Выходите, Ахаб поприветствует вас

Монолог Ахаба после собрания команды, из главы 37 "Закат"

Пророчество гласило, что я буду разорван на части,
и вот – ах! – я потерял ногу. Теперь я предсказываю,
что разорву на части того, кто разорвал меня.

– Герман Мелвилл, "Моби Дик" –

(Каюта, возле кормового иллюминатора в одиночестве сидит Ахаб и глядит в окно)

Где бы я ни плыл, я оставляю за собой белый мутный след – бледные воды, щёки ещё бледнее; ревнивые волны по бокам вздымаются, чтобы поглотить мой след – пусть, но прежде я пройду.

Там, у края вечно наполненного бокала, тёплые волны краснеют, подобно вину. Золотое чело падает в синеву. Солнце-ныряльщик с полудня тихо опускается и ныряет в море – моя душа же теряет терпение, взбираясь на свою гору. Что ж, значит, тяжела моя корона – Железная Корона Ломбардии? Да, она сверкает драгоценными камнями, но я, её обладатель, не вижу её сияния, а лишь смутно чувствую, что ношу на голове то, что ослепляет своим великолепием. Она железная, я знаю, не золотая. К тому же, треснута – я чувствую, как острый край впивается так, что мой мозг, кажется, бьётся о твёрдый металл, ах, мой стальной череп, которому не нужен шлем в любом, даже самом умопомрачительном, бою!

Мой лоб покрылся испариной? О, было время, когда рассвет пришпоривал меня, а закат убаюкивал. Но этого больше нет. Этот прекрасный свет светит не мне, вся красота для меня мучительна, ведь я не могу насладиться ей. Одарённый высшим восприятием, я лишился низшей, благостной энергии, я проклят, самым искусным и зловещим образом, проклят посреди рая! Доброй ночи, доброй ночи! (махнув рукой, отходит от окна).

Сначала дело не казалось таким трудным. Я думал найти хоть одну опору, но моя шестерёнка подошла ко всем их колёсам, и они закрутились. Или, если вам больше нравится, они стояли передо мной как кучки пороха, а я был спичкой. Но ведь, чтобы зажечь других, сама спичка должна сгореть! На что я отважился, я желал; и чего я желал, я сделаю! Они думают, что я сошёл с ума – Старбок так думает, но я одержим, я обезумевшее безумие! И это неистовое безумие должно быть спокойствием, чтобы постичь себя. Пророчество гласило, что я буду разорван на части, и вот – ах! – я потерял ногу. Теперь я предсказываю, что разорву на части того, кто разорвал меня. Теперь, значит, будет пророк и исполнитель в одном лице. Это больше, чем вы, великие боги, когда-либо становились. Я смеюсь и свищу вам в лицо, вам, игроки в крикет, вам, кулачные бойцы, вам, глухие Берки и слепые Бендиго*! Я не скажу вам, как школьному задире: не бей меня, возьми кого-нибудь себе по росту! Нет, вы сбили меня с ног, я вновь поднялся, а вы убежали и спрятались. Выходите из-за своих хлопковых мешков! У меня нет длинного ружья, чтоб достать вас. Выходите, Ахаб вас поприветствует. Посмотрим, сможете ли свернуть меня с моего пути. Свернуть меня? Вы не сможете свернуть меня, не свернув себе шею! Человек оказался сильнее. Свернуть меня? Путь к моей ясной цели выложен железными рельсами, по которым предназначено бежать моей душе. Через глубочайшие ущелья, сквозь продырявленные сердца гор, под руслами горных потоков я безошибочно мчусь! И нет препятствий, нет поворотов на этом железном пути!"

--------
*Берк и Бендиго – чемпионы Англии по боксу
--------

20. Почему Арджуна поднялся.

Душа, что одинаково спокойно
всё принимает – радость и печаль –
живёт, не умирая! той жизнью, что вовеки
не перестанет быть, что никогда не будет
не существовать. Увидеть эту истину простую
дано лишь тем, кто может отличить
суть от случайности, непреходящее от тени.
Знай! Неуничтожима Жизнь,
разбрызгивающая жизнь повсюду,
она не может никогда, ни в коей мере
быть преуменьшена или прекращена.

Но очертания, что Жизнь собой являет,
наполнив духом их бескрайним и бессмертным,
погибнут скоро. Оставь их, принц, и в бой!

Кто говорит "Ах, я убил!", и кто подумает "Я умер!",
те оба упускают знанье! Жизнь
не может убивать! Её нельзя убить!
Дух не был рождён, он никогда не перестанет быть,
и не было мгновенья, чтоб он не существовал:
Начало и Конец они всего лишь сон!

– Кришна, Бхагавад-Гита –

Я сидел за уличным обеденным столом на верхней палубе под тенью её парусинового навеса с несколькими книгами и коллекцией рукописных записей, разложенных передо мной. Кертис работал на ноутбуке в кабинете, и, когда зазвонил звонок, как внутри, так и через внешний динамик, я решил, что он откроет дверь, но ошибся, потому что через минуту звонок зазвонил снова.

– Я открою, – прокричал Кертис.

Минутой позже он ввёл Говинду через французские двери. Говинда начал говорить, но я прервал его.

– Садитесь, – сказал я. – Вот, – я указал на поднос с напитками, – налейте себе чаю со льдом.

Он сел и налил себе чаю без сахара, как я заметил. У него было такое хилое и болезненно бледное тело, которое можно увидеть в магазине здоровой пищи, и которое никогда не видело ни чизбургеров, ни солнечного света.

– Послушайте это, – сказал я. –

"Я окрещаю тебя не именем всевышнего, но именем дьявола!" – проревел Ахаб, и опустил зловеще шипящую сталь в кровь для крещения".

Вы читали "Моби Дик"?

Говинда выглядел слегка сбитым с толку, это хорошо. Уверен, он много думал о том, что скажет мне, когда придёт сюда, но я хотел представить ему свой стиль ведения диалога с самого начала.

– Э, да, в школе, – ответил он. – Вкратце, во всяком случае, или, может быть, я смотрел фильм. Кто кого окрещает?

– Ахаб крестит свой только что выкованный гарпун. Кровью. Спаянный, как "клеем из расплавленных костей убийц". Круто, а?

Вероятно, моя улыбка была немного демонической, и Говинда, возможно, подумал, не совершил ли он ужасную ошибку, придя сюда. Может быть и так. Я улыбался не для него, я просто действительно наслаждался главой, где Ахаб создаёт своё оружие, и мне всё утро не терпелось разделить это с кем-нибудь.

– Звучит как-то по-сатанински, – ответил он.

– Да, – согласился я, – так и есть. Мелвилл сказал Натаниелю Хоторну, что это девиз книги.

– Э, не знаю, помните ли вы…

– Как же я мог забыть. Говинда. Рад вас видеть. Вы проходили это в школе?

– Проходили что?

– Почему девиз книги звучит по-сатанински?

– Сомневаюсь. Вы, наверное, удивлены, увидев меня снова…

– Да нет. Вообще-то я ожидал кого-нибудь с того вечера. И не удивлён, что это оказались вы.

– Ох, – произнёс он.

– И что же случилось после того, как мы ушли? Все, наверное, были ослеплены моей великолепной мудростью?

– В основном все подумали, что вы были пьяны.

– Могу себе представить. Давайте прогуляемся. Вы не против? Пойдёмте.

– Ох, – опять произнёс он. – Окей, да. Конечно.

Мы зашли в дом, я взял кепку Нью-Йорк Метс, бумажник и надел пару хороших сандалий для прогулок. Я был немного возбуждён, погрузившись в глубинные толщи "Моби Дика", так что прогулка была хорошим способом немного снять напряжение.

Мы запрыгнули в джип и проехали несколько миль до причала, что было хорошим местом для начала прогулки, так как давало нам на выбор несколько вариантов маршрута и расстояния. Мы припарковались и пошли вниз по милой заброшенной лесной тропинке. Говинда достал небольшую кучку свёрнутых банкнот из своего кармана и протянул её мне.

– Вы положили сто семьдесят один доллар в банку, – объяснил он. – Я взял десять, но всё равно это самый большой взнос.

– Я был немного уставшим, – объяснил я. – И мне ужасно хотелось уйти оттуда.

– Да, это было заметно.

Какое-то время мы шли молча.

– Я нашёл вас не просто для того, чтобы вернуть деньги, – сказал он.

Я промолчал.

– Я прочёл вашу книгу, – сказал он. – Марк дал мне предварительный экземпляр. Я прочёл её, не знаю, раз пять. Она вся была в загнутых уголках и подчёркиваниях. Классная книга. Да. Я читал много…

– Этот говнюк, – воскликнул я. – Он должен был быть там в тот вечер. А теперь он ещё выдаёт мою секретную личность и моё тайное логово.

– По-моему, в тот вечер у него умерла бабушка. Она тяжело болела…

– О, – ответил я, – смерть в семье. Король оправданий. Как не стыдно применять это ко мне.

– Я думаю, что я единственный, кому он рассказал о вас.

– Значит, больше неожиданных визитов мне не ждать?

– Насколько я знаю, нет. Я так не думаю.

– Хорошо. Это не мой дом. Я не могу позволить, чтобы он приобрёл странную репутацию.

– Надеюсь, я вас не….

– Не волнуйтесь об этом, – сказал я, но сам немного волновался, и мои мысли вернулись к очаровательной, свободной от эго зоне, которую я облюбовал в Марокко.

Мы сменили курс на песчаную дорожку, ведущую к берегу.

– Я хочу знать, почему Арджуна упал, – сказал он.

– Вы имеете в виду, что вы хотите знать, почему Арджуна поднялся, и понимаете, что сначала вы должны узнать, почему он упал.

Он немного задумался.

– Да, полагаю, что так.

Что делать… что делать…

Убить Кришну. Убить Арджуну. Вот первое, что нужно Говинде. Он застрял на Гите, и нужно его столкнуть.

– Знаете, – сказал я ему, – Арджуна не был похож на вас. Он не был искателем, духовным человеком. Он не был студентом философии или истины. Его опыт с Кришной не был результатом его собственных стараний или намерения. Он не стал реализовавшим истину посредством собственных преобразований. Он получил бесплатный доступ – освобождённый мистическим заклинанием. Кришна смошенничал, как всегда. Он поднял Арджуну на вертолёте, провёл турне и опустил обратно, и всё для того, чтобы Арджуна сделал то, что было нужно ему, Кришне.

– Признаться, я раньше не думал об этом таким образом, – сказал он.

– На самом деле, Бхагавад-Гита многого не стоит. Я люблю её, но она не имеет большой практической ценности для того, кто хочет пробудиться. Там есть несколько неплохих моментов, но она гораздо более эффективна в передаче дуальности, чем не-дуальности. Для Арджуны реализация истины – временное явление. Он пробудился лишь на столько, на сколько было нужно, чтобы исполнить то, чего хочет Кришна, а затем вернулся в своё обычное состояние сна. Его не-двойственное сознание не было постоянным.

Говинда молча размышлял.

– Если вы хотите увидеть настоящего человека, который поднялся, прочтите "Моби Дик".

Я привёл "Моби Дика", потому что это подходящий пример, и потому что он у меня на уме, к тому же я люблю проговаривать вещи, чтобы самому их лучше разглядеть.

– Вот капитан Ахаб, так? До своей первой встречи с Моби Диком он ещё был на двух ногах – ещё нормальный, уважаемый человек, так? Капитан корабля, надёжный профессиональный человек из Нантакета, муж и отец. Он всю жизнь охотился на китов, что являлось главным промыслом в Нантакете. Он был квакером, что было главной религией в Нантакете. Мы не знаем много о том, почему он упал, но мы видим его, когда он поднимается. Он посреди открытого океана, уже несколько лет не зная твёрдой почвы под ногами. Он в жестоком бою с громадным белым китом. Представьте. Он и его люди в своих маленьких, хрупких вельботах ведут свирепую схватку. Лодки разбиты в щепки, вода белая от пены и красная от крови неистового левиафана. Левиафан! Враг света! Всюду спутанные лини и плавающие обломки, люди бьющиеся о воду, крики сквозь шум, лодки разбиты, и в центре всего этого взбешённый зверь размером с дом, дерущийся за свою жизнь. Устрашающе, а?

Говинда что-то пробурчал.

– Итак, кит побеждает. Лодки, спущенные на воду для охоты за ним, разбиты, кроваво-пенная вода усеяна обрывками верёвок, обломками досок и членами команды. И что делает Ахаб?

Говинда потряс головой.

– Он выхватывает шестидюймовый нож и нападает на кита. Как ребёнок нападает на борца сумо с кнопкой. Он бросается на кита и пытается убить его ножом.

– О, боже.

– Вот это поступок, а? Что такого было в нём и как долго, что заставило его так поступить? Кто знает, но он так поступил.

– И что произошло?

– Кит откусил ему ногу.

– Ох.

– Вот где пересечена черта. Это граница между двумя вещами. Подобное сражение не так уж необычно во время охоты на кита ­– лодки разгромлены, люди умирают в воде, киты уходят с гарпунами и отрогами в теле. Капитан с опытом Ахаба мог наблюдать подобные сцены десятки, возможно, сотни раз.

– Да?

– Но в этот раз всё иначе. В этот раз что-то в Ахабе заставляет его идти вперёд. Кто знает, что и почему? Ахаб прежде не сталкивался с этим китом. Для него это должен быть просто ещё один кит, но в этот раз Ахаб хватает нож и бросается на кита, и начиная с того самого момента, когда пошёл импульс к действию от его мозга к рукам и ногам, один человек закончился, и начался другой.

Некоторое время мы шли молча.

– Гита это всё ещё ценный инструмент, – наконец продолжил я, – но если ты смотришь на неё как на какой-то священный текст, или на что-то божественное, безупречный авторитет, ты делаешь единственно возможную ошибку.

– Остановку, – сказал он.

– Да. Здесь всё время нужно двигаться вперёд. Нет ничего священного, святого или божественного – только истинное или нет. Значит, вы хотите знать, почему Арджуна упал. Вы не знаете, но я знаю, что вы имеете в виду. Вы хотите вылезти из этой дыры, в которую вы закапывались в течении пятнадцати лет, и предпринять путешествие, которого всё это время избегали. Примерно так?

Он вздрогнул и кивнул.

– Да.

– Отлично. Есть причины для оптимизма. Я не всегда понимаю, какую мелодию играет вселенная, но какую-то она определённо играет сейчас. Нас познакомили через достаточно невероятные обстоятельства, я не знаю зачем, но тому есть причины. Быть может это для вас, быть может, для книги, над которой я работаю, быть может, для чего-то ещё. Возможно, всё вышеназванное. Кто знает? Не важно. Причины всегда есть, осознаём мы их или нет.

Мы продолжали идти ещё в течении часа или около того, и в это время я начал понимать то, что мне так трудно было понять. Сам просто шагая и сохраняя ум нейтральным, я позволил говорить в основном Говинде, и мне становилось ясно, что тема об отпускании штурвала, о которой я говорил в первой книге, не прошла через него. Может быть, он думал, что это не всех касается – шаг, который можно пропустить. Слушая его, мне казалось, что он просто это игнорировал, и в этом проявлялся довольно странный аспект работы с духовными искателями: они будут делать всё, что угодно, необходимое для путешествия, кроме движения вперёд. Они полностью отдаются движению, оставаясь при этом на месте. Они всё бы отдали, чтобы быть там, но чтобы сделать это отсюда. Эго хочет сладостей, но если ценой сладостей должно быть эго, в чём смысл? Глупо менять лошадь на седло. Так где же решение?

Ты можешь держать в руках пирожок и одновременно съесть его! Это пользующаяся широким спросом формула, которая заставляет Говинду идти на месте в течении пятнадцати лет – обещание, что вы можете величественно парить как орёл, не покидая при этом гнезда. Виртуальная реальность. Виртуальная духовность. Виртуальная жизнь. В конце концов, я вынужден был прекратить читать духовные книги и журналы несколько лет назад, когда стало ошеломляюще ясно, что та же формула, бесконечно перекраиваемая, формировала основу, на которой процветает весь духовный рынок. Последним на моей памяти чтивом, имеющим хоть какую-то духовную природу, было интервью в журнале с каким-то старым индийцем, который сказал, что если будешь произносить определённую мантру в течении шести месяцев, станешь богатым, если будешь стоять на горячих камнях в течении шести месяцев, преодолеешь сексуальное влечение, и если будешь жить в одиночестве на открытом воздухе в течении шести месяцев, станешь просветлённым. Я подумал, а интересно, если делать всё одновременно, я что, стану тогда богатым просветлённым евнухом к рождеству, но в статье об этом не говорилось. Не рискуя бездарно потратить шесть месяцев, я распрощался с тем временем, когда заинтересованно следил за человеческой духовностью, и больше никогда не возвращался к этому.

***

То, что я сейчас заметил в Говинде, кипело в моём сознании целую неделю, и теперь всплывало на поверхность. Джулия говорила об этом в некоторых письмах, которые я недавно читал. Это заставило меня пристальнее наблюдать за Мэри и Кертисом, как они действуют. Теперь вот Говинда, и я действительно начинаю видеть, что самая основная и самая важная вещь распознаётся меньше всего. И самая важная не только в смысле пробуждения, но и в смысле сладких снов тоже. Причиной того, что я так медленно осознавал это, было то, что качество, на которое я ссылаюсь, настолько полностью во мне интегрировалось уже очень давно, что я полагал, что все разделяют его, либо я забыл, что это не так. Поэтому, или благодаря моей отстранённой от эго жизни в последнее время, я просто забыл и думать об этом.

Возможно, это и послужило причиной для всей той любопытной череды событий, начавшейся с того, что я не выспался как следует перед поездкой город, потом Меган переиначила "будь здесь и сейчас", потом встреча в Квинсе, разговор с Кертсом, Говинда отыскал меня и явился лично, и кто знает, что будет дальше. Глупо делать вид, что знаешь, где что-то начинается и кончается, конечно, но это полезно, чтобы отсечь более мелкие тенденции, оставляя для рассмотрения более крупные. Смыслом этой череды событий, конечно, не может являться что-то одно, например, моё осознание своего слепого пятна относительно людской способности к высшей навигации, или того, что многие люди живут свои жизни как безучастные наблюдатели. Смысл может быть, и конечно, он есть, в прогрессе Говинды, и я уверен, что ещё множество других нитей вплетены в эту небольшую часть полотна. Ведь бесконечный разум так же безгранично и непостижимо сложен, какими нам могут показаться его действия; не существует большого или маленького, простого или сложного, много или мало для совершенного разума, который всем управляет и всем является, и думаю, я совершенно упустил из виду то, что не каждый знает об этом и живёт в соответствии с этим. Я совсем забыл, что большинство людей, включая многих из моего окружения, действуют из уровня конечного мозга, а не бесконечного разума.

Вот ещё одна частичка этой всё время развивающейся головоломки. Каким-то образом моего внимания избежало, что большинство людей действуют неизмеримо более худшим способом, чем тот, который принадлежит им по праву – нищие с выигрышным лотерейным билетом, забытым в кармане. И это касается не столько просветления, сколько человеческого развития. Это обсуждалось в первой книге, и не будет лишним ещё раз сказать: "не для меня, но для Тебя"; "на всё воля Аллаха"; "Брама главный возничий". Если ты этого не понял, ты не понял ничего. Если это не является твоей живой реальностью, значит ты, как большинство людей, застрял в уютном, закутанном в эго состоянии. Если так, то вот мой совет: Наблюдай это состояние. Изучи, как оно появляется в тебе и в других. Разверни свет своего ума на него. Замечай его везде. Научись распознавать действия и рассуждения эго. Вскрывай мысли, слова и поступки, чтобы обнаружить ядро страха внутри. Знать ложь это ненавидеть её, видеть её это убить её. В духовной нищете нет благородства. Если ты желаешь освобождения от этого состояния, ты должен молить об этом. Если ты не желаешь освобождения, ты должен молить о желании. Гнездо это не жизнь, как подтвердит любой, у кого есть крылья.

Просветление – чуднόе слово для пробуждения – это конечный пункт достижения для каждого человека, тогда как тот высший, несвязанный образ бытия "в здесь и сейчас" доступен для любого, кто действительно этого хочет. Если составить список всего того, что вы хотели бы получить от духовного поиска и практик, его всецело заменит, или предоставит средства его достижения, Человеческая Зрелость. Да, большинство людей безнадёжно замкнуты в своей жизни, и поэтому такое естественное и всеми желанное качество так редко. Большинство людей перестают расти в возрасте десяти-двенадцати лет и умирают в гнезде, в котором родились. Нетрудно поверить, что многие, если не большинство, врагов человечества, как на индивидуальном, так и на общественном уровне, происходят из этого состояния задержки развития. Это верно как для общества в целом, так и для индивидуумов, составляющих это общество. Взгляните сами. Взгляните на себя. Взгляните на новости, политику, религию. Взгляните на образование, здравоохранение, бизнес, развлечения. Взгляните на причины, и на причины причин. И всё, что вы увидите, это жадность и суета – отпрыски страха, который в конечном итоге, является страхом не-я. Полистайте любой журнал, пощёлкайте каналы ТВ, прогуляйтесь в толпе, и вы не увидите ничего, кроме патологически незрелых, остановившихся в росте карликов, над которым властвует Майа – величайшая и непогрешимая.

Не то, чтобы лучший путь был доступен, а большинство людей не могут воспользоваться этим, но лучший путь всегда присутствует в полной силе и действии, а функционировать из уровня маленького отдельного я – значит противостоять ему. Другими словами, он работает в нашей жизни не в той степени, в которой мы используем его или владеем им, но в той степени, в которой мы не мешаем ему. И это не что иное, как взросление – полное раскрытие своего потенциала. Могло бы показаться, что это должно быть главной темой дома и в школе, но большинство взрослых это просто дети, которые не знают, что они дети, невольно увековечивая нескончаемый круг самоуверенной посредственности. Будучи убеждёнными в своём полном и нормальном развитии, они выращивают из своих детей взрослых, которые не знают, что они дети, передавая факел духовного дварфизма* следующему поколению, которое передаст его следующему. Мы надеемся, что наши дети вырастут и станут президентами, или богатыми докторами, или влиятельными адвокатами, как будто в этом и состоит успех. Лучше бы мы надеялись, чтобы они выросли и стали взрослыми человеческими существами, и соответственно переопределили наши взгляды на успех.

Тюремная дверь эго никогда не заперта, но очень немногие желают пройти через неё. Цепи, сковывающие нас в пещере Платона не замкнуты, но очень немногие знают об их статусе. Те, кто скинул цепи, возможно, стали ещё более скованы, думая, что свободны только потому, что их клетка стала больше, а другие остались менее свободными. Думая, что они свободны, они не ищут свободы. Они удовлетворены в своём пленении.

