и иным многим. А как приехал Тихон Никитич навещать, чуть Бог пощедил; кабы не знакомец ево, изъел бы и ево». Удивительно, что после такого тяжелого состояния князь Львов смог поправиться. В 1700 году он вошел в комиссию по составлению нового Уложения, а в 1703-м был на службе в Тихвине{248}.

В правление Бориса Годунова в Москве появляются объезжие головы. В 1599 году царь назначил на эти должности: в Кремль — князя М.Ф. Гвоздева-Ростовского и князя Ф. А Мещерского, в Китай-город — князя Ф.С. Друцкого и Д И. Милюкова, в Белый город от Неглинной по Яузу — князя Г И. Черта Долгорукова и Д Т. Ошанина, в западную часть Белого города — князя П.Т. Пожарского и З. Отрепьева (кстати, двоюродного деда будущего Лжедмитрия I). В Земляном городе, в том числе и за Москвой-рекой, объезжие головы появились годом позже.

Главной задачей объезжих голов было «бережение от пожаров» и наблюдение за порядком на улицах. Первоначально их служба была не менее почетной, чем воеводская. В апреле 1603 года объезжими головами были назначены члены Боярской думы: в Кремль — боярин князь Н.Р. Трубецкой, в Китай-город («на большой половине») — окольничий И.И. Годунов, на другой половине — боярин М.Г. Салтыков, в Белом городе от Тверской до Неглинной — боярин князь В.В. Голицын и др. Объезжие головы местничались[13] между собой, как и при прочих назначениях; в результате правительство чаще всего объявляло на этой службе «безместье», то есть она не учитывалась в местнических спорах. В результате статус должности резко упал. В 1649 году объезжие головы подали царю Алексею Михайловичу челобитную, чтобы «им у того дела быть от своей братье не в упрек и не в укоризне»{249}.

Объезжих голов назначали на участки в апреле—мае, с началом пожароопасного сезона. При Борисе Годунове в Москве было 11 — 12 участков: два участка составляли Кремль и Китай-город, остальные находились в Белом и Земляном городе. В 1653 году столица была разделена на 17 участков: «1) Кремль; 2) Китай-город; 3) Белый каменный город — в Чертолье от Водяных ворот, что у конюшен, по Арбатскую улицу; 4) от Арбатской улицы вправо по Тверскую улицу; 5) от Тверской улицы вправо по Неглинную; 6) от Неглинной по Стретенскую улицу; 7) от Стретенской по Покровскую улицу; 8) от Покровской улицы по Яузские ворота и к Васильевскому лужку. За Белым каменным городом; 9) от Зачатьевского монастыря направо по Арбатскую улицу; 10) от Арбатской улицы по Тверскую улицу [пропущено: 11) от Тверской улицы по Неглинную; 12) от Неглинной по Стретенскую улицу]; 13) от Стретенской улицы до Благовещения, что на Воронцовом поле; 14) за Яузскими воротами: от Благовещения, что на Воронцовом поле, и за Яузой, за мостом, по большую улицу, что ездят к Спасу на Новое, по левую сторону, по Яузу; 15) от Яузских ворот за мостом, от большой улицы, что ездят к Спасу на Новое, направо к Никите Христову мученику и по Москву-реку; 16) за Москвой-рекой: от Пятницкой улицы, едучи из города с Живого моста, налево: 17) от Пятницкой улицы ж, едучи из города с Живого мосту, направо, и в слободах, и в Лужниках»{250}.


Наказы предписывали объезжим головам «ездити в объезде по всем улицам и переулкам, в день и ночь безпрестани», пресекать преступления и драки, корчемство и тайную продажу спиртного, курение и продажу табака, бороться с уличной проституцией, а особо — с поджогами и несоблюдением противопожарных мер. Объезжие головы должны были «нарядить» дневные и ночные караулы, расписать решеточных приказчиков и сторожей, а затем днем и ночью проверять их. За оплошность объезжим головам грозила опала. В 1674 году объезжий голова князь Федор Борятинский, мучаясь от зубной боли, отправил вместо себя в ночной дозор дьяка Симона Калинина. Обоих ждал серьезный выговор. Калинину пригрозили «жестоким наказанием» в случае, если подобное повторится{251}.

