Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 12. «Художник смерти» закрыл дверь спальни и положил на пол скомканные газеты





ОБУЧЕНИЕ «ХУДОЖНИКА»

 

«Художник смерти» закрыл дверь спальни и положил на пол скомканные газеты. Если вдруг кому‑то удастся проникнуть в комнату, незваный гость обязательно заденет газеты, они зашуршат и «художник» проснется. Он скатится с койки и одновременно выхватит кинжал из закрепленных на кисти ножен.

Койка была точь‑в‑точь такая же, на какой он спал в Индии. Подвергнув себя ежевечернему наказанию, он сейчас лежал и надеялся, что уж этой ночью привычные кошмары не станут его преследовать. Хотя в комнате имелся очаг, он никогда его не растапливал – проникающий в помещение ночной холод он рассматривал как еще одно наказание. Точно так же он никогда не открывал окна душными летними ночами, не позволяя ветерку принести хоть немного прохлады.

В горах в Индии было чертовски холодно, мороз пронизывал до костей. В то же время на равнинах стояла невероятная удушающая жара.

Двадцать лет холода и жары.

И смерти.

И Британской Ост‑Индской компании.

– Вот уже двести лет, как она здесь, – говорил сержант прибывшему в 1830 году в Калькутту подразделению, в котором оказался и юный тогда «художник смерти». – Люди из компании утверждают, что зарабатывают на поставке в Англию чая, шелка и специй. И еще – азотнокислого калия, который является основным компонентом селитры. Без селитры нет империи! Ты! – крикнул сержант одному из новобранцев. – Для чего она используется?

– Моя мама применяла ее при консервировании, господин сержант.

– Идиот! Консервы не сделают империю великой! Селитра плюс сера плюс древесный уголь дают – что?

– Черный порох, господин сержант, – гаркнул «художник», стоя навытяжку под палящим солнцем.

Ему было восемнадцать. В армии он находился с того дня, когда двенадцатилетним долговязым подростком заявился в лондонский вербовочный центр и солгал, что ему четырнадцать. В этом возрасте юношей уже принимали на службу – не в регулярные войска, конечно же, – и он был сначала курьером, а потом стал помогать в госпитале. Ему больше нравилась служба в госпитале. Поднося бинты санитарам или вынося горшки, он имел возможность наблюдать за страданиями раненых солдат. В семнадцать лет он официально был принят на службу в регулярные части, но каждодневная рутина, все эти маршировки и работы по обеспечению содержания армии казались скучными после того наслаждения, которое он испытывал, наблюдая за агонией и смертью в госпитале. Поскольку минимальный срок службы составлял двадцать один год, покинуть армию возможно было, только дезертировав. Но, учитывая, что полиция и так разыскивала его, «художник» справедливо полагал лишним, если его начнут искать еще и военные. Когда появились известия о том, что регулярные войска направляют в Индию, он сделал вид, что наравне с другими разделяет опасения по поводу ожидающей их там тропической лихорадки и кровожадного местного населения, хотя на самом деле открывающиеся перспективы безмерно его радовали.

– Черный порох. Да. Очень хорошо, парень.

Сержант одобрительно посмотрел на «художника». Его худое, загорелое до черноты лицо наводило на мысль, что сержант провел в Индии всю жизнь. Цинизм, которым было пропитано его короткое выступление перед новобранцами, свидетельствовал о том, что он произносил эту речь столько раз, что уже сбился со счету.

– Черный порох, – с выражением повторил сержант. – Империя не сможет успешно вести военные действия, не имея селитры для приготовления пороха, верно? А в Индии имеются самые большие запасы селитры на планете.

Солнце палило настолько яростно, что «художник», стоявший навытяжку вместе с другими новобранцами, даже перестал потеть. Окружающий мир потускнел. Перед глазами замелькали черные точки.

– Но селитра, чай, шелк и специи – все это мелочи. Не за этим, парни, мы находимся здесь и помогаем Британской Ост‑Индской компании делать дела. Настоящая причина – вот эта маленькая красота.

Сержант продемонстрировал бледную луковицу какого‑то растения.

– Это коробочка опийного мака.

Он взял нож и надрезал коробочку.

– А эта сочащаяся из него белая жидкость называется «опиум». Высыхая, он приобретает коричневый цвет. Когда он затвердевает, его можно курить, есть, пить или вдыхать. Вы это делаете и представляете, будто находитесь на небесах. Не сомневаюсь, что наступит день и какой‑нибудь умник придумает, как вводить эту гадость прямиком в вену. Но если вам дорога ваша жизнь, никогда – я повторяю: никогда! – не пробуйте этой дряни. Не потому, что она может вас убить, если принять слишком большую дозу, а большая доза – это совсем немного. Нет, просто если я засеку, что вы употребляете эту хрень, то я вас убью, а не она. Я не могу рассчитывать на солдат, чей разум витает в облаках. Местные нас ненавидят. Если им представится такая возможность, они выступят против нас. Когда начнется стрельба, я хочу быть уверен, что люди, вместе с которыми я сражаюсь, сосредоточены на своих непосредственных обязанностях, а не мечтают черт‑те о чем. Я достаточно ясно выразился? Ты! Повтори, что я сейчас сказал!


Сержант с вызовом обратился к «художнику», который изо всех сил боролся с мелькающими перед глазами точками.

– Господин сержант, вы сказали не употреблять опиум! Никогда!

