Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Старший. Что-то случилось. С Эми что-то случилось
Что-то случилось. С Эми что-то случилось. — Что с тобой? — спрашиваю я. Она моргает. — Ничего.
Нужно отвести ее к Доку. Не знаю, можно ли ему доверять, но кто еще поможет? Старейшине уж точно доверять нельзя. Скорей увожу Эми с уровня хранителей и подальше от Старейшины. От страха и восторга, с какими она впервые поднималась по гравтрубе, не осталось и следа — они сменились вялым безразличием. Послушно, как собака, она следует за мной по дорожке больничного сада, тупо глядя вперед — не на цветы, не на статую Старейшины, а просто вперед. Сомневаюсь, что она вообще что-нибудь замечает. На первом этаже Больницы не меньше десятка людей. Половина — пожилые, остальные помоложе — сыновья и дочери, которые привели их сюда. — Она не в себе, — говорит мужчина, наклоняясь к полной медсестре с дряблыми руками, заведующей отделением «скорой помощи». — Чересчур стара для гравтрубы, но я ей рассказал про собрание, которое было на уровне хранителей. И кажется, она из-за него свихнулась. Все путает. — Ничего я не путаю, — скрипящим голосом возражает старушка у него за спиной. — Я его помню ясно, как день. Звезды со светящимися хвостами. Единственный раз, что я видела звезды. Я тяну Эми за собой, как растерянного ребенка, но, если честно, я растерян куда больше, чем она. Медсестра с дряблыми руками кивает мужчине. — Ты не виноват. У пожилых часто к старости все в голове путается. Для таких у нас есть места на четвертом этаже. Я ее отправлю туда, к Доку на осмотр. — Спасибо, — со вздохом облегчения говорит мужчина и оборачивается к старушке. Поговорив с ней, поручает заботам медсестры, и та ведет старушку к лифту, где уже стоим мы с Эми. — Ты — Старший. Тот, который не умер, — говорит старушка, увидев меня. — И девочка-эксперимент, про которую нам Старейшина говорил. — Здравствуйте, — улыбается Эми, протягивая женщине руку. Если до этого у меня еще были сомнения, точно ли с Эми что-то случилось, то сейчас они исчезли. Эми — нормальная Эми, та, которую я знаю — ни за что не позволила бы называть себя экспериментом. — Они говорят, я больна, — сообщает старушка Эми. — Тут Больница, — Эми говорит просто и предметно, словно маленький ребенок. — Я не знала, что больна. — Ты просто запуталась, милая, — мягко произносит медсестра. — Путаешь прошлое и настоящее. — Это плохо. — Эми широко распахивает глаза. Двери открываются, и мы все заходим в лифт. Я нажимаю кнопку третьего этажа. Медсестра тянется и нажимает четвертый. — Что там, на четвертом этаже? — спрашиваю я. Док периодически кладет туда пациентов — обычно стариков, — но я никогда не замечал там никакого движения и вообще ничего, кроме, конечно, секретного лифта. — Там у нас комнаты для пожилых, — отвечает сестра. — Когда они становятся не способны сами за собой ухаживать, мы их селим туда. Им нужен покой и отдых, а на четвертом этаже есть нужные лекарства, — она поглаживает старушку по руке, и та улыбается ей, и улыбка озаряет ее морщинистое лицо. Я хмурюсь. Почему тогда двери на четвертом этаже всегда заперты, если там всего лишь отдыхают старики? Двери открываются, выпуская нас в комнату для отдыха. Я выхожу. — Ты ничего не забыл? — окликает меня медсестра. Эми все еще стоит в лифте, тупо уставившись на табло над дверями. — Три, — объявляет она торжественно, читая горящую цифру. — Да, — подтверждаю я. — Идем, — беру ее за запястье и тяну за собой. В комнате довольно много пациентов, лица у всех мрачные, а в глазах горит гнев. Эми кривится. Опускаю взгляд на ее запястья и обнаруживаю на светлой коже зеленовато-фиолетовые синяки. — Это я сделал? — спрашиваю я, осторожно поднося ее руку к лицу, чтобы получше рассмотреть. — Нет, — просто отвечает Эми. Синяки вообще-то старые. Им как минимум день, если не больше. — Что случилось? — Меня поймали трое, — говорит Эми. — Но все нормально. В ушах отзывается глухой удар сердца. — Тебя поймали трое? И все нормально? — Да. — Н-но... — растерянно лепечу я. Эми смотрит на меня, хлопая глазами, словно не может