Объезжих голов назначал Разрядный приказ, а вместе с каждым — дьяка и подьячих. Из Земского приказа под начало к объезжему голове направляли решеточных приказчиков, а из Стрелецкого — стрельцов. Помучившись с комплектованием своей «команды», объезжий голова отправлялся на участок, где встречал сопротивление горожан, не желавших идти в караулы и соблюдать правила противопожарной безопасности, не дававших запечатывать бани. Одни прикрывались реальными или мнимыми льготами, другие нагло игнорировали требования объезжих голов, вступали с ними в ссору.

Летом 1695 года объезжий голова Никита Головин неоднократно жаловался царю на жителей Ордынки, Пятницкой и Екатерининской улиц «…чинятся не послушны… дневных и ночных караулов нет, и надолбов на ночь не закладывают, и избы и мыльни топят безвременно, и чинятся бои и драки и ножевое резанье, а уличные караульщики не стоят николи, взять не с ким и ночью в объезде ездить опасно…» Как видим, работа у стражей порядка во все времена была неблагодарной. 30 мая того же года десятник Яким Леонтьев доносил голове И.И. Корееву: «Улицы Татарской иноземцы, толмачи и переводчики по наряду десятского на уличный караул не ходят, и людей не высылают, и десятника бьют и собаками травят, и говорят такие слова, что объезжего с подьячими и служилыми людьми хотят бить до смерти»{252}. Объезжие головы заваливали Разрядный приказ списками «ослушников», не желавших идти в караулы и нарушавших запреты на разведение огня.

Иногда дело принимало совсем серьезный оборот. 1 мая 1695 года голова Даниил Андреевич Львов и подьячий Григорий Друковцев, назначенные в объезд в Земляном городе от Никитской до Тверской, присмотрели было под съезжий двор (место, куда следовало свозить нарушителей) двор тяглеца Патрикея Мартьянова. Однако оказалось, что хозяином двора был весьма влиятельный человек — «верховой» (дворцовый) карлик Ер-молай Данилович Мишуков, которому принадлежал и сам Патрикей с семьей. Разобраться с наглецами явился сам Мишуков «со многолюдством». Львова и Друковцева схватили на прежнем съезжем дворе, привезли на двор Мартьянова и, раздев, били плетьми, приговаривая: «Не занимайте на съезжий двор и не подписывайте двора Ново-Никитской слободы Патрикея Мартьянова!»

В Разрядном приказе, куда пожаловался Львов, было велено осмотреть побои (его спина, бока и плечи были избиты, кое-где до крови, в других местах — «сине и багрово»), а относительно обидчика дьяк осторожно пометил: «у Ермолая взять в Разряд для допроса человека его» — самого карлика призвать к ответу побоялись. Его подьячий (!) Алексей Юрин отговорился, что сам ничего не видел, никого не бил, объезжего голову не знает.


Восьмого мая история едва не повторилась. Львов и Друковцев были в объезде с небольшим караулом из чернослободцев, как вдруг за ними погнались сын Патрикея Мартьянова «со многими людьми» — «и гнався бранили и бесчестили». Объезжий голова едва ушел от погони. Он опасался тех «сильников и ослушников», поскольку в карауле было всего три человека — больше посадские люди не давали. Тяглец Мартьянов был фигурой уже совсем не того масштаба, что дворцовый карлик, и его призвали к ответу. Он во всём отпирался и в свою очередь жаловался, что Данила Львов бил его на съезжем дворе батогами неизвестно за что, а себя представлял образцом добродетели: и в караул ходит, и избу топит только в указные дни, и «объезжему во всем послушен». Забрал его под расписку из приказа Алексей Юрин, подьячий Поместного приказа и одновременно секретарь Мишукова.

Закончилось это примечательное дело решением боярина Т.Н. Стрешнева: «..по указу великих государей (Ивана и Петра Алексеевичей. — С. Ш.) … Даниле Львову и подьячему увечья и бесчестья своего искать судом»{253}. Вряд ли Львов и Друковцев решились подать на своего обидчика в суд, раз от них отступилось собственное начальство. Ермолай Мишуков в 1697 году отправился в Европу в составе Великого посольства. Всего поехали четыре карлика, но Ермолая Даниловича Петр I особенно любил. После бала в Вене царь отправил к графине Иоганне Туринской, с которой он танцевал, Мишукова с ценными подарками — перстнем с алмазом ценой в 205 золотых и четырьмя сороками соболей. Возможно, Мишуков всё же не был совсем бессовестным — после возвращения из Европы во искупление грехов, накопившихся за время заграничных увеселений, он пожертвовал в Тихонову пустынь «коня бура с седлом и с саблею гишпанской работы и узду окладену медью».

