Маленький ублюдок

Он должен осмелиться прыгнуть в Источник, чтобы жить Истиной и в Истине, чтобы стать единым с ней. Он должен снова стать учеником, начинающим, преодолеть последний и самый крутой участок пути, подвергнуться ещё одной трансформации. Если он выживет в этих испытаниях, тогда его предназначение исполнено – он будет стоять лицом к лицу с неопровержимой Истиной, которая вне любой правды, бесформенным Источником источников, Пустотой, являющейся всем – он будет поглощён ею и из неё родится вновь.

– Юджин Херриджел, «Дзен в искусстве стрельбы из лука» –

Я сидел на ступеньках перед входом в церковь, где меня высадил Кертис, и лениво наблюдал за людьми и машинами, пребывая в тупо-счастливом настроении. В больших городах мне нравится практически всё, но больше всего я люблю текстуры – грязный бетон, ржавое железо, холодный гранит, облупившаяся краска, закопченный кирпич, искорёженный кусок пластмассы, заляпанное стекло. Приятно созерцать канализационные люки и решётки. Зелёный фонарный столб знает своё дело. Меня может очень обрадовать вид цементного пола, но не всякого цементного пола, конечно. Ну какой же дурак любит смотреть на пол? Вильямс знал, какой: «Так много зависит от красной тележки, отполированной дождевой водой, возле белых цыплят». Словами нельзя выразить правильность чёрной стальной двери в красной кирпичной стене. Моя нога отбрасывала три тени. Дул тот самый ветер, который охлаждал Христа и Будду, под этой самой луной. Что всё это значит? Да абсолютно ничего. Если бы это что-то значило, то это не имело бы никакого значения.

Всякий раз, когда я упоминаю о том, что я люблю и не люблю, мне хочется составить список оговорок для всех, кто думает, что быть просветлённым означает пребывать в неизменном, начисто лишённом эго состоянии безэмоционального застоя, неподвижном и безжизненном как мраморная статуя. У меня есть предпочтения – места и вещи, к которым я склоняюсь и которых сторонюсь. Разумеется, мои вкусы скатились до уровня минималиста и продолжают движение в этом направлении, но мне кажется, это гораздо более богатый уровень – менее приукрашенный, более драгоценный. Вот и теперь, сидя на ступеньках церкви в захолустном районе, где не так много радостных цветов, но много жизненности, я погрузился в лёгкое мечтательное – нет, я не хочу сказать блаженство или единство – просто удовлетворение. Это было хорошо, да и всё хорошо. Даже плохое хорошо. Если бы вы двинули меня по лицу лопатой, мне было бы не так хорошо, но никто сейчас не бил меня по лицу лопатой. Я бы не смог проделать свой путь, если бы вот так предавался мечтательности, но теперь, когда путешествие окончено, я всё чаще туда окунаюсь. Я не хочу, чтобы это звучало как-то мистически или дзенски, потому что не думаю, что это мистика или дзен. Это просто приятное место для визита. Именно это я хотел показать Кертису, когда взял его с собой на океан, и он понял – что можно просто быть и дышать и отложить всё ненадолго в сторону, ощутить, кто ты есть и частью чего ты являешься, и потом, когда снова поднимешь свою ношу, ты будешь лучше её понимать, ценить, знать её душу. Смысл не в том, чтобы почувствовать, что ты являешься всем, но хоть на одну минуту перестать каждой мыслью и чувством настаивать на том, что ты отделён. Знаю, это звучит ужасно банально и избито, но на самом деле это не так уж распространено. Люди, которые так делают, несут в себе нечто, и я не часто встречаю таких людей.

Любые оговорки приведут к тому же самому парадоксу, так что давайте сделаем это, и пойдём дальше. Джед МакКенна не является просветлённым существом. Нет такой вещи, как просветлённое существо – есть только пробуждённость, а она неразделима. Это не моя реальность, это просто реальность. Джед МакКенна это не сама пробуждённость, но опытный проводник и квалифицированный её представитель. Возможно, в этом нет смысла, но это правда, поэтому смысл не обязателен. Парадокс виден лишь с одной стороны, так что если вы хотите понять это, пойдите и загляните с другой.

