Marsoc 24th meu

– Гребаный русский драндулет! – выругался штаб‑сержант Корпуса морской пехоты США Алоиз Овьедо, приписанный к двадцать четвертому экспедиционному корпусу морской пехоты США, пытаясь совладать с коробкой передач старой, но бодрой и прыгучей белой русской «Нивы», пробирающейся в направлении города Фуша‑Аррес в маленькой колонне из двух одинаковых белых «Нив» – прибил бы того ублюдка, который ее сделал! Чертов сукин сын.

– Может, лучше прибить того, кто ее купил, амиго? – меланхолично посоветовал уоррент‑офицер Саседо, развалившийся на заднем сиденье маленькой русской машины и с интересом читающий местный порнографический журнал.

– Э, базар фильтруй, – ганнери‑сержанту Гринбергу, который так привык к старой бесшумной «М21» еще вьетнамских времен, что категорически отказывался поменять ее на что‑то другое, сильно не понравилось сказанное, – если бы не я, мы бы сейчас перлись пешком.

– Лучше так, чем в этом ублюдочном драндулете, который вот‑вот перевернется.

– На «Хамви» ты бы и половину пути не проехал. Плохо ехать лучше, чем хорошо идти.

Машина, сделав еще один скачок в молочно‑серой дымке тумана, вдруг сильно стукнулась обо что‑то и встала.

– Твою в бога душу мать! – изрыгнул очередную порцию ругательств Овьедо. – Кажется, приехали!

Сзади, высветив их дальним светом фар, встала вторая «Нива».

– Дельта‑два, здесь Дельта‑один, сообщите причину остановки, – мгновенно ожила рация.

– Дельта‑один, причина в том, что один хренов морской пехотинец не умеет водить машину, черт бы все побрал! – ответил Овьедо, толкнув своего соседа по тесному заднему сиденью «Нивы». – Нули! Хватит дрыхнуть! Подъем по казарме!

Оливер Нули, последний из тех, кто пришел в группу, открыл глаза. Зевнул.

– Доехали?

– Ага, до большой кучи дерьма. Вылазь, толкать будем.

У русской «Нивы» только две дверцы, если кто сидит на заднем сиденье – он выходит, откинув передние сиденья, как в спорткупе. Так они и сделали, выбравшись наружу, в промозглое, туманное утро североалбанских Альп. Сразу стало понятно и то, что произошло, – тут была большая промоина, через нее кто‑то проложил гать. Сейчас под колесом «Нивы» эта дрянь треснула, и «Нива» ушла одним боком в грязь чуть ли не по ступицы. Горящую фару едва не захлестывало грязной жижей.

Чуть в стороне, разрывая дальним светом мокрую вату тумана, остановилась вторая «Нива», морские пехотинцы из нее высадились и подошли посмотреть.

– Прилично влезли... – прокомментировал Динкель.

– Хорош трепаться. Динкель, Тили – боевое охранение. Динкель, ты свою свинью прихватил?

– Так точно, сэр, – пулеметчик группы похлопал рукой по ствольной коробке пулемета Калашникова. Этот пулемет он хорошо знал и брал с собой, когда предстояла операция в странах бывшего Восточного блока. Пулеметчик, как ни напрягайся, не сможет унести на себе больше тысячи выстрелов в лентах – а в интенсивном бою коробка расстреливается за пару минут. Кровью написано правило разведгрупп – идешь за линию фронта надолго, бери с собой оружие такое же, как у противника. Возможность пополнить боеприпасы за счет противника – бесценна.

Пулеметчик и один из автоматчиков прикрытия – в группе было пять снайперов, два автоматчика и пулеметчик – растаяли в сырой мгле. Погода была просто отвратительная – температура примерно минус два, то есть на грани замерзания воды, вчера прошел снег с дождем, но большей частью он уже растаял, и дороги превратились в снежное месиво. Снег на земле походил на рваную в клочья простыню, через прорехи которой бесстыдно проступает голое черное тело земли...

– Мартинсон, тащи трос. Нули, поможешь ему.

– Сэр...

Ганнери‑сержант повернулся.

– Есть идеи?

– Да, сэр, – Кинан, единственный из всех, выходя из машины, не взял свое оружие, – я могу попытаться вытащить ее пробуксовкой.

– Черт, Кинан, она так только глубже завязнет. Тут целая яма с дерьмом, хрен знает, насколько она глубока.

– Никак нет, сэр. Я в бахах[11]участвовал. Это очень крепкая, хорошая машина, сэр. Как раз для таких дорог. Я бы все‑таки попробовал с вашего позволения, сэр.

Ганнери‑сержант кивнул.

