Время не щадит никого

Время шло. Шли и дни. Но когда ты слеп, есть чувство, что время не движется вовсе. А оказалось иначе. Неделя пронеслась так быстро, что мне показалось, будто прошло дня три, максимум. И все эти дни я провел в размышлениях. Пытался понять, что со мной произошло.

Почему я вообще появился в этом времени и месте, хотя должен был раствориться в пустоте, исчезнуть навсегда? Почему у меня в груди механическое сердце, позволяющее мне жить почти вечно, если верить словам доктора Джона? И почему я ослеп?

На первые два вопроса у меня не было ответа, что бы я ни пытался придумать в качестве объяснения своего положения. Поэтому именно третий вопрос меня волновал чаще всех. Я много раз пытался выяснить причину своей слепоты у Джона, но он не мог назвать причину. Бросал лишь: «Я не уверен, что смогу тебе помочь», а когда настроение было приподнятое у нас обоих, отшучивался: «Обратись лучше к инженерам».

Я учился быть слепым, и у меня это, честно говоря, получалось очень плохо. Дальше своей комнаты, в которой меня поселили и оставили жить, я не ходил. Пища мне была не нужна, а значит, не было и нужды ходить в туалет. А за собой смотреть, когда ты слеп, – это немного странно. Либо я просто еще не свыкся с этой мыслью: «Я – слепой!»

Все дела, какими я мог заняться, лишь в очередной раз напоминали о моей проблеме. Поэтому почти все время я проводил лежа в своей кровати или сидя на стуле, о который однажды споткнулся и распластался по полу.

Тьма поглощала и убивала одновременно. Одиночество расщепляло разум, поэтому я просил Кая и Джона, чтобы они почаще заходили. Но те, ясное дело, побаивались меня и заходили редко, скорее всего, только из-за того, что вообще дали мне слово навещать меня.

Я замкнулся в себе окончательно. Память мучила меня. Действительность – добивала. А осознание того, что умру я еще очень и очень не скоро – терзало меня изнутри, разрушая мой разум и лишь сильнее отдаляя меня от реального мира. Я погружался в небытие, оставаясь живым, и это было намного страшней и мучительней, чем те смерти, что я уже успел пережить.

Так прошло еще полторы недели, а я начал разговаривать сам с собой. Что-то внутри меня кричало, что я схожу с ума, а что-то говорило, почти ласково, что все хорошо. Какому голосу нужно было верить, я так и не определился.

А на следующий день я проснулся и открыл глаза. И был резко ослеплен ярким светом от лампы на потолке. Глаза заслезились, а в ушах вновь застучало: бум-бум; те звуки барабана, что казались уже забытым прошлым. Удары набирали темп, и голова начала болеть.

Я закрыл глаза руками, их жгло, и я хотел, чтобы эта боль прошла как можно быстрее. Из-за этой боли я взревел и подскочил с кровати, упал на пол, но продолжал держать ладони на лице, закрывая глаза, чтобы никакой лучик света не смог попасть в них.

Неловко поднялся на ноги, но запнулся из-за очередного спазма боли и повалился в сторону. Рухнул на деревянный стул и сломал его своим весом. Какая-то щепка впилась мне в бок, резанув разум, словно ножом. Я завопил, так как не мог больше терпеть эти муки. Постарался подняться, напрягая ноги, и все же встал. Бок вновь резанула боль и сложила меня пополам. Удержался и не упал.

Из-за всего этого кошмара я совершенно растерялся и оказался дезориентирован. Шагнул в сторону, ни на что не напоролся. Сделал еще несколько шагов, пока не уперся в стену. Пошел вдоль нее. Нащупал пальцами вытянутой руки небольшой стол. В голове продолжал звучать стук барабанов. Занес ногу, чтобы сделать шаг, как звуки барабанов стихли. Это было неожиданно, что я резко опустил ногу и невольно покачнулся назад. Нога заскользила на чем-то круглом и крутящемся, меня повело назад. Постарался зацепиться за столик, но не смог, вдобавок ко всему содрав кожу с подушечек пальцев.

С грохотом упал на пол – спину скрутило судорогой. Я уже не мог терпеть боль и попросту лежал и завывал волком. Глаза жгло, бок время от времени поражала резкая боль, а спина просто ныла от усталости, синяков и вообще всего пережитого за последние пять минут.

Я хотел отдышаться и продолжить путь, но только секундой позже понял, что я даже не смогу сделать вдох. Разум раздирало на части. Мыслить получалось плохо, да я и не старался.

Лежал в таком состоянии минут пять, а может, и все десять. И только потом понял, что глаза больше не жжет. Убрал от лица ладонь и поднял веки. Смотрел прямо на лампу, но глаза больше не слезились. Потолок был серым, с водяными подтеками. Стены же хоть и были гладкими, но казались наспех покрытыми штукатуркой.

Я оперся на левую руку и пытался приподняться. Взглянул на свой торс и увидел, как из правого бока торчит деревянный осколок от стула, то ли ножка, то ли часть спинки. Обхватил деревяшку ладонью и закричал, а после резко выдернул. Перед глазами пробежала вспышка, а по телу прошла волна боли. Лицо мое исказилось. Я не видел этого, но прекрасно знал об этом. Деревяшка упала рядом со мной, а я тут же приложил руку к ране. Кровь не шла, ведь ее во мне и вовсе нет, но, по привычке из прошлой жизни, продолжал все же держать руку на ране.

Мельком оглянул комнату и только сейчас понял, что меня положили в какой-то каморке, которую, вполне возможно, раньше использовали, как кладовку для разных строительных инструментов.

Все так же, держась за рану, приподнялся сначала на одно колено, а потом встал на обе ноги. Кожа горела, стало жарко. Почувствовал, что легкая рубашка или то, что было на мне, намокла от пота и прилипла к коже. Повернулся к входной двери и мельком увидел зеркало, что как раз висело на той стене, к которой был приставлен деревянный столик.

Посмотрел в отражение и не поверил своим глазам. Губы задрожали, и я сделал неуверенный шаг. Еще один – и облокотился на столик, оттолкнув ногой цилиндрическую деревяшку, на которой я и поскользнулся. Вгляделся в свое лицо и даже потрогал его рукой.

Я был стар. Все лицо в морщинах и пигментных пятнах. Ощупал рукой седые короткие волосы и лишь потом погрузился в собственные глаза, которые теперь казались маленькими и белесыми. Один уже даже не голубой, а какой-то серый, а другой – цвета малахита с прожилками.

Я смотрел и никак не мог поверить в то, что видел. Мышцы лица напряглись, и я замахнулся, сложив ладонь в кулак и вобрав в этот удар всю свою ярость и боль, все страдания и ненависть, а затем ударил по отражению как раз в том месте, где было мое собственное лицо. Костяшки пальцев резко заныли, но это я был готов стерпеть. А зеркало разбилось. Середина тут же выпала и осыпалась осколками на пол, а остальную часть зеркала испещрили трещины.

В одном из осколков я увидел лицо мальчишки со светлыми волосами. Тут же понял, что это и есть Кай. Обернулся к нему, и он отстранился, в глазах был страх. И я понимал почему. Я все еще злился и был готов наброситься на любого, но сдержался и лишь резко отвернулся от Кая и закричал во весь голос, пытаясь тем самым выплеснуть наружу свой гнев.

Время меня не пощадило, хоть я и не знал, где мне пришлось провести его. Я не помнил, что состарило меня, лишило сердца, заменив механическим, и отправило туда, где я не хотел быть. Мной овладел гнев, и я искал способ выплеснуть его.

Но Кай был не виноват в этом, поэтому я лишь махнул ему рукой и прокричал, чтобы он уходил прочь, а сам забился в угол, склонив голову, и поднял рядом с собой небольшой осколок зеркала. Взглянул в его отражение и вновь увидел свое лицо… нет, не свое, а лицо какого-то старика, которого я никогда не видел и надеялся больше никогда не увидеть!

Закричал вновь, чудом не сорвав голос, и сжал в ладони осколок зеркала. Была бы кровь, она бы уже капала на замызганный пол, но этого не было.

Только потом я понял, что отличалось в отражении этого осколка от отражения из цельного зеркала – глаза. В осколке я увидел не разноцветные, а серые глаза и таинственный блеск на груди какого-то до боли знакомого металла…

ГЛАВА Υ

Date: 2015-06-08; view: 416; Нарушение авторских прав