***

Я снова приехал в эту церковь по просьбе Говинды. Когда он понял, что меня не достать ни по телефону, ни через электронную почту, он стал навещать меня в доме Мэри, делая что-нибудь полезное, помогая Кертису работать с материалами, не донимая и не досаждая, но давая понять, что он хотел бы, чтобы я пришёл навестить его группу ещё раз. В конце концов, я стал видеть в этом какой-то смысл, и спустя примерно месяц после нашего первого визита, мы снова оказались в этой нео-католической церкви.

В кустах справа от меня сидел кот и наблюдал за мной всё время, пока я сидел на ступеньках. Снизу улицы доносился приятный запах из маленькой видавшей виды кафешки. Мне захотелось прогуляться по этому приятному месту этим приятным вечером.

Появился Кертис и встал на тротуаре передо мной. По дороге сюда мы поговорили ещё немного о «Звёздных войнах», о «пути героя», и о возможном применении их в реальной жизни. Он рассказал, что после нашего первого разговора он самостоятельно размышлял над этим, и то, к чему он пришёл, сказал он, был Ум Дзен. Он провёл связь между подвигами Джедаев с их почти мистической физической отвагой, книгой Юджина Херриджела о дзен и стрельбе из лука и своими личными опытами во время игры в теннис и футбол. Всё это он рассказывал мне, сидя за рулём джипа, которым управлял как итальянским спорткаром, переключаясь на нижнюю передачу и газуя на поворотах. Закончив докладывать о своих открытиях, он спросил меня, что я думаю.

– А как ты думаешь, что я думаю? – ответил я, и на том мы оставили разговор.

Теперь, час спустя, Кертис стоял передо мной и отвечал на мой вопрос.

– Дальше.

– Ага.

– Окей.

Он сел рядом на ступеньку, и мы немного посидели молча. Спустя несколько минут к нам подошла Меган из фирмы Марка. В отличие от последнего раза, когда мы с ней виделись, а так же когда я был в этой церкви, я не чувствовал усталости. Я хорошо отдохнул, у меня была ясная голова, и я наслаждался бытием. Такое состояние ума не может быть улучшено, но оно хрупко, и разговоры и размышления лишь затуманивают и делают его снова тёмным.

– Могу я поговорить с вами откровенно? – спросила Меган. – Не похоже, что вы подпишетесь на наши услуги, значит, я не обижу своего босса.

Приятно, что она раскрыла карты.

– Да, конечно, вы можете говорить откровенно.

– Я не уверена, что люди захотят платить двадцать долларов за духовную книгу, в которой их называют детьми, а их духовные верования экскрементами. Мне кажется, люди ищут то, что может улучшить их жизнь в каком-то осязаемом смысле, внести положительные изменения, сделать их счастливее, удовлетворённее.

– Полностью согласен с вами, – сказал я.

– Но ваша книга ничего подобного не делает. Вам, похоже, нечего сказать хорошего о других путях, других верованиях, о любых верованиях, по всей видимости. Вы признаёте свою нетерпимость, что для меня означает закрытость вашего ума. Ваша позиция довольно надменна, как будто вы правы, а все, кто не согласен с вами, просто не имеют значения, не принимаются в расчёт. Вы высказываетесь против медитации, буддизма, христианства, и всего остального. Вы не оставляете места для взглядов или убеждений кого-то другого. Мне кажется, это ограниченность. Я думала, что духовный мастер должен быть открытым ко всем точкам зрения и охватывать все пути. У вас всё совсем наоборот, как будто больше ничьи взгляды вообще не могут иметь значения.

– Должен согласиться с этим, – сказал я.

– Не важно, согласны вы с этим или нет, если вы не собираетесь что-либо менять. Ведь вы не собираетесь, не так ли?

– Я не смог бы перестроиться таким образом.

– Не понимаю, почему вы не смогли бы, если б захотели. По-моему, для этого требуется всего лишь войти в контакт со своей человеческой природой. Похоже, вы исключили эту часть, но вы могли бы изменить это. Вы так много говорите о страхе, вы говорите, что мы существа, основанные на страхе, но может быть, мы существа, основанные на любви, а вы как-то закрылись от этого. Вы думали о такой возможности?

Я кивнул.

