Гоффман

(1660–1742)

XVIII век — век реформы в медицине. Без учета влияния философии и физики на медицину трудно представить динамику развития медицины в целом. Влияние философии является особенно заметным и значительным в отношении учения Гоффмана. То же можно сказать о физике, которая породила новую картину мира. Великие успехи физики в XVIII веке, связанные с именами Я. Бернулли, Эйлера, Ньютона, Франклина, Гальвани, Вольта и др., оказали такое же влияние на медицину, как и открытия в области химии Этьена Жоффруа, Генри Кавендиша, Джозефа Пристли, Хемфри Дэви, Лавуазье и т.д. Когда Гоффман приступил к врачебной практике, медицина находилась под влиянием самых различных течений и направлений, часто исходивших из совершенно противоположных принципов. Новые идеи и течения вторгались в медицину с двух различных сторон. Прежде всего она испытывала влияние реальных открытий в естественных науках, в которых в последнюю четверть XVIII века наметился огромный прогресс, кроме того, медицина жила под влиянием тенденции одухотворения всех законов природы, — тенденции, нашедшей впоследствии яркое выражение в натурфилософии Ф. Шеллинга.

Врачебной практике Гоффмана предшествовало сочинение Гедеона Гарвея, придворного врача королей Карла II и Вильгельма III Оранского. Сочинение называлось «О суетности философии и медицины» (1700), в нем с убежденностью доказывалось, что философы не нашли зерна истины, а врачи — ни одного верного средства для лечения болезней. И поэтому следует отбросить все искусственные средства и предоставить лечение самой природе. По мнению Гарвея, врач не должен воображать, будто лечит, потому что он полезен только тогда, когда остается в роли трезвого наблюдателя, то есть не вмешивается в течение болезни. Гарвей был сторонником метода экспектации, то есть выжидательного наблюдения, которого придерживался еще Гиппократ, но недостаточно, по мнению Гарвея, радикально. Крайний скептицизм, демонстрируемый Гарвеем, вероятно, был обусловлен уровнем медицинских знаний его времени.

На протяжении первой половины XVIII века велась борьба между анимистическими и механистическими течениями в биологии и медицине. Первое течение было представлено Шталем, второе — Гоффманом. Сравнивая организм человека с гидравлической машиной, которая питается чем-то вроде нервного флюида, Гоффман стал ярким представителем механицизма в медицине. Однако он не был основоположником этого представления.

Механическое понимание природы ведет свое начало от Демокрита и Эпикура. В Средневековье ученые (ятромеханики и ятрохимики) делали попытки применять законы механики, физики и химии к познанию и количественной оценке различных проявлений жизнедеятельности здорового и больного человека. Так, Санторио (1561–1636), итальянский врач, анатом и физиолог, профессор университета в Падуе (с 1612), для выяснения отношения введенных в организм веществ к процессам питания на протяжении ряда лет производил в специально сконструированной им камере взвешивание самого себя, принимаемой им пищи и своих выделений (потери углекислоты и воды через легкие и кожу). Декарт применял при изучении работы мышц и органов дыхания законы механики и законы геометрической оптики для объяснения механизма зрения. Петербургский академик Д. Бернулли (1700–1782) предложил уравнение для изучения движения жидкостей по трубкам, которое и в наше время является основой понимания принципов движения крови по кровеносным сосудам.

Фридрих Гоффман (Friedrich Hoffmann) родился 19 февраля 1660 года в саксонском городе Галле, что на реке Заале. С 1878 года в Галле расположилась Германская академия естествоиспытателей (Academia Naturae Curiosorum). Осенью 1651 года городской врач вольного императорского города Швейнфурта И.Л. Бауш начал хлопотать обосновании этой академии. 1 января 1652 года состоялось первое собрание, утвердившее устав общества, в 1672 году оно получило санкцию императора Леопольда I, сначала в качестве частного общества, а с 3 августа 1677 года в качестве императорской академии под названием Германская «Леопольдино-Каролинская» академия естествоиспытателей (Sacri Romani Imperii Academia Caesarea Leopoldino-Carolina Naturae Curiosorum).

В 15-летнем возрасте Фридрих остался без родителей, которых унесла эпидемия 1675 года. Юноше пришлось строить свою судьбу самостоятельно. По окончании в 1683 году Йенского университета, где он учился у профессора Георга Вольфганга Веделя (Wedelius, 1645–1721), пользовавшегося большой известностью в области ятрохимии, Фридрих совершенствуется в Лейденском университете у крупнейшего медика Европы Германа Бургава. Получив ученую степень, он переезжает в Англию для обучения под руководством ятрофизика Роберта Бойля, основателя (1662) и президента (1680–1691) Лондонского Королевского общества (Академии наук). Бойль занимался своими исследованиями вдали от городского шума, в одном из своих поместий, и охотно приглашал туда всех знаменитых людей, посвятивших себя изучению наук.

В 1688 году Гоффман занимает должность физиолога в Гальберштадте, а шестью годами позже — профессора клинической медицины только что созданного университета родного города Галле. В 1709 году его приглашают лейб-медиком к Фридриху I. Вскоре, вследствие закулисных интриг, он оставляет Берлин и возвращается в Галле, где до кончины, последовавшей 12 ноября 1742 года, занимается преподаванием.

По мнению Гоффмана, изложенному в его основном девятитомном сочинении «Medicinarationalissystematica» («Система рациональной медицины», 1718–1740), жизнь, здоровье, болезнь, излечение подчинены исключительно законам механики. «Механика есть причина, источники закон всех явлений», — говорил Гоффман. Гоффман полагал, что «жизнь заключается в движении; сокращения сердца препятствуют смерти, предохраняют тело от разложения; все зависит от известных движений фибр, их расположения и известного соотношения движений в накоплении жидкости». Для объяснения этого движения, называемого Гоффманом жизненным, «нет нужды прибегать к понятию природы, души, жизненных сил, "археи", или какому угодно другому "гению" или жизненному началу», которые ранее использовали ученые.

В переписке с Гоффманом Лейбниц обсуждал не только вопросы химии, но и философские проблемы. Старый философ одобряет его направление и побуждает написать «Рациональную теорию медицины». Лейбниц сообщает своему корреспонденту, что не разделяет взглядов Ньютона, говоря, что тот, кто старается объяснить тяготение первичной силой притяжения, грешит против истины и прибегает к чуду. Лейбниц согласен с Гоффманом, что каждый организм есть механизм, но при этом добавляет: «Только более тонкий и божественный». Лейбниц говорит, что органические тела природы суть божественные машины; допустить в них что-нибудь, что было бы чуждым механизму, — нельзя. Он не желает идти против известного положения своего времени: «В теле все подчиняется механическим, то есть рациональным основаниям».

Фридрих Гоффман допускает существование нервного флюида, обнаруженного английским анатомом и врачом Томасом Уиллисом (Виллизием) (Willis, 1621–1675), и полагает, что «сердце и плотные движущие части организма получают способность к движению и сокращению, силу, тонус и эластичность от очень малых флюидов, находящихся в мозговых желудочках, нервах и самой крови». Отсюда движением мозга часть флюида по нервным трубочкам распространяется по всему организму, другая — циркулирует с кровью. Обе системы находятся в определенной связи. Во всех частях тела нормальный тонус ткани регулируется флюидом. Если нервный флюид протекает в слишком большом количестве, наступает патологическое состояние, спазм, если в малом — развивается состояние атонии. Эти малые флюиды Гоффмана имеют, однако, большое сходство с древними «силами» (spiritus), несостоятельность которых была подчеркнута выше самим же Гоффманом.

Доктор Гоффман был чрезвычайно рассудительным, гибким и осторожным практиком. Подобно Гиппократу, он полагал, что природа — лучший врач. К этой формуле он лишь добавил, что природа излечивает «механически». Гоффман являлся противником фармакологии и рекомендовал менее сильные средства; одним из первых причислил к лечебным средствам ванны и минеральную воду. Он был рьяным сторонником возбуждающих средств: рейнского вина, летучих и маслянистых солей, средств, уменьшающих кислотность пищеварительных соков. Гоффман первым советовал употребление в качестве слабительного воды Зедлицких источников, открытой в 1717 году. В детской терапии он назначал белую магнезию — как средство послабляющее, мускус и амбру — как возбуждающее. Нашатырь и олений рог прописывались им при параличах; употреблять кофе он советовал старикам. Дизентерию он рекомендовал лечить опийной настойкой, устраняющей понос, а уж потом давать больным настой трав.

Вопреки своему афоризму: «Если заботишься о здоровье — остерегайся лекарств и врача», он пользовался лекарствами в большой тайне от других. Особенно охотно он прибегал к изобретенному им в качестве «бальзама жизни» эликсиру (Elixir viscerale Hoffmanni) и к пользовавшимся мировой известностью «гоффманским каплям» (комбинация этилового спирта с медицинским эфиром) как возбуждающему средству при сердечной слабости, и так же liquot anodynus. Эти лекарственные средства употребляются до сих пор.

Профессор Гоффман не только выдающийся терапевт, обрисовавший клиническую картину хлороза (анемия), он — химик, описавший в 1722 году способ получения белой магнезии (жженой магнезии MgO) из минеральных источников, и он — бактериолог, написавший сочинение «О контагии и миазмах» (1738). Может быть, к созданию этого сочинения его подвигла так поразившая его в юности потеря родителей от эпидемии.

При всем своем механическом понимании явлений жизни даже Декарт допускал для объяснения явлений человеческой психики представление о «животных духах». Гоффман неуклонно придерживался механистического отождествления живого организма с механизмом. В дальнейшем преодоление ограниченности взгляда Гоффмана сопровождалось выпячиванием различия и взаимоисключения некоторых свойств живого и неживого, заслоняло их единство и взаимопроникновение, в том числе физического и биологического.

ШТАЛЬ

(1659–1734)

Фридрих Гоффман не забыл пригласить в 1694 году своего товарища по Йенскому университету Шталя вторым профессором медицины в университет Галле, где сам занимал место первого профессора. Шталь и Гоффман долгое время были в университете единственными преподавателями медицины. Они делили между собой преподавание всех медицинских наук. Шталь читал ботанику, физиологию, цитологию, диетику, materia medica <Materia medica — практическая медицина — труд Комена> и энциклопедию, Гоффман — все остальное.