– Вот что сделаем. Мартинсон – цепляй трос к заднему бамперу. Кинан, если хочешь, садись за руль. Овьедо – сядешь во вторую «Ниву», подстрахуешь.

– Так точно.

– Нули, поможешь Мартинсону. Давайте, время не ждет. Я не хочу тут долго стоять...

Зацепить трос за бампер оказалось дополнительной проблемой – Мартинсон, по прозвищу Большой Эм, только шагнул – и едва успел отдернуть ногу, иначе бы засосало. Можно было бы пройти по гати – но она была скользкой и ухнуть в яму с дерьмом можно было запросто.

– Какого хрена тут натворили эти ублюдки... Это не Европа, а задница какая‑то...

– Зато ты сможешь сказать, что был в Европе за счет дяди Сэма, – сострил Тили.

– Тили, заткнись... – сказал Нули. – Давай, я на берегу, держу трос и травлю его понемногу. Ты держись за трос, пока до бампера не доберешься. Если ухнешь в дерьмо, тоже держись за трос, как за свой конец в сортире.

– Очень смешно...

Кинан, уже добравшийся до водительского сиденья «Нивы», высунулся в окно – тут оно открывалось не автоматически, а вертушкой, маленькой вращающейся рукояткой, как в машинах тридцатых годов.

– Уйдите оттуда на хрен! Я попытаюсь проехать!

– Кинан! – предупредительно крикнул Овьедо.

– Нормально, сэр. Я знаю, что я делаю.

– Добро. Мартинсон, Нули – уйдите оттуда!

Морпехи отступили.

«Нива», взвыв мотором и как‑то странно хрустнув внутренностями, дернулась назад, потом, выбросив из‑под колес метровые фонтаны грязи – рванулась вперед. Никто и опомниться не успел, как она проскочила топь.

– Чертов сукин сын... – сказал Овьедо.

Сержант Кинан выбрался из машины.

– Как тебе это удалось? Что за чертовщина?

– Все просто, сэр. Это машина надежная, проходимая – но чертовски старая. Русские ее сделали, когда еще не было систем автоматического подключения переднего привода, и так и делают до сих пор. Там есть рычаг, если ты хочешь подключить передний привод – надо его подключать вручную. А Овьедо не сделал этого, он так и поехал по всей грязи с приводом на одну ось.

* * *

Примерно через полтора часа они въехали в Фуша‑Аррес. До него можно было добраться намного быстрее – но у них был приказ: не показываться на основной дороге. Неизвестно, чем был вызван такой приказ, – но приказ есть приказ.

Это был второй день их пути – если не считать перелета, произошедшего два месяца назад, когда их перебазировали в Рамштайн. В Рамштайне, одной из крупнейших баз ВВС в мире, они два месяца только и делали, что бегали, тренировались по возможности, в свободное время шалели от безделья. От нечего делать придумывали, какого хрена их сюда дернули – возможно, чтобы захватить кого‑то из сербов, Караджича к примеру, или даже Милошевича самого. С базы каждую ночь вылетали самолеты, они пытались разузнать у пилотов, что происходит, – но пилоты отделывались шутками или угрюмо молчали. Но дураков не было – если до сих пор самолеты летают не парами, а гориллой[12], с включением туда двух самолетов РЭБи с ракетами ПРР – значит, несмотря на жесточайшие бомбардировки, система ПВО Югославии не подавлена до сих пор.

Потом их, ни с того ни с сего, ночью перебросили «Шерпом»[13]на базу в Авиано, оттуда, уже дневным рейсом, – в Тирану. В Тиране был полный бардак, их промытарили в здании гражданского аэровокзала – тут и гражданские, и военные работали в одном здании – несколько часов, потом выдали деньги, приказали купить транспорт и самостоятельно выдвигаться к Фуша‑Аррес, это на севере страны. Машины они купили быстро – стихийный рынок был как раз по дороге в аэропорт, а не стихийных, похоже, не было.

Все что‑то продавали – оружие, гуманитарку, машины, явно угнанные, бензин в канистрах. Оружия было море – то ли в девяносто четвертом, то ли в девяносто пятом в стране рухнула власть, разграбили все военные склады, морским пехотинцам США тогда пришлось поработать, эвакуируя иностранных граждан и дипломатический персонал. Никто потом даже не предпринял попытки собрать оружие у населения – оно или стреляло, в Косово, да и по всей стране тоже, либо продавалось на таких базарах, как этот.

Товар был выложен либо на капотах, либо на самодельных прилавках, либо просто на постеленном на земле полиэтилене. Тут же продавцы – почему‑то все как на подбор небритые, вонючие. У многих – открыто или пистолет за поясом, или автомат на боку. Много цыган, по рядам шныряют дети. Есть и проститутки самого худшего пошиба – низенькие, горластые, с грязными черным копнами волос, изрядным количеством золота (или бижутерии) и дешевой косметики; они были везде, о чем‑то ругались между собой или с молодыми мужчинами, непонятно было, то ли они договариваются о том, чтобы подраться, то ли пофакаться. Морские пехотинцы были очень подготовленными людьми, но все равно они с облегчением вздохнули, когда купили машины и выбрались из этой толчеи. Машины были сразу с номерами и какими‑то документами, никакой регистрации не проходили – деньги в одну руку, ключи в другую, сел и поехал...

Фуша‑Аррес – это был небольшой горный городок, он располагался на довольно пологом склоне холма и был выстроен как бы террасами. Впечатление от него оставалось одно – грязная дыра. Одно‑, максимум двухэтажные здания, грязные, кривые улицы, старые автомобили годов семидесятых. На удивление много народа, все вооружены, причем попадались и те, кто был вооружен «М16». Некоторые – в форме, на рукаве нашивка – UCK, освободительная армия Косово, остальные – откровенные бандиты, одетые кто во что горазд. Везде торгуют, лавок очень много, и торговля идет по виду бойкая, в основном все то же оружие. Объяснялось это несоответствие нищего захолустья улиц и толпы на них тем, что здесь располагался основной сборный пункт UCK, и здесь же располагалось начало горной дороги, ведущей в Косово, по которой ходили бандиты. Дорога в Косово шла – единственная, проходимая для транспорта.

«Нивы» остановились на самой окраине. Выглядело все омерзительно – как проплешина на голове, голый, черный зимний лес, и на этой проплешине – разноцветье ржавых крыш. Казалось, что город утопает в грязи, что это и не город даже, а какой‑то временный лагерь беженцев. Поверить было невозможно, что здесь годами живут люди...

– Боже, ну и дыра...

– И как нам узнать, где отель? – спросил практичный Овьедо.

– Просто поискать его.

– Что‑то я думаю, что в этой грязной дыре нет никакого отеля.

– Тот подполковник в Тиране сказал, что он есть.

– От этого ублюдка несло спиртным, как от чертового русского.

– Если бы меня послали служить в такую дыру, я бы тоже нажрался до чертиков.

– Черт, хорош трепаться. Видите, старик на осле. Нули, иди, поговори с ним. Спроси, куда ехать. Давай...

По дороге, которая шла здесь резко в гору, верней, по тому, что на нормальной дороге называлось обочиной, бодро поднималось транспортное средство – осел, запряженный в какую‑то телегу, а на телеге сидел человек неопределенного возраста, неопрятный и нечесаный, погоняя осла палкой. Такая картина была типична для Африки – просто невероятно, что это происходит в паре сотен километров от Италии.

Нули вышел навстречу ослу с человеком, поднял руку, как бы тормозя. При этом он широко улыбался, потому что правила советуют при первом контакте с человеком, не понимающим английского языка, улыбаться во всю рожу.

Старик повел себя странно – а это был именно старик. Проворно соскочив со своей телеги – а он, кстати, ничего не вез, просто сидел сам на этой телеге и ехал, – он подбежал к американцу и протянул руку, словно прося милостыню.

– Доллар. Хелп. Доллар. Хелп... – зачастил он.

Вот ублюдок... И что с ним теперь делать.

– I need your help, – как можно отчетливее проговорил сержант, надеясь, что это будет понятно, хоть немного.

– Help... Help... – зачастил старик.

Черт.

– Hotel. Hotel, understand?

Старик уставился на него как на явившегося мессию. Видимо, здесь до хрена гуманитарных организаций, дальше они не рискуют соваться и распределяют помощь здесь. Вот местные и привыкли к «доллар, хелп».

– Hotel, – повторил сержант, не надеясь на успех.

Старик пожал плечами. Слово «Отель» понятно без перевода на многих языках мира, и сержант надеялся, что старик все‑таки поймет, что ему нужно.

– Red cross, – внезапно пришло в голову сержанту, – Красный Крест, понимаешь? Красный Крест, – он скрестил перед собой руки, – Красный Крест. Где? Where? Understand?

Старик внезапно оживился, затараторил на своем, начал тыкать куда‑то в сторону города – сержант, как ни силился, так и не понял ни одного слова из сказанного. Единственно, что он уяснил – так это то, что Красный Крест в городе, скорее всего, есть. Это значит – что там есть англоговорящий персонал, который поможет им сориентироваться в городе. С этим же придурком разговаривать было бесполезно.

Расставшись с пятью долларами, сержант Нули вернулся в машину.

– Там, в городе, есть Красный Крест. С этим придурком бесполезно разговаривать.

– Сколько ты ему дал? – спросил Саседо.

– Пять баксов.

– А этот придурок показал тебе фак, когда ты шел к машине.

Сержант обернулся – старик улепетывал на своем облезлом осле.

– Вот ублюдок... Сукин сын.

– Остынь, Нули... – сказал Гринберг. – Это просто еще один подлый старый ублюдок, не более того. По‑ехали...

* * *

Красный Крест они нашли на удивление быстро. Вместе с ним они нашли и полковника Ковачека, который держал тут передовой штаб. Полковник был не свой, а из армейских – но выбирать тут не приходилось. Он держал штаб на одной из самых верхних улиц, тут, оказывается, был и отель, только без всякой вывески. Вся улица была занята складами и зданиями, где помещались вербовочные пункты и административные органы УЧК. Здесь же были представительство НАТО и маленькая станция ЦРУ.

– Добро пожаловать в Фуша‑Аррес, джентльмены, – полковник Ковачек сохранял здесь на удивление бодрое расположение духа, – как добрались?

– Спасибо, сэр, хреново, – за всех ответил Овьедо.

Полковник рассмеялся, как будто было сказано что‑то смешное.

– Это еще не самая грязь. Весной и осенью иногда здесь дожди льют по несколько дней кряду. Тогда приходится сидеть дома, потому что, если ты выйдешь на улицу – поток текущей с гор грязи может сбить тебя с ног, и ты захлебнешься. А дороги здесь, похоже, не ремонтировали еще со времен римских завоевателей...

– Сэр, мы бы хотели услышать что‑то про наше задание.

– Задание...

Полковник опустил большое белое полотнище, включил диапроектор, вывел на него карту. Карту было видно плохо.

– Вот это вот, джентльмены, – дорога. Она начинается здесь, в этом городе, и выходит почти что в центр края. Можно сказать, что это что‑то вроде тропы Хо Ши Мина[14]наших дней, только роли поменялись. Здесь тысячи ублюдков, которые занимаются наркотиками, контрабандой, бандитизмом, – а мы им помогаем, чтобы они долбали сербов и этого ублюдка Милошевича. Хотя по мне – больших ублюдков, чем те, которых я вижу каждое утро на брифингах, – не сыщется за тысячу миль отсюда в любую сторону. Мы скупаем все оружие, какое только можно найти на европейском черном рынке, мы опустошили польские, болгарские, румынские и даже швейцарские склады старья, и все это уходит по этой дороге в Косово, чтобы там стрелять. Но сейчас, как вы сами знаете, джентльмены, – ситуация резко изменилась. Наш президент решил не ждать, пока сербы сделают правильный выбор – а вместо этого самому крепко пнуть сербов по заднице, чтобы они убирались из Косова и больше не занимались там геноцидом. С тех пор тут все, как улей, в который сунули палку, так его мать. У нас есть наготове десантные и транспортные корабли в Средиземном море, у нас есть наготове группировка войск НАТО в Германии – но все это упирается в один вопрос. Дорога.

– Дорога, сэр?

– Да, черт бы все побрал, дорога. Это очень хреновая дорога, она идет по ущелью, и мы знаем как минимум два моста, которые являются частью этой дороги. Там сплошной лес, черт побери, и вы видели, какие здесь туманы. Бессильны даже спутники, надо что‑то делать, и делать быстро, – а как только мы начали операцию, писники[15]начали писать кипятком, и я чувствую своей старой натруженной задницей, как с каждым днем то кресло, на котором я сижу, становится все горячее и горячее. Надо принимать какое‑то решение, мы не можем ждать, пока небо очистится от туманов и наши спутники хоть что‑то покажут. Мы уже потеряли в той стороне несколько самолетов и вертолетов. Поэтому – принято решение послать опытную наземную группу. Ваша задача, джентльмены, – пройти вдоль этой дороги на всем ее протяжении, а потом вернуться и рассказать мне о ней. Как она выглядит. Пригодна ли для прохождения техники, к примеру, танков. Кто скрывается в лесу по обеим сторонам ущелья, чем эти люди вооружены и что намерены делать. Что с мостами – заминированы, охраняются, уже разрушены? Мне не нравится эта дорога, джентльмены, вот почему я хочу все знать о ней перед тем, как будет приниматься какое‑то решение.

– Сэр, танки не дойдут даже до того места, на котором мы стоим. Мы сами еле добрались сюда, едва не утопив машину в какой‑то яме с дерьмом.

– Это не ваши проблемы. Никто не говорит про танки – есть бригады «Страйкер», есть более легкие силы. Я предлагал пустить вперед бронекавалерийскую бригаду без танков под сильным авиационным прикрытием – но этот план нуждается в дополнительной проработке. Вы и должны доставить мне дополнительную информацию.

Овьедо прикинул – задачка выходила не из легких.

– Сэр, глубина проникновения?

– Более ста километров. Примерно сто двадцать. По‑нашему, это шестьдесят‑семьдесят миль.

– Мы получим карту?

– Да, но только ту, которая у нас есть. Вам придется немало поработать над ней.

– Что делать в случае контакта с противником?

– Избегать его. При невозможности – действовать жестко. Охотничий сезон открыт, джентльмены, – и в местных лесах полно дичи.

– А как насчет поддержки?

– Поддержка... Поддержка будет предоставлена. Но только наземная, воздушной не будет. По всей длине дороги черт‑те что творится. Считается, что она под контролем сил УЧК на всем ее протяжении – но события, происходящие там каждую ночь, заставляют считать этот вывод поспешным. Сербы воюют несколько лет, и среди них есть немало хороших специалистов. Есть и другие...

– Другие, сэр?

– Черт, сержант, я сказал то, что сказал. Тема закрыта.

Понятно... Русские!

– Еще один вопрос, если позволите, сэр. Почему мы? С этим легко справилась бы «Дельта», у них гораздо больше опыта в скрытном проникновении и разведке. Мы снайперы, специалисты несколько по другому... роду деятельности.

– Ах, бросьте! Вы как раз те люди, какие и нужны здесь. «Дельта» немного не то. Мне нужны парни, на которых можно наступить в лесу и не заметить. А это вы, джентльмены. Снайперы‑разведчики Корпуса морской пехоты США.

* * *

Дальнейший разговор переместился в другое здание – там было накурено хоть топор вешай, пахло травкой, на столе грудой лежало оружие, в том числе снайперские винтовки «Барретт‑82», которые сюда поставляло ЦРУ в значительных количествах. Тут был ноутбук, современный, ударопрочный, – но на нем несколько местных небритых и увешанных оружием с головы до пят аборигенов смотрели немецкое порно, пуская слюни. На стене висел флаг Албании с надписью УЧК, тут же на столе жадно жрали и решали какие‑то вопросы, люди постоянно входили, выходили, разговаривали громко, недопустимо громко для армейского штаба. Все это походило на временное пристанище какой‑то банды, а не на штаб сил, которые поддерживает США.

– Хашим, – позвал полковник, когда они переступили порог сего гостеприимного дома.

Один из тех, кто ел за столом – одновременно ухитрялся есть и говорить, – встал, с широкой улыбкой пошел им навстречу. Улыбка была такого рода, при которой полицейский судорожно проверяет, на месте ли пистолет.

– Хашим...

– Полковник... прошу к столу.

Они обнялись, как это принято у славян. Что же касается стола – то ни один морской пехотинец не назвал бы столом этот свинарник.

– Спасибо, Хашим, времени нет. Встретимся вечером в баре и выпьем.

– Заметано.

– Хашим, вот эти парни пойдут по тропе. Что они должны сделать, чтобы твои люди их не тронули?

– Нет ничего проще, полковник...

Хашим, однофамилец Хашима Тачи, главы бандитского государства Косово, подошел к другому столу, шугнул оттуда ценителей порно, открыл ящик и достал оттуда жменю нарукавных повязок, наподобие тех, какие повязывали в СССР дежурные. На повязках было вытиснено – УЧК, сами повязки были не просто вырезаны из куска красной материи, а сделаны фабричным способом.

– Вот это – пусть оденут на руку. И я еще дам им позывной. Пусть называют свой позывной в эфире, если что‑то произойдет...

– Хашим, у них не всегда будет возможность носить это на руке. Нужно что‑то еще, думай...

Хашим задумался, потом звучно хлопнул ладонью по лбу.

– У вас есть тот фотоаппарат, полковник? Тащите. Сейчас сделаем.

Вот тогда‑то – утром, перед самым разведвыходом – и сделана была эта фотография, единственная фотография, где они все вместе, верней все вместе, кроме него самого. Тили. Кинан. Саседо. Динкель. Мартинсон. Овьедо. Гринберг. Получилось так, что из всех восьмерых только он один мог пользоваться фотоаппаратом, а поставить на задержку было невозможно, это была старая модель. Так и получилось, что на снимке их оказалось семеро, хотя в реальности их было восемь.

Первым стоит Тили, опираясь на свою здоровенную «М107». С другого фланга присел Овьедо – этот как всегда улыбается, его «М21» с глушителем залихватски положена на плечо. Мартинсон держит свою «М4» с глушителем и оптикой – как Рэмбо. Остальные – между ними, просто стоят. Восьмым в этом снимке был бандит по имени Хашим, он стоял с пулеметом в высоко поднятых руках и улыбался. Надпись на обороте снимка гласила – «Это мои друзья» и заверялась печатью УЧК. Но в надписи ли дело, ведь это была их единственная фотография...

* * *

– Черт, сэр... Вот такого дерьма – не было даже на Аляске во время курсов по выживанию.

– Заткнись... – ганни и сам выглядел не лучшим образом, он посерел от усталости, на лице его была грязь, потому что он вытирал лицо грязной рукой.

Они были в лесу. Это были балканские Альпы, невысокие, поросшие лесом горы. Зимой здесь не снег – а мерзкое месиво, сама почва в основном глинистая и имеет обыкновение скользить под ногами в самый неподходящий момент. Склон достаточно крут, чтобы при падении прокувыркаться пару десятков метров и что‑то себе сломать. Влажность – близкая к ста процентам, тот же самый туман, через который не пробивается даже солнце. Кажется, что дышишь водой, на лице – грязные разводы, и все та же пленка воды. И снег... ублюдочный мокрый снег, который то начинает идти, то прекращается вновь. Погода, как в Британии на севере, на тренировочных базах САС.

Какое наблюдение? Эти ублюдки в штабе что – думают, что если погода неподходящая для спутника, то они видят лучше, чем спутник с околоземной орбиты? Да тут – танк можно не заметить с пятидесяти метров.

Кстати, про танки...

– Хрен здесь что‑то пройдет, парни... – выразил общее настроение Овьедо.

– «Хаммер», может, и пройдет.

– Ерунда. Сядет и он. Эта дорога – сама по себе противотанковое препятствие. Если будем здесь наступать – к Сараево выберемся как раз к весне.

– К Приштине.

– А один хрен! Боже, как мне все это надоело...

– Держись. Дядя Сэм платит нам за это денежки.

– Он платит нам денежки за то, чтобы мы лезли в огонь, а не в дерьмо.

– Дяде Сэму виднее.

Разговор американских морских пехотинцев прервал выстрел. Глухой... при такой влажности воздуха даже близкий выстрел кажется глухим, как через подушку. Дополнительных команд не требовалось – через пару секунд небольшой колонны уже не было. Была необорудованная огневая позиция, занятая морскими пехотинцами.

– Внимание. Осмотреться, доложить по секторам!

Одиночный выстрел, явный признак присутствия снайпера. И неважно – в кого он стреляет, в них или нет. Чужой снайпер – серьезная угроза в любом случае.

Когда дошло до него, доложился и Нули.

– Северный сектор, чисто. Видимость – сто футов, не больше.

Оружие каждый, кто приходил в группу, подбирал себе сам, тем более что на него работали оружейники Корпуса морской пехоты США, одни из самых квалифицированных оружейников во всем мире. Оружием Нули была снайперская винтовка «М40А3», по виду стандартная – но на деле у нее было полностью изменено питание, винтовка питалась из отъемных магазинов стандарта «М14». Непонятно, почему так не сделали на всех винтовках снайперов Морской пехоты, это же так удобно – но не сделали, а на его винтовке – сделали. Еще у него был пистолет‑пулемет «НК МР5К PDW» c глушителем, как у «морских котиков», и пистолет «Браунинг‑35», тоже с глушителем. Вообще, экипировка снайпера разведывательной группы, если мерить европейскими мерками, весила более сорока килограммов.

Они залегли и пытались понять, что это был за выстрел. Это могло ничего не значить – в Европе и сейчас распространено браконьерство. Это могло значить, что впереди засада – но что это за засада такая, один выстрел и никакого ответного огня, что – убили одного человека, и все. Это могло означать и то, что какой‑то завшивленный ублюдок, который купил оружие на базаре и пошел воевать за освобождение Косово – случайно нажал на спуск. Это могло значить все что угодно – но знать, что именно, – было необходимо...

– Я – Первый! – раздался голос ганнери‑сержанта Гринберга. – Разделиться. Два‑три‑два. Двигаемся очень осторожно, дистанция между группами семьдесят. Пошли.

Прошли еще немного. Потом новый выстрел – и снова пришлось залечь.

Подает сигналы?

Черт... не лес, а поле в стране чудес. Туман такой плотный, что сквозь него почти не пробивается солнце, белый как молоко...

– Я – Первый! Начать движение.

– Контакт!!! – раздался крик Саседо по рации и тут же оборвался.

– Мартинсон, Тили! – отдал команду первый.

– Прикрываю.

– Сэр...

– Лежать! Всем лежать, передвигаться только на брюхе! Предел внимания!

Сержанта Нули, который не имел опыта операций «на холоде», в тылу противника – как морозом по спине продернуло. Винтовка его была за спиной, в одной руке он держал «браунинг», в другой – «МР5К» и готов был стрелять по всему, что движется.

Вот только не видно было – ни хрена.

– Общий сбор, левый фланг. Осторожнее...

* * *

Саседо был мертв, и мертв бесповоротно. Но самое страшное было не то, что одного из их команды убили, в конце концов, все они понимали, за что им платят деньги, – а то, как именно его убили. Его убили ножом или чем‑то острым, перехватили горло одним ударом, и он скончался почти сразу. Все было залито кровью.

Было просто невероятно, чтобы Саседо, даже в таком тумане, подпустил кого‑то на удар ножом. Черт, они были морской пехотой Соединенных Штатов Америки, группой глубинной разведки, многие из них в каких только переделках не побывали – и вот такое. Каждый из них был опытным снайпером, и никто бы не подпустил противника к себе на расстояние удара ножом. По крайней мере – они так думали.

– Сэр...

Гринберг повернулся к болтуну.

– Заткнуться! Занять круговую оборону! Доклад каждые десять минут, укрепиться здесь. Выполнять, твою мать!

* * *

Как же он сумел подобраться так близко? Как?

Стемнело – но стало еще хуже, потому что к туману добавилась еще и ночь. Мерзкая, промозглая сырость, особенно мерзкая от того, что нельзя двигаться, приходится долгое время лежать без движения. Холод сковывал все члены, пробирался под кожу, в каждую клеточку тела.

Черт... Как же все хреново.

С наступлением ночи они надели очки ночного видения, каждый; у сербов, тем более у косовских сербов, их не могло быть, было несколько штук у УЧК – но именно несколько штук, им их передавали поштучно, после обучения – иначе сломают, обезьяны. Ночь была относительно безопасной... жаль, что они сразу не пошли ночью.

Жаль...

– Понесешь Саседо. Ты – поможешь, – ткнул пальцем Гринберг в Динкеля и Кинана.

– Есть, сэр.

– Не разбредаться. Дистанция – не более десяти метров.

– Головной дозор, сэр?

– Нет. Слишком опасно. Справимся без него. Идем цепочкой.

Гринберг испугался – это было видно. Раскалывать группу при том, что где‑то есть парень, который может подобраться на расстояние удара ножом к разведчику‑снайперу морской пехоты – все это выбило его из колеи.

Ганни Гринберг испугался какого‑то ублюдка‑серба – немыслимо! Но это было так, хотя потом Нули никому не рассказал об этом.

Прошли так они немного – меньше километра. Потом – вспышка в темноте, шипение реактивной гранаты и разрыв. Красно‑желтая вспышка на стволе дерева, мимо которого как раз проходили Динкель и Кинан с телом Саседо на плечах.

– Контакт!!!

Длинной очередью ударил пулемет – и все они как один открыли в том же направлении огонь из всего, что у них было, кроме снайперских винтовок, потому что от них в такой ситуации никакой пользы. Потом Нули не мог вспомнить – сколько магазинов он высадил в темноту – два или три. Да и неважно... вспышки, яркие трассы в зеленом сумраке прицела накладывались одна на одну, и грохот очередей сливался в бесконечную заупокойную симфонию.

Что делать дальше – они знали. Нули – бросился к тому месту, где разорвалась граната, пущенная в Динкеля и Кинана. Еще кто‑то – пошел вперед, чтобы осмотреть сектор, который они обстреливали. Кто‑то – занял оборону на тропе.

От того, что произошло с Динкелем и Кинаном – Нули едва не вырвало. Это не мог быть выстрел наудачу; тот, кто стрелял, отлично видел, что он делает, видел в ночи и в тумане. Выстрел гранатомета попал в ствол дерева, разорвался – и веером осколков разбило головы Динкеля и Кинана, буквально нашпиговало их осколками, не спасли и шлемы. Вместо одного трупа на руках – у них теперь было три.

И результат – ноль.

– Сэр, у меня оба мертвы, – доложил Нули в рацию.

– Возвращайся. Не стой там.

Вернулись и те, кто ходил проверять обстрелянный сектор.

– Ну?

– Ни крови, ни трупов. Ничего, сэр. Мы ни в кого не попали.

Ганни Гринберг какое‑то время молчал, потом заговорил обычным, сухим голосом:

– Остаемся здесь. Начинаем охоту. Ты и ты – подвижный элемент. Занять позиции.

* * *

Нули занял позицию у ствола упавшего дерева, как мог, укрепился и поставил в двадцати метрах за спиной мину «Клеймор» – чтобы обрадовать того, кто попытается подкрасться к нему со спины. Винтовка лежала рядом, он осматривал сектор глазами и в бинокль, поле зрения куда шире. Если нужно будет – он воспользуется уже винтовкой.