Судя по документам Разрядного приказа, каждый летний сезон вызывал поток взаимных жалоб: головы обвиняли горожан в непослушании, оскорблениях и насилии, горожане их — в побоях, оскорблениях, истязаниях, вымогательствах. Кто в этих случаях прав, кто виноват, дьяки Разрядного приказа часто решить не могли. Столкновение Львова с карликом Мишуковым — один из немногих случаев, где было очевидно, кто является пострадавшей стороной, а кто — преступником.

Еще один объезжий голова, Петр Иванович Шилов, жаловался на… свой караул: составлявшие его чернослободцы «пьют и бражничают», уходят со съезжего двора, бранят самого голову, бьют его слугу и закладывают топоры и бердыши. Призванные к ответу тяглецы во всем отпирались. Мишка Чудов заявил, что вообще никогда не бывает пьян, а Петрушка Любимов хотя и признался, что «пьян бывает иногда», отрицал уходы со съезжего двора, брань, битье и отдачу оружия в заклад. Исход этого дела неизвестен{254}.


Очевидно, что сами объезжие головы вовсе не были невинными овечками, как представляются в челобитных на государево имя. Брань и побои, арест и нанесение увечий были для них обычными средствами наведения порядка. Так же вели себя подьячие и караульщики, посланные в объезд. Горожане имели основания, мягко говоря, недолюбливать таких блюстителей порядка.

Как уже говорилось, Земский приказ ведал только черными слободами. Стрелецкие слободы находились в ведении одноименного приказа, Иноземная, Мещанская и ряд других слобод подчинялись Посольскому, Кисловская — Царицыной мастерской палате, Бронная — Оружейной палате и т. д. Духовенство и певчие не подчинялись объезжим головам — за ними наблюдали патриаршие дворяне. Однако в 1671 году причетников вновь передали в ведение объезжих. Эта административная неразбериха порождала множество конфликтов. Особенно сложно было разобраться с подсудностью. Так, житель Мещанской слободы Филатко Дмитриев затеял тяжбу с тещей, которая жила в Кадашевской слободе. Поскольку Мещанская слобода подчинялась Посольскому приказу, а Кадашевская — Царицыной мастерской палате, истец и ответчица просто не имели возможности встретиться в одном суде. Наконец Посольскому приказу удалось добиться перевода дела под свою юрисдикцию{255}.

Показательный случай произошел в 1651 году с объезжим головой князем Анастасом Алибеевичем Македонским, участок которого находился в Китай-городе. Он приказал за бесчинство забрать на съезжий двор нескольких стрельцов. Нарушителей порядка судили и подвергли битью батогами. Стрельцы пожаловались на самоуправство объезжего головы, Стрелецкий приказ направил жалобу в Разрядный. В результате был составлен и оглашен царский наказ, адресованный Македонскому: «Князь Анастас! Государь, царь и великий князь Алексей Михайлович всея Руси велел тебе сказать: стрельцы московские и всех городов по государеву указу ведомы в Стрелецком приказе у боярина у Ильи Даниловича Милославского, а ты самодуром стрельцов московских имал к себе на съезжий двор, бил их батогами и тем ты боярина Илью Даниловича бесчестил. Государь указал: тебя за бесчестье боярина Ильи Даниловича посадить в тюрьму на один день»{256}.

Московские пожары

На протяжении всего Средневековья пожары в деревянной Москве были самым страшным и наиболее частым бедствием. Первый крупный пожар Москвы упомянут в летописи под 1177 годом. В ту осень рязанский князь Глеб Ростиславич «приеха на Московь и пожже город весь и села». Сообщения о московских событиях XIII—XVI веков пестрят известиями о больших и малых пожарах. В январе 1238 года город был сожжен монголами. Этот кошмар повторился в 1293 году во время печально знаменитой Дюденевой рати{257}. Хроника пожаров великокняжеской Москвы выглядит следующим образом:

1331 год — «погоре весь град Москва».

1337 год — «бысть пожар на Москве и згоре святых церквей 18».

1343 год — «погоре град Москва весь, и згоре церквей 18; се же убо четвертый пожар быть в тринадцать лет на Москва» (таким образом, еще один пожар в промежутке между 1329 и 1343 годами не отражен в летописях).