Вначале Шталь был другом, затем он стал соперником и, наконец, противником Гоффмана. Между ним и Гоффманом возникла неприкрытая вражда, чему во многом способствовали успехи Гоффмана, и с чем не мог смириться честолюбивый и обидчивый Шталь. После разрыва их отношений Шталь в 1716 году покинул университетский Галле и переехал в Берлин, где до конца своих дней состоял лейб-медиком при дворе Фридриха Вильгельма I, короля Пруссии.

Георг Эрнст Шталь (Georg Ernst Stahl) создал теорию, согласно которой душа управляет всеми отправлениями организма человека, его телом. Формы жизни и приспособление ее к различным (климатогеографическим, например) изменениям среды, по мнению Шталя, являются выражением мудрости (intelligens) и подвижности (movens) души.

Пруссак Георг Шталь — оригинальная фигура «эпохи гениев» — родился 21 октября 1659 года в Ансбахе, где его отец был секретарем консистории. После окончания в 1683 году медицинского факультета Йенского университета (где он учился, как и Гоффман, под руководством Веделя) Шталь с 1687 года состоял на службе герцога Саксен-Веймарского в качестве его придворного врача.

Собственную диссертацию («Fragmenta aetiologiae physico chemicae», 1683) Шталь посвятил своему учителю Веделю — последователю ятрохимиков ван Гельмонта и де ла Боэ — и своему отцу. Между учеником и учителем уже в этой первой научной работе наметился раскол. Шталь открыто выразил скептическое отношение к ятрохимикам и призывал в известном смысле отделить химию от медицины. Доктор Шталь вел борьбу с ограниченным односторонним учением «ятрохимиков» и «ятрофизиков» (они же и «ятромеханики»). Это противостояние сыграло определенную роль в истории медицины.

Школа «ятрохимиков» XVII века, основанная выдающимся голландским врачом Франсуа де ле Боэ (Franciscus de le Boe Sylvius, 1614–1672), более известным под именем Сильвий, жила идеями, заложенными в X веке, когда для очень многих врачей химия нераздельно сливалась с медициной, а школа «ятромехаников» представляла собой порождение XVII века. Теоретической основой врачей, исповедующих ятромеханические взгляды, являлось представление об организме как о машине, автомате, приводимом в движение особыми материальными «духами» (spiritus). В физиологии и патологии для них основой являлась теория кровообращения, открытая У. Гарвеем. Целый ряд болезненных явлений объяснялся механически остановкой движения крови в различных отделах тела. Некоторое влияние этой доктрины обнаруживается у Шталя, но гораздо ближе, конечно, примыкал к ней Гоффман.

Георг Шталь — основатель системы «анимизма», учения о первенствующей роли души. «Анимизм» — термин, обозначающий представления о духах и душе. Ученик Эпикура в Древнем Риме Лукреций (ок. 99 — ок. 55 до н.э.) нашел термин для обозначения неизъяснимо тонкой безымянной материи Эпикура. Он назвал ее в отличие от anima (душа) animus — (дух). Будучи разновидностью материи, душа, по Лукрецию, активна, деятельна, способна подчинять тело. Термин animus введен в этнографическую науку английским ученым, исследователем первобытной культуры Э.Б. Тайлором (1832–1917), который считал веру в отделимых от тела духов древнейшей основой возникновения религии, созданной «дикарем-философом» в результате размышлений над причинами сновидений, смерти и т.п.

Стоит заметить, что еще в древности бытовала идея о том, что регулятором процессов в организме служит душа. Финикиец Фалес Милетский (625–547 до н.э.), родоначальник античной философии и науки, считал началом движения во всех предметах природы нечто вроде мировой души. Все тела, приводимые в движение присущей им внутренней силой, одарены душою; весь мир населен богами; магнит и янтарь имеют душу. Этот разум или душу Фалес представлял как нечто вещественное, существующее отдельно от видимого мира.

Георг Шталь как истинный творец анимизма утверждал, что между жизненными процессами и фактами физики и химии имеется только поверхностное сходство и что ни одна органическая функция не осуществляется автоматически, но все происходящее в организме контролируется чувствующей душой. Декарт ограничил функции души мышлением — ясным и отчетливым созерцанием идей. Шталь возложил на нее работу по непосредственной регуляции жизнедеятельности — все то, для чего, согласно Декарту, достаточно телесного устройства и движения материальных частиц.

В предисловии к своей «Истинной теории медицины» Шталь словами Сенеки говорит: «Возвратиться к природе — значит восстановить себя в том положении, из которого нас изгнали ошибки, — вот в чем заключается мудрость. Болезни — это ошибки, в которые впадает тело; чтобы привести его к выздоровлению, необходимо следовать по пути самой природы: изучать его и сообразовывать с ним врачевание. Но здесь приходится сталкиваться с модными увлечениями: механицизмом и химизмом, которые затемняют истинное понимание природы и внимание врача отвлекают в сторону».

Критикуя ван Гельмонта, Шталь при этом отдает ему должное; он не ругает Декарта и с почтением отзывается о Гиппократе и Аристотеле. Для подкрепления своих воззрений Шталь, так же как и Гоффман, опирается на Гиппократа. «Природа» Гиппократа сродни anima Шталя, она такая же, как «архей» Парацельса и ван Гельмонта. Тем не менее Шталь отделяет свое учение от воззрений последних.