– Ты далеко пойдешь, парень. Запомните все: никогда! Да, конечно, вас будет преследовать искушение самим проверить, правду ли об этом говорят! Вы захотите полетать в облаках! Сопротивляйтесь искушению, потому что – клянусь! – перед тем как прикончить вас за употребление опиума, я переломаю вам все кости! Итак, я ясно выразился? Все мне сейчас ответили! Не позволяйте этому дьяволу искушать себя!

– Так точно, господин сержант.

– Громче!

– Так точно, господин сержант!

– Я ВАС НЕ СЛЫШУ!

– ТАК ТОЧНО, ГОСПОДИН СЕРЖАНТ!

– Хорошо. Чтобы вы получили представление, в какие отвратительные глубины может завести употребление опиума, я хочу, чтобы каждый прочитал вот эту мерзопакость. Я сейчас держу в руках поганую книжонку «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум». Ее написал один урод по имени Томас Де Квинси. Те из вас, кто не обучен грамоте, будут слушать своего товарища, читающего громко вслух. Ты! – Сержант снова обратился к «художнику». – Умеешь читать?

– Так точно, господин сержант!

– Тогда проследи, чтобы все остальные узнали, что содержится в этом смердящем куске дерьма.

– Так точно, господин сержант!

Сержант бросил маковую коробочку и тщательно раздавил ее ботинком, смешивая белую жидкость с грязью.

– А теперь расскажу всем вам, как именно работает Британская Ост‑Индская компания и почему вы рискуете за них своими жизнями. У компании есть море опиума, выращенного здесь, в Индии, но большую прибыль она имеет от продаж китайского чая. Так в каком из вариантов для компании больше смысла? Продавать дешевый опиум на родине и потом на вырученные деньги закупать в Китае чай по высоким ценам? Или разумнее избавиться от лишних трудностей и большинство опиума не возить далеко, а обменивать китайцам на чай? Отвечай!

Сержант вновь задал вопрос «художнику», который продолжал бороться с дурнотой.

– Обменивать опиум на китайский чай, господин сержант! – ответил тот.

– Ты и в самом деле подаешь большие надежды, парень. Все верно. Британская Ост‑Индская компания поставляет в Китай опиум в обмен на чай. Есть только одна небольшая проблема. Так получилось, что опиум в Китае находится под запретом. Китайскому императору вовсе не хочется, чтобы миллионы его подданных превратились в зависящих от опиума уродов. Представляете, какой смельчак этот император, что отваживается противостоять Британской Ост‑Индской компании и, в конечном счете, Британской империи. Кстати говоря, объяснял я вам, что очень трудно провести грань между нашим правительством и Британской Ост‑Индской компанией?


– Никак нет, господин сержант! – с готовностью отозвался «художник». – Но мы желали бы узнать!

– Парень, ты через пару недель станешь капралом. А теперь – общее внимание! Все войны, которые ведет империя, стоят денег, и мы должны поблагодарить Британскую Ост‑Индскую компанию за то, что она дает нам такую возможность. На одну только Семилетнюю войну она выделила британскому правительству несколько миллионов фунтов. Щедрый дар, как вы считаете? Ну а взамен наше правительство предоставило Британской Ост‑Индской компании исключительное право на торговлю с Индией и Китаем. И вовсе не случайно председателем правления компании является министр иностранных дел правительства ее величества. В результате таких тесных связей выходит, что, когда вы защищаете интересы Британской Ост‑Индской компании, вы стоите на страже интересов британского правительства. Пусть это соображение будет у вас на первом месте, и вы никогда не усомнитесь, зачем мы здесь находимся.

Один из новобранцев от духоты потерял сознание и упал. Двое других наклонились, чтобы помочь ему.

– Я разве разрешал вам двигаться? – рявкнул сержант. – Оставьте его! Оба простоите по стойке «смирно» еще час, после того как все остальные разойдутся.

Сержант прошелся вдоль шеренги новобранцев, пристально вглядываясь в каждого. Позади него два слона переносили при помощи хоботов бревна на строительную площадку. «Художник» испугался. Ему казалось, что он сходит с ума.

Сержант снова остановился перед ним.

– Если опиум в Китае запрещен, но Британская Ост‑Индская компания хочет поставлять его в обмен на китайский чай, как можно осуществить такую операцию?

Сражаясь с дурнотой, «художник» как следует обдумал ответ и сказал:

– Если ввозить опиум в Китай контрабандой, господин сержант!

– Я сию же минуту произвожу тебя в капралы. Проследи, чтобы те двое, что нарушили строй, отбыли свое наказание. Да, опиум тайком провозят на территорию Китая. Для этого есть два пути: на кораблях в Гонконг или караванами через горы в Северной Индии. Когда вы, парни, не будете уверены в лояльности туземцев, вам придется охранять погрузку опиума на суда или в фургоны. Здесь вас ждет непростая жизнь, поэтому не давайте слабины, как случилось с тем тюфяком.

Сержант ткнул пальцем в сторону неподвижно лежащего на земле новобранца.

– Помер?

– Думаю, да, господин сержант, – ответили из строя.

– Что ж, то, что нас не убивает, делает нас сильнее.

 

Бесчисленные брикеты опиума цвета кофе ожидали погрузки на корабли, которые доставят их в Китай или родную Англию. Там опиум смешают со спиртом, и получится настойка, известная как лауданум. На всех складах стоял несильный, но резкий запах гашеной извести. Последняя входила в состав водного раствора, в котором первоначально варили опиумную пасту.


«Художник» быстро сделался привычным к этому запаху, поскольку первой его обязанностью на службе в Индии стала охрана складов. Каждую ночь он и другие караульные патрулировали дорожки между зданиями. Местные насекомые доставляли много хлопот, но художник не обращал внимания на их укусы и был полностью сосредоточен на окружающем мраке. Он хорошо понимал: насекомые – даже если и занесут какую‑нибудь инфекцию – ничто в сравнении с гневом сержанта в случае, если кто‑то проберется в склады и украдет хоть немного опиума.

Внезапно он услышал тихий скрежет и остановился.

Из здания склада выбежал человек. «Художник» вскинул ружье.

– Стоять!

Неизвестный нырнул за ящики.

«Художник» подошел ближе и прицелился.

– Назови себя!

– Знакомый голос. Это вы, капрал? – прошептали из‑за ящиков.

– Выходи оттуда!

– Слава богу! Мы уж думали, это сержант. Говорите потише.

Из‑за ящиков показались трое. Все они были рядовыми из числа тех, с кем художник приплыл в Индию.

– Мы как раз сперли брикетик, – ухмыляясь, сказал один из них. – Прикинули, что неплохо бы курнуть перед сном. Чертова жара. Да еще эти проклятые насекомые. Не хотите?

– Верните опиум на склад.

– Хотите все забрать себе, да? Ну ладно. Вот он, держите. Мы уходим. Представьте, что никогда нас и не видели.

– Я сказал: «Верните опиум на склад».

– И чего потом?

«Художник» не ответил.

– Вы же не собираетесь нас сдать, а?

Он продолжал держать троицу на прицеле.

– Мать его! Эта сволочь хочет заложить нас!

Когда они набросились, «художник» уложил первого выстрелом в грудь. Повернул ружье и проткнул второго штыком.

Третий солдат налетел на него, толкнул на ящики и замахнулся ножом. «Художнику» удалось увернуться от удара, он схватил нападавшего за руку, согнул ее и удерживал, пока тот не выронил оружие. Потом сильно ударил локтем в горло и услышал, как там что‑то хрустнуло.

Держась за горло и хватая ртом воздух, солдат стал оседать на землю.

Вокруг раздались голоса и топот ног. «Художника» окружила целая толпа.

– О боже! – воскликнул один из солдат, осветив фонарем распростертые тела.

– Кто стрелял? – громко спросил сержант и протиснулся к месту происшествия. – Что тут произошло?

– Я застал их за кражей опиума со склада, – объяснил «художник». – Вот он, этот брикет.

– И поэтому ты убил их? – Сержант не смог скрыть удивление.

– Так вы приказывали.

– Да, я так приказывал.

– Кроме того, они пытались меня убить.

– Трое, – произнес кто‑то из задних рядов. – Он убил троих.

– И не просто троих, но своих. – Сержант внимательно посмотрел на художника. – Туземца прикончить легко, но чтобы своих? Трех человек! Ты уже убивал раньше?

– Нет, – солгал он.

– Другой на твоем месте мог бы и заколебаться.

– Господин сержант, у меня не было времени на раздумья.

– Иногда лучше не думать. Хорошо. Я хочу, чтобы ты кое с кем поговорил.

 

– Забудь о моем звании, и не надо обращаться ко мне «сэр», – сказал майор. – Расскажи о своем отце.

– Я его не знал. Моя мать не была замужем. Когда мне было четыре года, она встретила отставного солдата и стала жить с ним.

– Где он служил?

– С Веллингтоном при Ватерлоо.

– Ты жил с человеком, который помогал творить историю.

– Он никогда об этом не рассказывал. На ноге у него был большой шрам, но о нем он тоже ничего не говорил. Иногда по ночам он просыпался от кошмаров.

– Мой отец тоже сражался в битве при Ватерлоо, – сообщил майор. – И его мучили кошмары. Я спрашиваю, потому что порой это передается по наследству.

– Передается? Что?

– Способность глядеть опасности в лицо и не уклоняться от нее. Но поскольку ты не знал отца, мы не имеем возможности сказать, что именно ты мог от него унаследовать. Боязнь быть убитым или же убить самому способна парализовать людей. Только двадцать процентов наших солдат могут побороть эти страхи. Остальные восемьдесят служат прикрытием для настоящих воинов. Похоже на то, что ты входишь в число двадцати процентов.

– Я всего лишь оборонялся.

– Против тебя было трое обученных солдат, но ты не уклонился перед лицом опасности.

Позади палатки майора инструктор показывал десятерым солдатам, как правильно завязывать узел на веревке, чтобы получилась годная для дела гаррота. Инструктор объяснял, что это оружие (любимое, кстати, у тугов, служителей богини Кали) не просто душит жертву, но еще и ломает ей трахею.

«Художник» с интересом прислушивался.

– Я сейчас набираю людей в отряд для выполнения специальных поручений. Ты кажешься грамотнее своих товарищей. Где ты учился?

– В Лондоне я каждое воскресенье ходил в церковь, и учитель давал мне булочку, если я прилежно учился читать библейские тексты.

– В Библии сказано: «Не убий».

– В Ветхом Завете этого нет.

Майор хмыкнул.

– Почему ты стал солдатом?

– Младенцем мать носила меня на спине, пока подбирала на берегу Темзы куски угля. До девяти лет я работал подручным мусорщика, собирал золу. После этого ходил по улицам, находил лошадиный навоз, складывал его в ведра и продавал людям, которые производили удобрения. В одиннадцать лет я помогал чистить туалеты.

– Да, занятия довольно однообразные.

– Почистив год сортиры, я решил, что армия вряд ли будет намного хуже, так что когда мне исполнилось двенадцать, я соврал, будто мне уже четырнадцать, и записался добровольцем.

Майор довольно улыбнулся.

– Предприимчивый молодой человек. А твоя мать и ее сожитель одобрили твое решение?

