Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Старший. — Что это шумит? — спрашиваю я, только сейчас заметив странный бурлящий звук
— Что это шумит? — спрашиваю я, только сейчас заметив странный бурлящий звук. Старейшина бросает взгляд через плечо, где стена уходит вправо. — Там водяной насос. Сдвигаю брови. Обработка воды происходит не здесь, а на уровне корабельщиков. Но потом я вспоминаю чертежи, что мне показывал Орион еще до того, как Эми проснулась. На схеме точно был еще один водяной насос на четвертом уровне. — Ему же лет немерено. — Ты откуда знаешь? — резко спрашивает Старейшина, но я его игнорирую. Подхожу ближе, чтобы осмотреть насос. Он намного меньше, чем насос на уровне корабельщиков. На нем есть панель управления и впридачу воронка. Насос на верхнем уровне перерабатывает, очищает и распределяет воду. А этот служит только для того, чтобы что-то в нее подмешивать. Рядом стоит пустое ведерко — изнутри оно покрыто густой, похожей на сироп субстанцией. — Для чего нужен этот насос? Старейшина глядит на меня так, словно поверить не может, что я мог спросить такую глупость. — Он качает воду. — Нет. Это насос на уровне корабельщиков. А этот для чего? Старейшина улыбается, и улыбка его кажется неожиданно искренней. Как будто он гордится тем, что я его раскусил. — Это элемент изначальной конструкции корабля. «Годспид» не бесконечен. Мы добавляем в воду и еду питательные элементы, тем самым поддерживая популяцию размером один человек на два акра. Но все же корабль не потянет больше трех тысяч человек. Нам постоянно приходится контролировать популяцию, — он замечает мое озадаченное лицо, — уровень рождаемости. — Вот этим? — я указываю на воронку. Старейшина кивает. — С помощью этого насоса люди получают витамины и контрацептивы. Прямо в питьевую воду — и все здоровы. Почему, ты думаешь, фермерши советуют пить воду, когда плохо себя чувствуешь? А с началом Сезона мы убираем контрацептивы и добавляем гормоны. Для увеличения сексуального желания. Особенно эффективно действует на фермеров. Вспоминаю слова Эми о том, что Сезон — это ненормально. Она была права. — Я рад, что ты задаешь такого рода вопросы, — говорит Старейшина. — Рад, что ты, наконец, начинаешь думать, как Старейшина. — Он берет корзину в руки. — Мне важно знать, что ты готов на все, чтобы корабль и люди на нем процветали. Абсолютно. На. Все. — А ты? — голос подводит меня. — До сих пор — да, — Старейшина произносит это с такой искренностью, что я не сомневаюсь в его словах. — Каждую отведенную мне секунду я положил на то, чтобы сделать жизнь людей на борту лучше. Знаю, ты порой со мной не согласен, но результат прежде всего. — Каждую секунду, значит? — Я чувствую, как во мне растет раздражение из-за самодовольного тона Старейшины. Он определенно намекает на то, что я не так предан кораблю, как он. — Каждую секунду. — И как же ты обеспечивал кораблю процветание, когда приходил на уровень к замороженным? Какие такие важные обязанности командира ты выполнял? Старейшина выпрямляется. — Я не должен перед тобой отчитываться, парень. Я знаю Старейшину, знаю, как вызвать его на разговор. — Мне казалось, вторая причина разлада — отсутствие командования. Какой из тебя командир, если ты все на свете скрываешь от своего преемника? До моего слуха доносится треск. Стенка корзины со шприцами ломается под руками Старейшины. — Ну, расскажи мне, что, по-твоему, я должен делать. — Это не вопрос, скорее угроза. — Давай лучше я тебе расскажу, что ты, по-моему, не должен делать. Вот, например, вытаскивать людей из криокамер. Тот мужчина умер. И женщина умерла бы, если бы Эми ее не нашла. Старший так встряхивает корзину, что шприцы в ней громко стучат друг о друга. — Ты обвиняешь меня в том, что я открыл криокамеры? И убил еще кого-то из замороженных? — Я только говорю, что каждый раз, как кто-то из них умирает, ты оказываешься поблизости. — Я не обязан выслушивать от ТЕБЯ весь этот бред! — ревет Старейшина и бросается к двери, но, споткнувшись из-за больной ноги, врезается в одну из огромных колб, так что пузырьки с бобами внутри трясутся. — Ну и командир, — бормочу я. Старейшина выпрямляется, прожигая меня взглядом. — Третья причина разлада, — говорит он пугающе монотонным голосом, — индивидуальное мышление. Общество не может процветать, если один-единственный человек способен отравить умы идеей бунта и хаоса. — Он по-прежнему смотрит на меня. — А если такие идеи исходят от будущего командира корабля и если он настолько злобен и глуп, что обвиняет меня в убийстве замороженных, то, во имя звезд, пусть в его пустой голове появится хоть что-нибудь, прежде чем я умру и он примет руководство! — Это так на тебя похоже — все превращать в лекцию о том, каким я буду поганым командиром! — не выдерживаю я. — Но вот только ты до сих пор не сказал, зачем сюда спускался и как так случилось, что мистер Кеннеди захлебнулся в контейнере прямо за этой дверью! — Указав в сторону двери, я так сильно толкаю колбу с криораствором и эмбрионами, что они прыгают внутри, как фрукты в желе. — Идиот, — выплевывает Старейшина и вылетает прочь из комнаты, по дороге пиная дверь. Шприцы в корзине перестукиваются в унисон с его шагами. — Может, и идиот, — шепчу я, — но ты так и не сказал, что не делал этого. Эми
Только об одном я жалею. Не знаю, почему вспомнила об этом сейчас. Но выбор невелик: либо об этом, либо о том. Это было на нашем последнем свидании. К тому времени я уже все рассказала Джейсону. Рассказала, что скоро улечу. Навсегда. Вечером мы попрощались — наедине, в его спальне. Мы были вместе. В том самом смысле. В первый — и в последний — раз. Потом он повел меня в «Маленькую Сиену» — итальянский ресторанчик с чересчур высокими ценами. И все было так чудесно, что мне хотелось рыдать, потому что я знала, что это конец. И естественно, я не подумала накраситься водостойкой тушью, и, конечно, весь макияж растекся, и я вышла в туалет, Женский оказался только один, и в него была очередь. — Ты тут с Джейсоном? — спросила девушка передо мной. Я кивнула. Ее звали Эрин, и она была из выпускного класса — больше я ничего о ней не знала. — В прошлом году он разбил мне сердце. Понятия не имею, как у него это получается. — Что получается? — Я еще улыбалась, но улыбка уже начинала казаться натянутой. — Встречаться с таким количеством девушек сразу. — Улыбка исчезла. — Честное слово, — продолжала Эрин, — я думала, что одна у него, и все месяцы не подозревала о Джил и Стейси, пока мы не расстались. Ощущение, словно в горло льют расплавленный свинец. — Он тебе изменял? — Еще как, — усмехнулась она. — Но это было в прошлом году. Уверена, он уже не такой. Вы так мило смотритесь вместе. Здорово, что ты смогла его изменить. Ты ведь Кристен, правильно? — Нет, — глухо ответила я. — Эми. Кто эта Кристен? Почему она подумала, что меня зовут Кристен? Джейсон что, встречается с какой-то Кристен? — Ой, извини, — сказала она. Это жалость у нее во взгляде? Я ушла из очереди. Черт с ней, с размазанной тушью. Но когда я вернулась за столик, Джейсон рассмеялся и протянул мне салфетку, затем послюнявил ее и сам вытер мне глаз, а потом погладил меня по щеке, и взгляд его задержался на моих губах. И я вспомнила, как мы сегодня попрощались. Часть меня требовала узнать, кто такая Кристен. Спросить, кому он только что писал эсэмэску, почему прятал от меня телефон. Что имели в виду его друзья под «грандиозными планами» на следующую субботу. После того как я улечу. Но другая часть сказала: поздно. Мы уже... попрощались. Разве не легче верить, что Джейсон — мой, а не подонок и обманщик? Тогда я не подумала, что это важно. Но теперь я сожалею лишь об одном — что я не потребовала правды.
|