– Знаете, мы все вместе находимся здесь, и единственное, что мы имеем, это друг друга. По-моему, это позор закрываться стеной от чувства связи со всеми, и пытаться убедить других людей сделать то же самое кажется мне неправильным. Вы очень мощный, убедительный писатель, и я боюсь, что многие люди, прочитав вашу книгу, просто, ну, не знаю, убегут от жизни. Я знаю, что вы не так это видите, но может быть, вам стоит над этим подумать. Попытайтесь понять, что люди не роботы, и они не могут просто выключить свои эмоции просто из-за того, что прочитали какую-то книгу. Вы не задумывались над этим?

– Конечно. Я работаю над ещё одной книгой, которая, вероятно, вам понравится больше.

Она посмотрела на меня скептически.

– Я не знаю, откровенны ли вы со мной, поэтому оставлю на этом. Мне очень понравилась ваша книга, но чем больше я думала о ней, тем больше понимала, насколько я не согласна с вами на самом глубоком уровне. Вообще, я хочу поблагодарить вас, потому что ваша книга помогла мне пересмотреть свои собственные убеждения, и это сделало их ещё сильнее, поэтому она оказала действительно сильное влияние на меня, и я должна сказать вам спасибо за это.

– О, хорошо, на здоровье.

– Надеюсь, что если вы собирались воспользоваться нашей компанией для своего пиара, то не передумаете из-за моих замечаний.

– Нет, я очень благодарен вам за ваши замечания.

Она кивнула, опустила взгляд на свои руки, вновь кивнула и вошла в здание церкви.

– Раскритиковали вас, – сказал Кертис.

***

Говинда планировал сначала сам поговорить с группой, и я оставил ему уйму времени для этого. Он обещал объяснить им моё повторное приглашение в очень сдержанном ключе, не упоминая о книге и не используя таких слов, как просветление или мастер – просто сказав, что я особый гость, которого некоторые могут припомнить. Замысел был в том, что я буду участвовать в дискуссии, а не произносить речь перед всей группой. Кертис и я тихо вошли и нашли всех медитирующими. Мы молча встали в дверях, и я огляделся, чтобы увидеть, кого я узнаю. Они, должно быть, обзвонили всех активных участников сатсангов, поскольку сегодняшнее собрание было больше разновидностью нью-эйдж, чем группа Гиты, которую я видел тогда в подвале. В этот раз я не стану дожидаться банки из-под кофе. Неделю назад я дал Говинде денег и попросил организовать лучшее место и лучшие закуски. Он сделал, как я просил, и арендовал более приятный зал для собраний на верхнем этаже со множеством мест для сидения, большими окнами на двух стенах, высокими потолками, адекватным освещением, и не пропитанный табачным зловонием. Был также более широкий выбор закусок, включающий так же постные печенья, два кофейных автомата – с обычным кофе и без кофеина, и настоящие сливки. Я был рад этим небольшим усовершенствованиям. Моэм говорил, если будете просить лучшего, то скорее всего получите, что является практически золотым правилом в царстве сна: Просите и будет вам. Этот зал, возможно, нельзя было назвать самым лучшим, но шаг был сделан в верном направлении.

Медитация подходила к завершению, все потихоньку оживали; вставали и приветствовали друг друга, наполняли чашки и тарелки, болтали. Был здесь Барри на кресле-каталке, ещё некоторых я узнал с прошлого раза, включая студентку, к которой прижимался Кертис, Рохана и нескольких других. Марк был здесь со своей женой. Стулья были расставлены вокруг подиума, но сейчас все собирались в маленькие группки, и всё перемешалось. Я сел рядом с Марком и пятью-шестью другими, и молча стал слушать их разговор. Спустя несколько минут Марк перевёл разговор на меня, и в течении следующих десяти минут мы говорили о некоторых моментах из моей первой книги. Другие маленькие группы как бы притянуло силой гравитации к нашему разговору, и все сгрудились в одну плотную, довольно беспорядочную группу.

Мне не хотелось здесь, сидя в окружении этих людей, говорить о книге. В изначальный план с Говиндой не входило даже упоминание о ней. После третьего или четвёртого вопроса я спокойно заметил, что лишь несколько человек здесь читали её, поэтому лучше было бы найти предмет, интересный более широкому кругу. Меган, однако, не желала менять тему.

– Я одна из тех немногих, кто читал её, – сказала она, – и я уже поделилась с вами некоторыми своими соображениями при встрече. Мне интересно, можете ли вы объяснить нам, почему вы думаете, что люди должны покупать вашу книгу.

