Силовые забеги. Как‑то вечером мы с Дэвидом припарковались на углу Кэтфорт‑стрит и совершили забег вдоль по улице

Как‑то вечером мы с Дэвидом припарковались на углу Кэтфорт‑стрит и совершили забег вдоль по улице, мимо ошеломленной очереди в кинотеатр и ошарашенных едоков в гамбургер‑баре, после чего сразу запрыгнули в микроавтобус и по‑быстрому смылись. Это была проделка из тех, о которых интереснее рассказывать, чем участвовать в них непосредственно – типа тех штучек‑дрючек которые ты вытворяешь в юности, с применением наручников и взбитых сливок, потому что считаешь, что это продвинуто, круто и эротично, но на поверку выходит, что это скорее неудобно и очень напряжно (и жирные пятна от взбитых сливок очень плохо отстирываются). Это была не моя идея, но когда ты встречаешься с парнем, надо в чем‑то ему потакать, потому что всякие отношения между мужчиной и женщиной строятся на взаимных уступках; и я не пошла бы в профессиональные танцовщицы, если бы мне не нравилось обращать на себя внимание.

Наши с Дэвидом силовые забеги закончились очень бесславно: одним унылым осенним вечером на стадионе спортивного клуба, куда ходил Дэвид (это был забег на четыреста метров). Любой совершит силовую пробежку на пару метров, но забег на четыреста метров требует немалых физических сил; кстати, грубая сила была наиболее привлекательной чертой Дэйва – собственно, тем вся его привлекательность и исчерпывалась.

Чтобы попасть на стадион, нам пришлось перелезть через живую изгородь, так что настроение у меня было испорчено уже в самом начале, потому что я не люблю ходить в грязной и мокрой одежде. Когда же мы вышли на беговую дорожку, мне было ни разу не весело и не приятно; да, Дэвид был очень сильный, что, безусловно, достойно всяческого восхищения, но на улице было мокро, темно и холодно, да и клуб был какой‑то уж очень средненький и располагался в непрестижном, немодном районе. Непрестижный район – он непрестижный не просто так. Тому обязательно есть причины. И дело не в том, что непрестижный район не является престижным. Не быть престижным и быть непрестижным – это две разные вещи. Если район не считается престижным сейчас, он мог быть престижным когда‑то раньше, но постепенно утратил свой модный статус; или он еще станет престижным, потому что для этого есть предпосылки; или здешние жители просто не озабочены данной проблемой. Но непрестижный район – он непрестижный отнюдь не случайно. Пока Дэвид бежал по дорожке, держа меня на весу, я рассеянно размышляла о превратностях жизни, например, почему Дэйву было не записаться в какой‑нибудь другой клуб в престижном районе Лондона, а потом мне вдруг вспомнилась Тина. И я подумала: а с чего вдруг мне вспомнилась Тина?

Мы уже приближались к финишу, и тут сзади раздался топот. Я ужасно перепугалась: я подумала, что за нами бежит полицейский или охранник из клуба и у нас сейчас будут крупные неприятности, – и тут нас обогнал здоровенный чернокожий детина. Он просвистел мимо нас, как метеор – по сравнению с его скоростью вполне приличная скорость Дэйва казалась топтанием на месте. Чернокожий детина не просто бежал, он «забегал» крупную рыжеволосую барышню, весьма солидных габаритов. Барышня заговорщически подмигнула мне на ходу, мол, «мужики, что с них возьмешь?».

– Все, пора с этим завязывать, – заявил Дэвид, опуская меня на землю. Я должна была догадаться, что названия даются вещам и процессам не просто так. Потом Дэвид признался, что занялся силовыми забегами по совету тренера, который считает, что это очень хорошее дополнительное упражнение на координацию и выносливость – упражнение действительно неплохое, но если вдруг что случится, страховая компания не будет платить за лечение.

Нет

Когда тебя приглашают работать в живое секс‑шоу в Барселоне, ничего, кроме смеха, подобное предложение не вызывает. Но потом, отсмеявшись, начинаешь задумываться. Все‑таки любопытно, на что это похоже. Амбер работала там прошлым летом, и, судя по ее отзывам, все было очень неплохо. Даже, я бы сказала, заманчиво. Тебя всем обеспечат: от отбойного партнера до жилья и стола. Сама работа тоже казалась весьма привлекательной – по сравнению с другими имеющимися в наличии вариантами. Выбор был небогат: водить десятилетних датчан на экскурсию вокруг Стоунхенджа или наблюдать, как четырнадцатилетние покупательницы раскурочивают аккуратные стопки свитеров, которые ты долго и нудно укладывала полдня, и все это – за смехотворные деньги, которых едва‑едва хватит на хороший блеск для губ. Надежда устроиться где‑нибудь танцовщицей еще не угасла совсем, но тогда по каким‑то причинам спрос на танцовщиц резко упал, и многим девчонкам, которые танцевали значительно лучше меня, и даже девчонкам «со связями» пришлось срочно переквалифицироваться в газонокосильщиц. Амбер очень тепло отзывалась о Барселоне. Гостеприимный, радушный город. И клуб тоже очень хороший.

И вот я задумалась: а почему бы и нет? Кто об этом узнает? В отличие, скажем, от порнофильмов или журналов ярко выраженного генитального содержания здесь не останется никаких «вещественных доказательств». Работать в клубе – это не то, что сниматься в порно. Амбер снялась в паре фильмов, и вот ее авторитетное мнение по этому поводу: «Назови пять знакомых из друзей, родственников или врагов, которых тебе не хотелось бы видеть в числе тех людей, которые будут смотреть, как тебя пялят во все отверстия. Эти пятеро будут первыми, кто увидит фильмец». И это не проституция. Потому что меня не прельщает сношаться за деньги с престарелыми директорами компаний, страдающими ожирением и одышкой. У меня были знакомые девочки из танцовщиц, которые пробовали подработать на ниве продажной любви и хотя они промышляли в умеренно дорогих отелях – то есть все было вполне прилично, насколько понятие «прилично» вообще приложимо к подобному роду деятельности, – на мой скромный взгляд, они подходили к своим занятиям как‑то уж слишком восторженно и увлеченно. Мне они напоминали законченных наркоманов, которые всегда предлагают тебе ширнуться. Когда ты ебешься за деньги, ты проебываешь себя. И не спрашивайте почему. Просто поверьте мне на слово.

Один из существенных недостатков профессиональных танцев заключается в следующем: любая кикимора до двадцати четырех лет может податься в актрисы, танцовщицы или модели, если ей не претит закрывать глаза и открывать рот. В свое время я занималась танцами профессионально, и меня бесят все эти неповоротливые коровы, которые превращаются в танцовщиц посредством волшебных слов «да, я танцовщица» и дискредитируют эту замечательную профессию, занимаясь делами сомнительными и ничего общего с танцами не имеющими.

Амбер сказала: ты все же подумай насчет Барселоны. Я честно подумала, очень серьезно подумала, но решила, что – нет.

Потому что на следующий день мне пришло приглашение от одной танцевальной компании из Норвича. Они вбирали танцовщиц на новый проект. Набор проходил на конкурсной основе. Через два дня я приехала в Норвич. Как выяснилось, на «мое» место было еще четыре претендентки. Итого, стало быть, пять человек на место. При таком положении дел надо прежде всего разработать стратегию, как обойти конкурентов. А это очень непросто: во‑первых, если директор компании – мужик, то скорее всего он гей (в танцах вообще много геев; это такой общепризнанный «мальчиковый» оплот), а если не гей, у него, надо думать, и так хватает отверстий, куда заправить, и ты скорее заслужишь его благосклонность, подарив дорогой увлажняющий крем для интимных частей, чем предложив у него отсосать. Также необходимо правильно оценить конкуренток: готовы они ради этой работы упасть на колени и открыть рот? Тогда я была молода, и еще не успела разочароваться в людях, и хотела думать о них только хорошее, а когда у меня появлялись не очень хорошие мысли, я исправно гнала их прочь; и вот как‑то утром мне стало известно, что все мои конкурентки уехали восвояси. Я так поняла, что раз я осталась одна, значит, меня почти взяли на это место, и мне теперь надо пройти испытательный срок, прежде чем со мной подпишут контракт.

Две недели я честно ходила на репетиции и питалась исключительно йогуртами и кусочками консервированных фруктов, не потому что я очень люблю консервированные фрукты и йогурты, а потому что у меня просто не было денег на что‑то другое. Однако они почему‑то не торопились подписывать со мной контракт, и уже к концу первой недели я начала замечать, что меня там встречают с прохладцей. Наконец я поймала директора в темном углу и задала вопрос в лоб:

– Так вы берете меня на работу?

– На какую работу? У нас все вакансии заняты. Разве вам не сказали?

Мне нечем было платить за гостиницу. И что меня больше всего раздражало: я жила в стольких гостиницах, откуда я смылась бы, не заплатив, с очень даже большим удовольствием, – но тут, как назло, был тот редкий случай, когда хозяйка гостиницы оказалась мировой старушенцией. Она видела, что я голодная, и подкармливала меня бутербродами. Причем преподносила все так, как будто она не кормила меня бесплатно, а лишь проявляла простой человеческий интерес: «Я тут сделала себе бутербродик и подумала, может, вы тоже хотите перекусить». Да, замечательная была женщина. В отличие от тех старых грымз, которые злобно зажиливают колбасу для своих постояльцев.