Март 2013 года

Одиночный выстрел – прозвучал, как всегда, ожидаемо – и при этом все равно был неожиданностью. Все думали, что снайпер ушел... нет, он не ушел.

Рота эсэсовцев – сичевых стрелков – только выдвигалась на позиции под прикрытием двух остававшихся еще целыми бронетранспортеров – как выстрел заставил ее приостановить движение. Заместитель командира группы – эсэсовец по прозвищу Вуйко, очень гордившийся своими «щирыми вукраинскими» усами, которые можно заправить за ухо – с размаху ткнулся лицом в кирпичное крошево улицы. Остальных – вымело с улицы, как крыс, они бросились кто куда – во дворы, в развалины, за бронетранспортер – только бы уцелеть.

Башенный стрелок в бронетранспортере – ганнер по американской терминологии – от избытка чувств по поводу присутствия снайперов – дал длинную неприцельную очередь из «КПВТ» в сторону путепровода, не заметив при этом, что запорол ствол.

Командир роты, весь боевой опыт которого исчерпывался двумя годами стройбата в советской тогда еще армии – отсидевших в другие части тогда не брали, – когда грохнул выстрел, вломился в какой‑то двор, подобно паровозу, тяжело дыша и зачем‑то держа перед собой автомат. Он был настолько увлечен мыслью поскорее убраться с улицы – что не заметил под ногами какой‑то железяки и грохнулся, зацепившись за нее – смачно так грохнулся, пропахав носом по осколкам кирпича и стекла. Двое подскочили к командиру – и потащили его тушу дальше, туда, куда уж точно не достанет снайпер...

– Вай, кляты москалики... – привычно выругался офицер, вытирая несвежим платком сочащуюся из разбитого носа кровь, – рацию мне! Рацию!

– Рацию сюда! – передал дальше кто‑то.

– Нехай грохнули же его, этого гада... – с сомнением сказал кто‑то.

– Как бы он тебя не грохнул...

– Заткнулись все! – рявкнул командир, шмыгая окровавленным носом. – Нехай дома, под бабской юбкой рассуждать будете! Дегенераты!

Наблюдение командира роты не было лишено смысла – в спешно набранную вместо «Вукраинских збройных сил» дивизию Бандеры действительно попало много дегенератов. Оно и быть иначе не могло – набирали среди западенцев, а там работы не было, и многие пили... как говорится, до розовых слоников, большинство среди молодежи – жертвы пьяного зачатья. Войдя четыре дня назад в Луганск, западноукраинские легионеры первым делом бросились к ликеро‑водочному заводу и попали в засаду, одиннадцать единиц бронетехники и прочей техники сожгли в том районе, больше сотни личного состава перешли в категорию «двухсотые». Сейчас тот район держали поляки – чтобы ни у кого даже мыслей не возникало, – а тем, что осталось, награждали особо отличившиеся роты. Тем не менее – центром притяжения легионеров в любом районе, где они зачищали, – был магазин.

Снайпер проявился сразу, как только они вошли в Луганск. Никто не знал – один это снайпер или целая снайперская группа, или просто – одному и тому же снайперу приписывают работу оставшихся в городе снайперов вообще – но то, что он был здесь до сих пор, это факт, и разбитая пулей голова Вуйко подтверждала это как нельзя лучше. Он, кстати, так и лежал там, на улице, среди кирпичных развалин, никто не попытался оттащить его в укрытие. Смысл? Понятно, что мертв – а если рисковать, лечь рядом можно очень даже запросто. Какой смысл так рисковать из‑за мертвого?

* * *

Рядом с колесом бронетранспортера, пырхающего сизым дымом на холостых, в самой грязи лежал человек, отличающийся от других намного более качественным обмундированием и винтовкой – у него был польский «Берил‑2010» с новым подствольником, принимающий магазины от «М16», – такими в польской армии были вооружены части, прошедшие Афганистан, потому что в Афганистане магазин от «М16» является почти что стандартом в силах стабилизации, и очень удобно – когда солдаты разных армий пользуются одними и теми же магазинами и могут поделиться магазинами в бою. Еще у него был прибор наблюдения, какой обычно применяют снайперы – и с его помощью он тщательно осматривал район путепровода.

Звали этого солдата Иван Борош, и он был надпоручиком аэромобильной бригады Войска Польского, прошел Афганистан. Опыта в выслеживании снайперов ему было не занимать.

Рядом, прижимая к себе снайперскую винтовку Драгунова – увы, у украинской промышленности пока не могло получиться ничего подобного, даже новые снайперские «Галили» опытные снайперы при возможности, не раздумывая, меняли на старую, советских времен «СВД», – лежал капитан развалившейся уже украинской армии Павел Заточный. Он лежал так, чтобы колесо его прикрывало – поляк пока не дал ему никаких заданий, просто сказал лежать тихо.

Наконец после долгого, молчаливого осмотра – Заточному казалось, что в это время в воздухе на неслышно высокой ноте, как комар, звенит гитарная струна – Борош опустил прибор наблюдения, шумно пополз назад, за колесо бронетранспортера.

– Ничего нет, – констатировал он, – ушел, песий сын.

– Там дальше Луганка и за ней садоогороды. Возможно, туда ушел, – с равнодушной усталостью констатировал Заточный. После почти месяца тяжелых боев, после штурма Лисичанска – он устал так, как не уставал никогда в жизни, и иногда подумывал, что только пуля может быть избавлением от такой усталости.

– Надо идти дальше, – сказал поляк.

Капитан только пожал плечами, сказав этим все, что можно сказать десятками слов. Оба они знали, что рота не сдвинется с места. Это не рота даже... сброд дегенератов.

– Дождемся ночи... – сказал капитан, – или надо вызывать авиационную поддержку.

* * *

– Главный, Главный, это Двадцать третий! Главный, это Двадцать третий! Микола это, отзовись!

От отчаяния командующий ротой сичевых стрельцов назвал не позывной, а свое настоящее имя, чего делать было категорически нельзя.

– Главный, кто хулиганит в эфире?! – раскатисто рыкнуло.

– Микола это, Микола! – командир уже полностью забыл все правила и нормы радиосвязи, шпарил открытым текстом. – Нас валит снайпер, мы прижаты к земле! Он Вуйко, гад, завалил, Вуйко завалил!

– Двадцать третий, ты что несешь?

– Я в районе железнодорожного вокзала, дальше продвинуться не могу! Здесь работает снайпер! Он уже...

– Двадцать третий, повторите! Двадцать третий, на прием! Бисовы дети, кто там, рядом с Двадцать третьим, срочно выйти на связь!

* * *

– А что Миколы не слышно?

Надпоручик Борош вслушался в подозрительную тишину.

– Залегли?

– Никакой стрельбы нет...

– Глянем?

– Добре...

Один за другим перебежали к кирпичной стене. Заточный хотел идти дальше – но Борош остановил его, показал глазами на окно. Лучше двигаться внутри дома, пусть тут в каждой комнате может быть растяжка.

Заточный повесил винтовку за спину, вооружился «стечкиным», который он снял с убитого русского офицера под Киевом. Надпоручик Борош пошел вперед, держа наготове автомат – в таких ситуациях, как эта, он не бегал, не ссался, выполнял свою солдатскую работу четко и до конца.

В квартире, в которую они залезли – все было перевернуто вверх дном, было видно, что хозяева уходили в большой спешке, бросая все, что невозможно увезти. На полу валялось какое‑то типичное для советской квартиры тряпье... старая мебель, примерзшая к полу, стекла были выбиты, батареи лопнули, и весь пол был залит подмерзшей водой. На стене, как напоминание о той, нормальной жизни, висела старая фотография годов еще тридцатых – и лица мужчины и женщины, поднимавших и защищавших огромную страну, не жалея для этого ни пота, ни крови – сурово смотрели на рвущих страну на части потомков.

Дверь в подъезд была заперта; Борош ощупал ее и отступил в сторону. Заточный отодвинул язычок замка – замок был простой, английский, дверь не слишком прочная, без особых хитростей, и осторожно потянул дверь на себя. Проклятые двери... здесь почему‑то строили так, что двери все открываются наружу, а не внутрь... очень опасно.

За дверью никого не было.

Прикрывая друг друга, поднялись сначала на этаж, потом еще. На пятом этаже все двери были заперты, ломать их не стали, может, кто‑то живет, может, заминировано – тем более что на четвертом – все три двери распахнуты. Они вошли в квартиру, выходящую балконом на проспект, балконы были совмещенные, так они перелезли на балкон, который вел в квартиру из соседнего подъезда. Та была тоже пуста, и там даже батареи не лопнули – хозяева, уезжая, не поленились спустить воду. Впрочем, в масштабах дома или целого города такая предусмотрительность мало что решает... Заточный представил, что будет, когда летом на улице будет под тридцать, и его аж передернуло.

– Чисто! – констатировал Борош, глядя в квартиру.

Эта квартира также была пуста, дверь открыта. Люди бежали из города, оставив город на растерзание. Оставив город умирать...

Открыли дверь, прислушались, перед тем как выйти на площадку. В лестничном пролете не было ни одного целого стекла; первым пошел Заточный, снова сменив пистолет на снайперскую винтовку, на лестничных ступенях он залег, пополз вперед, приближаясь к площадке между этажами, осторожно выглянул, как выглядывает из норы суслик, готовый при малейшей опасности скрыться в благословенной земляной норе, – и отшатнулся.

– Что там? – спросил Борош, занимающий позицию на площадке пятого.

– Там нет... никого.

– Что?

– Всех убили, вот что!

– Брешешь, курва!

Потеряв осторожность, подпоручик, прыгая через ступеньку, спустился на пролет ниже, выглянул – и в ту же секунду четко стукнул выстрел. Одиночный, как всегда. Поляк странно шаркнул ногой и повис на раме, едва не вываливаясь во двор.

– А, мать твою...

Капитан Заточный, несмотря ни на что, сумел сохранить хладнокровие. Он отложил винтовку, схватился за ноги уже убитого Бороша и потащил его назад, заметит... да черт с ним, пусть и заметит. Тело грузно плюхнулось на лестничную площадку, захрустело битое стекло, капитан, по‑прежнему не вставая, потащил уже убитого поляка наверх. На лестничной площадке он обшмонал его... рация, пистолет, автомат, боеприпасы... жить можно. Примерно прикинув, откуда может стрелять снайпер, он понял, что здесь, на лестничной площадке, снайпер его никак не достанет, а если рискнет войти в подъезд – у него два пистолета, автомат и гранаты. Тело Бороша он положил так, чтобы за него можно было спрятаться, чтобы оно служило щитом от пуль. Потом – настало время рации, у поляка была хорошая рация, такие раньше весили килограммов десять и по размерам были как раз с армейский рюкзак...

Разобравшись – написано на польском, но ничего страшного, – капитан включил рацию на передачу.

– Всем, кто меня слышит, всем, кто меня слышит. Я – Двадцать третий. Нахожусь в здании в районе железнодорожного вокзала, точное местоположение определить не могу. Обстрелян снайпером, в группе серьезные потери, повторяю – обстрелян снайпером, в группе серьезные потери. Запрашиваю поддержку...

Date: 2015-05-19; view: 444; Нарушение авторских прав