----------
*дварфизм – карликовость, неизлечимое заболевание, связанное с задержкой роста
------------

Я думаю о людях, которых я знаю и знал, и вынужден признать, что полное развитие, о котором я говорю, не имеет такого значения, как то, что правильно, когда оно правильно. Это должно беспокоить людей тогда, когда они столкнутся с этим, и не раньше. Юношеская буйность предоставляет драматический элемент жизни – в конце концов, какой интерес в игре, полной благонравных взрослых? Гордость. Зависть. Обжорство. Страсть. Злость. Жадность. Лень. Семь смертных грехов, нравится вам это или нет, придают остроту жизни. Может быть, мы можем выбирать, а может и нет, но мы действуем, как будто можем, так что почему бы не выбрать не выбирать? Ограниченность эго может быть раем на земле, и нет смысла искать выхода из рая. Когда рай, как и всегда, становится адом, эта открытая дверь начинает выглядеть весьма привлекательной. Но до тех пор нам в любом случае не хватит мотивации, необходимой для того, чтобы пройти через неё. Смысл того совета, который я дал выше – молись – в том, чтобы приблизить это время.

Хороший ли это совет? Я не знаю. Я думаю о Генри с его друзьями и их Особой Духовностью, о том, как события повернулись так, что я посетил их в их клетках, и произнёс речь, будто знал, что им нужно, но что им было нужно, они уже получили. Смысл сна в самом сне, а не в пробуждении. Их образ жизни удушил бы меня в минуту, но они живут в нём довольно комфортно и счастливо, так зачем морочить голову? Поэтому я счёл обязательным для себя не посещать людей в их клетках. Если они хотят выйти, они смогут. Когда они захотят, они выйдут. Если у них есть вопросы, и они знают, как их задать, ответы придут.

И вы, с другой стороны, читая эту книгу, могли бы призадуматься о том, как ваша нить вплетается в эту часть полотна. Это наша маленькая самонадеянность, что мы обладаем свободой воли, и вы можете немного напрячь её. Вы либо уже покинули свою клетку, либо принюхиваетесь к открытой двери, поэтому это может быть хорошим моментом, чтобы остановиться и спросить себя, чего вы хотите, и что намерены отдать за это. Не все огни зажигаются осознанным намерением в соответствии с удобным расписанием. Иногда они загораются там, где вы даже не заметили потепления, и тогда вы быстро научитесь двум вещам: огонь не вступает в обсуждения, и "ничто" не горит. Чего вы в реальности хотите? Если у вас есть дети, дом, машины, карьера, любая жизнь, которая вам нравится, и вы рассматриваете обсуждаемые здесь предметы как способ духовно повысить свой настоящий образ жизни, тогда должен вам напомнить, что сны ­это очень легковоспламеняющиеся вещества, и предлагаю вам спросить себя, реально спросить себя, зачем вы читаете книги о том, как поджечь свой мир.

Сражаясь с демоном, будь осторожен,
чтоб самому тем демоном не стать,
ведь если очень долго смотришь в бездну,
то бездна тоже смотрит на тебя.

– Фридрих Ницше –

21. Первый Шаг.

Обломки трёх его лодок плавали вокруг, вёсла, люди всё кружилось в водоворотах, но капитан, схватив из разбитой лодки нож для линя, ринулся на кита, как арканзасский дуэлянт на своего противника, пытаясь шестидюймовым лезвием достать полутораметровой глубины, где покоилась жизнь кита.
Этим капитаном был Ахаб.

– Герман Мелвилл, "Моби Дик" –

Первый Шаг, каким бы путём человек ни подошёл к нему, отмечает конец одного и начало другого. До тех пор, пока не сделан Первый Шаг, пробуждение из состояния сна невозможно. Когда мы впервые встречаемся с Ахабом, он уже прошёл дальше, но Измаил подробно рассказывает нам о ранних последствиях Первого Шага:

Невозможно было, чтобы его мономания возникла в нём мгновенно в тот самый момент, когда он был изувечен. Тогда, кидаясь на чудовище с ножом в руке, он отдался внезапной, страстной, всепоглощающей инстинктивной злобе, и когда его настиг удар, превративший его в калеку, он, вероятно, испытывал лишь сильные телесные мучения, и ничего больше. И когда из-за этого столкновения он был вынужден повернуть домой, и в течении долгих месяцев, состоящих из дней и недель, Ахаб и боль лежали вместе вытянувшись в одной койке, когда в середине зимы корабль огибал тот ужасный, стонущий мыс Патагонии, вот тогда его растерзанное тело и глубоко раненая душа, истекая кровью, перемешались друг с другом и свели его с ума. То, что мономания овладела им лишь на обратном пути после той роковой встречи, почти наверняка следует из того факта, что иногда во время путешествия, его охватывало буйное помешательство, и, хоть и без ноги, в его азиатской груди скрывалась такая сила, ещё более увеличенная горячкой, что его товарищам пришлось крепко привязать его к койке, где он лежал в бреду. Так, в смирительной рубашке он раскачивался в такт неистовствующему шторму.

Чем бы то ни было, что заставило Ахаба схватить нож и совершить тот прыжок в безнадёжной, тщетной попытке убить кита, оно не появилось в нём сразу. Мелвилл намекает на недобрые предзнаменования, но в этом действии Ахаб выразил своё намерение. Он сообщил вселенной на единственном понятном ей языке, чего он хочет. Он загадал желание и теперь получает то, чего хотел. Так всё началось.

Интересный вопрос – выбрал ли Ахаб свою судьбу, или она выбрала его. Из отрывка с ножом может показаться, что он был простым капитаном китобойного судна, занимающимся своим обычным промыслом, когда Первый Шаг свалился на него как гром среди ясного неба, сбил его подобно автобусу. Однако, мы видим, что в Ахабе присутствовало нечто до этого поворотного момента, что делает неясным, где была проведена граница между волеизъявлением и судьбой, когда пришло время Первого Шага. Это не снизошло на него в то время, когда он лежал привязанный, раскачиваясь в койке "длинными месяцами из дней и недель" после того, как потерял ногу. Могло бы выглядеть слишком чёрно-белым, когда здравомыслящий, достойный человек вдруг бросается в жестокую схватку, но Мелвилл намекает на ряд оттенков серого, ведущих к этому – что-то связанное с огнём, таинствами, загадочными парси и Федаллой. В терминах аллегории платоновой пещеры, к тому времени, когда Ахаб совершил свой прыжок на кита, он уже давно отбросил один слой реальности, и теперь объявлял войну другому. Он уже скинул цепи и потихоньку исследовал пещеру. Теперь же, с Первым Шагом, он отбрасывал саму пещеру и стремился к выходу.

И вот, Первый Шаг сделан, и отсекание эго начинается с первого удара такой чудовищной силы, что Ахаб абсолютно и навсегда меняется. После Первого Шага Ахаб, как и должно было случиться, теряет часть себя, часть, которая никогда не заживёт, никогда не отрастет снова.

И тогда одним взмахом своей серпообразной челюсти Моби Дик срезал ногу Ахаба, как лезвие косы былинку в поле.

Сначала Ахаб подвергается огромной и неизменной перестройке. Затем он испытывает продолжительное состояние ослепительной ясности, которое не даст ему покоя. Он будет неспособен снова погрузиться в сон, который он прежде называл своей жизнью. Это может выглядеть как ревущее безумие и визжащая боль, но это только энтомологическое описание стадии развития куколки – человек в тёмном чулане, связанный, словно кокон, в раскачивающейся койке, умирает и рождается снова. Капитан Ахаб из Нантакета умирает, а Безумный Ахаб рождается:

Вряд ли можно сомневаться, что с момента той почти фатальной встречи Ахаб стал лелеять дикое желание отомстить киту, тем более, что в своём исступлении он в конце концов стал отождествлять с ним не только причину всех своих телесных страданий, но и умственных и душевных расстройств. Белый Кит проплывал перед ним, как совокупное воплощение всех тех злых сил, которые разъедают внутренности некоторых глубоко чувствующих людей, покуда не оставляют их жить в пол-сердца и в пол-лёгких. Это изначальная непостижимая пагубная сила, чьей власти даже современные христиане приписывают половину мира, и которую древние офиты востока почитали в образе дьявола. Ахаб не пал ниц и не стал поклоняться ей как они – в исступлении придав ей образ ненавистного кита, он, весь искалеченный, вёл с ней тяжкую борьбу. Всё, что сводило с ума и мучило, всё, что поднимало муть со дна, всю правду с её злобой, всё, что рвёт сухожилия и выжигает мозги, всю незримую бесовщину в жизни и в мыслях, всё злое для Ахаба было персонифицировано и стало практически уязвимым для нападения в образе Моби Дика. Он вывалил на белый горб кита совокупность всего гнева и ненависти, испытываемую всем человечеством от Адама и по сей день, и потом, словно его грудь была мортирой, он выстрелил в него снарядом своего горячего сердца.

Что уцелело после первого удара? Появился Безумный Ахаб. Но это не просто другое существо, это другой образ бытия. Он функционирует по-другому. Он думает по-другому. Так как изменился воспринимающий, изменилось и восприятие, и Ахаб вступает совсем в другой мир, чем тот, который он оставил.

Одно он знает о своём новом состоянии: о нём надо помалкивать, и он выходит из куколки, приняв вид и действуя не как Безумный Ахаб, но как уважаемый Капитан Ахаб из Нантакета. Он лицемерит. Он создаёт ложную личину, не потому, что его заботит, что подумают другие, но потому, что у него есть цель, и больше ничто не имеет значения.

Зайдя, наконец, в более мягкие широты, корабль, раскинув лиселя*, плыл по мирным тропикам, где, судя по всему, горячка оставила старика после обострения у мыса Горн, и он стал выходить из своего тёмного логова на благословенный свет и воздух. Но даже тогда, когда он с непроницаемым и хладнокровным, хотя и бледным, лицом снова стал спокойно отдавать приказы, и когда его товарищи благодарили Бога, что наконец-то прошло его ужасное безумие, даже тогда Ахаб, в глубине души своей, неистовствовал. Человеческое безумие часто оказывается хитрой и очень коварной штукой. Когда ты думаешь, что оно прошло, оно могло лишь трансформироваться в какую-то более тонкую форму. Совершенная помешанность Ахаба не ушла, но сжалась где-то в глубине, как неукротимый Гудзон, когда этот благородный нормандец течёт по узким, но бездонным горным ущельям. И так же, как в узконаправленной мономании Ахаба не утерялось ни грамма его безграничного безумства, так и в этом безграничном безумстве не погибло ни грамма его прекрасного природного ума. То, что раньше было движущей силой жизни, теперь стало её инструментом. Если дать волю буйной фантазии, можно сказать, что его особое безумие взяло приступом его обычный здравый ум и, управляя им, обернуло всю сконцентрированную ударную мощь его пушек на собственную безумную мишень. Поэтому Ахаб далеко не утерял своей силы, но в этом смысле теперь обладал в тысячу раз большей мощью, чем он мог бы в здравом уме направить на любой разумный объект.

---------
*лисель – дополнительный парус
---------

Ахаб обладает чистотой намерения. Он мономаньяк. Это означает быть одержимо сфокусированным на одной вещи. Всё подчинено этой одной вещи. В случае Ахаба это уничтожение белого кита, и для этого ему потребуется корабль и команда. Капитан из Нантакета может заполучить корабль и команду, а Безумный Ахаб нет, так что один носит другого как маску.

Догадывайся кто-нибудь из его старых знакомых на берегу хотя бы о половине скрытого в нём, с каким праведным гневом они немедленно вырвали бы судно из рук этого дьявольского человека! Но их целью было выгодное плавание, доход от которого исчислялся бы в звонких долларах. А в намерения Ахаба входила лишь дерзкая, неумолимая и сверхъестественная месть.

Ахаб является учебным пособием трансформационного процесса. Он начинает как нормальный, добропорядочный член общества во всех отношениях, в чей ум медленно закрадывалась неудовлетворённость. Он был прям, как стрела, но потом потихоньку стал гнуться. Мы не знаем, чем Ахаб занимался во время своих экзотических поклонений и таинств, кроме указывающего на то уродливого шрама, но его неудовлетворённость превзошла и это. Он продолжал гнуться, пока однажды без предупреждения, хрясь! и сломался. Ахаб хватает нож и бросается на кита. Первый Шаг. Один человек закончился, другой начался. Назад пути нет. Потом наступает инкубационный период: "…долгие месяцы из дней и недель Ахаб и боль лежали вытянувшись в одной койке… а потом его растерзанное тело и глубоко раненая душа, истекая кровью, перемешались друг с другом и свели его с ума… В смирительной рубашке он раскачивался в такт неистовствующей штормовой качке." После "ужасного безумия" мы видим появление нового существа – существа, которое скрывается под маской старого, существа "в тысячу раз более мощного", существа, в котором безумие это добродетель, для которого его "болезнь стала самым желанным здоровьем". Бесчисленные соображения, определявшие старое существо, бессмысленны для нового, у которого имеется лишь одно. Вся жизнь уменьшилась до одной вещи. Нелепая невозможность этой единственной вещи – дерзкой, неумолимой и сверхъестественной – не важна. Успех или неудача не важны. Смерть не важна. Установлены курс и направление. Новый человек вступает в новую жизнь, где всё известно, всё определено. Старый человек, человеческое существо, уже начинает стираться из памяти.

Вот так это выглядит, когда кто-то начинает процесс пробуждения. В этом реальность процесса, его интенсивность, буйность и коварство. Что-то кипело в течении многих лет или жизней, а потом, однажды, без предупреждения, оно прорывается, и начинается дикая гонка. Смерть, трансформация, рождение заново как стремление к одной единственной цели, без оглядки на цену и без страха перед гибелью, скрывая свою истинную природу и цель, и уже оставляя за собой след опустошения.

Таков Первый Шаг.