1354 год — «погоре град Москва весь, и церквей згоре 13».

1365 год — «пожар бысть на Москве, бе же тогда сухмень и зной велицы, возста же тогда и буря с вихрем силна зело, и размета огнь повсюду и много людей поби и пожже, и вся погоре и безвести бысть, и той зовется великий пожар, еже от Всея Святых начася и разыдеся ветром и вихрем повсюду».

1368 год — во время нашествия великого князя литовского Ольгерда «князь же великий Дмитрей Иванович повеле у себя под Москвою посад пожещи», а Ольгерд «стоал около града Москвы три дни, града не взя, а зла много сътвори, пожже и поплени людей бесчисленно».

1382 год — во время «Тохтамышева взятия» Москвы татары «град огнем запалиша, а товары и богатство все разграбиша», город «взят и пожжен, не видети иного ничегоже, разве дым и земля, и трупиа мертвых лежаща; а церкви святыя запалены быша и падошася, а каменыя стояша, выгоревша внутри и огоревша вне».

1389 год — «нуля 21, загореся на Москве внутри града церковь Святого Афанасия о обеде, и мало не весь город Кремль погоре, по вечерни же едва угасиша».

1390 год — «в Петрово говенье, месяца июля в 22 день, в полдни на Москве загореся посад от Авраама некоего Армянина, и сгоре дворов неколико тысящ».

1395 год — «на посаде пожар бысть велик зело, и згоре неколико тысяч дворов».

1439 год — хан Махмет «пришед под Москву и стояв десять дней посады пожже».

1445 год — «июля в 14 день, в среду, загореся град Москва внутри града, в нощь, и выгоре весь, яко ни единому древеси на граде остатися, но и церкви каменныа распадошася, и стены градныа каменныа падоша во мнозех местех. А людей много множество изгоре. Казны же многи выгореша и безчисленное товара всякого, от многих бо градов множество людей бяху ту в осаде».

1451 год — татары царевича Мазовши «посады зажгоша в един час, а сами в то время со все страны начата к граду приступати. А тогда и засуха велика бе, и со вся страны огнь объять град, а храмы загорахуся, а от дыма не бе лзе и прозрети».

1453 год — «априля 9 выгоре Москва, Кремль весь».

1457 год — «октября в 20 день в 9 час нощи, загореся на Москве внутри града близко Володимеровы церкви Ховрина и много погоре, до третьей части града, а прочее Бог сохранил»{258}.

Особенно много пожаров приходится на правление Ивана III. В этот период происходит активный рост города. По мере того как Москва увеличивалась, пожары учащались и охватывали всё большую территорию. 23 мая 1468 года сгорел весь посад — от Богоявленского монастыря «по самую реку, да по Кузьму [и] Дамиана на Востром конце», то есть до границ позднейшего Китай-города: «Истомно же тогда было и нутри граду, понеже бо ветрено было и вихорь мног, но Бог сохранил его». 30 августа 1470-го загорелся двор на кремлевском Подоле; огонь распространился за реку, где «многи дворы погорели, а иных отнимали»; «головни и береста с огнем далече носило, за много верст». Спустя два года огнем был охвачен посад от церкви Воскресения «на Рву»: «… множество дворов згоре, единых церквей 25 згорело». Во время пожара была такая буря, что пламя метало через восемь дворов. В Кремле опять было «истомно», но ветер тянул в другую сторону и «град уцелел». 4 апреля 1473 года пожаром был объят Кремль, «погоре много дворов», в том числе двор митрополита и князя Бориса Васильевича, Житный двор великого князя. В 1475-м в городе случилась целая серия пожаров — 10 июня, 12 сентября, 2 октября (два пожара), 27 октября. Горели Кремль, Занеглименье, Арбат. В 1476 году сгорела церковь Воскресения «на Рву». 16 февраля 1477 года огонь охватил трапезную Чудова монастыря, 20 марта — кремлевские дворы. В 1479-м загорелись поварни на подворье Николо-Угрешского монастыря в Кремле «и от того кровля граднаа загореся, также и хоромы иже в граде». Пожар заметили только тогда, когда стали кричать жители Замоскворечья. 12 апреля 1485 года «погоре град Москва, Кремль весь». В 1488-м огонь пришел из Замоскворечья и охватил всю восточную часть посада вплоть до Неглинной, сгорело 42 (по другим данным — 30) церкви и пять тысяч (!) дворов. Самым страшным был пожар 1493 года, также начавшийся из-за реки — от церкви Николы «на Песку» и охвативший всю территорию города: «И тогда людем скорбь бысть: болши двоюсот человек згорело людей, а животов безчисленно выгоре». В 1500 году загорелся двор Василия Бобра за Неглинной, на Большом посаде, сгорела вся западная часть посада от Москвы-реки до Неглинной, огонь перекинулся за реку и дошел до Пушечного двора и Рождественского монастыря{259}.

