Птичье гнездо

Человек это просто мелочь. Нельзя сказать, что он существует сам по себе – это вещь составная. Если на него не обращать внимания, его просто нет. Это лишь тень ума, общая сумма воспоминаний. Чистое бытие отражается в зеркале ума как знание. То, что знается, принимает форму человека, основываясь на памяти и привычках. Это лишь тень, или проекция знающего на экран ума.

– Нисаргадатта Махарадж –

Эго это птичье гнездо, небрежно сделанное, расположенное как попало, собранное из каждого обломка, из каждой новой идеи, которые когда-либо попадались под руку. Когда начинаешь разбирать его на части, то находишь лишь немного вещей, с которыми ты отождествляешь себя, и ещё меньше тех, которые ты сознательно туда положил.

И даже тогда, кто этот ты? То «я», которое принимает участие в создании и развитии эго, само не является его продуктом, но производной бесчисленных, не принадлежащих эго сил и событий, так что же такое в действительности «я»? Можно попытаться взять своё эго под контроль, попытаться как-то понять его, организовать, но всё, что ты в реальности можешь сделать, это лишь прибраться на поверхности. Одни эго более замусорены, другие менее, но мысль, что истинное «я» прячется где-то в этом хаосе, это лишь одна из тщеславных идей, которые заставляют нас целенаправленно ходить вокруг да около. Такой вещи, как истинное «я» не существует.

Когда ты осознаешь, что не имеешь понятия, кто ты есть, ты действительно начинаешь понимать, кто ты есть. Идея об отдельном и дееспособном индивидуальном «я» быстро рассыпается при серьёзном исследовании. Как и любая вера. Что требует времени и усилий, так это становление тем человеком, который решит подвергнуть идею о «я» такому исследованию, и постарается осмыслить то, что останется, когда эта вера уйдёт.

Джед, то, что вы называете Первым Шагом, тот коллапс, который произошёл со мной у вас в доме, совсем не так безобиден, как какой-то «шаг». Это ядерная катастрофа эго – персональный Армагеддон. Метафора пост-апокалиптического кошмара кажется в некоторых аспектах настолько точной, что реальный пост-апокалиптический кошмар мог бы показаться жалким подобием. Вот реальность, а всё остальное, как вы говорите, это просто отсветы на стене. Всё, чем я являюсь, это испуганная кучка мнений, воспоминаний и желаний. Это всё, чем является каждый. Я просто поражаюсь, что все, как и я, не делают того же – не срывают как можно скорее своё дерьмо. Наверное, быть во сне означает жить с этим. Мне хочется просто разодрать себе грудную клетку, вытащить сердце и покончить с этим. Но нет, это было бы слишком просто.

Даже теперь хотелось бы знать, является ли Первый Шаг единственным шагом, а остальной процесс это просто скитания по бесплодным землям, разборка мусора, опознание тел и запись происходящего. Признания. Огорчения. Движение дальше.

Это что, какая-то поэтическая фигня? Я должна всё время за собой следить, чтобы не впасть в сентиментальность школьницы. Но нет, вот самое близкое, на что это похоже: пост-апокалиптический ландшафт – разрушенный, заброшенный, безнадёжный. Мои амбиции, мои желания, мои связи с людьми, мои надежды, мои мечты, мои верования, те самые вещи, которые я считала своей сутью, теперь уменьшились до пустых безжизненных трупов, настолько мёртвых, что не верится, что они были когда-то живы, настолько хрупких, что рассыпаются в груду пыли при пристальном взгляде. Каждый день я нахожу всё новые. «О, вот мои карьерные амбиции. Они были такой большой частью меня, такой важной. Забавно, что я не заметила, как они пропали. Теперь я даже не могу вспомнить, какие они были, и вообще, зачем они были у меня. Сейчас я даже не могу себе представить, что у меня есть карьерные амбиции». «О, вот мои девичьи мечтания – свадьба, дом, дети. Была ли я той девочкой? Той связи я больше не чувствую, так что это не кажется потерей». «Господи, боже мой, мои взгляды, вкусы, предпочтения. Неужели я всё время таскала этот хлам с собой?» И вот так каждый день, по мере разоблачения всё новых аспектов моего бывшего «я». Какие-то больше, какие-то меньше. Я не убиваюсь по ним, даже по тем, которые считала самыми дорогими. Просто отмечаю их уход – с сухими глазами, контуженная – и иду дальше.

