Мир глазами Марка Аврелия 4 page

— Нет, мистер Стэндиш, никакой записки они не оставили, — сказал Бензенхавер. — И на обычное похищение с целью выкупа это совсем не похоже.

— Они были в спальне, когда я обнаружила Ники под дверью, — сказала Марго. — Но когда Хоуп уезжала, она, по-моему, была в порядке, честное слово, Дорси. Я сама ее видела.

Они не стали рассказывать Стэндишу о трусиках Хоуп, валявшихся на полу, и о том, что не сумели отыскать ее бюстгальтер (хотя Марго заверила Ардена Бензенхавера, что миссис Стэндиш из тех женщин, которые всегда носят бюстгальтер). А еще Хоуп уехала из дому босиком; это они тоже знали. И Марго видела на том молодом фермере одну из рубашек Дорси. К сожалению, она запомнила только часть номера грузовика: номер был местный, коммерческий, и первые две цифры говорили, что он откуда-то из сельской глубинки, но все цифры она разобрать не сумела: задний номер был сплошь заляпан грязью, а передний вообще отсутствовал.

— Мы их найдем, — сказал Арден Бензенхавер. — Тут бирюзовые грузовики не слишком часто попадаются. Сельские шерифы, возможно, отлично его знают.

— Ники, скажи папе, что здесь случилось? — вдруг спросил у сынишки Дорси Стэндиш и усадил малыша к себе на колени. — Что случилось с мамочкой? — Мальчик показал за окно. — Значит, он собирался ее изнасиловать? — спросил Дорси Стэндиш, оборачиваясь к остальным.

— Дорси, погоди, не волнуйся так, скоро мы все узнаем, — уговаривала его Марго.

— Ждать? — удивился Стэндиш.

— Вы уж извините мне подобный вопрос, — обратился к нему Арден Бензенхавер, — но не встречалась ли ваша жена в последнее время с другим мужчиной? Ну, вы знаете…

Стэндиш на этот вопрос не ответил, но, похоже, всерьез призадумался.

— Нет, не встречалась, — сказала Бензенхаверу Марго. — Абсолютно ни с кем.

— Я задал вопрос мистеру Стэндишу! — мягко остановил ее Бензенхавер.

— Господи! — вырвалось у Марго.

— Нет, думаю, она этого не делала, — сказал инспектору Стэндиш.

— Ну конечно же не делала, Дорси! — воскликнула Марго. — Давай-ка сходим с Ники на прогулку, — сказала она ему.

Марго была женщиной очень деловой, вечно занятой, и Хоуп очень ее любила. Она сновала в дом и из дома раз по пять на дню и все время что-то доделывала; дважды в год она отключала и снова подключала телефон — это здорово смахивало на тщетные попытки иных людей бросить курить. У Марго были и свои дети, но значительно старше Ники; они целый день находились в школе, так что она часто и с удовольствием присматривала за малышом, чтобы немного разгрузить Хоуп. Дорси Стэндиш воспринимал присутствие Марго в своем доме как нечто само собой разумеющееся, и, хотя прекрасно сознавал ее доброту и великодушие, эти качества отнюдь не привлекали его внимания. А Марго, как он понял сейчас, внешней привлекательностью не отличалась. Сексуально она непривлекательна, думал он, и горькое чувство поднялось в душе Дорси Стэндиша: он думал о том, что никто никогда даже не попытается изнасиловать Марго, тогда как Хоуп, такая красивая и милая, всегда привлекала мужчин. И любой мог пожелать ее.

На сей счет Дорси Стэндиш глубоко заблуждался; он не знал о насилии самого главного — того, что жертва фактически не имеет значения. В разные времена люди пытались силой заставить заниматься с ними сексом буквально любое вообразимое существо. Даже очень маленьких детей, даже очень дряхлых стариков, даже покойников. Даже животных.

И тут инспектор Арден Бензенхавер, который о насилии и насильниках знал довольно много, сообщил собравшимся, что ему пора заниматься своим непосредственным делом.