– Они погибли при пожаре задолго до того, как я начал собирать навоз.

– Мне жаль, что у тебя была такая трудная жизнь. Но ты никогда не задумывался, что, возможно, был предназначен для армии?

 

Тяготы выживания на улицах Лондона в свое время казались «художнику» наихудшим, что может выпасть на долю человека, однако они не шли ни в какое сравнение с тем, что ему довелось перенести в ходе боевой подготовки. Пришлось мобилизовать все силы, чтобы противостоять усталости, жаре, голоду, жажде и вечному недосыпу. Самое странное, что он ощущал удовлетворение. Он с гордостью открывал в себе скрытые резервы силы и решительности, о которых раньше даже не помышлял. Научился не обращать внимания на боль и игнорировать страх смерти. Он вообще позабыл, что такое страх, даже когда клялся, что враги будут умирать от страха при встрече с ним.

Он превратился в одного из тех настоящих воинов, о которых говорил майор.

Он теперь лучше питался.

Обитал в более или менее приличном жилье.

Его стали уважать.

И он полюбил новую жизнь.

– Ваша задача заключается в том, чтобы охранять караваны с опиумом, – говорил майор бойцам элитного подразделения. – Расстояние по суше от Индии до Китая меньше, чем по морю. Теоретически короткий путь должен быть более быстрым, но в данном случае приходится преодолевать горы. – Майор ткнул указкой в висящую на стене карту. – А в этих горах бандиты атакуют наши караваны и похищают наш опиум. Мы посылаем вместе с грузами тяжеловооруженную кавалерию, но и это не помогает. Караваны продолжают пропадать. Украдены уже тонны опиума.

Майор уставился в глаза «художнику».

– Мы считаем, что эти налетчики – туги. Повтори, что ты узнал на занятиях о тугах.

– Господин майор, это секта преступников, поклоняющихся Кали, индийской богине смерти, – без колебаний ответил «художник». – Иногда ее называют Разрушительницей, поэтому и изображают с большим количеством рук. Туги занимаются тем, что грабят путников. Обычно своих жертв они душат.

«Художник» сохранил невозмутимость, хотя и порадовался про себя тому, что его похвалили.

– Британская Ост‑Индская компания ставит перед вами задачу остановить их. Нет, не просто остановить. Они должны понять неотвратимость наказания за то, что осмелились бросить вызов нашей империи.

 

Караван сопровождали сорок местных. Они управляли волами, которые тащили за собой двадцать фургонов. Они занимались козами, которые давали молоко и мясо. Все это были проверенные наемные работники Британской Ост‑Индской компании.

День за днем «художник» и двое членов его отряда шагали за фургонами и наблюдали за поведением туземцев. Когда же вечерело, они скрывались в темноте и следили за лагерем, выискивая признаки возможной угрозы.

Караван также сопровождала конница в количестве сорока всадников, часть которых регулярно отправлялась вперед по дороге в поисках засады. Расстояние между деревнями увеличивалось. По мере того как они поднимались выше, деревья уступали место разнотравью и голой земле, усеянной камнями. Дышать и животным, и людям становилось тяжелее. С далеких гор вниз устремлялись многочисленные потоки, вода в которых была такой ледяной, что у «художника» ныли зубы.

– До перевала осталось три дня пути, – сообщил проводник‑туземец.

– Там может быть снег?

– В это время года – нет. Но все возможно.

Действительно, возможно было все. Два отправленных вперед разведчика примчались галопом, сильно взволнованные. Караван как раз поднялся на плато. В воздух взметнулись многочисленные вороны и стервятники, и все увидели останки каравана, вышедшего в путь двумя неделями ранее. Тот караван тоже сопровождали люди из отряда «художника».

Повсюду валялись кости, разбросанные голодными хищниками. Кости принадлежали только людям. От волов, лошадей и коз не осталось и следа; так же как пропали и фургоны с драгоценным грузом. Тела были разодраны в клочья, ни на одном из скелетов не оказалось даже фрагментов одежды.

Кое‑где остались небольшие участки смердящей плоти, но ее было явно недостаточно, чтобы определить характер повреждений, приведших к гибели людей. На костях «художник» и его люди не обнаружили следов от огнестрельного или холодного оружия. А ведь если нападавшие использовали подобное оружие, хоть на одной из косточек, да сыскались бы характерные повреждения. Отсюда «художник» сделал вывод: все вышедшие с караваном восемьдесят три человека – кавалеристы, туземцы и трое его собственных великолепно подготовленных людей – были задушены.

– Не понимаю, как такое возможно, – поделился он с командиром кавалерийского отряда. – Пусть туземцы не в силах были защитить себя, но наша конница вполне боеспособна, к тому же у них имелись ружья и сабли. А мои люди вообще были готовы к любым ситуациям. И тем не менее всех их здесь положили.

Зловоние разлагающихся тел было достаточно сильным, поэтому люди работали споро. Завязав нижнюю часть лица носовыми платками, они собрали все кости в одну большую кучу и засыпали ее камнями. Обычно англичан не хоронили вместе с туземцами, но в данном случае, когда не было возможности отличить кости индусов от костей доблестных королевских кавалеристов, решено было сложить все останки вместе, чтобы не сомневаться: подданные ее величества погребены достойно, по‑христиански. Над огромной братской могилой прочли подобающие случаю молитвы. Так как волы, лошади и козы беспокойно реагировали на запах смерти и разложения, их вместе с фургонами отвели на милю вперед и там, возле горного потока, разбили лагерь в форме круга.