Огонь стал постоянным кошмаром князя-строителя Ивана III. Историк Н.С. Борисов пишет об этом очень образно: «Среди “стихийных” духов главным врагом Ивана стала саламандра. Она была страшнее, чем все его земные недруги вместе взятые. Нападения татар и литовцев, немцев и шведов можно было отразить при помощи сильного войска. Но против нее опускали оружие самые храбрые московские воеводы. За несколько часов огонь уничтожал то, что Иван и его подданные возводили многие годы… Там, где пробегала по городу юркая саламандра, брызгая вокруг “легковоспламеняющейся” мочой, поднималась стена огня. А когда пламя угасало, на его месте дымились лишь головешки. Среди них бродили обезумевшие от горя люди. Они отыскивали обгорелые трупы своих родных и близких. Они раскапывали на пепелищах жалкие остатки прежнего благополучия и достатка. Даже такому железному человеку, как Иван, смотреть на них было невыносимо тяжело»{260}.

Скорбная летопись московских пожаров потянулась и далее, в XVI век. Только в 1517 году город горел трижды — 18 и 25 апреля и 20 июня. Самыми страшными в этом столетии были два пожара — 1547 и 1571 годов.

Зимой 1547 года Москва торжественно праздновала невиданное дотоле событие: молодой государь Иван Васильевич принял титул царя, который ранее на Руси употребляли только по отношению к императорам Византии и ханам Золотой Орды. Торжественное «венчание на царство» прошло в Успенском соборе 16 января. Коронационные торжества сменились свадебными — 3 февраля семнадцатилетний царь обвенчался с московской боярышней Анастасией Романовной «и была радость велиа о государьском браце». Но не зря говорят, что вслед за большой радостью приходит большое горе.

Весна и лето в тот год выдались на редкость жаркими. «…Бе бо тогда засуха велика», — сообщает летописец. В апреле трижды горел Великий Новгород, тогда же заполыхала и Москва. 12 апреля загорелась одна из лавок в Москотинном (Москательном) ряду, где торговали дегтем и красками; выгорели две тысячи лавок с товарами, огонь уничтожил приречную часть посада к югу от Ильинки и добрался до Соляного двора. В башне у реки загорелся порох, и ее разорвало, «размета кирпичие по брегу рекы». Было много жертв. Той же ночью сгорело десять дворов в Чертолье. 15 (по другим данным — 20-го) апреля занялось Заяузье, сгорела церковь Спаса в Чигасах, в которой погибли фрески Дионисия, «погореша Гончары и Кожевники», «и Лыщиково погоре по Яузу». Огонь уничтожил 2200 дворов{261}. Но апрельские гари были только прелюдией.

«Великий пожар» начался 21 июня от Воздвиженского монастыря «на Арбатской улице»: «…и бысть буря велика и потече огнь, якоже молниа, и пожар силен промче в един час Занеглименье огнь и до всполиа Неглимною, и Черториа погоре до Семчинъского селца възле реку Москву и до Феодора Святого на Арбатской улице». От сильного ветра огонь перекинулся на Кремль, где загорелись соборные храмы и святыни, сгорели царская казна и Оружейная палата; «и все дворы в граде погореша, и на граде кровли градцкая, и зелие пушечное, где бе на граде, и те места разорвашася градные стены». В Чудовом монастыре погибли 18 старцев и восемь слуг (по другому источнику — 56 монахов), в Вознесенском — десять монахинь. Несчастные задохнулись в погребах, где пытались спрятаться. Пострадал и митрополит Макарий — «опалеста ему очи от огня». Его едва успели вывести из Успенского собора, провели к нижним воротам на Москве-реке и стали спускать со стены, обвязав веревкой. За три сажени до земли веревка оборвалась, и владыка сильно разбился. Едва живого митрополита вывезли в Новинский монастырь, а сопровождавшие его ясельничий Кекса Татищев и священник Иван Жижелев погибли.

