Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Старший. Как и ожидалось: Старейшина ведет меня прямо к гравтрубе в учебный центр
Как и ожидалось: Старейшина ведет меня прямо к гравтрубе в учебный центр. Я сажусь за стол, как будто жду начала занятия, но в голове у меня роятся мысли. Знаю, Эми считает, что я просто покорно побежал за Старейшиной, как послушная собака за хозяином. Уходя из Регистратеки, я заметил разочарование в ее глазах. Придется позволить Эми считать меня слабым; придется пожертвовать своей репутацией в ее глазах. Потому что так должен поступать лидер. Нужно еще немного поиграть в эту игру. Положиться на уверенность Старейшины в моих глупости и невежестве, на его презрение к моей слабости. Не навсегда. Лишь на время, чтобы суметь разрушить стену между мной и моей ролью лидера корабля. Старейшина распадается на части. Спор с Эми, то, как быстро он теперь выходит из себя, внезапные взрывы ругани и жестокости, появившиеся с началом Сезона... холодная, представительная оболочка Старейшины трескается, и сквозь трещины просачивается его истинная сущность — мелочная и властолюбивая. Он выглядел так глупо в гневе, когда ругался с Эми. Просто старик, который изо всех сил цепляется за власть. Нужно всего лишь расковырять эти трещины, и у меня получится проникнуть внутрь и узнать, что он столько времени от меня скрывал, почему всегда боялся поделиться со мной секретами корабля. Хоть я и родился Старшим, но только сейчас наконец в первый раз чувствую, что могу однажды стать Старейшиной. Старейшина передо мной сжимает пальцами переносицу. — Зачем тебе все эти данные? — Какие — эти? — Об истории Сол-Земли, о строении двигателя, о Чуме... что ты ищешь? — голос его звучит жестко и сдержанно, но он на грани. — Какая разница? — БОЛЬШАЯ! — ревет Старейшина, грохая кулаком по столу. Я не реагирую. С усилием заставляю себя казаться спокойным. Если сегодня я чему-то и научился у Старейшины, так это тому, что в гневе человек выглядит глупо и по-детски. Вместо этого я говорю медленно, спокойно и четко, как будто объясняю что-то очень простое. — Я начал искать информацию, которую ты отказался мне дать. Однажды мне суждено стать Старейшиной. Если ты не расскажешь мне, что делать и что нужно знать, чтобы быть лидером, я выясню это иным способом. Если ты собираешься просто стоять и орать на меня за то, что я ищу ответы на свои вопросы, то вини в этом только себя; твоей обязанностью было с самого начала рассказать мне обо всем этом. Лицо Старейшины сначала бледнеет, потом наливается краской. — Тебе никогда не приходило в голову, что у меня была очень важная причина что-то от тебя скрывать? — Нет, — бесхитростно отвечаю я. — Я знаю тебя с тех пор, как был мальчишкой, ты полностью контролировал мое взросление, последние три года я живу рядом с тобой. Мне трудно представить себе хоть одну причину, по которой ты не можешь доверить мне какую-то информацию о корабле. — Тебе кажется, ты все знаешь, — усмехается Старейшина. — Ты еще совсем ребенок. — Твое время прошло, — говорю я спокойно, кивая в его сторону. — Ты теряешь контроль. Посмотри на себя. Все время срываешься. Ты не справляешься с ролью Старейшины. — А ты справишься? — почти орет Старейшина на мучительно высокой ноте. Пожимаю плечами. — Тебя до такой степени рассердило то, что искали мы с Эми. Интересно, что именно... Старейшина кипит от ярости. Я говорю себе: Орион ошибся. Со Старейшиной не нужно быть хитрым. Нужно просто очень, очень его разозлить. — Вряд ли история — эти пленки ты сам мне показывал. Значит, Чума. Подняв голову, Старейшина смотрит мне в лицо. Гнев теперь бушует глубоко внутри, словно горящий уголь в животе; он проглотил свою ярость, и мне ее уже не видно. — Очень давно я о ней не говорил. Я не удерживаюсь и охаю. — Тот Старший? Старейшина кивает. — Так он умер? Или это ты... — не могу заставить себя задать этот вопрос. — Хочешь, чтобы я рассказал о Чуме? — произносит он страшным, безжизненным тоном. — Хорошо. Я расскажу. Он вскакивает, потом переносит вес с больной ноги. Поставив кулаки на стол, Старейшина нависает надо мной, и мне ничего не остается, как только покорно смотреть на него и ждать. — Начнем с того, — произносит он наконец, — что никакой Чумы не было.
Эми
Старший бросает меня в Регистратеке, и я остаюсь стоять одна в темноте посреди холла. Мне непонятно, почему он пошел со Старейшиной. Я доверяю Старшему, но вот Старейшине — нет, и мне касалось, Старший со мной согласен. В глубине, под всеми этими мыслями, постоянно пульсирует страх за родителей, неослабевающее желание найти убийцу и защитить их бьется вместе с ударами сердца. Меня окатывает волной страха. Ноги дрожат, но непонятно — хотят ли они бежать или сейчас подкосятся. — Эми? Проглатываю удивленный вскрик. — Это Орион, — слышу я из тени за моделью Земли. — Где ты был? — спрашиваю я. — Мне показалось, я тебя видела. Орион робко улыбается. — Я разглядывал карту вай-комов, так, от нечего делать, и увидел, что Старейшина поблизости. Мы... мы не очень с ним ладим. Я подумал, что мне лучше затаиться, пока он не уйдет. — Он тебя тоже ненавидит, да? — спрашиваю я. Орион кивает. — А ты что натворил? — В основном проблема просто в моем существовании. — Да, со мной то же самое. Орион отводит волосы с лица, и у меня перед глазами мелькает белая вспышка: шрам у него на шее, с левой стороны. — Я хотел тебя спросить, — говорит Орион. — Я видел, как ты бегаешь, и... от чего ты бежишь? Второй раз мне задают этот вопрос, но, кажется, он имеет в виду не то, что девушка в поле с кроликами. — Не знаю, — отвечаю я, — но, кажется, я уже устала бежать. — Да, — Орион бросает взгляд во тьму Регистратеки за спиной. — Я тоже. — Я лучше пойду, — говорю я, хоть мне и некуда идти. Только знаю, что нельзя больше стоять тут, боясь пошевелиться, съежившись в тени слишком далеких планет. — Увидимся! — кричит мне вслед Орион. Я не бегу обратно в Больницу. Я иду. Нельзя позволить себе отключаться, позволить движениям тела заглушить работу мозга. Нужно заставлять себя идти, чтобы мысли могли лететь. Воздух в больничном саду влажный. Если бы я была на Земле, то подумала бы, что собирается дождь... но я не на Земле, и дождь здесь — это всего лишь распылители над головой. — Отстань, — раздается вдруг за спиной старческий голос. — Я сама могу по лестнице подняться. Я с любопытством оборачиваюсь. В этом голосе слышится живой ум — и я вспоминаю. Стила. Та старушка, что разогнала толпу фермеров на первой моей пробежке. — Хорошо, мама, — вторая женщина не похожа на свою мать. Голос у нее такой же безжизненный, как был у Филомины на осмотре у доктора. Стила ловит мой взгляд. Глаза у нее мутные, цвета молока, смешанного с грязью. Мгновение она глядит настороженно, а потом морщинистые губы растягиваются в еще более морщинистую улыбку. Зубы у нее кривые и темные, изо рта пахнет луком, но от этой улыбки у меня теплеет на душе. Потому что это искренняя улыбка. — Мама, — зовет женщина. — Ой, да заткнись ты, — доносится в ответ. — Сейчас я. — Хорошо, мама. — Женщина стоит неподвижно, словно заводная игрушка, у которой закончился завод. Грубость матери ее ничуть не расстраивает, и, кажется, она совершенно не торопится и не против просто стоять. — Рада вас видеть, — говорю я, протягивая руку. Стила пожимает ее крепче, чем я ожидала. — Хотела бы я сказать то же самое. Ненавижу это место. — Мама, — мягко повторяет ее дочь. — Мне нужно отвести тебя в Больницу. Стила выглядит одновременно беспомощной и решительной. — Мама, — продолжает женщина назойливо, но по-прежнему мягко. Любезно до предела. И до предела жутко. — Да иду я! — отвечает Стила тоном сердитого ребенка, но на вид она кажется просто несчастной старушкой, которой уже не доверяют решать за себя. — Я ее отведу, — предлагаю я, не успев подумать, что я, собственно, такое говорю. — В смысле, я все равно туда шла, мне нетрудно. Дочь хлопает глазами. — Если ты возьмешь на себя ответственность, ма... — Да, да, возьму. Можешь идти. — Стила провожает дочь взглядом. — Тошно глядеть, как твой ребенок становится одним из них. — Открываю рот, чтобы спросить, кто такие эти «они», но Стила меня опережает. — Этих безмозглых тупиц. В двенадцать лет они меня назвали сумасшедшей и все-таки выучили на агронома, — поднимаясь со мной по ступеням, она оглядывается на больничный сад. — Это моих рук дело. Раньше тут одни кусты да сорняки росли. С тех пор и пью эти бело-голубые пилюли. Но я не против. Лучше быть чокнутой да таблетки пить, чем такой пустышкой. Даже думаю иногда, вот бы дочка моя тоже была чокнутой. Может, я бы ее больше любила. Пустышка. Описание в самую точку. — Про тебя по вай-кому объявляли, — Стила берет меня под руку. Кривые пальцы держат мой локоть неожиданно цепко. — Что-то не верю я тому, что они там наговорили. — Кажется, вы умнее почти всех на этом корабле. Стила усмехается. — Нет, я не умная. — Мы