Доктор Шталь, как и Сиденгам, проповедует возвратиться к Гиппократу, но в отличие от Сиденгама это не возвращение блудного сына в лоно семьи. Терапевтические воззрения Шталя во многом сходны с учением Сиденгама: различие — в терминологии. Там, где Шталь употреблял слово «душа», Сиденгам как более последовательный приверженец учения Гиппократа пользуется словом «природа». Шталь отклоняется от учения Сиденгама, когда провозглашает, что «жизнь» регулируется своими собственными законами, отличающимися от законов физики, химии и механики. Верное понимание Шталем того, что природу живого нельзя объяснить только физикой и химией, тем не менее заслоняло важность изучения физических сторон жизнедеятельности организма. Несмотря на предпринятый Шталем с одной стороны и Гоффманом — с другой штурм основ жизнедеятельности организма, диалектика физического и биологического еще долго не будет раскрыта.

Учение Шталя о душе как источнике всей органической жизни оказало большое влияние на биологию. И в этой связи представляет несомненный интерес полемика анимиста Шталя с механицистом Лейбницем. Столкновение этих светил науки и возникшая между ними перепалка высветили различия в двух господствовавших в то время мировоззрениях. Когда появилась «Истинная теория медицины», Лейбницу исполнилось 62 года. Симпатиями Лейбница пользовался Гоффман, поэтому для сочувствия его противнику Шталю не было места в душе великого ученого.

Доктор Шталь иронически относится к гипотезе тех, кто утверждает вслед за Декартом, что животные — простые машины. По мнению Шталя, душа связана с телом и даже мысленно ее нельзя от него отделять. Химия не может объяснить, каким образом душевные волнения вызывают сильные «потрясения» в теле. Наблюдаемые Шталем факты говорили о том, что душевные волнения резко влияют на физическое состояние тела; страх, гнев, сильное желание изменяют кровообращение и общий тонус тела. Подобные случаи Шталь отметил в одной из своих ранних работ, а также, что желтуха возникла от ужаса, кровотечение — от страха. Повторим, что в этих высказываниях отчетливо слышатся первые наметки психосоматического направления в медицине, и таким образом Шталя можно назвать одним из родоначальников этого направления.

Лейбниц думает иначе: из данных химии можно заключить, что в теле происходят взрывы, подобные огненным. Поэтому наше тело можно назвать «машиной не только гидравлическо-пневматической, но и огненно-взрывчатой». На тезис Шталя о том, что душа не может быть отделена от тела и все действия и помыслы души направлены на телесное, Лейбниц отвечает, что не может с этим согласиться. И это говорит тот, кто в отношениях души и тела заходил так далеко, что признавал особого рода тело, соединенное с душой до рождения и после его смерти. Он не может согласиться со Шталем, что все действия и помыслы души направлены на телесное, так как разум теснее связан с Богом, чем с телом. Оппонент Шталя спрашивает: «Если душа имеет власть над "телесной машиной", почему бы ей не приказывать телу что угодно. Например, если мы прыгаем с помощью душевной силы, почему мы не можем прыгнуть на любую высоту».

Доктор Шталь утверждал, что между жизненными процессами и фактами физики и химии имеется только поверхностное сходство и что ни одна органическая функция не осуществляется автоматически, но все контролируется чувствующей душой. Болезнь, учил Шталь, — это «сумма движений, вызываемая душой для освобождения тела от внедрившихся в него вредностей. Человеческое тело не просто соединение разнородных частей, но живой организм, и его жизненные отправления подчинены верховному началу, разумной душе». По мнению Лейбница, всякое движение происходит только в материи, оно связано с телесным, а не с душой — монадой.

Получив послание Лейбница, обидчивый Шталь рассердился, хотя тон возражений Лейбница был учтивый и сдержанный, и он отдавал должное проницательности и знаниям Шталя. Возмущался Шталь тем, что Лейбниц не прочел до конца его трактат: его возражения остановились на 160-й странице, а их более тысячи. Лейбниц сравнивает Шталя с материалистом Гоббсом, а это Шталь отказывается признать. Шталь негодует: «Не будучи врачом, Лейбниц вступает в спор на медицинские темы, которые я вынашивал десятилетиями».

Фридрих Вильгельм I не любил энциклопедиста Лейбница и подбил Шталя дать отповедь своему оппоненту. Шталь собрал всю переписку, прибавил новые аргументы против возражений великого философа, снабдил все предисловием, в котором изложил историю полемики и издал в 1720 году в виде книги под названием «Negotium otiosum» («Праздное занятие»). Своей цели он не достиг, Лейбница уже давно не было на свете. Он умер 14 ноября 1716 года при странных обстоятельствах. В последние годы жизни Лейбниц страдал подагрой. Из всех лекарств доверял тому, которое было ему когда-то подарено приятелем-иезуитом. Приняв лекарство, он почувствовал себя очень дурно. Прибывший врач нашел положение настолько опасным, что сам поспешил в аптеку за лекарством. Пока он ходил, к Лейбницу пришла смерть. Произошло это около десяти часов вечера. Ходили слухи, что философ был отравлен. Ганноверцы равнодушно встретили известие о смерти выдающегося соотечественника: тело философа целый месяц лежало в церковном подвале без погребения.

Доктор Шталь противопоставил механистическим представлениям о сущности болезней свое учение — анимизм, носящее выраженный виталистический характер и основывающееся на постулате: «Целесообразная деятельность живых существ и их самосохранение зависят от разумной anima, которая сама строит себе тело, управляет и движет им без посторонней помощи». Шталь говорил, что врачи ряд симптомов ошибочно принимают за болезни, в то время как они представляют целительные приемы природы. Например, во время болезни anima борется с болезнетворной причиной и стремится освободиться от нее с помощью различных «благотворных припадков», а потому не следует их подавлять. По его мнению, лихорадка — полезное явление, служащее выражением борьбы природы или anim'ы против вредной мокроты, для изгнания последней из организма, местное воспаление также является защитным актом. Сюда же относятся кровотечения, особенно геморроидальные, так что вмешиваться следует очень осторожно. Эту же мысль о необходимости «кризисов» высказывал ван Гельмонт, а также другие врачи и мыслители до и после Шталя. В общем, Шталь возобновил учение Гиппократа об исцеляющей природе.

Георг Шталь издал в 1730 году сочинение «Экспектация как искусство лечения». Он, как и Гедеон Гарвей, сторонник выжидательного лечения, ограничивает до минимума задачу врача: «Человек носит своего врача в самом себе, природа является врачом болезней». Шталь говорил, что «выжидательный метод лечения — превосходный метод, но при условии, что он не голое выжидание, а вооруженное». Отсюда напрашивалось введение выжидательного способа лечения с назначением исключительно легкой диеты и индифферентных средств: селитры, кремор-тартара и небольшого количества горечей. Шталь был против хины, опия, железистых минеральных вод, которые рекомендовал Гоффман и за которые ратовал Лейбниц.

Своеобразие взглядов Шталя выразилось, в частности, в том, что он считал знание врачами анатомии и физиологии, а также вообще всякое занятие ими наукой излишним. Он утверждал, что хорошие теоретики являются плохими практиками. К себе, вероятно, он это не относил. Врачебный авторитет Шталя был столь высок, что в 1726 году его даже приглашают в Петербург для лечения А.Д. Меншикова. И это происходит в то время, когда Шталь советует при запорах, которые он разделяет на активные и пассивные, свое излюбленное средство — кровопускание, применявшееся им не только к своим пациентам, но и к себе самому: к 70-му году своей жизни он насчитал 102 произведенных ему кровопускания. Удивляться нечему, мы еще не один раз будем говорить при анализе врачебных приемов других медиков, что кровопускание с древних времен и вплоть до XX века было универсальным методом лечения.

У Шталя были поклонники: сам ректор университета Галле М. Альберти разделял его доктрину. Нельзя не сказать и о другом апостоле учения Шталя Юнкере, который содействовал своими трудами распространению воззрений своего кумира. Иоганн Юнкер (Johann Juncker, 1679–1759) — сначала богослов и филолог, преподаватель в королевском педагогиуме в Галле, затем, занявшись в 1717 году изучением медицины, — доктор медицины, в 1730 году — профессор медицины университета Галле. Ему принадлежит заслуга введения в университете клинического преподавания. Фридрих Вольф открыто заявляет, что он придерживается взглядов Шталя, но при этом избегает термина «душа» и говорит о «vis essentialis». В конце концов анимизм Шталя перешел в витализм. Взгляды Шталя оказали влияние на «школу медицины» Монпелье, сформировавшую витализм умами Бортеза, Бордё и Биша в конце XVIII века. Легче понять развитие школы, если удается указать точку ее отправления, что мы и сделали.

Отдельного внимания заслуживает попытка Шталя ввести психическое лечение душевнобольных. В 1708 году он выделил две группы психозов: первая — простые, первичные психозы, которые являются первичными заболеваниями души без участия тела, вторая — возникает в результате телесных болезней. Шталь утверждал примат души, примат психологического анализа психозов. Положение Шталя о простых психозах впоследствии развивалось школой «психиков», а его положение о сложных психозах — «соматиков». Так, в первое десятилетие XVIII века дано начало двум направлениям в психиатрии.

Лишь небольшое число врачей посчитало идеи Шталя привлекательными, поэтому, вероятно, он и не создал собственной школы. Гораздо большее влияние приобрела концепция «человек-машина» Гоффмана, учение, обязанное как вражде личной, так и презрению к системе ненавистного Шталя. В таком положении несколько причин, главная — в том, что при непосредственном сравнении с Гоффманом Шталь проигрывал. Шталь характеризовал своих противников в нелестных выражениях, что дало повод упрекать его в «непомерной гордыне». Шталь женился три раза и воспитывал семерых детей — это еще одна причина для обвинений в моральном падении.

Доктор Гоффман — жизнерадостный, открытый человек, излагал свою систему хорошим немецким языком, Шталь — на латыни, причем тяжелым слогом, длинно и путанно. Шталь — желчный, замкнутый ипохондрик, облекающий свое абстрактное учение покровом темного, крайне сухого изложения. К старости, встречая недопонимание своих взглядов, Шталь стал еще более угрюмым и замкнутым, даже меланхоличным. Глубоко религиозный Шталь каждый раздел своих книг, среди которых только на медицинские темы он издал свыше 250 сочинений, заканчивал хвалой Богу. Может быть, этим объясняется принятие прогрессивным миром не Шталя, а Гоффмана.

Гоффмановское понимание соотношения строения человеческого тела и его движения было вполне закономерным, необходимым и соответствовало развитию науки XVI–XVIII веков. И лишь позже, благодаря возникновению клеточной теории, эмбриологии, гистологии, физиологии, эволюционному учению, т.е. примерно к середине и второй половине XIX века, когда природа предстала перед учеными не только как совокупность статичных предметов и явлений, но и процессов, в науке постепенно начинает складываться понятие «динамических структур», их последовательности, цикличности, изменчивости. Но все ли сопоставления живого с механическим (физическим) бесплодны или среди них есть такие, которые могут быть плодотворными для развития теоретической биологии и подспорьем для более быстрого выявления внутренней диалектики живого?

Картина будет неполной, если не сказать, что Шталь не только великолепный врач, он еще крупный ученый — химик-технолог и металлург. Одна из важнейших его работ («Anweisungen zur Metallurgie») посвящена металлургии. Шталь сформулировал (впервые в 1697 г., подробно в 1703 г.) в «Experimenta, observationes, animadvertiones chimical et physical» («Экспериментах, наблюдениях и замечаниях в области химии и физики») первую общую химическую теорию — теорию флогистона (от греч. phlogistys — воспламеняемый), благодаря которой химия освободилась от алхимии, то есть от мистического истолкования превращения веществ. Теория флогистона сыграла положительную роль в развитии теоретической и практической химии XVIII века, позже, как известно, ее опроверг Лавуазье.

Великий ученый Георг Эрнст Шталь скончался 14 мая 1734 года.

БУРГАВ

(1668–1738)

Несмотря на то что выдающийся врач и химик ван Гельмонт, авторитет которого был особенно велик, приводил подробное описание им самим произведенного опыта превращения ртути в золото и серебро с помощью ничтожного количества «философского камня», Шталь в конце жизни отказался от алхимии, посчитав ее притязания абсурдными. Учившийся химии у Шталя Бургав был последним из плеяды крупных химиков, на котором алхимия, берущая свое начало от Гермеса Трисмегистоса (трижды величавый) <Это имя впервые встречается у греческого писателя Тертулиана в конце II в до н.э. Усилиями римского императора Диоклетиана, повелевшего в 296 г. до н.э. сжечь все египетские папирусы, где говорилось об искусстве златоделания, истоки алхимии скрыты во мгле. Позднейшие христианские легенды, связывающие ее с царем Соломоном или даже Моисеем, ничуть не просветляют дымовой завесы, в которую костры фанатиков и тиранов обратили бесценное прошлое человечества.>, споткнулась. Однако последний гвоздь в ее гроб забил Э.Ф. Жоффруа, когда в 1722 году выступил во Французской академии наук с разоблачением алхимии.

Поражает упорство, с каким Бургав в течение 15 лет непрерывно нагревал ртуть в замкнутом сосуде, доказав в результате, что она, вопреки утверждениям алхимиков, не превращается в твердый металл. Свыше 500 раз перегнав ртуть, Бургав убедился, что она не изменяет своих свойств. Между тем учитель Бургава Франциск де ла Боэ (Сильвий) был предан алхимической идее. Английский химик, физик и врач Роберт Бойль также был твердо убежден в переходе одного металла в другой. В таком же заблуждении находился Пьер Тарен Гельвеций, лейб-медик принца Оранского. Он обнародовал весьма обширный доклад о произведенном им превращении свинца в золото с помощью «философского камня». В свидетельствах подобных лиц, пользовавшихся высоким авторитетом у своих современников, не считали возможным сомневаться.

После эры алхимиков химию стали разрабатывать преимущественно врачи, следуя предписанию Парацельса, считавшего, что лечить надо «фармакологией натуральных ядов». Первым алхимиком, у которого ясно видно сближение алхимии с медициной, был врач Арнольд из Виллановы (XIII в.), веривший в «философский камень». К значительным ученым-химикам относятся английские врачи Джон Майов (John Mayow, 1640–1679), Роберт Гук (Robert Hooke, 1635–1703), а также немецкие — Иоганн Рудольф Глаубер (1604–1670), Бехер, Ведель, Шталь, Гоффман, француз Э. Жоффруа и голландцы — Франциск де ла Боэ, Бургав.

Герман Бургав не прибегал к теории Шталя (флогистона) для объяснения химических процессов и, в отличие от ятрохимиков, считал химию самостоятельной наукой. Объясняя процессы жизнедеятельности организмов законами химии и механики, он в то же время стоял на позициях витализма, вводя в теорию медицины понятие о «жизненных показаниях» и «жизненных истечениях».

Отвергая умозрительные теории «о сущностях», «о симпатиях», Бургав критиковал учение Шталя об «анима» (душе) как высшем регуляторе всех жизненных процессов и пытался синтезировать учения ятрофизиков и ятрохимиков. Так, например, обсуждая процесс пищеварения в желудке, Бургав говорил, что наряду с трением и перемешиванием частиц пищи большую роль здесь играют ферменты, вызывающие брожение.

В качестве химика Бургав известен более всего своим учебником «Основания химии» (два тома, 1732), в котором он систематизировал знания в этой области. Вслед за Ньютоном он рассматривал химические процессы как следствие взаимного притяжения частиц; разграничил механические смеси и механические соединения и рассматривал растворение как проявление химического сродства. Он не только великолепный голландский химик, ботаник и философ, он также врач, реформатор медицины, обобщивший известные научные (преимущественно механистические) основы медицины. Он изложил их в труде «Наставления по медицине» («Institutiones medicae», 1708), относящемся к первой фундаментальной работе в области физиологии.

Герман Бургав (Herman Boerhaave) — основатель лейденской медицинской школы, первой научной клиники, родился 31 декабря 1668 года в маленькой деревне Вооргоуд в предместье Лейдена в семье сельского пастора. В 11-летнем возрасте под руководством отца приобрел обширные сведения в латинском и греческом языках и изящных искусствах. Кроме того, он изучал историю, натурфилософию, логику и метафизику, даже иврит и халдейские языки, чтобы читать Священное писание в оригинале и добывать себе скудные средства на пропитание частными уроками.

Согласно воле отца Герман готовил себя к духовному званию. Закончив богословский факультет и защитив докторскую диссертацию «О разделении души и тела», он уже собирался пойти по стопам отца. Однако его оттолкнула крайняя нетерпимость духовенства ко всякому сколько-нибудь независимому мнению. Однажды, выступив против пристрастных нападок ортодоксов в защиту Спинозы, он навлек на себя обвинение в безверии и не мог рассчитывать на получение церковной кафедры. Что было делать? Он принимает решение посвятить себя медицине, интерес к которой с самого детства поддерживался в нем собственной болезнью ноги. Рассказывают, что около 1680 года у него образовалась язва на голени, от которой тогдашние врачи в течение целых 7 лет не могли его излечить, пока он сам себя не вылечил, и что будто бы это обстоятельство определило его будущее предназначение.

В 15-летнем возрасте он лишился отца, и ему пришлось самостоятельно решать вопрос о своем будущем. И он его решил, отправившись в Лейденский университет. Лейден — крупный город с 60000 жителей, расположен на берегах Рейна, очень близко от Северного моря. Его университет был основан в 1575 году в память об успешной борьбе лейденцев против испанских войск Альбы. Он приобрел известность стараниями «Нидерландского Гиппократа» Питера ван Фореста (Pieter van Foreest, 1521–1597).

Во времена Бургава на четырех факультетах (богословском, свободных искусств, медицинском и юридическом) преподавали 16 профессоров, студентов тогда насчитывалось более 1000. На факультете свободных искусств преподавал Виллем Гравезанде (1688–1742) — видный последователь Ньютона, на медицинском — Антоний Нук (1650–1692) — с 1687 года профессор анатомии в Лейдене, и Ренье де Грааф (Reinier de Graaf). Родившийся 30 июля 1641 года, видный нидерландский анатом и физиолог де Грааф был членом-корреспондентом Лондонского Королевского общества. Он известен своим вкладом в изучение физиологии и патологии женских половых органов, а также методов инъекции сосудов. Он ввел в практику инструменты для инъекций — шприц и канюлю; предложил методику наложения слюнной и поджелудочной фистул, с помощью которых исследовал химизм пищеварения. Именно де Грааф замолвил словечко за своего гениального соотечественника Левенгука перед Королевским обществом, после чего научный мир узнал о существовании микромира.

В кратком изложении дальнейшая карьера Бургава развивалась следующим образом. После учебы в Лейденском университете он удостаивается степени доктора философии (1690); 1693 год — степени доктора медицины. Сначала работает в Лейденском университете в качестве доцента, затем, отклонив приглашение стать лейб-медиком, получает в 1701 году кафедру теоретической медицины, освободившуюся после его учителя Дрелинкура. Издает полное собрание сочинений Везалия. Возглавляет с 1709 года кафедру медицины и ботаники; в 1710 году — издает каталог Лейденского Ботанического сада, в котором описал и классифицировал ряд новых видов растений. В 1718 году — заведует кафедрой химии; практической медицины (с 1720). Одновременно он читает лекции по метеорологии, физиологии, патологии, хирургии, офтальмологии, фармакологии, химии и ботанике, объединяя, таким образом, в своем лице все медицинские науки того времени. Ему мы обязаны термином «галлюцинации» и изучением состава спинномозговой жидкости.

Герман Бургав был избран в 1725 году членом-корреспондентом Парижской академии наук, в 1731 году — Лондонского Королевского общества; дважды ректором Лейденского университета (1714 и 1730). Немудрено, что ученики стекались к нему из всех европейских стран. Известна история, как Петр Великий в 1717 году целую ночь продежурил у ворот дома Бургава, чтобы только получить возможность утром перед началом лекций обменяться с мэтром несколькими словами. О Бургаве император узнал впервые от своего лейб-медика Лавра Лавровича Блюментроста (1692–1755). Хотя Лавр Лаврович родился в Москве в семье потомственных медиков, медицину он изучал в Галле, Оксфорде и Лейдене. Под руководством Бургава защитил докторскую диссертацию, как, впрочем, и Николай Бидлоо (Bidloo) <Н. Бидлоо (год рожд. неизвестен – умер в 1735 г.) — нидерландский анатом и хирург В 1703 году был приглашен Петром I в Москву на должность главного врача госпиталя (осн. в 1706–1707), ставшего первой в России школой для подготовки врачей>, а вернувшись в родные пенаты, помогал Петру I и Екатерине создавать Российскую академию, занял пост президента Петербургской академии наук (1725–1733). Здесь уместно сказать о том, что братья Бидлоо и А. Бургав-Каув, племянники Г. Бургава, увезли его лекции в Россию, где они были найдены только в 1940 году в Ленинграде и затем возвращены в Голландию.