понять, как можно из-за чего-то так волноваться. — Это для тебя неважно, да? — спрашиваю я. — Что? — Это... все. — Важно, — возражает Эми, но в голосе ее звучит скука. — Ты помнишь, откуда у тебя эти синяки? — машу ее безвольной рукой у нее перед носом. На мгновение она фокусирует на ней взгляд, но потом снова отводит глаза. Кивает. — Вспомни, что ты чувствовала потом. Что ты делала? — Я помню... плакала? Но это глупо. Не стоит из-за этого плакать. Все хорошо. Я не выдерживаю, отпускаю запястье Эми, хватаю ее за плечи и хорошенько встряхиваю. Ее голова безвольно болтается — словно я трясу куклу. И, как ни старайся, у меня не получается вернуть ее глазам живое выражение. — Что с тобой случилось? — хриплю я, отпуская ее. — Ничего. Все хорошо. — Я найду способ, как тебя вернуть. — Я не терялась, — говорит Эми голосом таким же пустым, как и глаза. Я веду ее по коридору, завожу в комнату и приказываю сидеть там, даже не сомневаясь, что она послушается. В конце концов Харли обнаруживается за прудом — сидит на берегу и бросает камни в воду. — Что тебе сказал Старейшина? — спрашиваю я, вставая рядом. — Не твое дело, — огрызается он, не поднимая глаз. У меня нет времени на его капризы. — С Эми что-то случилось. Харли рывком поднимает голову. — Что? — Она... она ведет себя, как фермеры. Харли снова отворачивается к пруду. — Ааа... — После чего добавляет: — Может, так и лучше. — В смысле? — Они все смирились с тем, что мы не приземлимся, ты что, не видел? Расстроились только мы, психи. Я видел. Голос подал один лишь Харли — он ведь видел настоящие звезды. Но остальные жители Палаты тоже нервничали и уж точно не радовались. — Так и должно было быть, — говорю я. — Логично, что мы одни волнуемся из-за этого. Потому мы и в Палате, правильно? Потому что не умеем слушаться указаний, подчиняться руководству. Поэтому мы принимаем ингибиторы. — Но все же, говоря все это, я думаю о той парочке у входа в Регистратеку. О том, что они не знают любви... и горя тоже точно не знают. — Может, Эми так будет счастливее, — говорит Харли. — Наверное, я был бы счастливее, если бы мне не хотелось выбраться с этого тупого корабля. Мне хочется успокоить его, сказать, что однажды мы приземлимся, но слова пусты, и фальшивой надеждой в голосе делу не поможешь. — Но Эми была другой. Она была как мы. А теперь стала как фермеры. — И что? — пожимает плечами Харли. — Значит, она просто стала нормальной. Вот и хорошо. — Но раньше она мне больше нравилась, — говорю я больше себе, чем Харли. — Ладно, пойду на криоуровень сторожить. — Он поднимается на ноги и уходит прочь по дорожке. Я провожаю его взглядом. Правда в его словах ранит. Из-за того, что я так много времени провожу в Палате и наедине со Старейшиной, я порой забываю, что большинство жителей корабля — не чокнутые, а спокойные и довольные жизнью люди. Их не расстраивают ни фальшивые звезды, ни задержка в пути. Они счастливы. Может, Эми и вправду будет счастливее, если останется пустой изнутри? Может, и я был бы счастливее, если бы не думал постоянно о том, что всю жизнь проживу в тесном нутре корабля? Но это все неважно. Потому что я знаю наверняка, что, если бы Эми предоставили выбор, она никогда бы не согласилась на это слепое неведение, даже если в нем — счастье. Из-за чего-то — из-за кого-то — она стала такой, и я выясню, кто это сделал.
Эми
Я сижу в своей комнате.
Дверь открывается.
— Что делаешь? — спрашивает Старший. — Сижу в своей комнате, — отвечаю я, — На что ты смотришь? — На стену. — И зачем ты смотришь на стену?
Старший задает столько вопросов.
Старший подходит ко мне. Берет меня за руку. Проводит пальцами по синякам. — Пойдем со мной, — говорит Старший — Я встаю. Он идет. Я иду следом. Мы идем, а потом останавливаемся. Старший нажимает на кнопку. Открывается дверь. Я захожу вслед за ним. Он сажает меня на стул. Я сажусь.
— Эми, — произносит глубокий голос. Я поднимаю глаза и вижу доктора. Мы у него в кабинете. Он сидит за столом. — У тебя есть какие-нибудь жалобы? Моргаю. — Нет. Все хорошо. — Нет, не хорошо! — взвывает Старший. Я смотрю на него. — Все хорошо.
Стул, на котором я сижу, — голубой. Он сделан из твердой пластмассы. Стол очень интересный. На нем все так аккуратно разложено. Карандаши в стакане стоят ровно-ровно.
— Да что с тобой случилось? — кричит Старший. Я подскакиваю. Я забыла, что он тут. Смотрю на него.
Старший рычит, как собака, — так забавно, и я улыбаюсь.
— С ней все нормально, Старший, — говорит доктор. — Мне кажется, ты слишком привык общаться с больными в Палате. Может, тебе стоит почаще бывать среди нормальных людей. Я бы посоветовал...
Доктор все говорит. Я это знаю, потому что у него рот открывается и закрывается и оттуда идет звук, но слова сливаются в гул и перемешиваются у меня в голове. У блокнота на столе такие аккуратные, ровные края. Я протягиваю руку и провожу по краю пальцами. Гладко... так гладко, что бумага режет кожу. На пальце выступает тонюсенькая красная полоска. Ой, на другом конце стола у доктора еще один блокнот. Красиво. Симметрично. Мне нравится, когда симметрично. Сии-мее-трич-но. Какое хорошее слово. Я выговариваю его вслух. — Сии-мее-трич-но. — Да. Хорошо звучит.
Старший смотрит на меня так, будто я брежу, но это бред, хи-хи, потому что это он ради развлечения все время торчит в сумасшедшем доме.
Стены покрашены в красивый голубой цвет. Такой приятный. Как туманное небо.
Какой-то звук. Я смотрю туда. Доктор ставит на стол коричневую бутылочку с пилюлями. Я поднимаю голову и смотрю на них. Пилюли лежат в беспорядке на дне бутылочки. Как горка леденцов. Доктор со Старшим разговаривают. — Ты прав, — говорит доктор. — Состояние у нее действительно необычно серьезное. Не было у нее в последнее время потрясений? Травм? Учащенного сердцебиения? Они иногда усиливают реакцию. — Реакцию на что? — громко спрашивает Старший. У доктора забавное выражение лица. — На корабль. Пойми, жизнь тут не такая, к какой она привыкла на Сол-Земле. У нас другие лекарства, еда, пищевые добавки и витамины. — Витамины, — медленно говорит Старший. — Те, что Старейшина подмешивает в воду? — Дааа, — забавно растягивает доктор. Я хихикаю. Старший поворачивается ко мне и смотрит. Я и над ним хихикаю. — И гормоны. Старейшина добавляет в воду гормоны. В начале Сезона. Доктор качает головой. — Это не из-за гормонов. Гормонам нужно время, они не сразу действуют. Эффекта нужно ждать несколько недель, больше месяца. — И все-таки она в последнее время пила много воды. — Старший смотрит мне на запястья. — Ты что-то говорил про травму... травма, может быть, тоже была.
Хлопаю глазами. Кажется, прошло много времени, и мгновение я спрашиваю себя, что произошло, но это неважно, ничего не изменилось, я все еще здесь, они все еще говорят.
Хлоп. Я снова выключилась.
Хлоп.
Если честно, выключаться намного приятнее. Слишком трудно успевать за тем, что говорят доктор со Старшим. Они слишком переживают. С чего так напрягаться?
Все хорошо.
Старший щелкает пальцами у меня перед лицом. — Эми, Док считает, что тебе нужно принять лекарство, — произносит он громко. — У нее мозговая активность снижена, а не слух, — говорит доктор. Старший протягивает руку и берет бутылочку со стола. — Это ингибиторы, психотропное. Я дам тебе одну пилюлю, и посмотрим, не станет ли тебе получше. Я открываю рот. От пилюли во рту горько. — Глотай, — напоминает доктор. Я глотаю. — Помнишь, как мы первый раз встретились? — говорит Старший. — Ты барахталась в криорастворе и не давала нам ничего сделать. Мне пришлось держать тебя, чтобы Док закапал тебе в глаза капли от слепоты. А теперь ты просто сидишь и глотаешь пилюли, как дрессированная собака. Неужели ты не понимаешь, какое это печальное зрелище? — Нет, — говорю я. Разве случилось что-то печальное? — Когда они подействуют? — спрашивает Старший у доктора. — Не знаю, — отвечает доктор. — Я уже говорил, состояние ее серьезней, чем у большинства фермеров. Нужно несколько часов, если они вообще подействуют. — Если? — кажется, Старший поперхнулся.
Голоса снова сливаются в гул, я отключаюсь.
|