Огонь охватил Китай-город, уничтожив новопостроенные дворы и лавки. Горела восточная часть города, примыкавшая к Большому посаду: Кулишки, Воронцовский сад, Старые Сады у церкви Владимира, Мясники. Занеглименье было уничтожено полностью, «до всполья». Пожар бушевал вечером и ночью. «Бяша бо дотоле видети град Москву велик и чюден и много людей в нем и всякого узорочья исполнен и в том часе изменися, егда бяше погоре. Не видети иного ничего же, но токмо дым и земля и трупия мертвых многолежаще. Много церквей святых погоре, а каменыя стояще выгореша внутри и огореша в ней несть видети в них пения и звонения», — говорит летописец. Никоновская летопись сообщает, что «в един час» погибли 1700 человек{262}. Вероятно, реальное число погибших было еще более значительным — несколько тысяч человек.

Государь с молодой супругой во время пожара находился в царском селе Острове. Приехав на день в Москву, он совершил моление и проливал слезы в Успенском соборе, как мог утешал москвичей и уехал в подмосковное село Воробьево, подальше от людских страданий. Обезумевшие от горя столичные жители стали искать виновников бедствия. Еще во время апрельских пожаров по городу говорили о поджогах. «И зажигальщиков многих имали и пытали их. И на пытке они сами на себя говорили, что они зажигали. И тех зажигальщиков казнили смертной казнью, глав им секли и на колье их сажали и в огонь их в те пожары метали»{263}.

Цена признаниям, сделанным под пыткой, невелика. Мы не знаем, были ли казненные виновниками апрельских пожаров или стали козлами отпущения. Но, поддержав слухи о «зажигалыциках», власти открыли ящик Пандоры — после нового пожара требовалось указать имена еще более страшных злодеев. Постниковский летописец сообщает, что «по улицам и по иным городом, и по селом» появились «многие сердечники» — «выимали из людей сердца».

После «великого пожара» гнев москвичей обратился на ненавистных князей Глинских, родственников царя по матери. Глинских, прибывших при Василии III из Литвы, опасались и не любили за притеснения, чинимые москвичам. Когда 26 июня московские бояре, выехав на площадь, стали вопрошать народ: «Кто поджигал Москву?» — то услышали в ответ: «Княгиня Анна Глинская с детьми!» Бабку царя (она происходила из сербского знатного рода и считалась вдвойне иноземкой) обвиняли в том, что она «вымала сердца человеческия да клала в воду да тою водою ездячи по Москве да кропила и оттого Москва выгорела». Другие прибавляли, что княгиня Анна по ночам превращалась в сороку, «летала да зажигала». Самой княгини в это время не было в Москве, но «черные люди», собравшись «вечем», схватили в Успенском соборе ее сына Юрия, убили его «камением на площади», а тело бросили на Торгу, «иде-же казнят». Вслед за этим толпа разгромила дворы ненавистных Глинских и их земляков, северских дворян{264}.

Расправы над князем Юрием восставшим показалось мало — они жаждали крови княгини Анны и ее второго сына Михаила. В поисках Глинских мятежники, возглавляемые городским палачом, двинулись в Воробьево. Приход вооруженной толпы испугал царя. Позднее он вспоминал: «Вниде страх в душу мою и трепет в кости моя и смирися дух мой». Ивану IV удалось убедить москвичей, что он не прячет у себя родственников, и народ разошелся. Некоторое время спустя царь приказал ловить зачинщиков выступления, но побоялся прибегнуть к широким репрессиям. В то же время, чтобы успокоить недовольство горожан, им по государеву велению раздавали деньги.

Пожар 1571 года, по-видимому, был еще более масштабным. В 1547 году, по крайней мере, уцелели Замоскворечье и Заяузье, тогда как в 1571-м говорили, что не осталось даже столба, чтобы привязать лошадь.

Когда весной 1571 года стало известно, что крымский хан Девлет-Гирей готовит набег, русские войска приготовились их встречать на берегу Оки у Тулы и Серпухова — в обычных местах, где выставлялся заслон против татар. Однако татары благодаря перебежчику Кудеяру Тишенкову обошли оборону с запада, разбили у Серпухова опричный полк воеводы Я. Волынского и двинулись к Москве. Иван Грозный бросил столицу и армию и уехал на Север. Воеводы всё же успели отойти к столице и занять оборону. Начались небольшие стычки между противниками, в одной из которых был ранен земский главнокомандующий князь И.Д. Вельский. Но татары не стали ни биться с русским войском, ни штурмовать столицу — 24 мая они подожгли ее незащищенные предместья.

Огонь быстро охватил Китай-город. Запылал и опричный дворец. Город сотрясался от взрывов — это взлетали на воздух «зелейные» погреба в башнях Кремля и Китай-города: «…вырвало две стены городовых: у Кремля пониже Фроловского мосту против Троицы, а другую в Китае против земского двора». Многие тысячи москвичей гибли в пламени и дыму. Горел и Кремль. «Колокола на храме, вместе со стеной, на которой они висели, обрушились, а тех, кто рассчитывал там спрятаться, насмерть побило камнями. Храм был охвачен огнем снаружи и внутри, церковные башни со всеми украшениями и святыми изображениями; остались только стены. Расплавившиеся и поврежденные колокола, висевшие на колокольне посредине крепости, обрушились, некоторые расколовшись на части; самый большой упал и треснул», — вспоминал Генрих Штаден. Люди пытались бежать из Кремля, и в городских воротах началась страшная давка. Воевода Вельский хотел укрыться от пожара в погребе своего кремлевского двора, но задохнулся от дыма. Другой воевода, князь Никита Петрович Шуйский, пробивался через толпу по Живому мосту из Кремля в Замоскворечье и был в давке заколот ножом. Армия, стоявшая в городе, несла огромные потери. «В живых не осталось и 300 способных к бою», — пишет немец-опричник. Сохранял боеспособность только полк князя Михаила Ивановича Воротынского, стоявший на Таганском лугу и отбивавшийся от татар. В это время в городе погибла от пожара дочь князя Агриппина Михайловна — ее надгробие в соборе Новодевичьего монастыря сохранилось до наших дней. Штаден со своими слугами во время пожара прятался в каменном доме за железной дверью. «Когда закончился пожар, — вспоминал он, — я приказал осмотреть, что происходит в погребе подо мной. Всех бывших там нашли мертвыми и обезображенными огнем». Согласно «Пискаревскому летописцу», за три часа Москва выгорела целиком «и людей без числа згорело всяких»{265}.

Еще один иноземец, англичанин, сумевший выбраться из города незадолго до пожара, вспоминал: «Утро было чрезвычайно хорошее, ясное и тихое, без ветра, но когда начался пожар, то поднялась буря с таким шумом, как будто обрушилось небо, и с такими страшными последствиями, что люди гибли в домах и на улицах. На расстоянии 20 миль в окружности погибло множество народа, бежавшего в город и замки, и пригороды, где все дома и улицы были так полны народом, что некуда было притесниться; и все они погибли от огня, за исключением некоторых воинов, сражавшихся с татарами, и немногих других, которые искали спасения через стены, к реке, где некоторые из них потонули, а другие были спасены». Он считал: «В два месяца едва ли будет возможно очистить от человеческих и лошадиных трупов город, в котором остались только одни стены да там и сям каменные дома, словно головки водосточной трубы». Царь, не церемонясь, приказал сбросить все тела в Москву-реку, и она вышла из берегов. Началась эпидемия — «того же году и на другой год на Москве был мор и по всем городом русским»{266}.

Автор донесения папе римскому о делах в Московии Фульвио Руджиери сообщает, что 60 тысяч москвичей погибло и столько же было взято в плен. Возможно, эта оценка преувеличена, но, очевидно, число жертв пожара 1571 года значительно превышало количество погибших в 1547-м.

Вскоре после пожара Девлет-Гирей прислал к царю послов требовать «выхода» — повышенной дани. Согласно позднему летописцу, Грозный разыграл перед ними целое представление, вырядившись в сермягу и баранью шубу: «Видишь де, меня, в чем я? Так де меня царь зделал! Всё де мое царство выпленил и казну пожег, дати де мне нечево царю!» Джером Горсей повествует об этих событиях не менее красочно. По его словам, татарский посол протянул царю «грязный острый нож», якобы посланный ханом, чтобы он мог перерезать себе горло и тем избавиться от позора{267}.







Date: 2015-06-05; view: 739; Нарушение авторских прав



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.016 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию