Ученые мужи периода 1300–1506 гг

1310 г.

Смерть Насафи, мутакаллима, исследователя идеальной формы государственного правления

1311 г.

Смерть Кутбаддина Ширази, астронома, которого связывают с Насируддином Туси; усовершенствовал теорию планет Птолемея

1318 г.

Смерть Рашидаддина, визиря, литератора, иногда называемого величайшим историком Персии

1320 г.

Смерть Камаляддина Фариси, астронома, товарища Кутбаддина Ширази; доработал «Оптику» Ибн‑аль‑Хайсама, изучал отражение и радугу

Смерть Юнуса Эмре, турецкого суфия и поэта, писавшего на языке простого народа

Смерть Низари, шиитского поэта‑панегириста, путешественника

1324 г.

Смерть Низамаддина Авлия, индо‑персидского суфия, организатора ордена чиштийя

1326 г.

Смерть аллямы Хилли, мутакаллима, товарища Насираддина Туси, систематизатора доктрины шиитов‑имамитов

1328 г.

Смерть Амира Хосрова, индо‑персидского придворного поэта – суфия, члена ордена чиштийя, известного своими газелями и эпосом

Смерть Ибн‑Таймийи, правоведа‑ханбалита и мутакаллима, которого волновали проблемы ортодоксальности и суфийской невоздержанности

1334 г.

Смерть Вассафи, придворного историка, отличавшегося витиеватым слогом прозы

1336 г.

Смерть Алаяддина Симнани, суфийского оппонента Ибн‑аль‑Араби и вуджудизма

Ок. Ибн‑аль‑Шатир, дамасский астроном, разработавший модель мира, эквивалентную модели

1350 г.

Коперника

1352 г.

Смерть Хваджу, придворного поэта при последнем ильхане, Музаффаридах и Джалайридах

1389 г.

Смерть ат‑Тафтазани, файлясуфа, мутакаллима, экзегиста; писал на арабском при дворе Тимура

Смерть Бахааддина Накшбанди, суфия; на основе его учений создается орден накшбандийя

Смерть Хафиза, поэта, мастера газелей, иногда называемого лучшим из персидских поэтов

1406 г.

Смерть Ибн‑Хальдуна, социолога, историка, государственного деятеля, автора труда по всемирной истории

1413 г.

Смерть Али аль‑Джурджани, мутакаллима, современника ат‑Тафтазани

1418 г.

Смерть ал‑Калкашанди, придворного, автора энциклопедического учебника по государственному управлению в духе адаба

1428 г.

Смерть Абдалькарима Джили, суфийского аналитика, комментатора трудов Ибн‑Араби

1430 г.

Смерть Хафиза Абру, историка Тимуридов и географа‑путешественника

1449 г.

Смерть Улуг‑бека, правителя, ученого, астронома; построил обсерваторию в Самарканде, где велась важная для того времени работа

Ок. 1480‑х гг.

Давлят‑шах, поэт, составитель антологии, биограф поэтов

1492 г.

Смерть Джами, суфия и придворного поэта; иногда его называли последним из великих

1498 г.

Смерть Мирхванда, придворного историка

1501 г.

Смерть Алишера Навои, визиря, иногда называемого величайшим поэтом на языке восточных турок (чагатаев); биограф поэтов и критик

1502 г.

Смерть Даввани, файлясуфа, моралиста

1504 г.

Смерть Кашифи, проповедника, философа‑моралиста, прозаика

1506 г.

Смерть Хусейна Байкары, правителя, поэта, писавшего на языке чагатаев; покровителя Джами, Мирхванда, Навои и художника Бихзада

Не было никакого новшества в том, что Симнани, как Ибн‑аль‑Араби до него, объяснял, что разные обрывки исторической и метафизической информации приходили к нему из гайба – «невидимого» – через сны и видения (когда душе, по свидетельству Авиценны, открывался доступ к знанию, непостижимому в другое время). Но, разумеется, важной функцией его анализа семи внутренних чувств была разработка метода систематизации трактовок подобных видений. Можно догадаться, что его они волновали больше, чем, к примеру, Джунайда, с которым во всех остальных отношениях он схож. В легендах о святых этого периода их экстатический опыт больше бросается в глаза, чем аскетический образ жизни, столь ценившийся прежде, – и это при условии, что вопрос о сокращении пути с помощью наркотиков не обсуждался. Вероятно, даже длительное уединение, которое раз в год было обязательным для каждого члена тариката хальватийя (известного среди западных тюрок), в меньшей степени являлось аскетической дисциплиной, чем способ достигать экстаза и получать видения.

Значение, придаваемое таким видениям, предположительно выросло с повышением значимости экстатического аспекта мистицизма в сравнении с его повседневной практикой посвященными. Но оно также могло способствовать поиску новых знаний и их обоснованию, поскольку стало считаться неотъемлемой частью всего процесса. Видения (полученные во время бодрствования и во сне) могут стать для человека богатым источником формирования мифов – процесса, тесно связанного с метафизикой того времени (и, пожалуй, со всей метафизикой). Такое мифотворчество было не только проявлением свободного полета фантазии. Сегодня выясняется, что существуют особо назойливые сны, которые могут указывать на критически важные области для роста личности; причем на всех уровнях этого роста, а не только в коррекции элементарных неврозов. Сны (их символы и формат) легко перенимают колорит общества, в котором живет спящий, со свойственными ему ожиданиями. Но они придают этим ожиданиям общества сугубо личный характер – возможно, в большей степени, чем при бодрствовании. Если существуют взаимозависимые символы, прочно связывающие элементы человеческого опыта, как в наших личных реакциях, так и во внешнем мире, можно предположить, что в снах такие символы получают самое свободное выражение[307].

Наконец, мы должны сослаться еще на один феномен, связанный с нешариатским суфизмом. Среди всех экспериментов, исследований и противоречий, придававших разнообразие суфийской традиции второй половины Средних веков, мы можем уловить – особенно в персидской зоне – контуры традиции народного свободомыслия, которое безошибочно угадывается лишь много времени спустя, но которое, конечно же, восходит как минимум к этому периоду (даже если нам не удастся найти доказательства этой традиции в силу ее преимущественно устного характера). За стереотипными обвинениями в адрес «зиндиков» и им подобных можно разглядеть несопоставимые элементы традиции, однозначно подтвержденные документами в Иране в XIX веке: менявшееся соотношение фальсафы, вуджудитского суфизма и разгул интеллектуального нонконформизма, который уже во второй половине Средних веков был сдобрен прогрессивным обращением к алидизму радикального толка. Распространившаяся среди бродячих самостоятельно выучившихся дервишей и предположительно среди маргинальных элементов городского населения, но подхваченная (посредством такийя – «сокрытия») наиболее склонными к приключениям представителями высшего сословия, эта традиция была эклектичной по своему духу, отвергала все общепринятые авторитеты, и ее интеллектуальная база, естественно, не всегда была последовательной или прочной. Именно в таком духе могла родиться сказка о дервише, который вылепил из глины три статуэтки – Али, Мухаммада и Бога. Сначала он разбил фигурку Али за то, что тот позволил отобрать свой трон халифа узурпатору и, таким образом, допустил воцарение несправедливости на земле. Затем он разбил ту, что символизировала Мухаммада, за то, что тот не указал точно своего преемника. Последней та же участь постигла Бога за то, что Он в своем всемогуществе допустил господство зла. Следует помнить, что такая традиция скептицизма – или, как минимум, отказа от любых традиционных решений – постоянно присутствовала на заднем плане, служа дополнением к стандартному представлению о мире и истории, которому обучали в медресе. Дело в том, что свободомыслие во всех его разнообразных направлениях, вероятно, оказывало чуть меньшее влияние на тех немногих исключительных людей, кто благодаря своему живому воображению был способен находить правильные решения в кризисных ситуациях[308].

Когда под именем суфизма открылся и получил признание широких масс целый мир отклонений от социальных норм (причем какой фактор провоцирует их проявление – чрезвычайная набожность или невроз, – не может сказать даже самый проницательный аналитик), стало логичным возникновение еще одной религиозной тенденции второй половины Средних веков: развитие новой, антисуфийской направленности в шариатских науках.

Date: 2015-06-05; view: 394; Нарушение авторских прав