Фу ты. Именно этого я надеялся избежать. Прямо с порога мы попали на интеллектуальный рынок. Меня изображают как слугу своей жадности или суеты, а они, мол, скептические потребители, интересующиеся, стоит ли покупаться на мои маленькие фантазии. Меган загнала меня в этот угол, и теперь я должен мягко, но решительно, выйти из него.

– Думаю, что почти все здесь даже не подозревали о существовании книги, – ответил я.

Я огляделся, и убедился в том, что так оно и было.

– Насчёт того, почему кто-то должен покупать её, мне нечего сказать. У нас с вами была деловая встреча, где мы обсуждали рекламу этой книги. Разве я был похож на того, кто горит желанием продавать книги? Именно вы говорили о создании бестселлера. Разве я выказывал какой-то интерес к этому?

– Нет, должна признать…

– Это было вашим предложением основать брэнд Джеда МакКенны.

– Что было бы неплохо с деловой точки зрения…

– Разве я упоминал здесь о книге? Выставлял её экземпляр?

Она потрясла головой. Я ничего не имею против неё, но я действительно не хочу, чтобы разговор пошёл в установленном ею направлении.

– Марк, вы были на той встрече. Что вы думаете обо мне, рекламирующем книги?

– Вы это кошмар рекламного агента, – ответил он, и все засмеялись.

– Говинда, я…

– Томас, – поправил он меня.

– О, я что-то пропустил?

– Перед вашим приходом я выступил перед группой и сообщил, что возвращаюсь к своему настоящему имени.

Я был восхищён его решением. Он откладывает в сторону детские игрушки.

– Томас, эту встречу организовал я?

– Нет.

– Я очень хотел сюда прийти?

Он рассмеялся.

– Вас нужно было практически тащить на аркане.

– Многие из этих людей знают вас и доверяют вам. Вы верите в то, что я пришёл сюда, чтобы продать что-то, или убедить кого-то в чём-то? Думаете ли вы, что я руководствуюсь подобной мотивацией?

– Нет, уверен, что нет.

Вскочила Меган.

– Мне кажется, не очень учтиво с вашей стороны… – заговорила она, защищаясь и атакуя, но я отразил нападение.

– Погодите, Меган, всё в порядке, – сказал я, улыбаясь и поднимая руки в примирительном жесте. – Мы здесь не для ссоры. Никто не злится и не защищается. Я люблю и уважаю вас. Я ценю ваше содействие. Я просто хотел сказать, что вы представили меня так, как будто я здесь для того, чтобы навязать что-то этим людям, а я просто говорю, что это не так. У меня здесь нет никаких планов. Мы просто собрались, чтобы поговорить. Вы говорили мне, что мы здесь все вместе, так Меган? Так давайте продолжим, основываясь на этом. Вот мы здесь, на этой планете, где-то в Квинсе, Нью-Йорк, США, где-то в двадцать первом веке, верно? Мы все в одной лодке плывём в одном океане и пытаемся понять смысл всего этого. Никто здесь ничего не продаёт и не исполняет свои служебные дела, так ведь?

Она засмеялась и улыбнулась мне.

– Всё верно, – сказала она. – Честно говоря, по работе мне приходится читать около дюжины нью-эйджевских книг в месяц, но ваша книга была чем-то действительно свежим. Вы именно такой, каким кажетесь в книге – очень открытый, очень прямой, очень здравомыслящий, без излишних манер. Именно это мне понравилось в вашей книге – здравый смысл. В ваших устах всё становится таким, не знаю, очевидным, и если задуматься, так оно и есть. Думаю, я достаточно ясно дала вам понять ранее, что не согласна с вашими выводами, или быть может, просто не хочу соглашаться, но у меня такое ощущение от чтения вашей книги и от разговора с вами теперь, что нет… не знаю, как сказать… нет пространства для… вы не оставляете пространства для манёвра, наверное. Возможно, это отражает прямолинейность вашего подхода, его простоту. Так или иначе, такова была моя реакция.