доходим до двери, и она поднимает глаза. — Совсем не умная. Просто мне страшно. — Она крепче сжимает мой локоть, словно специально впиваясь ногтями в самое чувствительное место. Меня тянет оторвать от себя ее пальцы, но тут я смотрю на нее сверху вниз и понимаю, что я для нее — спасательный круг. Я не собираюсь дать ей утонуть. — Чего же вы боитесь? Стила безучастно глядит вперед. — Я — из последних, — она поднимает глаза и видит по моему лицу, что я ее не понимаю. — Из моего поколения. — Двери открываются, и мы шагаем внутрь, но Стила идет все медленнее и медленнее, пока в конце концов не останавливается в нескольких футах от входа. — Отсюда никто еще живым не выходил. — Не говорите глупостей, — улыбаюсь я. Я только сегодня утром отсюда вышла. Стила опускает взгляд на мою руку. — Я ничего не забываю. Я никого из них не забыла: Санестру, Эверарда, моего Альби... всех привели сюда заботливые, безмозглые дети, и никто обратно не вернулся. Я беспокойно кусаю губы. — Я их здесь не видела. — Мне вспоминается женщина, которую недавно сюда положили. Но вот куда ее увели? Я веду Стилу к стойке регистрации и кашляю, чтобы привлечь внимание грузной дежурной медсестры. — Что? — спрашивает она, окидывая Стилу холодным, жестким взглядом. — Ее сюда дочь привела, — отвечаю я. Медсестра кивает и выходит из-за стойки. — Я ее отведу на четвертый этаж. — Но вы же даже не спросили, какие у нее жалобы. Медсестра закатывает глаза. — Какие жалобы? — Никаких, — отвечает Стила. — Твоя дочь говорила, что ты бредишь? — Говорила... — произносит Стила с опасливым выражением на лице. — Ничего страшного. — Я похлопываю ее по руке. — У пожилых людей иногда мысли путаются. Не надо волноваться, — перевожу взгляд на сестру. — Из-за такого в больницу не ложатся. Я отведу ее домой. — И о чем ты бредишь? — скучающе спрашивает медсестра. Лицо Стилы темнеет. Она заметно взволнована и испугана. — Я... я помню... — бормочет она. — И о чем эти ложные воспоминания? — сестра даже не поднимает глаз от пленки, в которой что-то пишет. — Звезды, — шепчет Стила. Я крепче сжимаю ее руку. — Когда Старейшина сказал... Она затихает, не договорив. — Но... Я внимательно слежу за Стилой. То, что она пытается сказать, настолько важно для нее, что она даже дрожит. Медсестра зевает. — Но я помню, что это уже было раньше. Когда я ждала дочку... — Не было такого, — обрывает ее сестра. — Многим из стариков тоже это чудится. Они просто начинают путать прошлое с настоящим. — Ты мне будешь говорить, что я помню, а что нет! — ощетинивается Стила. — Классический случай старческого бреда, — как ни в чем не бывало констатирует медсестра. — Пойдем со мной. Выйдя из-за стойки, она тянется к руке Стилы. Та крепче хватается за меня, не желая двигаться с места. — Куда вы хотите ее забрать? — спрашиваю я. — На четвертый этаж. Мысли скачут. Нужно сменить Харли — он всю ночь дежурил; нужно серьезнее заняться поиском убийцы. Но руки Стилы так беспомощно дрожат. Я обещала себе, что не дам ей утонуть. У меня есть еще немножко времени, чтобы чуть подольше побыть для нее спасательным кругом. Да к тому же... мне отчаянно хочется узнать, что там, за этими запертыми дверьми. — Я ее сама отведу, — предлагаю я. Стила с облегчением повисает у меня на руке. — Это не по правилам... — Мне не сложно. — Я спрошу Дока, — рука тянется к телефону в ухе. — Не надо, не тратьте время. Я там уже бывала. Мы не потеряемся. Медсестра с неохотой кивает. Пока мы идем к лифту, ее глаза-бусинки буравят нам спины. Она явно ожидает, что мы бросимся наутек, но я просто нажимаю кнопку вызова и как ни в чем не бывало жду лифта. — Можем сбежать, — тихо предлагаю я Стиле. — Я знаю тут несколько задних дверей — могу вывести вас так, что никто не заметит. — Даже не знаю, зачем я это говорю. Если ей нужна медицинская помощь, нужно показать ее доктору. Просто меня убивает то, что весь ее запал куда-то подевался, превратился в страх. Стила качает головой. — Я помню, как стояла в Большом зале, беременная, и глядела на звезды. Я вижу все это ясно как день. Но ведь этого не могло быть, так? Сестра сказала, у многих из нас начинается бред. Может, это и вправду от возраста. Наверное, надо бы показаться Доку. Лифт открывает двери. Я не отпускаю руку Стилы до тех пор, пока она благополучно не оказывается в кабине рядом со мной. Прежде чем нажать кнопку четвертого этажа, палец задумчиво висит над кнопкой третьего. Лифт начинает подниматься, и внутри у меня все сжимается. Мы обе молчим. Минуту нас потряхивает, потом лифт замирает. На табло горит четвертый этаж. — Не бросай меня, — шепот Стилы заглушает шорох открывающихся дверей.
|