Ночное небо усыпали яркие звезды. При таком естественном освещении фургоны были хорошо видны издалека, поэтому не имело смысла скрываться и в лагере разожгли костры для приготовления пищи.

Командир кавалерийского отряда назначил караульных. Когда туземцы вместе с солдатами приготовили ужин, «художник» и его люди решили, что в царящей кругом суматохе за ними вряд ли кто уследит. Они отползли подальше от лагеря и заняли собственные наблюдательные посты по разным сторонам света: на северо‑востоке, северо‑западе и юге. Они набрали полные карманы бисквитов и взяли по фляжке с водой из горного ручья.

Вдалеке от костров ночной холод пронизывал насквозь. «Художник» лежал среди камней и усилием воли заставлял себя не дрожать.

«Я все смогу вынести, – повторял он про себя, вспоминая слова сержанта. – То, что меня не убивает, делает сильнее».

Костры горели недолго. Все их топливо состояло из травы, экскрементов животных, небольшого количества кустарника и веток единственного в округе, давно засохшего дерева.

«Художник» внимательно осматривал окрестности.

Вот тень проскользнула между фургонов, – должно быть, караульный возвращался с поста, а сменщик уже занял его место. Еще одна тень, – вероятно, туземец зашел за фургон облегчить мочевой пузырь.

Лагерь погрузился в сон.

Вдруг от группы фургонов отделилась темная фигура. Пригибаясь к земле, человек двигался в направлении убежища «художника».

Он вытащил кинжал, и в ту же секунду луна отбросила тень. Кто‑то стоял прямо за ним.

«Художник» откатился в сторону за мгновение до того, как неизвестный набросился на него. Лунного света было достаточно, чтобы разглядеть, что нападавший держит в руках веревку с узлом и пытается набросить петлю на горло «художника». «Художник» заколол убийцу и зажал рот, чтобы приглушить предсмертные стоны. Потом вскочил и вовремя встретил второго противника. Воспользовавшись тем, что тот не ожидал нападения, «художник» вонзил кинжал ему под ребра, а второй рукой прикрыл рот, не давая вскрикнуть.

Он не позволил себе предаться эйфории даже на секунду. Сейчас он представлял собой клубок натянутых нервов и напряженных мышц – хищный зверь, готовый схватиться с врагом. В лагере происходило что‑то ужасное, и «художник» испытывал еще более ужасное чувство, что он не в силах ничего сделать.

Он медленно пополз в сторону лагеря, но внезапно остановился, сообразив: как он разглядел приближающегося к нему человека, так и враги могут его заметить. Тот, первый, лишь отвлекал внимание, в то время как настоящий убийца подкрадывался со спины.

«Может, позади есть и другие?»

Он вжался в землю и попытался определить, с какой стороны может исходить наибольшая угроза. Озадаченный, он услышал, как три раза звякнул колокольчик на шее вола. А вскоре увидел двигающиеся между фургонами неясные силуэты. Люди нагибались и что‑то собирали. Желудок «художника» сжался, когда до него дошло, чем они занимаются, – срывают одежду с трупов. Добычу грабители складывали в фургоны, туда же отправлялись предметы кухонной утвари и любая другая мелочь, которой можно было поживиться. Они запрягали волов. Сгоняли вместе коз. Привязывали лошадей к задкам фургонов.

Сомнений не оставалось – все в лагере были мертвы.

И еще в одном «художник» не сомневался. Захватившие караван неизвестные, кем бы они ни были, очень скоро захотят выяснить, почему двое из их числа, посланные прикончить его скромную персону, не вернулись.

Он пополз прочь от лагеря, озираясь по сторонам в поисках возможной угрозы. А те двое, из его команды, которые тоже занимали наблюдательные посты по периметру лагеря, – остались ли они живы? Наконец «художник» решил, что удалился на достаточное расстояние, и двинулся по кругу, намереваясь отыскать своих людей.

Вскоре он снова увидел неясные тени – двое стаскивали одежду с неподвижного тела, которое могло принадлежать только одному из его товарищей.

Чувство верности боролось в нем со здравым смыслом. Пока что он насчитал по меньшей мере двадцать врагов. Художник знал наверняка, что один член его маленькой команды погиб. Каковы шансы на то, что другой выжил? И если выжил, то что станет делать в сложившейся ситуации? Караван уже не спасти. Теперь их задача заключалась в том, чтобы понять, каким образом противнику удалось захватить такой большой отряд врасплох, и доставить эти сведения своим, постараться избежать подобной беды со следующим караваном, который пройдет здесь через две недели.

«Художник» знал, что его товарищ не станет безрассудно кидаться в бой. Если ему удалось остаться в живых, он отступит и затаится – как сейчас планировал поступить и сам «художник».

Их учили полагаться только на самих себя. Они переживут эту ночь и возьмут верх над врагом в следующий раз.

Затаиться? Но где? Вокруг простирались пустоши, единственное разнообразие вносили камни да стремительный горный поток. На захваченных лошадях налетчики легко смогут прочесать окружающую местность на многие мили во всех направлениях.

«Художник» сделал большой крюк и, пригибаясь как можно ниже, двинулся назад тем же маршрутом, каким караван прибыл на свою последнюю стоянку. Он не знал, способны ли враги читать следы, но, чтобы избежать лишнего риска, решил пройти по тому пути, на котором животные и фургоны помяли траву и перепахали землю.

Восточные холмы осветились розовым сиянием – скоро должно взойти солнце. Как бы ни старался он спрятаться, на голой равнине его скоро обнаружат, а всадники нагонят в два счета. Нужно срочно искать укрытие.

Внезапно «художник» понял, что находится возле кургана, в котором захоронены останки людей из предыдущего каравана. Небо становилось все светлее. Он бросился к куче камней, вынул несколько, прорыл туннель среди костей, заполз в него, вернул камни на место и сложил кости так, что они полностью закрывали его от постороннего взгляда.

Невыносимая вонь разлагающейся плоти заставила его выблевать бисквиты, съеденные во время вечернего бдения. Силы воли оказалось недостаточно, чтобы совладать с желудком. Запах был настолько отвратительным, что тело взяло верх над духом. Схоронившись по соседству с самой смертью, «художник» старался не дрожать от холода, исходившего от множества окружавших его грудных клеток и черепов. В тревожном ожидании он прислушивался к звукам приближающихся людей и лошадей.

Вскоре они оказались рядом. «Художник» не понимал языка, но налетчики были явно возбуждены и разгневаны. Очевидно, они обнаружили тела своих товарищей, которые отправились убить «художника». Теперь они знали, что по крайней мере один человек из каравана остался жив, и были полны решимости отыскать его.

Лошади галопом проскакали мимо. Вот только не все. «Художник» слышал, как животные фыркают и шарахаются от зловонного кургана – хозяева не могли с ними справиться. Кто‑то вроде бы предложил разобрать кучу камней и поискать среди костей, но остальные с отвращением отвергли эту мысль. Лошади встревожились еще сильнее.

В конце концов несколько всадников поскакали по следам каравана вниз по склону. «Художник» предположил, что остальные разъехались в других направлениях.

Сдавленный со всех сторон костями, он сделал несколько быстрых вдохов, стараясь сдержать рвотные позывы. Мышцы ныли от напряжения, их сводили судороги от долгого бездействия.

«Художник» задумался о веревке с петлей, с помощью которой неизвестный пытался его задушить. Это была гаррота, любимое оружие тугов. Но все же оставалось непонятным, как туги смогли застать врасплох четыре десятка кавалеристов, столько же туземцев и одного (если не двух) бойцов из его собственного элитного подразделения. Ведь мог же хоть один вояка выстрелить перед тем, как его придушили. И туземцы – почему ни один из них не издал ни звука, не крикнул? Все они, все – умерли молча.

Как такое было возможно?

«Художник» лежал среди гниющих останков, дрожал от холода и напряженно размышлял. Он пытался понять, как было осуществлено нападение. Очевидно, туги следили за караваном издалека, а после наступления темноты нанесли удар.

Но как – как, черт возьми! – им удалось за считаные секунды уничтожить весь караван, да еще так, что ни один человек не издал ни звука? Возможно, здесь замешан кто‑то из местных? Но эти туземцы много лет работали на Британскую Ост‑Индскую компанию. С чего бы им вдруг предавать своих нанимателей?

«Художник» прокручивал в памяти маршрут, проделанный караваном. В одном месте к ним присоединился одноногий старик, которому нужно было попасть к семье сына, проживающей в горной деревушке. Позже они подобрали сморщенную бабулю с маленькой девочкой. Девчушке требовалась помощь врача, а теперь они возвращались домой.

Он пробовал возражать, но местные объяснили, что это обычная практика: позволить нуждающимся присоединиться на время к каравану. Да и какая может быть угроза от одноногого старика, худенькой старушки и маленькой девочки?

Обдумывая сейчас решение позволить им проехать немного в фургоне, «художник» не мог не согласиться с этой железной логикой. Совершенно невозможно было представить, чтобы эти слабые и немощные люди представляли угрозу для такого количества солдат и туземцев.

И снова он вернулся к первоначальной гипотезе о том, что среди сопровождавших караван туземцев оказались предатели.

Услышав стук копыт, он снова весь обратился в слух. Шум приближался, и, судя по всему, налетчики были еще более сердитыми и озлобленными. Как же «художник» сейчас жалел, что не понимает ни слова из того, о чем они говорят. Может, они решили прекратить его поиски? И что они собираются делать дальше? Он поклялся себе, что, если останется в живых, выучит столько местных наречий, сколько сможет.

Бандиты проскакали мимо в направлении фургонов. Вскоре «художник» услышал удаляющийся стук копыт и скрип колес – караван тронулся с места. Оставаясь настороже, он не шевелился и сохранял неподвижность даже после того, как все звуки стихли. Налетчики вполне могли оставить одного или двух человек понаблюдать за местностью и проследить, не выползет ли он из своего убежища.

На равнине воцарилась тишина. Руки и ноги «художника» совершенно затекли без движения, но он терпел и оставался в прежнем положении, укрытый холодными смердящими костями и тяжелыми камнями. Проникающий в убежище солнечный лучик заметно переместился в сторону – это утро сменилось днем.

Но он не шевелился и усиленно размышлял все над тем же вопросом: как тугам удалось столь легко захватить караван?

Солнце перестало попадать в убежище, когда день наконец превратился в вечер.

А затем на равнину опустилась ночь.

«Художник» уже давно мочился под себя. Во рту настолько пересохло, что язык приклеился к нёбу.

Но он не двигался с места.

Внезапно «художник» понял, что, несмотря на всю профессиональную выучку и решимость бодрствовать, уснул. Пришлось сильно прикусить нижнюю губу – так, чтобы потекла кровь, а боль прояснила сознание. Он решил рискнуть и выбраться из своей берлоги. В противном случае легко можно было потерять сознание да так здесь и остаться.

Медленно и беззвучно он отодвигал камни в сторону. Руки затекли и не желали слушаться. Очень осторожно он выбрался наконец из гигантского могильника на свежий воздух. Но как глубоко он ни дышал, запах гниения, казалось, навечно въелся в легкие.