***

В свое первой книге я говорил, что единственное реальное духовное учение это «Подумай сам и выясни, что истинно», и то же я говорю сейчас. То есть, серьёзно, что ещё можно сказать? Если вы хотите, оно ваше. Если нет, то и суда нет. В действительности у меня есть только одно это послание, в этом вся суть. Всё, что я говорю кроме этого, касается в основном процесса и отрицания. Я не пускаюсь в дискуссии в общепринятом смысле двустороннего обмена знаниями и идеями. Я не принимаю участия в оживлённых дебатах или возбуждённых перепалках. Я не принимаю различных взглядов, а они не принимают меня. Меган была права насчёт меня, я крайне ограниченный человек. Моё состояние это состояние бытия, а не знания или веры, и никакая сила эмоции, или мощь убеждения, или вес мнения ни в коей мере не может на меня повлиять. Поэтому, да, я могу показаться надменным, но это только видимость. У меня нет чувства превосходства. И не может быть. Назвать меня надменным – антропоморфизм.

Я стою за истину? Нет. Я ненавижу иллюзию? Нет. Считаю ли я «состояние сна» злом? Нет. Я не противостою никаким учителям и учениям, так эффективно удерживающим нас в опьянении. Я не считаю никого и ничто чем-то отличным от совершенства. Я не воин истины. Я не сражаюсь с армиями лжи. Я люблю ложь. Я весь для неё. Майя и её великолепный Дворец Иллюзий не знают большего поклонника, чем я. Сам избавившись от ограничений иллюзии, я могу по достоинству оценить её силу и её уязвимость. Её величайшей уязвимостью является то, что она не имеет массы, в ней нет материи. Её нет, и всё, что тебе нужно сделать, чтобы увидеть это – самостоятельно посмотреть. А её величайшая сила в том, что посмотреть самостоятельно это последнее, что бы там ни говорили, что кто-либо хочет делать.

Но сейчас я говорю с группой людей, которых я не знаю, и которые не знают меня, что означает, что «истина» будет здесь не самой лучшей темой. Сама по себе эта тема проста, но извлечение каждого человека из разнообразных мировоззрений и верований в это поле простоты вызовет беспорядок. Ничего страшного, я всё равно уже устал от этой темы, и, как заметила Меган, я не думаю, что кто-то действительно захочет слушать об этом. Есть ещё множество интересных тем, и мне гораздо больше понравился бы сегодняшний вечер, если бы я сам чему-то научился, вместо того, чтобы просто бубнить об истине. Эти люди разделяют интерес к Бхагавад-Гите, Кертиса интересует джедай-дзен, Меган хочет что-нибудь с ощутимыми результатами, а мои интересы в последнее время касаются больше процесса реинтеграции человека в неограниченное единство вещей, не обязательно с целью пробуждения, но с целью более приятного сна. У меня было с собой письмо, которое Кертис нашёл по моей просьбе перед тем, как мы покинули дом Мэри. Письмо было от женщины, Джессики, и подробно описывало её путь реинтеграции из маленького отдельного «я» к неограниченному «я» – «Путь Героя». И, на мой взгляд, это удовлетворяло общим требованиям к сегодняшней дискуссии.

У этой встречи не было чёткой темы или структуры, поэтому единая группа снова разбилась на несколько мелких, и подчас одновременно с различных сторон можно было расслышать три или четыре разных разговора. Я больше слушал, чем говорил. Ближайшим ко мне был разговор между Томасом, урождённым Говиндой, Марком, Меган, двумя-тремя незнакомыми мне людьми, и другими, которые, как и я, просто слушали. Их дискуссия вращалась вокруг духовного поиска – бег ли это за собственным хвостом, помогают ли в реальности все книги и учения, продвигаются ли они вперёд или топчутся на месте, и существует ли реальная надежда на успех. Спустя несколько минут Томас спросил, что я думаю.

– О чём?

– О том, ведёт ли куда-нибудь духовный поиск, или это просто ходьба по кругу. Либо это ещё одна форма самообмана.

– Всё зависит от вас, я полагаю, – сказал я. – Рассматривайте импульс, который двигает вас в ту или другую сторону. Зачем вы вообще занимаетесь всей этой духовностью? Вы покупаете духовную книгу или журнал, либо идёте на какой-нибудь семинар, присоединяетесь к какой-нибудь группе, как здесь, например. Зачем? Вы чего-то хотите, верно? Вы что-то ищете. Что? Чего вы хотите? Вот куда направлена ваша дискуссия, я бы сказал.

– Значит, – сказал Марк, – вопрос в том, зачем мы это делаем? Чего мы хотим? Я думаю, ну, знаете, свободы или блаженства или духовного просветления.

Он посмотрел на остальных, но никто не предложил лучшего ответа.

– Что вы скажете?

– Я бы сказал, что вы хотите либо утешения, либо возбуждения, – ответил я. – И того и другого, на самом деле, но больше утешения. Эго хочет утешения, но та часть вас, которая хочет возбуждения, тот слабый подстрекающий голос на заднем плане, именно он послужит причиной кардинальных изменений, и однажды, в одной из жизней, этот маленький ублюдок станет достаточно большим, чтобы что-то предпринять. Он схватит штурвал и круто повернёт его, и тогда ваша жизнь разрушится и сгорит. Вот тогда всё и начнётся.

– Начнётся что? – спросила Меган.

– Ваша жизнь. Тогда начнётся ваша жизнь. Произойдёт самое худшее – если бы у вас был выбор между этим и смертью, вы предпочли бы смерть. Ваша жизнь станет самым ужасным кошмаром, но именно тогда она начнёт улучшаться.

– Вы думаете, что наша жизнь ещё не началась?

– Я знаю это. И вы тоже. Спросите своего маленького ублюдка, он вам скажет.

Остальные части группы снова начали собираться вокруг нас, и я заметил, что уже скорее обращаюсь ко всей аудитории, чем просто принимаю участие в разговоре.

– Чем бы ни было то, что разобьёт вашу жизнь на кусочки, когда-нибудь вы посмотрите на это с глубочайшей благодарностью. Вы посмотрите на это как на рождение из чрева. В чреве хорошо, уютно, безопасно, но это не жизнь. Расстояние между чревом и жизнью может оказаться в несколько дюймов, но в действительности разница между ними как между двумя образами бытия. Нетрудно увидеть в людях детей, но возможно, полезнее будет сказать, что они ещё не родились. Они живут, не родившись, и часто так и умирают. Когда Торо говорил, что масса людей ведёт жизнь тихого отчаяния, он имел в виду именно это. Одна часть вас хочет возбуждения, разобрать и посмотреть, из чего всё сделано, а другая часть удерживает ту забитой в горле – страх. Страх потерять, что у вас есть, но ведь в действительности у вас ничего нет. Вот что говорит вам этот маленький голос. Ничего у вас нет, и всё, что вы делаете, не имеет смысла. В том-то и проблема с этим возбудителем спокойствия: он никогда не лжёт, не преувеличивает, он всегда совершенно прав. Это рациональный маленький ублюдок, и единственный способ иметь с ним дело это заглушить его.

– Отрицать, – сказала Меган.

– Да. Конечно. Но как это работает? Отрицание это просто ярлык, а ярлыки сами являются инструментами отрицания, которые позволяют нам оставлять неусвоенными трудные вещи, которые основаны на названиях, а не на самих вещах. У отрицания много инструментов. Избегание – один из популярных – просто постоянно отвлекать себя, чтобы сквозь грохот не слышать голоса этого маленького ублюдка. Вера – хороший инструмент, поскольку она эмоционально заряжена, а эмоциональный абсурд заглушает рациональный здравый смысл. Есть много способов, с помощью которых эго не даёт нам увидеть очевидное.

– А что насчёт общества? – спросила Меган. – Как будет выглядеть будущее, если каждый будет слушать своего, э, маленького ублюдка и выпустит своё самое тёмное и глубокое на свет?

– Не знаю. Почему вы меня спрашиваете? Найдите своего маленького ублюдка внутри и спросите его, он знает.

– Окей, но сейчас я спрашиваю вас.

– Я не знаю. Наверное, будет беспорядок. Возможно большой. Возможно все умрут. Где мы все тогда будем?

– А что говорил ваш?

– Мой…?

– Ваш маленький ублюдок.

– Ах. Он говорил, что нет общества, нет будущего, нет мира. Не будь кретином. Всё ложь. Сожги это.

– Именно это вы и сделали?

– Да, мэм.

– Почему?

– По одной единственно возможной причине, которая может заставить кого-то это сделать. Потому что я абсолютно, положительно не мог этого не сделать.

– Вы сожалеете об этом? – спросила она.

Иногда непросто решить, насколько пространно отвечать на тот или иной вопрос. Сейчас, похоже, было не время пускаться в скучные отступления о том, как я не обладаю тем, что переживает сожаление, поэтому я выбрал короткий ответ.

– Нет.

Date: 2015-05-22; view: 470; Нарушение авторских прав