Должны же эти, призраки черного леса, мать их – как‑то проявить себя?

И проявили – самым неожиданным, не укладывающимся в голове образом. Нарастающий вой, отчетливо слышный и понятный любому, кто был под обстрелом, потом звук разрыва, еще один, какие‑то вспышки...

Минометный обстрел.

Внезапно Нули понял, что за спиной кто‑то есть. Бессмысленно спрашивать, как он это понял – просто понял, и все. Такой талант был, уже тогда, он его не совсем осознавал еще – но понять он понял. Проиграв в голове, прорепетировав свои действия – он метнулся влево, левая рука схватила подрывную машину – эспандер и сжала ее, за спиной хлопнуло, выворачивающий душу вой осколков вплелся в какофонию звуков. А сам он, схватив правой рукой пистолет, извернулся на земле, не вставая – и встретил пулей почти в упор наваливающегося человека. Бок резануло острой болью, человек упал на него, придавил к земле – но он умудрился далеко вытянуть правую руку и оставить ее свободной, на отлете. И сейчас он приставил пистолет к боку упавшего на него неизвестного и стал стрелять, он стрелял и стрелял раз за разом, а человек странно хлюпал горлом и становился все тяжелее и тяжелее.

В отдалении грохнул выстрел. Тот самый. Потом – еще один. Потом – автоматные очереди прорезали лес. Много...

* * *

Нули не знал, сколько он так пролежал. Ему удалось все‑таки спихнуть с себя тело неизвестного, он встал на четвереньки, мотая головой, как оглушенный бык.

– Дуарт ларт![16]

В паре десятков шагов от сержанта стоял худенький, одетый в старый натовский камуфляж паренек лет пятнадцати, на нем была черная шапка‑пидорка, очень удобная, потому что ее можно быстро раскатать в маску. На шапке была повязка – UCK, – а в руках у подростка был старый «калашников», который он держал с уверенностью опытного солдата.

* * *

На них вышли албанцы. Крупный отряд UCK, больше двухсот человек, спас их, когда в живых оставалось только двое – он и Мартинсон. Снайпер напал на сержанта Гринберга точно так же, как на него напал его напарник. Они ошиблись в одном: снайперская пара, убив Саседо – один, видимо, отвлек, второй подкрался на расстояние удара ножом, – не отступили, а, наоборот, прошли вперед. И таким образом – оказались у них за спиной. Они просто смотрели не туда.

Убив Гринберга, неизвестный снайпер взял его винтовку – с комбинацией ночного и оптического прицела – и начал стрелять. Никто не ожидал огня со своей же позиции. Если бы не отряд УЧК – и он бы лег...

* * *

Неизвестного, которого он застрелил – перевернули, раздели по пояс. Усиленная рота UCK держала периметр.

Неизвестный был худым, жилистым, метр семьдесят, не больше, ростом. Следы ранений – шрамы на груди, на плече, было заметно, что человек воевал и не раз попадал в полевой госпиталь.

На плече была татуировка – парашют, короткоствольный автомат Калашникова на фоне строп и надпись на русском «ДМБ‑88».

Командир отряда УЧК – бородатый, нервный, жилистый – рассмотрел татуировку, потом встал и плюнул мертвецу в лицо. Это было командой для остальных – телохранители командира бросились на мертвого, как по команде, принялись с остервенением пинать тело неизвестного, выплевывая сквозь зубы злобные ругательства.

– Что происходит? – спросил Нули через переводчика, худощавого, чисто выбритого парнишку, учившегося в Тиране и понимающего английский язык, – такие были в каждом отряде, они должны были по наступлении D‑day[17]передавать разведывательную информацию в штаб группировки вторжения и наводить на сербов натовские авиаудары и артиллерийские удары, работая за передовых корректировщиков огня.

– Командир Абдул говорит, что вам повезло, что вы убили этого негодяя, – перевел парнишка слова командира, – этот негодяй русский, он приехал на албанскую землю, чтобы убивать албанцев, он из сербской специальной полиции. Он снайпер, и на его руках кровь сотен албанских воинов. Командир говорит, сначала он сомневался, что вы друг Хашима, несмотря на фотографию, которую вы показали. Но теперь, когда вы убили этого русского негодяя, он верит, что вы из спецотряда Хашима, и ждет ваших приказаний.

* * *

Два‑два‑три – и потом длинный. Это был их позывной в сети, которым они предваряли сообщения об обстановке, передаваемые в штаб. Русский снайпер, вероятно, их запомнил. И Нули их запомнил. Навсегда.

* * *

С Мартинсоном они начали работать в паре – единственные, кто остался в живых из группы. И работали. До Украины...