Как доказательство необычайной известности Бургава, часто приводят историю с письмом, которое было отправлено одним китайским мандарином по адресу: «Бургаву, врачу в Европе». Лейдену пришлось раздвинуть даже свои укрепления и выстроить новые дома, чтобы дать помещения его многочисленным студентам. Когда после шестимесячной болезни Бургав в первый раз появился на улице, город отпраздновал это событие грандиозной иллюминацией. «Всей Европы учитель», — так называли его врачи.

По всей вероятности, первым врачом, в честь которого была выпущена в 1928 году марка за медицинские достижения, был клиницист и патолог Бургав. И на денежном знаке 20 гульденов 1955 года, также выпущенном в Нидерландах, изображен Бургав.

Основоположник терапии нового времени, Бургав пытался связать анатомию и физиологию с практическим опытом. В соответствии с господствовавшим в естествознании механистическим мировоззрением, он развивал механистическое понимание всех процессов в организме — в его здоровом и больном состоянии. В своем основном труде «Афоризмы о распознавании и лечении болезней» («Aphorismi de cognoscendis et curandis morbis», 1709) он объясняет воспаление трением застоявшейся в мельчайших сосудах крови; образование тепла в теле — трением крови о стенки сосудов; дыхание, пищеварение и прочие процессы он также понимал ограниченно механистически — «по законам механики, гидростатики, гидравлики».

Рисуя в своих «Медицинских наставлениях» («Institutiones medicae», 1708) «образ совершенного врача», Бургав говорил: «Я представляю себе человека, посвятившего себя изучению общих основ медицины. Он принимается за это так же, как если бы ему предстояло рассмотрение геометрических фигур, тел, тяжестей, скоростей, конструкций механизмов и тех сил, которые эти механизмы порождают в других телах…»

Особенно надо отметить, что с Лейдена, Бургава и его учеников с XVIII века начинается движение по созданию по всей Европе клинических кафедр или институтов. При этом не забудем сказать, что в этом вопросе у Бургава был достойный учитель — выдающийся представитель голландской медицины, лейденский профессор Франсуа де ла Боэ, по происхождению француз, основатель школы «ятрохимиков», крупный ученый и великий анатом, предпринявший попытку объяснить жизненные процессы на основе химических понятий (как процессы брожения). К одной из ключевых его заслуг относится организация медицинских клинических кафедр. Начало этого движения относится к открытию им в 1658 году клинической школы при Лейденской больнице и опубликования наблюдений <Collegium Nosocomium (Leyden, 1667)>, по которым учились его ученики. Он один из наиболее блестящих представителей лейденской школы врачей, организовавших в Лейденском университете химическую лабораторию и стремившихся объяснить происходящие в организме процессы химическим взаимодействием. Де ла Боэ, как и Парацельс, применял в качестве лекарств неорганические соединения, в том числе хлористый калий («противолихорадочная соль Сильвия»), который получал действием соляной кислоты на поташ.

К несчастью, в 1729 году Бургав заболел подагрой и по этой причине оставил университет. Говорят, что он мог не спать шесть недель, если начинал серьезно размышлять над каким-нибудь предметом. От подобных перенапряжений через девять лет, 23 сентября 1738 года, из-за болезни сердца Бог прибрал его к себе.

Рассказывают, когда умер Бургав, в его архиве нашли завещание врача: «Если хочешь быть здоров, живи гигиенично, держи ноги и живот в тепле, голову в прохладе и остерегайся лекарств». В своих «Афоризмах» он оставил превосходное описание болезней, явившееся результатом тщательного наблюдения и исследования больных. Причем для этого он впервые стал пользоваться лупой и термометром. Но не тем, что в 1597 году впервые сконструировал Галилей (без откачки воздуха с открытой трубкой), а который в 1703 году создал французский академик Амонтон. Это был газовый термометр, штука капризная. Куда более удобный прибор придумал позже стеклодув из Данцига Даниель Габриель Фаренгейт. Человек непоседливый, он жил и работал в Польше, Германии, Голландии, где с 1709 года начал производить спиртовые, а с 1714 года — первые ртутные термометры. Современный ртутный манометр для измерения кровяного давления применил в 1828 году французский ученый и врач Жан Пуазейль (1799–1869).

Мировоззрение Бургава развивалось под влиянием учения Ньютона о силах и Лейбница о дуализме монад. Учение Бургава «об общем чувствилище» («сенсориум коммунис») выдвигало задачу изучения взаимодействия частей нервной системы, ее связи с органами чувств и по-новому ставило проблему регуляции работы органов и их взаимосвязи с деятельностью головного и спинного мозга. Кроме того, он был пионером в изучении химического состава жидкостей, в поиске определяющей роли их в развитии зародыша и передаче наследственных признаков. Широкий охват Бургавом проблем анатомии, ботаники, медицины, физиологии и эмбриологии был воспринят его учеником швейцарский врачом Галлером, выступившим против анимизма Шталя.

Учениками Бургава были видные врачи из многих стран. Из их числа выделим Линнея, Галлера, Ламетри и известных реформаторов медицинского образования в Австрии, клиницистов Антона де Гаена и ван Свитена, не забывавших критиковать в печати учение Галлера о раздражимости и чувствительности.

Date: 2015-11-15; view: 344; Нарушение авторских прав