Ночное небо снова усеяли звезды. Медленно‑медленно – в надежде, что никто не заметит его передвижения, – «художник» пополз к горному ручью. Там он окунул голову в бурный поток, и ледяная вода мгновенно прогнала остатки сонливости. Подобно преследуемому животному, художник внимательно огляделся по сторонам: не обнаружили ли его враги? Он сделал большой глоток из ручья. Еще один. И еще. От холода свело язык и заледенело горло, но зато он окончательно пришел в состояние боевой готовности.

Продолжая высматривать возможных преследователей, «художник» пошарил по карманам и вытащил то, что сохранилось от бисквитов, прихваченных накануне вечером. Желудок запротестовал, но нужно было восстановить силы, и он заставил себя проглотить пищу.

Фургоны скрылись в западном направлении. Его же путь лежал на юго‑восток, навстречу следующему каравану, который появится на плато через две недели. Пригибаясь к земле, он двинулся вниз по течению горного потока.

И остановился.

Тела солдат и туземцев, вместе с которыми он отправился в путь, манили к себе. Как ни хотелось побыстрее убраться отсюда, он не мог уйти просто так. Он не сумел защитить караван, поэтому просто обязан разобраться и понять, как врагам удалось застать врасплох такой большой отряд.

С выражением мрачной решимости на лице «художник» развернулся и подошел к месту, где прошлой ночью стояли фургоны. Он держал наготове нож, ожидая, что в любой момент его могут атаковать враги. В лунном свете он увидел лежащие на земле продолговатые объекты, некоторые бледнее остальных.

Это были тела, с которых грабители сняли одежду. Большинство оказалось попорчено стервятниками. Волк оторвался от пожирания трупа, нутром почуял опасность, исходящую от «художника», и предпочел по‑тихому скрыться.

Совсем скоро он все узнает. Готовый в любой момент отразить нападение, «художник» исследовал все восемьдесят тел кавалеристов и туземцев. Плюс тела двух своих товарищей – он обнаружил их на наблюдательных постах.

Восемьдесят два трупа.

Он предположил, что бандиты забрали с собой тела тех двоих, что пытались его убить, но даже в этом случае трупов должно было оказаться восемьдесят пять: включая одноногого старика, сморщенную старушку и маленькую девочку. Но тел этих троих «художник» нигде не видел.

Туги.

Но эта версия не имела смысла. Каким образом увечный старик, сгорбленная старуха и совсем еще ребенок могли бесшумно одолеть восемьдесят человек, половина которых – закаленные в боях солдаты?

Стараясь не замечать поднимающегося над залитой лунным светом равниной все более отчетливого запаха смерти, «художник» осматривал трупы и силился определить, что же убило всех этих людей. Но лишь в двух случаях причина смерти была очевидна: у обоих его товарищей на горле имелись характерные следы, свидетельствующие об удушении. Что же касается остальных, то – не считая того, что натворили волки и стервятники, – на их телах не было никаких повреждений.

Как такое возможно? Такое впечатление, что все восемьдесят человек просто уснули и больше не проснулись.

Уснули? Внезапно «художника» осенило. Он понял, что произошло в лагере. Чертов одноногий, засушенная старуха и девчонка отравили пищу, готовившуюся на ужин, – возможно, подсыпали отраву в котелки, в которых кипятили воду для чая. Они должны были быть мастерами в этом деле, потому что никто ничего не заметил. После того как яд сработал, был подан условный сигнал: тройной звон колокольчика. Остальные члены банды проникли на территорию лагеря и принялись собирать добычу. «Художнику» и двум его товарищам удалось избежать отравления по одной‑единственной причине: они не стали дожидаться ужина, а запаслись бисквитами и, пользуясь царящей вокруг суетой, незаметно покинули место стоянки, чтобы занять удобные наблюдательные позиции.

Значит, яд.

Точно!

«Художник» отполз прочь от поля смерти. Потом согнулся в три погибели и пробежал таким манером несколько миль. Только тогда он почувствовал себя в относительной безопасности и выпрямился. К тому времени взошло солнце, и «художник» весь взмок от жары. Наконец он был вынужден сбавить скорость; съел на ходу несколько бисквитов и вскоре снова побежал. Иногда он останавливался, чтобы поспать, но недолго. Любой ценой необходимо было добраться до следующего опиумного каравана. Он не мог всецело полагаться на то, что туги и в следующий раз дождутся, когда караван достигнет плато. Бандиты вполне способны сменить тактику и совершить нападение раньше.

Силы его находились на пределе. На второй день «художник» завернул на ферму, где заплатил за еду и кое‑какую одежду. За все время пребывания там он не спускал настороженного взгляда с фермера и членов его семьи – подозревал, что они могут оказаться тугами.

Он торопился к своим и постоянно оглядывался, не преследует ли его кто‑нибудь с фермы. Впереди показалась деревня, но художник не стал в нее заходить, а дождался ночи и обошел стороной, опасаясь, что там могут обитать туги. Он упорно спускался с гор.

На седьмой день пути, когда «художник» переходил через поле, он наткнулся на следующий караван. К этому времени он уже настолько исхудал, пообтрепался и загорел, что конные патрульные приняли его за туземца и, взяв на прицел, приказали остановиться.

– Англичанин, – выговорил «художник», еле‑еле ворочая распухшим языком.

– Верно. Мы – англичане. А теперь подними руки.

– Нет, я – англичанин.

Говорить он мог с трудом, так что разобрать слова было тяжело.