Бензенхавер всегда чувствовал себя лучше, когда вокруг было много свободного пространства. Когда он только-только поступил в полицию, ему для начала пришлось с ночным патрулем курсировать по старой дороге номер два между Сандаски и Толидо. Летом эта дорога была вся усеяна крышками от пивных бутылок и самодельными объявлениями, обещавшими первоклассный боулинг, первоклассный бассейн, первоклассную копченую рыбу и первоклассную наживку. И Арден Бензенхавер очень медленно ездил по берегу залива Сандаски, а потом вдоль озера Эри до Толидо, поджидая, когда машины, битком набитые подвыпившими подростками и рыболовами, станут играть с ним в догонялки на неосвещенной двухполосной дороге. Позднее, уже начальником полицейского управления в Толидо, Бензенхавер не раз проезжал с шофером по этой совершенно безобидной в дневное время полоске дороги. Магазинчики, торгующие наживкой, и пивные залы, и закусочные, где продавались хот-доги и мороженое, выглядели при свете дня так беззащитно. Глядеть на них днем — все равно что видеть, как громилу, которого ты до смерти боялся, раздевают в полицейском участке за драку: сперва видишь только мощную шею, могучую грудь, здоровенные ручищи, а потом — когда сброшена последняя рубашка — перед тобой вдруг предстает отвисшее дряблое брюшко.

Арден Бензенхавер ненавидел темноту. И постоянно призывал муниципалитет Толидо лучше освещать город субботними вечерами. Толидо был город рабочий, и Бензенхавер верил, что если город позволит себе нормальное освещение улиц по субботам, то, по крайней мере, половины поножовщины и разбойных нападений, связанных с ранениями и гибелью людей, можно будет избежать. Однако власти оказались отнюдь не в восторге от этих идей Ардена Бензенхавера, как, впрочем и от методов его работы.

И теперь Бензенхавер отдыхал на широких просторах сельской местности. И смотрел на этот опасный мир так, как всегда желал, — с перспективы: он кружил на вертолете над этой плоской открытой равниной, осматривая свое четко ограниченное, хорошо освещенное царство. Помощник здешнего шерифа уверенно сказал ему:

— Здесь у нас только один бирюзовый грузовик: у этих треклятых Рэтов.

— Рэтов? 1 — переспросил Бензенхавер.

1 Rat — крыса (англ.).

— Их там целое семейство, — сказал помощник шерифа. — Мне даже к их дому подъезжать и то противно.

— Почему? — спросил Бензенхавер; он видел внизу тень вертолета, которая пересекла ручей, потом дорогу и двинулась сперва по краю кукурузного поля, потом по краю соевого…

— Да они же все с приветом! — сказал помощник шерифа.

Бензенхавер посмотрел на него — молодой человек, лицо пухлое, но довольно приятное, глазки маленькие, волосы длинные, густые, почти до плеч, на голове плотно сидит шляпа. Бензенхавер вспомнил бесчисленных футболистов, у которых длинные волосы рассыпаются из-под шлемов по плечам. А ведь могли бы и поаккуратнее волосы-то прибрать, подумал он. Теперь вон даже и представитель закона такие же волосищи отрастил. Бензенхавер был рад, что ему скоро на пенсию; он не мог понять, почему столь многие приличные люди стремятся выглядеть как какие-то хулиганы.

— С приветом, значит, — повторил Бензенхавер. И язык у них у всех одинаковый, подумал он. На все про все им хватает четырех-пяти слов!

— Ну да! Только на прошлой неделе мне подали жалобу на младшего, — сказал помощник шерифа.

Бензенхавер отметил это «мне подали», ведь на самом деле жалоба поступила в офис шерифа, и тот, видимо, счел вопрос достаточно простым, чтобы поручить его своему молодому помощнику. Но почему они мне-то этого мальчишку подсунули? — думал Бензенхавер.

— Его Орен Рэт зовут, — сообщил ему помощник шерифа. — У них и имена у всех тоже очень странные.

— И что же это была за жалоба? — спросил Бензенхавер; его глаза следили за длинной немощеной дорожкой, в конце ее виднелось скопление каких-то сараев, один из которых наверняка и есть дом здешних фермеров, дом, где живут люди. Однако Арден Бензенхавер, глядя сверху, не смог бы определить, которая из этих построек — дом. Сверху все сараи казались едва ли пригодными даже для животных.

— Ну, в общем, — сказал помощник шерифа, — этот парень, Орен, приставал тут к одной собаке.

— Приставал к собаке? — терпеливо переспросил Бензенхавер. Это может означать что угодно, думал он.

— Ну… — смутился помощник шерифа, — хозяева собаки думали, что Орен пытался ее трахнуть.

— Вот как? — удивился Бензенхавер.

— А что, очень даже может быть, — пожал плечами помощник шерифа, — но точно я сказать не могу. Когда я туда приехал, Орена нигде не было, собака выглядела совершенно нормально. Откуда мне знать, трахали эту суку или нет.

— Взяли бы да спросили у нее! — вмешался пилот вертолета — парнишка еще моложе помощника шерифа. Помощник шерифа посмотрел на пилота с презрением.

— Вот вам один из недоумков, которых нам присылает Национальная гвардия, — шепнул он на ухо Бензенхаверу, но тот уже не слушал его: он высмотрел внизу бирюзовый грузовик, припаркованный на совершенно-открытом месте у невысокой изгороди. Никто даже не пытался его спрятать.

В большом продолговатом загоне металось целое стадо свиней, до смерти перепуганных садящимся вертолетом. Двое худощавых мужчин в комбинезонах сидели на корточках возле здоровенной свиноматки, распростертой у отлогого настила, ведущего к входу в один из сараев. Фермеры подняли головы и посмотрели на вертолет, прикрывая лица от разлетавшихся комьев вонючей грязи.

— Не надо так близко. Посади его вон там, на лужайке, — сказал пилоту Бензенхавер. — Ты пугаешь животных.

— Я не вижу ни Орена, ни старика, — сказал помощник шерифа. — Их ведь не двое, а гораздо больше, Рэтов этих.

— Вы спросите у этих, где Орен, — распорядился Бензенхавер. — А я пока взгляну на грузовик.

Фермерам помощник шерифа был явно знаком, так что они едва на него взглянули, зато внимательно смотрели на Бензенхавера в его выгоревшей серо-коричневой форме и при галстуке, когда он прямо через двор направился к бирюзовому грузовику. Арден Бензенхавер в их сторону даже головы не повернул, он и так отлично их видел. Вот уж действительно придурки, думал он. В Толидо Бензенхавер повидал самых разнообразных представителей преступного мира — людей плохих, злобных, свирепых, опасных, трусливых, видел отъявленных негодяев и воров, которые убивали ради горстки монет, и насильников, которые убивали ради секса. Однако Бензенхаверу не доводилось еще видеть столь глубоких и разрушительных последствий воздействия зла, какие читались на лицах Уэлдона и Разберри Рэтов. У него даже холодок по спине пробежал. И он подумал: хоть бы нам поскорее отыскать эту миссис Стэндиш!

Он и сам не знал, что именно ищет, пока не открыл дверь бирюзового грузовичка. Впрочем, Арден Бензенхавер хорошо умел искать неизвестное. Он увидел его мгновенно, с первого взгляда: разрезанный ножом бюстгальтер, один обрывок которого все еще был привязан к петле «бардачка», а еще два валялись на полу. Крови нигде не видно. Бюстгальтер мягкий, из натурального хлопка, светло-бежевый; стильная вещица, подумал Арден Бензенхавер. Сам он никогда стильностью не отличался, но повидал немало разных покойников и кое-какое представление о стиле имел. Зажав в кулаке куски шелковистого бюстгальтера, он сунул руки в обвисшие карманы куртки и двинулся через двор к помощнику шерифа, который разговаривал с братьями Рэт.

— Они парнишку весь день не видели, — сообщил помощник шерифа Бензенхаверу. — Говорят, Орен порой по нескольку дней домой не является.

— Спросите их, кто последним ездил на этом грузовике, — попросил его Бензенхавер; смотреть на Рэтов у него не было ни малейшего желания; он держался так, словно эти люди вообще не способны понять даже самые простые его вопросы.

— Я уже спрашивал, — сказал помощник шерифа. — Говорят, что не помнят.

— Спросите их, когда на этом грузовике в последний раз ездила хорошенькая молодая женщина, — сказал Бензенхавер.

Однако помощник шерифа не успел задать этот вопрос: Уэлдон Рэт рассмеялся. И Бензенхавер даже порадовался, что второй недоумок с родимым пятном на лице, похожим на винную кляксу, хранил молчание.

— Вот дерьмо! — сказал Уэлдон Рэт. — Никаких «хорошеньких женщин» тут нет и быть не может! И никакая «хорошенькая женщина» даже задницей своей этого грузовика не касалась!

— Скажите ему, — велел Бензенхавер помощнику шерифа, — что он лжет.

— Ты лжешь, Уэлдон, — сказал помощник шерифа. Тут Разберри Рэт тоже решился заговорить:

— Черт возьми! А ты кто такой? Явился сюда и командует, что нам делать, чего не делать!

Арден Бензенхавер молча вытащил из кармана три куска бюстгальтера и посмотрел на свиноматку, лежавшую рядом с хозяевами. Одним перепуганным глазом свинья, казалось, смотрела на всех разом, и было почти невозможно сказать, куда смотрит ее второй глаз.

— Это хряк или свинка? — спросил Бензенхавер. Братья Рэт дружно заржали.

— Да любому ясно, что свиноматка! — сказал Разберри.

— А вы когда-нибудь отрезали яйца своим хрякам? — спросил Бензенхавер. — То есть вы сами их кастрируете или кого-то нанимаете?

— Мы их сами кастрируем, а что? — сказал Уэлдон. Он тоже чем-то смахивал на кабана; дремучие жесткие космы пучками торчали из ушей, точно щетина. — Мы все насчет кастрации знаем. Ничего тут трудного нет.

— Ясно, — сказал Бензенхавер и поднял руку с бюстгальтером, чтобы и Рэты, и помощник шерифа хорошенько его рассмотрели. — Так вот: именно такое наказание новый закон предусматривает за сексуальные преступления. — Ни помощник шерифа, ни братья Рэт не проронили ни слова. — За любые сексуальные преступления! — подчеркнул Бензенхавер. — Учтите: любое из них теперь карается кастрацией. Если, скажем, вы трахнули кого-то, кого трахать не имеете права. Или если вы помогаете кому-то насильно трахать кого-то, а вовсе не пытаетесь остановить подобное безобразие. Вот во всех этих случаях вас могут кастрировать.

Уэлдон Рэт посмотрел на Разберри; тот выглядел явно озадаченным. Потом хитрые злобные глазки Уэлдона уперлись в лицо Бензенхавера, и он спросил:

— А вы-то сами это делаете или кого другого просите? — и подмигнул брату. Разберри попытался ухмыльнуться; малиновое родимое пятно при этом отвратительно скособочилось.

Но Бензенхавер хранил полную невозмутимость, по-прежнему вертя в руках истерзанный бюстгальтер.

— Разумеется, сами мы этого не делаем, — спокойно ответил он. — Теперь для этого есть новое специальное оборудование. Этим занимается Национальная гвардия. Именно потому мы и прилетели на вертолете Национальной гвардии. Мы просто отвезем вас на нем в госпиталь Национальной гвардии, а потом снова домой доставим. Тут ничего трудного нет, — прибавил он. — Вы и сами знаете.

— У нас семья большая, — сказал Разберри Рэт. — Нас, братьев, тут много. Мы и не знаем, кто в какой день на каком грузовике катается.

— Так значит, есть и другой грузовик? — спросил Бензенхавер у помощника шерифа. — Вы мне не говорили, что у них есть и другой грузовик.

— Да, есть… черный. Я и позабыл совсем, — сказал помощник шерифа. — Точно, у них еще черный грузовик есть.

Братья Рэт дружно кивнули.

— А где он? — спросил Бензенхавер. Он пока сдерживался, но уже с трудом.

Братья переглянулись. Уэлдон сказал:

— Я что-то давно его не видел.

— Может, его Орен взял? — предположил Разберри.

— А может, отец на нем куда поехал… — сказал Уэлдон.

— Все! Довольно! Нет у нас больше времени разбираться с этим дерьмом! — отрубил Бензенхавер, по-прежнему обращаясь к помощнику шерифа. — Сейчас посмотрим, сколько они весят, а потом спросим пилота, сможет ли вертолет поднять обоих сразу. — Этот помощник шерифа, сердито думал Бензенхавер, почти такой же недоумок, как и братья Рэт! — Ну, давайте же! — сказал он, и помощник бросился к вертолету. А Бензенхавер нетерпеливо повернулся к Уэлдону Рэту. — Имя? — спросил он.

— Уэлдон, — сказал Уэлдон.

— Вес? — спросил Бензенхавер.

— Вес? — удивился Уэлдон.

— Сколько ты весишь? — спросил Бензенхавер. — Если нам предстоит грузить тебя в вертолет, то необходимо сперва узнать, сколько ты весишь.

— Сто восемьдесят с чем-то, — сказал Уэлдон.

— А ты? — спросил Бензенхавер младшего из братьев.

— Сто девяносто с чем-то, — сказал тот. — Мое имя Разберри.

Бензенхавер даже глаза закрыл.

— Значит, триста семьдесят с чем-то! — крикнул Бензенхавер вслед помощнику шерифа. — Спросите у пилота, может ли вертолет столько поднять?

— Но ведь вы не имеете права просто так взять нас и увезти? — возмутился Уэлдон.

— Пока что мы только отвезем вас в госпиталь Национальной гвардии, — сказал Бензенхавер. — А потом, если найдем ту женщину и с ней все будет в порядке, мы тут же доставим вас обратно.

— А если с ней что-нибудь будет не в порядке, нам ведь дадут адвоката, верно? — спросил Разберри у Бензенхавера. — Одного из тех, что в суде работают, так?

— Если с кем не все будет в порядке? — спросил его Бензенхавер.

— Ну, с той женщиной, которую вы ищете, — сказал Разберри.

— Ну, если с ней что-то будет не в порядке, — сказал Бензенхавер, — тогда, поскольку вы уже будете в госпитале, вас быстренько кастрируют и отправят домой. Может быть, даже в тот же день. Вы, ребята, лучше меня знаете, как это делается. Я-то никогда этого не видел, — признался он. — Но это ведь времени много не занимает, верно? Да и крови вроде бы много не бывает, так?

— Но ведь есть суд и адвокат! — напомнил ему Разберри.

— Да есть, есть! — разозлился Уэлдон. — Заткнись!

— Нет, согласно новому закону подобные преступления больше в суде не рассматриваются, — сказал Бензенхавер. — Преступления на сексуальной почве вынесены в особую статью. А с помощью новых машинок производить кастрацию оказалось так просто, что именно этот способ и был признан наиболее разумным.

— Эй! — прокричал помощник шерифа от вертолета. — Он такой вес вполне поднимет. Мы можем взять их обоих!

— Вот хреновина! — сказал Разберри.

— Заткнись! — сказал Уэлдон.

— Да не дамся я! Вот еще, яйца мне отрезать захотели! — завопил Разберри. — Я ведь ее даже не поимел!

Тут Уэлдон врезал ему под дых, да так, что Разберри не устоял на ногах и рухнул прямо на распростертую на земле свиноматку. Та завизжала, ее коротенькие ножки спазматически задергались, и с перепугу она внезапно и самым чудовищным образом полностью опорожнила свой кишечник, но с места так и не двинулась. Разберри лежал, хватая ртом воздух, рядом с огромной кучей вонючего свиного дерьма. Арден Бензенхавер попытался нейтрализовать Уэлдона, дав ему коленом по яйцам, но тот оказался ловчее и успел перехватить его ногу, а потом кинул назад, и Бензенхавер грохнулся на спину за распростертыми на земле Разберри и несчастной свиньей.

Бензенхавер чертыхнулся.

Помощник шерифа выхватил револьвер и пальнул в воздух. Уэлдон тут же упал на колени, зажав уши руками.

— Вы не ушиблись, инспектор? — спросил помощник шерифа.

— Разумеется, ушибся, — ворчливо ответил Бензенхавер, сидя на земле рядом со свиньей и Разберри и испытывая к обоим одинаковое отвращение. Стыдно ему за это не было. — Слушай, Разберри, — сказал он и прикрыл глаза (уже само по себе это имя заставляло Бензенхавера закрывать глаза), — если хочешь сохранить свои яйца при себе, живо выкладывай, где находится та женщина!

Родимое пятно на физиономии Разберри мигало Бензенхаверу, точно неоновая реклама.

— Молчи, Разберри, — велел брату Уэлдон. Бензенхавер, не глядя на Уэлдона, заметил помощнику шерифа:

— А если вон тот еще раз откроет пасть, отстрели ему яйца. Прямо здесь. Чтобы напрасно его в госпиталь не таскать. — Теперь оставалось только уповать на Бога, чтобы помощник шерифа не оказался настолько глуп и не понял его приказ буквально.

— Ее Орен увез, — сказал вдруг Разберри. — Он черный грузовик взял.

— Куда он ее увез? — спросил Бензенхавер.

— Не знаю. Покататься, наверно, — сказал Разберри.

— С ней все было в порядке, когда они отсюда уезжали? — спросил Бензенхавер.

— Ну, вроде бы да, — сказал Разберри. — Я что хочу сказать, вряд ли Орен ей уже что-нибудь плохое успел сделать. Думаю, он даже и поиметь-то ее пока что не успел.

— Почему же нет? — спросил Бензенхавер.

— Ну, если он ее уже поимел, — сказал Разберри, — так на фиг ему ее при себе-то держать?

Бензенхавер опять закрыл глаза. И быстро поднялся на ноги.

— Выясните, как давно это произошло, — велел он помощнику шерифа. — Потом трахните этот чертов бирюзовый грузовик так, чтобы они не могли на нем уехать! И быстрее несите свою задницу в вертолет.

— А их что же, тут оставить? — удивленно спросил помощник шерифа.

— Естественно! — сказал Бензенхавер. — Времени, чтобы им яйца отрезать, у нас будет еще предостаточно.

Арден Бензенхавер велел пилоту известить полицию, что имя похитителя Орен Рэт и что едет он на черном грузовике, а не на бирюзовом. Это сообщение странным образом по времени почти совпало с другим: патрульная машина штата получила сообщение, что водитель черного грузовика, находящийся в кабине один, ведет себя на дороге самым опасным образом, виляя то вправо, то влево, «да и выглядит так, словно здорово пьян или под кайфом». Патрульные пока не выяснили, что это за машина, потому что искали бирюзовый грузовик. Ну а Бензенхавер, конечно, не мог знать, что водитель черного грузовика на самом деле в кабине вовсе не один, что Хоуп Стэндиш лежит на сиденье, уткнувшись головой ему в колени. Однако эта новость еще больше встревожила Бензенхавера; у него прямо мороз по коже прошел: ведь если Орен Рэт в кабине один, значит, он уже что-то сделал с бедной женщиной! Бензенхавер гаркнул помощнику шерифа, чтобы тот поторопился. Теперь нужно во что бы то ни стало отыскать черный грузовик, который в последний раз видели на шоссе, пересекающем путаный лабиринт местных проселков возле городка под названием Суит-Уэллс.

— Знаете, где это? — спросил Бензенхавер.

— Конечно!

Они снова поднялись в воздух и снова проплыли над огромным загоном, где в панике метались свиньи. Несчастная, напичканная лекарствами свиноматка лежала на том же месте, где они ее увидели в первый раз. А братья Рэт катались по земле и дрались, похоже, не на жизнь, а на смерть. И чем выше и дальше от них отлетал вертолет, тем больше мир Ардена Бензенхавера входил в свои разумные пределы. Только когда крошечные фигурки Рэтов стали всего лишь движущимися точками и только когда он оказался достаточно далеко от их крови и страха и услышал, как помощник шерифа говорит, что Разберри мог бы запросто врезать этому Уэлдону, если бы не разнюнился и не испугался, — только тогда Бензенхавер наконец рассмеялся. Так, как смеялся в Толидо: с абсолютно невозмутимым выражением лица.

— Они животные, — сказал он помощнику шерифа, который, несмотря на жестокость, обычно свойственную столь молодым людям, и цинизм начинающего полицейского, был, похоже, несколько ошеломлен увиденным. — Если они даже убьют друг друга, — сказал Бензенхавер, — ничего страшного не случится; подумай, например, о еде, которую они сожрали бы за свою бессмысленную жизнь и которая теперь достанется относительно нормальным человеческим существам. Подумал?

Тут только помощник шерифа наконец сообразил, что разговоры Бензенхавера о новом законе насчет незамедлительной кастрации за любое сексуальное преступление были выдумкой, но все же не просто выдумкой, ибо Бензенхавер, прекрасно зная, что такого закона нет, очень хотел бы, чтобы закон был именно таким. Подобными методами Арден Бензенхавер пользовался когда-то в Толидо.

— Господи, что же этот негодяй сделал с несчастной женщиной? — воскликнул вдруг Бензенхавер, уже не скрывая тревоги; он все еще сжимал в руках растерзанный бежевый бюстгальтер. — Сколько этому Орену лет? — спросил он у помощника шерифа.

— Шестнадцать, а может, семнадцать, — ответил тот. — Мальчишка совсем. — Самому помощнику шерифа было от силы года двадцать четыре.

— Ну что ж, если он достаточно взрослый, чтобы так использовать свой член, — сказал Арден Бензенхавер, — значит, достаточно взрослый и для того, чтобы этот член ему и отчикать!

Но куда же мне ударить его ножом? — думала Хоуп. Теперь она удобно обхватила рукой длинный и острый рыбацкий нож, чувствуя, как сильно пульсирует в ладони кровь; ей даже казалось, что это бьется сердце самого ножа. Очень медленно и осторожно она подняла руку и положила ее на краешек сиденья рядом со своим бедром, где хотя бы краешком глаза могла взглянуть на лезвие. И какой стороной лучше резать — зазубренной или той, ужасно острой на вид? Господи, как же таким ножом убивают человека?! По соседству с потной извивающейся задницей Орена Рэта этот нож казался ей холодным и далеким чудом. Интересно, я должна нанести режущий удар или просто пырнуть его острием? Хорошо бы это знать, думала она. Обе свои горячие ладони Рэт подсунул ей под ягодицы, приподнимая ее, дергая на себя. Подбородок он воткнул в ямку возле ее ключицы и давил, точно острый тяжелый камень. Потом вдруг Хоуп почувствовала, что одна его рука выскользнула из-под нее и, пошарив по полу, пальцами царапнула руку, в которой она держала нож…

— Двигайся же! — проворчал он. — Сказано — двигайся! — Она попыталась выгнуть спину, но не смогла; потом попыталась сдвинуть бедра поплотнее, но и это не удалось. Он скакал на ней в своем собственном, весьма странном ритме, надеясь на какое-то последнее движение, которое поможет ему кончить. Одна его рука теперь полностью охватывала всю нижнюю часть ее спины, другая скребла пол кабины.

И тут она поняла: он ищет нож. И как только его пальцы нашарят пустые ножны, она пропала.

— А-а-а! — закричал он.

Быстрей! — сказала она себе. Между ребрами? Или вбок? А потом с силой потянуть вверх… Или лучше вниз?

И так сильно нажать, как только хватит сил. Нет, лучше между лопатками, чтобы лезвие достало до легкого, чтобы она собственной грудью почувствовала острие ножа, проткнувшего его насквозь… Хоуп взмахнула рукой над изогнувшейся в последних конвульсиях спиной Рэта и увидела, как маслянисто блеснул нож и как его рука вдруг дернула пустые джинсы к рулю.

Он попытался сползти с нее, но нижняя часть тела ему не повиновалась, точно заколдованная тем ритмом, который он так долго искал; его ляжки содрогались, грудь то приподнималась, отрываясь от ее груди, то снова опускалась, ладони тяжело давили ей на плечи. Потом его большие пальцы вдруг поползли к ее горлу.

— Где мой нож? — хрипло спросил он. Голова его моталась вверх-вниз как бы сама по себе, но пальцы уже смыкались у Хоуп под подбородком, задирая его вверх.

И тогда она воткнула нож прямо в его бледную задницу. Он никак не мог перестать скакать на ней, хотя его тупой мозг уже подавал ему сигналы, что есть дела и поважнее.

— Где мой нож? — снова спросил он. И Хоуп, толком не успев понять, как это произошло, извернулась и рубанула гладкой и острой стороной лезвия ему по горлу. В первое мгновение никакой раны она не увидела, только чувствовала, что он по-прежнему ее душит. Затем он потянулся одной рукой к собственному горлу, скрыв от нее ужасную рану, которую она так рассчитывала увидеть, и она заметила, что сквозь его пальцы течет кровь. Потом он вдруг отнял руку от горла — в поисках ее руки, в которой был нож, — и тут из страшной раны на нее потоком хлынула кровь, и она услышала звук, какой возникает, когда соломинкой высасываешь остатки напитка с самого дна стакана. И почувствовала, что снова может дышать. Где же его вторая рука? — подумала она почему-то. И увидела, что обе руки Орена Рэта, отвалившись от нее, бессильно упали на сиденье и странно дергаются, точно крылья испуганной птицы.

Она снова воткнула в него длинное лезвие — чуть выше талии, думая, что, может быть, именно там находится почка, потому что лезвие вошло в плоть очень легко и так же легко вышло оттуда. Орен Рэт вытянулся с нею рядом, прижавшись щекой к ее щеке, точно ребенок. Он бы, наверное, закричал, если бы первый удар начисто не перерезал ему гортань и голосовые связки.

Теперь Хоуп попробовала воткнуть нож повыше, но наткнулась на что-то твердое, наверное на ребро; она еще несколько раз потыкала в этом месте, но, не удовлетворившись результатом, извлекла нож, который почему-то вошел в его плоть всего на несколько дюймов. Теперь Орен Рэт отчаянно бился, снова взобравшись на нее, словно хотел с нее слезть и не мог, хотя тело и посылало ему отчаянные сигналы, но сигналы эти как бы не достигали цели. Ему удалось почти что сесть, привалившись к спинке сиденья, однако голова у него не держалась, а пенис, который все еще двигался, все еще жил своей собственной жизнью, тянул его назад, к Хоуп. Она воспользовалась преимуществом такой его позы и ткнула ножом прямо ему в живот. На этот раз лезвие вошло очень легко, чуть сбоку, и вспороло плоть своего хозяина почти до самого пупка, превратив его внутренности в кровавую кашу. Тело Орена бессильно рухнуло на Хоуп, и его рука крепко сжала ее кисть, поймав ее словно в ловушку. Но высвободить руку с ножом оказалось совсем нетрудно: и ее рука, и нож были в чем-то скользком и легко вышли из ловушки. Это явно было связано с последним ударом в живот и содержимым его кишечника. Хоуп чуть сознание не потеряла от кошмарного запаха. И безвольно выронила нож на пол.

Орен Рэт опрастывался квартами, галлонами. Хоуп даже показалось — а он по-прежнему лежал на ней, — что он становится гораздо легче. Теперь тела у них стали до того скользкими, что она легко вывернулась из-под него, перевалила его на спину и скорчилась на полу кабины, залитом кровью и всякой дрянью. С ее волос капала кровь — его кровь из страшной раны на горле. Стоило ей моргнуть, и ресницы тут же прилипли к щекам. Одна рука Орена Рэта непроизвольно дернулась, и Хоуп, шлепнув по ней, сказала:

— Прекрати, прекрати немедленно! — Потом у него дернулось колено, и она повторила: — Прекрати!