Я иду по этой искорёженной земле день за днём, используя процесс написания, чтобы осмыслить эту резню, чтобы переработать свои потери. Однако больше всего я боюсь не того, что найду среди уничтоженных, но среди тех, что ещё уцелели. Уцелевшие есть, я знаю. Я чувствую их – тёмные, бесформенные. Даже мысль об этом приводит в оцепенение. Ещё блуждают какие-то вещи на этом пустыре эго, которых я собираюсь настигнуть и убить – вещи, которые не смог уничтожить ядерный взрыв. У меня нет иллюзий на этот счёт. Моё здравомыслие на таком пределе, что пару раз я подумывала о том, чтобы пройти семидневное психиатрическое обследование. О да, представляю себе. Я туда звонила. Номер остался в памяти сотового телефона. Они бы, конечно, ничего не поняли, через что я прохожу, но я чувствовала себя как один большой оголённый нерв, и мысль о наркотическом забытьи казалась тревожно соблазнительной.

Нам необходимы границы, которые предоставляет эго. Они являются неотъемлемой частью жизни в парке развлечений. «Я» это комплекс, набор переменных величин, которые придают нам форму, и которые отличают нас от других форм. В парк развлечений нельзя зайти как есть, нужна одежда-код. Это маскарад, и не имеет значения, в качестве кого ты сюда зашёл, главное, в качестве кого-то. Ты не можешь зайти как никто.

Джулия находится в парке, она забилась в угол, чтобы снять с себя своё платье. Не простая это задача, поскольку тот, кто облачён в эту одежду, не имеет ни рук, ни воли. Фактически, это сам костюм должен собраться с силами и безжалостно сорвать себя. Эго должно убить эго. Только эго способно на это. Кто же ещё? Физическое самоубийство лишь тень этого истинного самоуничтожения.

Мнения! Боже, где я набралась этих идиотских мнений? Я носила их подобно маленькой девочке, которая надевает мамины украшения. «Посмотрите на меня! У меня уникальное мнение! Посмотрите на моё чудесное мнение! Я думаю так, я думаю эдак. Посмотрите, какая я особенная! Если вы будете восхищаться моим мнением, я буду восхищаться вашим!» Я знаю, что это просто нормальная, усиливающаяся боль, но серьёзно, какое шутовство! Как это глупо! Теперь я презираю все украшения, притворства, всю косметику. Всё, что я хочу увидеть, это реальность. Красота – вот сама реальность. Я лучше полюбуюсь на полусъеденную мертвечину, на одинокое облако, на муху на тыльной стороне моей ладони, чем пойду в Лувр. Ещё одна поэтическая фигня? Может быть, но теперь я с удовольствием смотрю на те вещи, которые когда-то казались мне ерундой. Я меняюсь, и мой мир меняется вместе со мной. Я начинаю ясно понимать Уитмена. Я не понимаю, как может существовать что-то более красивое, чем капающая из ржавой трубы вода. Когда-то я ненавидела свои ноги, теперь же, кажется, что время останавливается, когда я смотрю на них, и я вижу то же совершенство, как и во всём. Мне кажется, это единственная вещь, о которой на самом деле снова и снова говорил Уитмен. «Великолепное утро за окном удовлетворяет меня больше, чем все метафизические книги». Везде это совершенство, как нежно звучащая чистая нота, и единственное, что может разрушить это, сделать прокисшим, это попытка улучшить, а единственная вещь, которая способна на такое, это эго – фальшивое «я», всегда берущее фальшивую ноту.

Ладно, пусть это поэтическая фигня, но это правда, и чёрт с ней.

***

Возможно ли, что теперь, родив ребёнка, я отнеслась бы к нему безразлично? Это кажется невероятным, но я не вижу, как может быть по-другому. Люди думают, что связь между двумя существами происходит на глубоком уровне, но по-моему, этот уровень чуть глубже внешних одеяний. Так и должно быть. Как же ещё? Без этой одежды нет точки контакта. Или, может быть, человек становится одной недифференцированной точкой контакта, гибко, подвижно поддерживая связь со всем, что есть. Не знаю. Не думаю.

Всё время приходит на ум одна вещь откуда-то из Кастанеды, где племянник Дона Хуана погиб, разбившись на мотоцикле, и Дон Хуан мог переключаться между двумя аспектами себя – сначала он был убитым горем от потери любимого человека, а потом, не в течении дней или часов, а мгновенно, словно щелкнув пальцами, он переключился на своё имперсональное «я» и наблюдал смерть своего племянника с совершенным безразличием. Помню, я думала, что это какая-то колдовская ерунда, когда читала это довольно давно, но теперь я сомневаюсь не в безразличии или в способности переключаться, а в способности чувствовать. Это останется? Могу ли я это сохранить? Похоже, это невозможно.

Вы говорили об этом, Джед. Вы говорили мне о том месте в «Дао», где говорится, что смерти негде войти, и в «Гите», где говорится, что ни огонь не спалит, ни ветер не иссушит. Но можно ещё кое-что об этом сказать. Та часть, где входит смерть, является также частью, где входит жизнь. Не остаётся места для связи с другим существом. Я не могу понять всего этого даже теоретически. Человеческая связь идёт от эго к эго. Сердце это его часть. Эго это внешнее «я», ложное «я», которое не переживёт этого пробуждения. Я помню буквально сотни разговоров между духовными искателями и учителями, и я помню, как читала об этом в книгах и журнальных статьях, но не помню, чтобы это когда-либо имело какой-то смысл для меня, и вот теперь я сама здесь, и всё равно ничего не понимаю. И я спрашиваю снова и снова, если бы у меня был ребёнок, была бы я с ним связана, даже если у меня больше нет связывающей поверхности? Буду ли я любить своё собственное дитя? Я уверена, ответ нет, но я также уверена, что ответом не может быть нет.

Сделав Первый Шаг, Джулия практически выпрыгнула из самолёта без парашюта. И теперь она в свободном падении. Возможно, она боится испытать боль при ударе о землю, радостно несущейся ей навстречу, но это остаточный паттерн страха, который уже почти вышел из употребления. Точно в момент удара планета исчезнет, и ничего не останется. Её свободное падение не закончится, но оно больше не будет ощущаться как падение, потому что не будет ничего, относительно чего можно было об этом судить – ни ветра, ни свиста, ни быстро приближающейся планеты. Вот где кончается двойственное сознание. И с тех пор она будет жить в безграничном сознании, больше никогда снова не будет способна различить «я» и «не-я». Будет постоянно пребывать в недвойственном сознании.

Если у неё будет ребёнок, будет ли она его любить? Это интересный вопрос, поднимающий другие. Когда-то с насмешливо-ироничным оттенком я сказал, что серьёзная травма головы, возможно, вернёт меня в какой-то вид состояния до реализации. Может ли материнство (отцовство) повлиять также? Не знаю. Как и Джулия, я не вижу, как такое может быть. Но в отличие от неё, я вижу, как такого быть не может.

Я купила экземпляр сценария «Махабхараты» Жана-Клода Карьера и Питера Брука. Наслаждалась чтением. Привела его в совершенную негодность, загибая края страниц и делая заметки ручкой. В части «Гиты» Кришна говорит Арджуне, что он должен подняться, свободный от надежды, и броситься в бой. Эта фраза обожгла мой ум: Свободный от надежды. Оставь надежду, всяк сюда входящий. Эта битва абсолютна. А было бы так хорошо, если нет. Было бы так хорошо, если бы мне удалось убедить себя, что медитируя по шесть часов в день, или распростёршись перед ногами мастера, или отрёкшись от чего-то любимого, я бы смогла изменить истину. Но это не то, на что я подписывалась. Я ищу отвлечения, развлечения, чего-нибудь, что позволило бы мне выйти из этого, но это съедает меня изнутри, и не успокаивается даже на секунду.

***

Я всегда слышала и верила, что духовный путь это путь покоя и внутренней невозмутимости, любви и света, мира и приятия. Да, это не тот путь, по которому я иду. Мой путь это какофония тёмных эмоций, яростный грохот гнева, ненависти, презрения, насмешек и отвращения, в основном направленные на саму себя.

Этой ночью я писала десять часов кряду. Почти ничего не помню. С утра посмотрела на то, что написала, это было похоже на рвоту, на эмоциональную блевотину, как будто у меня внутри было огромное количество ужасной низости и жалости, и оно всё извергалось и извергалось из меня, словно из бездонного источника. Он не бездонный, я знаю, но знать рационально это не то, что знать, зная.

***

Я продвигаюсь. Это так эфемерно в одном смысле, и так совершенно по-особенному в другом. Остановиться нельзя, я понимаю. Ты не можешь сделать паузу, отдохнуть, ничего не можешь поделать со скоростью, с которой всё происходит. Одно заканчивается, тут же начинается другое. Слой за слоем, без остановки. Я делаю дыхательные упражнения и стараюсь как следует выспаться, но это случается в единственном случае – когда я отправляюсь спать совершенно измотанной. У меня больше нет распорядка дня. Я сплю, когда сплю. Хожу тут везде. Моя энергия в порядке, но я выгляжу как чёрт. Читаю, пишу, гуляю, сплю – вот всё, что я делаю. Как же можно пройти через это, если вокруг люди? Или продолжая вести нормальную жизнь, работать? Или без этого процесса записывания? Тогда ты будешь пытаться как-то контролировать это, а откуда я смотрю, это невозможно. Совершенно. Это пожар, а не костёр во дворе. Они бы закончили в дурдоме, уж точно.