– Этот нищий еле говорит. Обыщите‑ка его на предмет оружия.

– Погоди. Кажется, я его узнал. Роберт? Это ты, Роберт?

«Художник» постарался, чтобы речь его звучала отчетливо.

– Ты Джек Гордон.

– Да, это Роберт! Я занимался вместе с ним. Мы входили в один отряд.

– На вас… нападут.

– Роберт, я не понимаю, что ты говоришь. На, выпей воды.

– На вас нападут!

«Художник» напился из фляжки и пошел вдоль выстроившихся цепью фургонов. Внезапно он остановился и показал на одноногого старика, сморщенную бабулю и маленькую девочку. Они передвигались с этим караваном так же, как и с предыдущим. Солдаты немедленно схватили подозрительную троицу, и в ходе короткого расследования выяснилось, что «старик» на самом деле вовсе не так стар и ног у него две. Старше своего возраста он выглядел благодаря искусно наложенному гриму, а якобы отсутствующая нога была согнута в колене и подвязана к бедру ремнями.

Согбенная, высохшая «старушка» оказалась женщиной средних лет, обладающей исключительной силой. Как и в случае с «одноногим», она использовала грим, делавший ее старше. Маленькая девочка и в самом деле была маленькой девочкой, но настолько хорошо обученной, что вполне могла считаться взрослой. Мешочек с ядом она хранила под своим широким одеянием.

«Художник» позволил себе лишь краткий отдых, а потом начал пытать пленников и очень сожалел, что вынужден полагаться на переводчика из числа туземцев. Он снова дал себе зарок выучить местные языки; однако ему все же удалось получить подтверждение сигналу, с помощью которого туги‑отравители сообщали остальным членам банды, что в лагере все умерли от яда: тройной звон воловьего колокольчика.

Но все попытки выяснить, где произойдет следующее нападение, оказались тщетными. Туги молчали.

«Художник» ужесточил истязания, и в конце концов девочка не выдержала боли и рассказала обо всем.

Пленников он застрелил.

Караван достиг места предполагаемого нападения. Был разбит лагерь, по окружности которого выставили фургоны. Люди накормили животных, приготовили ужин для себя и притворились, будто легли спать, чтобы больше никогда не проснуться. «Художник» трижды позвонил в колокольчик.

Когда в лагерь под покровом темноты проникли два десятка тугов, «художник» самолично прикончил пятерых, а об остальных позаботились его товарищи. Одного бандита он попросил оставить в живых и теперь пообещал отпустить на все четыре стороны, если тот раскроет приемы маскировки, используемые сектой. Пленник вытерпел чудовищные пытки, но в конце концов сдался и стал выдавать один секрет за другим: как применять грим; как чернить зубы, чтобы создать впечатление, будто некоторых не хватает; как пользоваться париками, накладными бородами и делать брови более густыми; как можно положить в ботинок камень, чтобы хромота выглядела натуральной. Кроме того, туг раскрыл местоположение нескольких временных лагерей банды.

Когда тугу было больше нечего сообщить, «художник» застрелил и его.

Под личным руководством «художника» британская кавалерия совершила налеты на лагеря тугов и уничтожила всех их обитателей – мужчин, женщин, детей.

Его произвели в младшие лейтенанты. Большинство офицеров, служивших в Индии, были небедными джентльменами, которые заплатили за то, чтобы получить звание, и порой их полная несостоятельность приводила к катастрофическим результатам. Наш же герой получил чин исключительно благодаря собственным боевым заслугам.

А скоро он стал лейтенантом.

Разразившаяся несколько лет спустя опиумная война с Китаем только способствовала его возвышению. Британское правительство твердо намеревалось заработать миллионы фунтов, продавая все больше и больше наркотика в Китай. В то же время китайский император был настроен не допустить превращения миллионов своих подданных в безмозглых идиотов. Это столкновение интересов неизбежно привело к жестокой войне, которая тянулась четыре года, с 1839‑го по 1842‑й и в ходе которой «художнику» пришлось убивать, убивать и убивать.

Опиум. От характерного для складов, забитых брикетами наркотика, запаха извести «художника» тошнило. Даже один только вид кофейного цвета брусков заставлял желудок судорожно сжиматься. Из‑за этого он больше не в состоянии был пить кофе. То же самое произошло и с чаем – ведь именно на чай обменивали в Китае опиум. Утешение «художник» находил во все увеличивающихся дозах алкоголя.

По ночам он регулярно просыпался от кошмаров. Его преследовали видения костей и трупов, они кружились в безумном танце, точно в наркотическом видении. Лица убитых им людей напоминали маковые коробочки, которые взрывались, и вместо крови из них вытекала густая белая жидкость.

Громкий стук выдернул «художника» из очередного кошмара. Он рывком вытащил из ножен кинжал, скатился с койки и приготовился отразить возможное нападение.

Стук повторился.

Кто‑то стоял на улице и колотил в дверь.

Еще не пришедший полностью в себя после воспоминаний об индийской преисподней, «художник» ползком обогнул койку, перебрался через скомканные газеты и оказался возле маленького окошка спальни – такого крошечного, что сквозь него не смог бы пробраться даже ребенок. Тем не менее на окошке имелась решетка.

«Художник» приоткрыл занавеску и уставился в непроглядную тьму за стеклом. Стук не прекращался. Он отодвинул щеколду, распахнул окно и выглянул наружу. Под газовым фонарем он разглядел частично скрытого туманом человека.

– Что вам нужно? – крикнул «художник».

– Вас призвали!

 







Date: 2015-04-23; view: 467; Нарушение авторских прав



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.075 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию