Барселона. Я сказала Амбер, что я согласна

Я сказала Амбер, что я согласна. Амбер уже работала в этом клубе, так что меня взяли туда «заочно», по ее рекомендации. Без собеседований и просмотров. Мы собирались поехать вместе, но в итоге мне пришлось ехать одной, потому что у парня Амбер приключился тяжелый приступ фурункулеза. Мне было боязно ехать одной – в незнакомое место, к незнакомым людям, – но я утешалась мыслью, что многие именно так и ездят, когда собираются провести отпуск за границей.

В самолете рядом со мной сидела разговорчивая пожилая чета. Пол и Присцилла. Обоим – где‑то за шестьдесят. Я была рада компании. Непринужденная болтовня помогла мне отрешиться от мыслей, как там все сложится в Барселоне. Пол был особенно словоохотливым. Он показывал мне фотографии их с Присциллой внуков и ужасно обрадовался, когда я сказала, что еду в Барселону работать, хотя я не стала вдаваться в подробности, где и кем.

– У нас есть дом, неподалеку от Барселоны. Мы теперь пенсионеры и можем жить в свое удовольствие. Я работал в муниципальном совете Ламбета. У нас есть квартира и в Лондоне, но нам больше нравится жить в Испании. Тут у нас замечательный дом: пять спален, бассейн. Вы только не подумайте, что раз я работал в муниципальном совете Ламбета, я наворовал себе денег…

– …я и не думаю.

– Хорошо. А то когда говоришь людям, что ты работал в муниципальном совете Ламбета, тебя сразу считают мошенником, вором и взяточником. Да, воров‑мошенников у нас хватало, и один мой коллега, вместо того чтобы работать в рабочее время, клеил из спичек модели космических кораблей, и так – двадцать лет, и на позапрошлой неделе у них там случился скандал, о котором писали в газетах, но это не значит, что все, кто работал в совете, нечестные люди. Вам обязательно нужно приехать к нам в гости. Надеюсь, среди ваших родственников и знакомых нет налоговых полицейских?

– Нет.

– Да, приезжайте к нам как‑нибудь на выходные, и, кто знает, может быть, мы учудим секс втроем: мы с женой и вы – третья?

– Ну, Пол, – скривилась Присцилла. Я оставила их у транспортера в зале выдачи багажа. В принципе я ничего не имею против группового секса, иногда это даже прикольно, как, скажем, сандвичи с огурцом, и вообще сейчас это модно, и многие пожилые дамы и джентельмены сохраняются к своим шестидесяти очень даже неплохо – но для этого нужно, чтобы было, чему сохраняться. А Пол был похож на дохлого моржа, которого после прискорбной кончины еще долго носило по водам Атлантики.

– Каждый день нужно жить так, как будто он последний, – крикнул он мне вслед.

– Хороший совет.

Я еще успела услышать, как Присцилла ругает Пола:

– Я же говорила: сперва их надо как следует напоить.

Я села в такси и поехала в клуб «Вавилон». Было темно, так что города я почти не видела. Волоча за собой чемодан, я подошла к двери клуба. Было воскресенье. Клуб был закрыт. Никаких признаков жизни не наблюдалось. Пришлось тащиться к служебному входу – чемодан был тяжелый, так что тащилась я долго и нудно. Я позвонила. Мне открыла какая‑то странная женщина, с розовыми волосами.

– Здравствуйте. Я Оушен.

– Нет, ты не Оушен.

– Я буду у вас работать.

– Нет, не будешь.

И тут я взбесилась. Мои долги неумолимо росли, как какая‑нибудь параллельная вселенная. Чтобы купить билет на самолет, я продала свой компьютер – единственное, что у меня было ценного. Меня домогались какие‑то престарелые жизнелюбы, помешанные на сексе. Я приехала в чужой город и стою тут под дверью с тяжеленным чемоданом. Удивительно, как у меня еще руки не оторвались. Я протиснулась мимо придурочной тетки‑привратницы, оттеснив ее чемоданом, и отправилась на поиски самого главного босса.

В офисе за огромным столом сидел пузатый крепыш с безупречно ухоженной бородкой.

– Вы Хорхе? – спросила я.

– Нету здесь никакого Хорхе, – пробурчала у меня за спиной женщина с розовыми волосами.

Хорхе поднялся из‑за стола и выглянул в коридор.

– Ага.

Хорхе был совсем не похож на хозяина ночного клуба. Во‑первых, он был совсем молодой, старше меня года на два, не больше. И в нем было что‑то такое… необыкновенное. Только потом, через несколько лет, я наконец поняла, что именно. Не его непробиваемое спокойствие – прежде чем что‑то сказать, на испанском ли, на английском, он неизменно выдерживал долгую паузу (мне он всегда напоминал тормознутую черепаху, накачавшуюся наркотой седативного действия). И не его двухцветный костюм с вышивкой‑аппликацией – единственное, что в нем было «ночеклубного». Он был счастлив. Счастлив не потому, что ему удалось заработать денег, и не потому, что ему сообщили хорошие новости, и не потому, что он только что заглотил марочку экстази. Он был… просто счастлив. По жизни. Я до сих пор тихо радуюсь, когда вспоминаю Хорхе. У меня сразу же поднимается настроение.

– Ты, наверное, голодная, – сказал он и открыл какую‑то неприметную дверь в дальнем конце кабинета. За дверью обнаружилась громадная кухня, где суетился целый отряд поваров в белых фартуках и колпаках. Когда мы проходили мимо, они здоровались с Хорхе хоть и наскоро, но уважительно. Из кухни был выход в ресторан, и Хорхе всегда пользовался этим выходом – или входом, с какой стороны посмотреть, – когда собирался поесть. Он объяснил, что эти два заведения – клуб и ресторан – очень даже неплохо «подкармливают» друг друга. После представления посетители клуба частенько заходят поесть в ресторан, а посетители ресторана по окончании трапезы часто заходят в клуб посмотреть представление. Вот такие взаимные завлекалочки.

Ресторан мне понравился. Готовили там очень вкусно, и Хорхе явно не экономил на хороших винах. По прошествии первого получаса нашего с ним знакомства я уже не сомневалась, что он – самый лучший на свете босс и что я хочу за него замуж. Наверное, это все потому, что все было как‑то уж слишком волшебно: чересчур «чересчуристо». Почему Гера не ест икру? Потому что больше не может. А у тебя во рту до сих пор держится привкус дешевенькой жрачки, почти непригодной в пищу.

Я спросила у Хорхе про мою работу, потому что мне все‑таки было волнительно и даже слегка страшновато, но Хорхе только небрежно махнул рукой.

– Да там все просто. Ты только не бойся наших рабов. Это я сразу всех новеньких предупреждаю: они у нас мирные, но все равно надо их остерегаться.

Как‑то так повелось, что при клубе всегда проживало несколько маловменяемых мазохистов, которым нравилось раболепствовать и пресмыкаться перед жрицами Священной Койки. На каком‑то этапе заведение стало напоминать настоящий дурдом, где на каждом шагу ты натыкался на закованных в цепи, связанных или подвешенных к потолку мужиков с кляпами во рту, которые номинально работали тут по хозяйству, но на деле пользы от них не было никакой. Хорхе пришлось выгнать их всех к чертовой матери после того, как одна из его самых любимых сотрудниц, очень талантливая молодая девчонка из Польши, сломала ногу, споткнувшись о связанного раба, который вылизывал пол в коридоре (хотя Хорхе признался, что ее номер в гипсе шел на «ура»).

– Обычно у нас где‑то двадцать актеров на один сезон, а связанных мазохистов валялось по клубу человек тридцать, не меньше. Они приезжали со всей Европы, политики, менеджеры по кадрам… большое начальство из местных органов управления. Что вообще происходит с местными органами управления? И особенно, кстати, у вас в стране. Они записывались заранее. У нас была очередь на год вперед. Раньше они развлекались, играя в гольф. А теперь вот – с веревками и цепями. Наворуют за год, сколько смогут, эти солидные дяди из местных органов власти, и приезжают к нам тратить деньги самым что ни на есть мерзким способом. А особенно рьяные фетишисты еще и крали белье у актрис. Мы уже начали опасаться за безопасность сотрудников. Пришлось выработать очень жесткую политику приема. Только члены парламента и главные редактора газет, потому что с такими людьми надо дружить. Я всегда рекомендую один очень даже приличный бордель, чуть подальше по улице, но вы не поверите, если я вам покажу наши списки очередников.

Рабы действительно были ходячим злом. Они редко когда делали что‑то полезное, а в основном только путались под ногами. Когда я работала в клубе, рабов, допущенных в вожделенное святилище, было лишь трое. Дедулька в подгузниках отвечал за чистоту в туалетах. Как ни войдешь в туалет, обязательно на него натолкнешься. И потом, не сочтите меня излишне брезгливой, но унитаз, начисто вылизанный языком, на мой взгляд, не является по‑настоящему чистым. Конечно, у нас у каждого есть свои сдвиги и странности, но меня как‑то не радует мысль, что вот такие дедульки отвечают за процветание Европы.

И как можно нормально вытереть пыль, если ты заключен внутри огромного надувного мяча, так что наружу торчит одна голова, и тряпку ты держишь зубами? Но Человека‑Мяча хотя бы можно было откатить в сторонку. Самым противным из всех троих был голый худющий мужик, который лежал лицом в пол у центрального входа в качестве живого половичка и бубнил что‑то типа «наступи на меня, умоляю» или «ты так красиво меня унижаешь», но как коврик для ног он был абсолютно несостоятельным.

– Да, – добавил Хорхе, – еще одно маленькое предупреждение. Есть тут у нас такой Рутгер, так вот, если он вдруг тебе скажет, что я якобы распорядился, чтобы ты занималась с ним всякими безобразиями, я ни о чем таком не распоряжался. Вообще не слушай, что говорит Рутгер. Он всегда врет.

Хорхе сказал, что я могу поселиться прямо при клубе – у них наверху много комнат, которые он сдает актерам чуть ли не за символическую плату. Моя комната была маленькой, но симпатичной. Первым делом я подошла к окну и не без труда подняла жалюзи – в предвкушении живописного вида на ночные огни Барселоны. На расстоянии двух футов от моего окна была глухая кирпичная стена, уходящая вверх, насколько хватал глаз.

Усталая, но довольная, я легла спать. Хорошая комната и надежда – что еще нужно человеку?

Date: 2015-11-13; view: 254; Нарушение авторских прав